37
Ян проснулся в пять. Дети еще спят. Ему снился неприятный сон – он плывет в каком-то озере, и нога застревает в придонной глине. Изо всех сил старается освободится, но из этого ничего не получается.
Мария-Луиза пришла в полвосьмого, и он, не дожидаясь, пока она разденется, рассказывает о ночном происшествии. То немногое, что ему известно.
– Побег?! – В голосе неподдельный испуг.
– Во всяком случае, попытка.
События ночи словно подернулись туманом.
– Надо узнать, что случилось.
«Полянка» заполняется детьми, начинаются игры, кого-то отводят и приводят на свидания с родителями, но после ланча, когда дети улеглись для дневного сна, Мария-Луиза приглашает сотрудников для информации.
Ян садится к столу. Он готов к чему угодно.
– Поступила директива руководства больницы, – говорит Мария-Луиза. – Ночью «Полянка» работать не будет.
Все молчат. И Ян молчит.
– Значит, работаем только днем? – спрашивает Лилиан.
– Да, так решили. – У Яна такое впечатление, что Мария-Луиза довольна принятым решением. – Ночные смены с самого начала были вынужденным решением. И временным. Мы же это знали. Дети должны жить в настоящей семье. Социальные службы нашли подходящие приемные семьи для Миры и Лео. Так что все будет хорошо.
– Когда? – спрашивает Ян.
– Довольно скоро. Мы переходим на дневной режим работы с середины ноября. – Мария-Луиза, очевидно, улавливает в вопросе Яна оттенок беспокойства и улыбается: – Не волнуйся, Ян. Твое заместительство останется в силе. Ставки у нас не отбирают. Просто придется переделать рабочую схему так, чтобы дневные смены были лучше обеспечены персоналом. То есть будем работать все вместе, никаких дежурств в одиночестве.
Ян старается выглядеть довольным, но это у него плохо получается. Успеет ли он получить ответ от Рами? Он почти уверен, что ночные дежурства отменяют из соображений безопасности. Может быть, сыграла роль ночная попытка побега, а может, открытая дверь в подвал… Кто теперь узнает? Возможно, Мария-Луиза в какой-то степени потеряла доверие к воспитателям.
Все расходятся. Ян задерживается у стола:
– А насчет ночного происшествия сказали что-нибудь?
Мария-Луиза коротко и небрежно кивает, будто этот вопрос ее не особенно волнует:
– А как же. Пациент на принудительном лечении пытался бежать. Но ограду не перелезешь. Такое случается. Его, конечно, остановили, но принято решение повысить уровень безопасности…
– Это хорошо, – сказал Ян, хотя новость его отнюдь не обрадовала.
Звонит телефон. Ян выжидает несколько звонков, протискивается между сдвинутой мебелью и берет трубку.
Наверное, мать. Но нет. Молодой женский голос. Ян не сразу узнал Ханну Аронссон.
– Слышал насчет ночной смены?
Она что, с луны свалилась? А, да… у нее сегодня выходной.
– Конечно. А ты откуда знаешь?
– Лилиан звонила.
– Значит, вечером мы с тобой больше не поработаем.
Ян знает – она поняла, о чем он.
Ханна отвечает не сразу:
– Можешь зайти ко мне сегодня вечером? Ненадолго? Переулок Веллмана, пять.
– Конечно… а что случилось?
– Хочу вернуть твои книги. И немного поговорить.
Ян кладет трубку. Может быть, у него появился новый друг? Как Рами пятнадцать лет назад?
Ханна живет в новом кирпичном доме рядом с площадью. Дверь открывается мгновенно, точно она ждала звонка.
Бело-розовые обои, нигде ни пылинки.
– Привет. Заходи, – говорит она без улыбки и уходит в кухню.
Ян, немного растерявшись, остается в гостиной.
Рассматривает книжную полку. Своеобразная библиотека – почти сплошь книги о преступлениях и преступниках. «Самые чудовищные убийства в истории», «Монстры среди нас», «Чарльз Мэнсон с его собственных слов», «Признания Теда Банди», «Серийные убийцы – психология насилия».
Целая полка книг об убийствах и убийцах. И ни одной, скажем, про святую Патрицию или других святых… но такие книги, кажется, уже никто не пишет.
– Ты идешь? – Голос Ханны из кухни.
– Да, да…
Она стоит и заваривает чай. Кухня маленькая, но такая же идеально чистая, у плиты стопка белых маленьких полотенец. На столе – четыре книги, их Ян узнал сразу: «Сто рук принцессы», «Зверомастер», «Ведьмина болезнь» и «Вивека в каменном доме».
– Спасибо, что дал почитать.
– А ты прочитала?
– Конечно… довольно жестокие истории. Например, когда принцесса получает руки бродяги, чтобы задушить этих грабителей… Это ведь не станешь читать детям? Или как?
Пожалуй, она права…
– Не хуже, чем твои книжки, – улыбается он.
– Какие – мои?
– Вон те, на полке. Про убийства.
Она отводит взгляд:
– Я еще не все прочитала… но с тех пор, как я познакомилась с Иваном, мне хочется узнать больше. А книг таких – не перечесть.
– Людей привлекает зло… – Он помолчал. – А ты знаешь, что не ты одна пишешь Рёсселю?
– Нет. – Она насторожилась и посмотрела на Яна с новым интересом. – А откуда ты знаешь?
– Сам видел.
– От женщин?
– В основном – да.
– Любовные письма?
– Может быть… скорее всего. Я не читал.
Еще не хватало признаться, что он вскрывает письма.
На столе, кроме тоненьких рукописных книг Марии Бланкер, лежит и толстая стопка распечатанных на принтере листов.
– Я хотела тебе показать вот это… – Она пробегает пальцами по бумаге. – Иван передал свою рукопись.
– Когда он приходил в «Полянку»?
– Он не приходил, – энергично трясет головой Ханна. – Это был не он. Вообще не из больницы.
– А кто?
– Этого я не могу сказать.
И не скажет, думает Ян и смотрит на титульный лист. «МОЯ ПРАВДА». Имени автора нет, но он уже знает, кто написал эту книгу.
– Мемуары Рёсселя, – задумчиво говорит он.
– Это не мемуары, – быстро возражает Ханна, сверкнув на Яна глазами, – я как раз сейчас читаю… это скорее гипотеза. Версия.
– Версия? Как произошло то или другое убийство?
Она молча кивает, разливает заварившийся чай, и они присаживаются к столу. Ханна все время косится на рукопись.
– Ты в него влюблена?
Она поднимает голову и отрицательно качает головой.
– А в чем тогда дело?
Она не отвечает. Наклоняется к нему и смотрит, не отрываясь, ясными голубыми глазами. Долго. Оценивает, что ли?
Хочет целоваться, решает Ян.
Как раз такой случай, когда люди переходят к поцелуям. Но в эту секунду Ян вспоминает губы Рами в Юпсике, и обаяние момента пропадает.
Не об этом надо думать. О подготовилке. О детях.
– Меня беспокоит Лео, – говорит он.
– Какой Лео?
– Лео Лундберг. В «Полянке».
– А…
– Я пытался с ним разговаривать. Пытался как-то сблизиться. Но это очень трудно. Ему плохо, и я не знаю, как ему помочь.
– Помочь в чем?
– Забыть все, что он видел.
– А что он видел?
Ян замолкает. Ему почему-то очень тяжело об этом говорить. Но, в конце концов, он сам начал этот разговор.
– Думаю, его отец убил мать на глазах у Лео.
Ханна с изумлением уставилась на него:
– А ты говорил с Марией-Луизой?
– Немного… но она не заинтересовалась.
– Потому что ничего не может с этим сделать. И ты не можешь. Чужие раны не залечишь.
Ян вздыхает:
– Залечишь, не залечишь… Я просто хочу, чтобы он был, как другие дети. Чтобы ему было хорошо, чтобы он знал, что в мире полным-полно любви…
Он осекается. Что за смехотворная выспренность… полным-полно любви. Как же, мир прямо лопается от любви.
– Может быть, ты в какой-то степени хочешь замолить грех… я имею в виду того мальчика?
– Какого «того мальчика»?
– Которого ты потерял в лесу?
Ян опускает глаза. Почему-то он чувствует необходимость во всем ей признаться.
– Дело было не совсем так, – тихо, почти неслышно произносит он. – Я его не терял.
– Ты же сказал…
– Нет. Не терял. Я оставил его в лесу.
Она смотрит, ни слова не говоря, и Ян быстро продолжает:
– Ненадолго… и в полной безопасности.
– Зачем?
– Своего рода месть… – вздыхает Ян. – Месть его родителям. Матери. Я хотел заставить ее сходить с ума. Думал, знаю, что делаю, но…
Он замолкает.
– И что, – тихо спрашивает Ханна, – стало лучше?
– Не знаю… нет, не думаю. Стараюсь не вспоминать эту историю.
– А сейчас ты бы тоже так поступил?
Ян смотрит на нее и отрицательно качает головой:
– Я не могу навредить ребенку.
– Я тебе верю.
Эти голубые глаза… Он не понимает Ханну. Совсем не понимает. Надо было бы остаться, поговорить… узнать, что она думает о нем. О нем и о Рёсселе.
Он встает:
– Спасибо за чай, Ханна. Увидимся на работе.
И выходит в ночной холод. В рюкзаке у него книги Рами. Идет прямо домой, никуда не сворачивая.
ЮПСИК
Концерт, закончившийся поцелуем и дракой, должен был состояться в общем зале Юпсика, там, где стоял телевизор.
Велели собраться в семь часов, но к назначенному сроку появились всего три человека. Та самая черноволосая женщина, которая напоминала Рами о времени психотерапевтического сеанса. Психобалаболка, как ее назвала Рами. И санитар Йорген с маленькой застенчивой голубоглазой практиканткой. Ян никогда не видел, как она с кем-то разговаривает. Почти такая же стеснительная, как и сам Ян.
Он поставил ударные позади микрофона Рами, чтобы она как можно больше его заслоняла. Пусть будет слышно, но не видно. И он уже раскаивался, что согласился на все это.
В пять минут восьмого начали собираться слушатели. Привидения, как их назвала Рами. Привидения шаркали ногами и тихо рассаживались на полу, скрестив под собой ноги.
Ян не знал их по именам, но уже узнавал почти всех обитателей Юпсика в лицо. Пятнадцать или шестнадцать подростков, в основном девочки, но и несколько мальчишек. Немытые волосы… правда, некоторые тщательно причесаны. Кто-то сидит спокойно, другие все время вертятся и оглядываются. Кто они? Юные наркоманы? Те, кто беспощадно травил кого-то… или наоборот, жертвы школьной травли?
Ян даже догадываться не хотел. Он не был знаком ни с кем, кроме Рами. А когда услышал, как тощий подросток, глядя на нее, спросил у соседа: «А это еще кто?», понял, что Рами тоже не спешила заводить себе приятелей в Юпсике.
А она молча стояла перед микрофоном, бледная-бледная, и изо всех сил сжимала гитару.
Йорген встал рядом, руки в карманах джинсов. Оглядел собравшихся подростков:
– О’кей, послушаем музыку… Наши друзья Алис и Ян поиграют нам немного…
Кто-то неуверенно хихикнул.
– А телик? – разочарованно спросил высокий паренек в джинсовой куртке. Ян видел его и раньше, кто-то даже называл его имя, но он не запомнил. – Сегодня же хоккей… мы что, не будем сегодня телик смотреть?
– После музыки – сколько влезет, – решительно заявил Йорген. – А теперь – тишина.
Но тишины добиться так и не удалось. Привидения хихикали, шептались и толкались.
Рами, как и Ян, боялась сцены. Может быть, не так сильно, но тоже боялась. Ян сразу понял. Он видел, как она бледна, как то и дело закрывает глаза, точно пытается вообразить, что в комнате, кроме нее, никого нет. Но, очевидно, была у нее какая-то тайная связь с публикой: как только она открыла рот, мгновенно наступила тишина.
– О’кей, – сказала она делано небрежно, – это американская песня, я перевела слова…
И начала с «Дома восходящего солнца». Ян хорошо знал эту песню, и аккомпанировать было легко. Потом последовали переводы песен Нейла Янга «Беспомощный» и Ceremony группы «Джой Дивижн». Название она перевела так: «Ритуалы». Все эти песни они репетировали.
Рами заметно успокоилась, щеки порозовели. Закончив «Ритуалы», она вдруг повернулась, подошла к Яну и поцеловала его в губы.
У него чуть палочки не выпали из рук. Поцелуй длился три секунды, не больше, но ему показалось, что Вселенная прекратила вращаться и остановилась.
Она отняла губы, ласково улыбнулась и вернулась к микрофону:
– Последняя песня называется «Ян и я». – И начала отбивать ногой четырехдольный ритм.
– Раз, два, три…
Он никогда не слышал этого названия, к тому же совершенно растерялся после поцелуя, но все же начал понемногу подстукивать, чтобы не дать ей выбиться из ритма. Рами взяла минорный аккорд:
Я лежу в своей постели,
Рядом Ян лежит,
Мы знаем, где мы,
Знаем, куда мчимся:
Лежа в моей постели,
Мчимся прямо в космос,
В холод небывалый…
Но так прекрасен мрак,
Что можно все забыть.
И, закрыв глаза, продолжила рефреном:
Ян и я, я и Ян,
День и ночь, ночь и день.
Яна это совершенно ошарашило, и он чуть не сбился с ритма. Выходило так, будто у него с ней что-то было, но ведь ничего же не было! Он знал ее запах, но она до этого поцелуя даже не дотрагивалась до него!
Закончив, она тут же, без паузы, перешла в другую тональность, наклонилась к микрофону и, посмотрев в первый раз прямо на слушателей, улыбнулась:
– А это посвящается моему психологу.
Ударила по струнам и властно кивнула Яну. Ян взялся за палочки.
Рами помолчала немного, прислушиваясь к ритму, а потом начала, с жесткими синкопами:
Изо рта твоего
Рождается плетка,
Из позвоночника бритва,
В колодце мозгов твоих
Зреют пиявки,
И ты бросаешь меня
В этот колодец,
Когда что-то не по тебе.
Набрала воздух и с ударениями чуть не на каждом слоге начала рефрен:
Психо, психо, психобалаболка,
Балаболить перестань,
Дай мне жить, дай мне жить, дай мне жить!
Она повторила припев не меньше десяти, а может, и пятнадцати раз. Выпрямила спину, и даже скорее не пела, а выплевывала слова:
Балаболить перестань!
Она не брала аккорды, только встряхивала гитару, но Ян продолжал давать ей устойчивый, точный ритм.
Он украдкой поглядывал на публику. Все сидели будто околдованные ее шаманскими заклинаниями.
Но не все. Черноволосая женщина. Психобалаболка, сидевшая у двери, встала и с грозным видом двинулась к Рами, соразмеряя, как ни странно, шаги с ритмом заклинаний:
Балаболить перестань!
Она подошла совсем близко. Рами побледнела, закрыла глаза и со сжатыми челюстями продолжала шипеть:
Перестань… перестань…
Та схватила ее за плечо. Рами открыла глаза, но, словно не видя психолога, твердила:
Перестань… перестань… перестань…
Черноволосая женщина схватила штатив микрофона и рванула к себе.
Но тише не стало. Из груди Рами вырвался звериный рев. Привидения на полу будто вышли из транса, вздрогнули и отшатнулись.
– Умри! Умри! – И Рами, как дикая кошка, бросилась на психолога.
Они катались по полу, как приклеенные друг к другу, как два борца в последней, смертельной схватке. Ян слышал крик Рами, видел, как она рвет ногтями – но не Психобалаболку, а себя. По рукам ручьями текла кровь, она запачкала пол, одежду, лицо…
– Успокойся, Алис!
Йорген и еще один санитар оттащили Рами от психолога, но Рами продолжала кричать.
– Кончай греметь! – заревел Йорген.
Оказывается, все это время Ян, как загипнотизированный, продолжал выбивать бойкий четырехдольный ритм с синкопами на хай-хэте.
Он очнулся и опустил палочки, но Рами все равно кричала. Казалось, этому не будет конца. Санитары, заломив руки за спину, выволокли ее из комнаты. Крик постепенно затих где-то в коридоре, и наступила гробовая тишина.
– Теперь ты видишь? – Психобалаболка, стараясь успокоить дыхание, обратилась к коллеге. – Помнишь мой диагноз?
Так и закончился этот концерт. Ян долго еще сидел, не выпуская палочки из дрожащих рук. Потом взялся за большой барабан.
Паренек в джинсовой куртке с неуверенной улыбкой включил телевизор.
Ян отнес установку на склад. Хотел пойти в свою палату и взяться за рисунки, но его внимание привлекла закрытая дверь палаты Рами.
Он постучал.
Никто не отозвался.
Постучал еще раз.
– Ее там нет! – Высокий голос за спиной.
Он обернулся. Одно из привидений. Девочка.
– Что?
– Они забрали ее в Дыру.
– Дыру? А это еще что?
– Ну… там запирают, если кто буйный.
– А где это?
– В подвале. Там дверь, а на ней штук сто замков.
Дыра?
Ян прокрался в подвальное помещение. Длинные, пустые коридоры, но он все же нашел нужную дверь и постучал. И опять никто не ответил. Стальная дверь, по-видимому, поглощала все звуки. Но внизу он разглядел небольшую щель.
Он вернулся в палату, захватил бумагу и ручки. А что ей написать? Как подбодрить?
ХОРОШО СЫГРАЛИ! ЯН. Он написал записку и подсунул под дверь. Туда же ему удалось протиснуть и ручку.
Подождав несколько минут, он хотел уже уйти, как вдруг из-под двери выполз край листка.
Одно предложение:
Я – БЕЛКА. ТОЛЬКО У МЕНЯ НЕТ ДЕРЕВА И НЕТ ВОЗДУХА.
Он сел прямо под дверью и стал рисовать. Девушка с гитарой стоит на огромной сцене, а в зале полно людей, все с поднятыми руками. Постарался придать портретное сходство, огляделся, не подсматривает ли кто, сунул листок под дверь и ушел.
На следующее утро он услышал в коридоре какие-то звуки. Тяжелые шаги, громкие разговоры, потом хлопнула дверь в палате Рами.
Он дождался, пока все стихнет, вышел и осторожно постучал.
– Кто там?
– Ян.
Несколько секунд молчания.
– Заходи.
Он осторожно, очень осторожно, будто боялся сломать, приоткрыл дверь. У Рами было темно, но он уже к этому привык.
– Спасибо за рисунок.
– Пожалуйста.
Рами лежала на постели. Уставилась в потолок, а рядом с ней угадывалась свернувшаяся калачиком, как преданная собака, гитара.
В темноте Ян не видел, связана она или нет. Ему совершенно не было страшно, но он остался стоять у двери.
– Хорошо вчера получилось, – сказал он, потом подумал, что не так уж все было хорошо, и добавил: – Довольно хорошо.
Рами покачала головой:
– Мне нужно выбраться из Юпсика, они меня сломают… Ты же тоже хочешь выписаться?
Она подняла голову и посмотрела на него, блеснув в полутьме глазами.
Он кивнул, хотя это было неправдой. Он хотел бы остаться в Юпсике до конца учебного года. Есть, спать, играть в пинг-понг с Йоргеном и на ударных с Рами.
Она опять уставилась в потолок:
– Но сначала я ей отомщу.
– Кому?
– Психобалаболке. Той, которая меня сюда упекла.
– Я знаю…
– Но это не самое худшее… – Рами кивнула в сторону стола. – Пока меня не было, она украла мои дневники.
Может быть, и так. Толстая тетрадь, всегда лежавшая у Рами на столе, исчезла.
– Она об этом пожалеет. И она, и ее семья.
