38
Разговаривал ли он вообще когда-нибудь с соседями? За все годы, что жил в съемных квартирах?
Ян такого случая не припомнил. Если и встречал кого-то в подъезде или на лестнице, дальше «здравствуйте» дело не шло. Никогда не останавливался «поболтать». Лестничная площадка – не клуб интересных встреч. А многоквартирный дом – кое-как приспособленное для жилья пустое место. О том, что оно не совсем пустое, свидетельствует разве что гулкое эхо открывающихся и закрывающихся дверей.
Но здесь, в Валле, он заговорил с одним из соседей. И охотно поговорил бы еще раз.
Вернулся домой от Ханны, положил книжки Рами на стол и мгновенно уснул.
Но сон не принес ему отдыха – проснулся с головной болью и тяжестью во всем теле, будто и не спал.
Неважно. Есть дела, которые он должен сделать, не откладывая.
Кое-как позавтракав, он взял пустую кофейную чашечку и спустился на два этажа.
В. ЛЕГЕН. Нажал кнопку звонка. Дверь долго, наверное с минуту, не открывалась. Нет дома. Но тут щелкнул замок, и Яна обдает запах трубочного табака и перегара. Седоволосый сосед смотрит на него пустым, ничего не выражающим взглядом.
– Доброе утро. – Ян широко улыбается. – Опять забыл купить сахар.
– Песок? – мрачно осведомляется сосед. Он узнал Яна, но не дал себе труда поздороваться.
– Любой, какой есть.
Леген молча берет у него чашку и исчезает, не приглашая зайти. Но Ян все равно заходит в темную прихожую.
Холщового мешка из Санкта-Патриции, что в тот раз валялся на полу, не видно, так что Ян собирается с духом и идет в кухню.
Сваленные в мойке грязные тарелки, на полу стоят группками бутылки и жбаны, серая пленка пыли и кухонного чада на окнах.
– Я, кстати, работаю в Санкта-Патриции, – говорит он в спину старику.
Тот не реагирует. Нашел наконец банку с сахаром и собирается отсыпать в чашечку.
– Вы ведь тоже там работаете?
Леген молчит, но Ян заметил короткий кивок. Или показалось? На всякий случай он продолжает:
– В прачечной, да?
На этот раз кивок более определенный.
– И давно?
– Двадцать восемь лет. И семь месяцев.
– Вот это да… Но теперь-то вы на пенсии?
– А то. Теперь делаю вино.
Вот зачем бутылки, жбаны и канистрочки… Запах, ударивший ему в нос на пороге, шел не от Легена, а от этих плохо отмытых емкостей.
– И… – Он думает, как бы понейтральнее сформулировать вопрос. – Вот это да! Двадцать восемь лет! Вы, наверное, помните каждый закоулок в клинике.
– Кое-что помню.
– Эта клиника, как старинный замок… Тайные подземные ходы и все такое, да? – Ян улыбается. То ли вопрос, то ли шутка. Понимай как хочешь.
Леген отставляет банку с сахаром и внимательно смотрит на Яна.
– Хотелось бы послушать рассказы про Санкта-Патрицию… – осторожно делает Ян следующий шаг.
– Это еще зачем?
– Я же работаю там… любопытно. Никогда, например, не бывал в отделениях. Палаты и все такое.
– Не бывал? А где же ты работаешь?
Ничего подходящего не приходит в голову, поэтому Ян говорит правду:
– В подготовительной школе.
– Какой школе? Нету них никакой школы.
– Теперь есть. Для детей больных… ну, тех, кто лежит в больнице.
– Вон оно что… – Леген явно удивлен. Это для него новость. – Ну ладно. Сотня.
– Какая сотня? Детей гораздо меньше.
– Сто спенн. И я тебе все расскажу. Еще и вина получишь в придачу.
Ян согласен.
– Рассказывайте, – говорит он. – Деньги я принесу потом.
Старик тяжело опускается на стул и некоторое время молчит.
– Никаких тайных ходов там нет. Я, во всяком случае, не видел… а вот что есть, то есть…
Он ворошит газеты и квитанции на столе, извлекает карандаш и какой-то рекламный листок с чистой обратной стороной и начинает рисовать квадраты и прямоугольники.
– Это что?
– Прачечная. – Леген рисует стрелку. – Идешь в сушилку… ну, сушильную комнату. Там здоровенная дверь… идешь и идешь… но туда тебе не надо. Есть еще одна дверь, направо. На склад… – Он обводит один из прямоугольников с таким нажимом, что карандаш ломается. – И вот тут-то и можно подняться наверх.
– Лестница?
– Не-е. Не лестница. Старый лифт. Идет прямо в отделения. Но про него мало кто помнит.
Ян рассматривает небрежный рисунок со следами жира от рук Легена.
– В прачечной люди… и охранники.
– Только не по воскресеньям. По праздникам в прачечной никого нет. Тихо и пусто. Можно кататься вверх и вниз сколько душе угодно.
И Леген в первый раз за все время разговора смотрит Яну в глаза. Внезапно Ян понимает, что это именно он, Леген, катался на этом лифте «сколько душе угодно». И еще он понимает, что между ним и этим неопрятным стариком возникло своего рода взаимопонимание. Двадцать восемь лет в Санкта-Психо. За такой срок можно выучить все двери, все коридоры и тупики… каждый квадратный сантиметр.
И наверняка он встречался со многими пациентами. Видел, говорил, думал об их судьбах.
– А вы пользовались лифтом?
– Иногда.
– По воскресеньям?
– Иногда.
– Встречались с кем-то?
Леген кивает. По лицу его видно: он очень хорошо помнит эти встречи.
– Женщина?
Леген опять кивает, на этот раз медленно и печально.
– Очень красивая. Красавица, можно сказать… Но в душе у нее был ад.
Больше вопросов Ян не задает.
«РЫСЬ»
Женщина-инспектор как уставилась на Яна своими ярко-зелеными глазами, так и не отводила взгляд за все время разговора. Она сидела за столом Нины Гундоттер, и вид у нее был такой, будто это не Нина, а она заведует садиком.
– Вы кого-то видели в лесу?
– Вы имеете в виду – кого-то из взрослых?
– Детей, взрослых… кого угодно. Помимо вашей группы – вас, вашей напарницы и детей.
Ян, честно глядя ей в глаза, сделал вид, что пытается припомнить. Конечно, можно было бы придумать… какая-то тень, мелькнувшая в ельнике, кто-то проводил детей жадным взглядом… но ведь речь идет о похищении, и он не хотел, чтобы его имя связывали с каким-то выдуманным им же самим похитителем.
– Я никого не видел… но слышал что-то. Какие-то звуки.
– Звуки?
Зачем он это ляпнул? Никаких звуков он, конечно, не слышал, но теперь ничего не остается, как продолжать.
– Да… хруст веток, будто кто-то зашевелился в ельнике. Я решил, что это зверь.
– Какой зверь?
– Не знаю… я его не видел. Косуля. Или лось.
– Одним словом, какой-то крупный зверь?
– Именно так, крупный зверь. Но не хищник.
Ее зеленые глаза округлились.
– Хищник? В каком смысле – хищник?
– Есть же у нас хищники в лесах. Их так не увидишь, они сторонятся людей, но есть же и рыси, и медведи, и волки… нет, волки вряд ли, у нас на юге волки вряд ли…
Ян почувствовал, что его понесло, что он болтает только ради того, чтобы скрыть страх. Закрыл рот и виновато улыбнулся.
Вопросов больше не было.
– Спасибо. – Зеленоглазая инспекторша пометила что-то в блокноте.
Ян поднялся:
– А лес прочесывать продолжим?
– Пока нет. Вертолетное наблюдение и точечные операции.
– Мне бы хотелось чем-то помочь, – сказал Ян, пытаясь понять, что означают на полицейском языке «точечные операции».
Он вышел из комнаты и посмотрел на часы. Двадцать минут третьего. Скоро сутки с того момента, как Вильям залез в бункер и Ян запер его там.
Будто год прошел.
Нина и все остальные, и из «Рыси» и из «Бурого медведя», собрались в воспитательской. Почти не разговаривали, но лица напряженные. Ждали. Похоже на поминальный кофе. Сигрид на месте не было – после допроса она сказалась больной и ушла домой.
Допрос… а ведь это был настоящий допрос. Он чувствовал себя совершенно измученным. Полиция видела посылку с шапочкой, ищут похитителя… но на него-то подозрение не падает? Или?
Он тоже налил чашку кофе, сел и постарался расслабиться. Солнце зашло за тучи. Смеркаться еще не начало, но дело шло к сумеркам.
Второй вечер Вильям проводит в лесу. Второй вечер, потом будет вторая ночь.
– Как ты, Ян? – тихо спросила одна из воспитательниц.
Он вздохнул:
– Ничего.
– Твоей вины нет.
– Спасибо.
Твоей вины нет. Странно, но Яну иногда и в самом деле казалось, что он ни в чем не виноват. Просто так вышло – маленький Вильям взял и исчез. Но он тут же вспоминал, как обстоит дело, и ему становилось очень и очень не по себе.
Только что он обратил внимание, насколько невыносима тишина в детском саду без детей. Ничего не происходило. Время от времени входили и выходили полицейские в своей черной форме. Вид у них был мрачный, и Ян понимал, что Вильяма пока не нашли.
Он допил кофе, вымыл за собой кружку и посмотрел в окно.
Кончай, вдруг услышал он голос в голове. Именно это слово – «кончай». Кончай этот идиотский ритуал. Выпусти его.
Он встал.
– Мне надо идти.
– Домой? – спросила Нина.
– Не знаю… пойду в лес.
Он беспомощно посмотрел на Нину, но та отвернулась и грустно посмотрела в окно:
– Полиция считает, что в лесу его нет.
– Я понимаю. Но все равно пройдусь по лесу немного, а потом пойду домой. Что-то же надо делать.
Ему сочувственно улыбались коллеги, но он на улыбки не отвечал.
