Книга: Санкта-Психо
Назад: 34
Дальше: 36

35

По дороге домой Ян принимает решение: больше никаких вылазок в Санкта-Психо. Ни в подвал, ни в комнату свиданий. Хватит. Слова Марии-Луизы произвели на него впечатление.
Он был почти уверен, что закрыл за собой дверь. Скорее всего, Ханна – но это, в конце концов, неважно. Ей тоже пора кончать с ночными посещениями.
Не пора кончать, а надо кончать. Немедленно.
Он открывает дверь и останавливается.
На коврике лежит большое письмо. Но это, понятно, не ему. Он всего лишь почтальон. На конверте две жирных буквы: S. Р.
Вздохнув, Ян перешагивает конверт. Не хочет до него даже дотрагиваться. Но не может же этот чертов конверт вечно валяться в прихожей! Он поднимает его… Раз уж поднял, можно с тем же успехом и распечатать.
Тридцать шесть писем, маленьких и больших. Ян садится за кухонный стол и перебирает конверты. Ни одного письма Марии Бланкер. Зато одиннадцать штук одному адресату. Ивану Рёсселю.
Многовато у него эпистолярных друзей.
И что они от него хотят?
Ян сомневается, но недолго – вспоминает Ханну и открытую подвальную дверь. Наугад берет одно из писем Рёсселю. Обычный белый конверт, без обратного адреса. И запечатан довольно небрежно.
Достает из ящика филейный нож и поддевает клапан. Клейкая полоска легко подается. Письмо открыто.
Чтение чужих писем. Перлюстрация. Слово неприятное, даже постыдное, но он все равно засовывает в конверт два пальца и достает тонкие листки, исписанные аккуратным мелким почерком.
Мой любимый Иван, это опять Карин. Карин из Хедемуры, если ты помнишь. В предыдущем письме я забыла рассказать тебе о своих собаках. У меня две – такса и терьер. Сэмми и Вилли, они очень дружат, а я дружу с ними, и мне очень нравится с ними гулять.
Иногда так приятно помечтать, потому что я все время в стрессе, потому что в жизни надо так много всего сделать. И так много ответственности! Постоянные счета, по которым надо платить, работа, которую надо выполнять, и ни одного дня, когда я была бы совсем свободна.
Но с Сэмми и Вилли надо гулять, и я гуляю с ними каждый день.
И все время думаю о тебе, Иван. Жар моей любви ярким огнем взлетает в небо и, как шаровая молния, летит прямо к тебе, в твою палату, в твое сердце. Во мне так много любви и нежности, Иван. Я читала о тебе все.
Я знаю, что мы все, те, кто живет по другую сторону тюремной стены, могли бы легко оказаться и по ту сторону И я все время думаю – как же нам перешагнуть все стены, которыми мы себя окружаем? Но ты даешь мне свободу, и я так тоскую по тебе, так хочу с тобой увидеться…
И еще три страницы – все тем же убористым почерком. Длинные объяснения в любви к Ивану Рёсселю, красочные мечты об их предстоящей совместной жизни. И даже фото приложено: улыбающаяся женщина с двумя небольшими собачками.
Ян складывает письмо, аккуратно засовывает на место, достает штифт конторского клея и аккуратно запечатывает. Всё. Одного хватит.
Любовное письмо Ивану Рёсселю. Ян много раз читал, что известные убийцы, оказавшиеся в тюрьме, очень часто получают восхищенные письма от никогда с ними не встречавшихся поклонниц. От женщин, которые якобы хотят помочь им в исправлении.
Все хотят помочь Рёсселю.
Он вспоминает Рами, письмо, которое он начал ей писать. Но его любовь совершенно иная. Совершенно иная. Ничего общего.
Белка очень хочет перелезть через ограду, вот что написала ему она. Белка очень хочет выскочить из колеса.
Прошло уже две недели, а он так и не ответил. И к тому же обещал себе прекратить контрабанду писем.
Ян достает бумагу. Допустим, Рами и в самом деле сидит в этой больнице-тюрьме под именем Бланкер. Допустим, он решил написать ей письмо – и что он должен писать? Ему совершенно не хотелось, чтобы письмо его было похоже на письмо этой неведомой Карин из Хедемуры, помешавшейся на любви к преступнику.
Надо рассказать ей, кто он.
Привет, меня зовут Ян. Мы встречались с тобой много лет назад в заведении под названием «Юпсик», я помню, тебя тогда звали Алис, но имя это тебе надоело. Ты играла на гитаре, я на ударных, и мы много говорили. Я очень любил с тобой говорить.
А теперь ты в Санкта-Патриции. Я не знаю, почему и за что, мне это неважно. Важно то, что я хочу тебе помочь. Я кое-что сделал для тебя. Я завершил иллюстрации к книгам, которые ты передала детям в подготовительной школе, но хотелось бы сделать больше. Намного больше.
Я мечтаю найти дорогу в жизни. Для нас обоих. И главное – помочь тебе…
Он отложил ручку и проглядел написанное. Помочь тебе… помочь тебе что? Бежать? Ведь именно это ты собирался написать? Но нет. Он этого не напишет. Сначала надо узнать, хочет ли она этого сама. Сама Рами, а не ее белка.
В Юпсике они говорили о побеге чуть не каждый день. Убежать, повидаться со старшей сестрой, поехать в Стокгольм… ей было тогда всего четырнадцать, но у нее были большие планы.
А у Яна не было никаких планов. Кроме одного – быть с Рами.
Настоящая любовь никогда не умирает естественной смертью. Ее убивают те, кто диктует нам нашу жизнь. Вот так и надо было написать.
Он скомкал исписанный лист и взял новый.
Мария, меня зовут Ян Хаугер. Я работаю в Санкта-Патриции, но не в самой больнице, а в подготовительной школе для детей заключенных. Для них я воспитатель, но мне кажется иногда, что я Рысь. Ты ведь тоже выбрала для себя новое имя, ты называешь себя Белкой, но когда мы знали друг друга, тебя звали Алис Рами. Ведь так?
Я почти уверен, что это так. Я почти уверен, что именно с тобой мы встретились в месте под дурацким названием «Юпсик», я почти уверен, что наши палаты были рядом. Мы играли вместе – ты на гитаре, я на ударных, делились секретами и обещали сделать друг для друга кое-что, когда мы выйдем оттуда. Это был своего рода пакт.
Мне бы очень хотелось с тобой встретиться и поговорить про этот пакт, потому что я выполнил свою часть договора, и, мне кажется, свою часть ты выполнила тоже.
ЮПСИК
– Смотри, скорей смотри!
Ян вздрогнул. Он сидел на полу. Она играла на гитаре, он слегка поддерживал ритм и чуть не заснул – и тут вдруг она резко, со звоном оборвала игру:
– Ты видел моего зверя-хранителя?
– Что?
– Посмотри! Вон там, на газоне.
Он никак не мог понять, о чем она, но когда подошел к окну, тут же увидел: по траве прыгал маленький зверек. После каждого прыжка он замирал, быстро оглядывался и делал новый прыжок.
– Белка.
– Бабушка Карин говорит, белки приносят счастье. Но этого-то бельчонка я сама выдумала. Могу, например, послать его на свободу. Смотри…
И в самом деле: белка тут же прыгнула в сторону ограды, в мгновение ока перелезла колючую проволоку, помедлила немного – и одним мощным прыжком, больше похожим на полет, перескочила на ветку дерева. Суетливо огляделась и исчезла в кроне.
– Вот так, на свободу… – Рами серьезно посмотрела на Яна. – Это никакая не белка. Это мои мысли, и теперь они на свободе.
Ян на секунду решил, что она шутит. Но Рами даже не улыбнулась.
Они стояли у окна, и Ян вдруг осознал, что она очень близко. Он почти налег на нее, чувствовал ее запах… травы, смолы и еще чего-то. Ему стало неловко. Надо что-то сказать.
– Значит, тебя… зовут Рами? И все?
– Раньше меня звали Алис, но Рами вполне достаточно.
Она отошла от окна, взяла пару аккордов на гитаре и посмотрела на Яна.
– Знаешь, что мы сделаем? – спросила девочка.
– Что?
– Дадим концерт. Еще немного порепетируем, а потом поиграем для привидений.
– Каких привидений?
– Для всех, кого здесь держат в плену.
Ян кивнул и подумал, что он-то себя пленником не ощущает. Наоборот, эта ограда – защита от остального мира.
Внезапно дверь открылась, и показалась черноволосая женская голова в больших блестящих очках.
– Алис?
Рами замерла и напряглась как струна. И правда – длинная, тонкая… как струна.
– Что? – спросила она еле слышно.
– Ты не забыла, что у нас сегодня сеанс терапии? В три часа.
Рами промолчала.
– Просто поговорим. Уверяю, ты почувствуешь себя лучше.
Дверь закрылась.
– Болтунья, – сквозь зубы сказала Рами. – Психобалаболка. Я ее ненавижу.
На пятое утро в Юпсике Ян сидел в своей комнате и продолжал серию о Затаившемся и Банде четырех. На постели комком лежала простыня. Сейчас она высохла, но когда Ян проснулся, простыня была мокрой.
На столе рядом дневник – тот самый, что нашла для него Рами. Он приклеил скотчем на обложке сделанный Рами поляроидный портрет и начал записывать. Все, что случилось за последнюю неделю, все, что говорила ему Рами, все, что пришло в голову ему самому. И вдруг оказалось, что исписано уже много страниц. Странно.
В дверь его палаты постучали. Он поступил так, как поступала в таких случаях Рами, – промолчал. Но дверь все равно открылась, и в щели появилась бородатая физиономия. Психолог по имени Тони.
– Привет, Ян. Нам с тобой надо поговорить.
– О чем? – Ян невольно напрягся.
– Об одном парне… зовут его, если не ошибаюсь, Ян Хаугер. – Тони улыбнулся в бороду. – Пошли в мой кабинет.
Ян остался сидеть за столом с карандашом в руке. Он помнил телефонные угрозы. Ничего он им не расскажет.
Но психолог спокойно ждал, и Ян в конце концов сдался.
Они прошли через столовую, откуда вела на второй этаж лестница. Через весь второй этаж тянулся коридор с бесчисленными дверьми служебных кабинетов по обе стороны. За одной из этих дверей и помещался кабинет психолога.
– Садись.
И, не дожидаясь, пока Ян опустится в кресло, уселся за письменный стол и начал перелистывать бумаги в какой-то папке. Ян посмотрел в окно. Небо было ясным и голубым, солнце то и дело вспыхивало в лужах талой воды на больничной парковке.
Психолог вдруг поднял на него глаза:
– А где ты взял снотворное?
Ян не ожидал такого вопроса и ответил автоматически:
– У мамы.
– А бритвенные лезвия? У отца?
Ян молча кивнул.
– Как ты думаешь… это надо толковать в какой-то степени символически?
– В каком смысле «толковать»?
Он и в самом деле не понял, что хотел спросить психолог.
– Ну… сам подумай, – Тони подался вперед, – то, что ты проглотил снотворное не чье-то, а именно своей матери, что ты раздобыл лезвия не где-то, а именно у отца… может быть, это был своего рода протест? Протест против родителей?
Ян никогда не думал о случившемся под таким углом. И сейчас не задумался – покачал головой и тихо ответил:
– Я просто знал, где они лежат.
– О’кей… Но если мы подведем итог того, что произошло, получим вот что: ты проглотил пятнадцать таблеток, разрезал вены на запястьях и прыгнул в озеро рядом с домом.
Ян промолчал. Да, так все и было. Но сейчас все, о чем говорил психолог, воспринималось как сквозь вату, нечетко, как сон. Как комикс. Затаившийся и пруд.
– Это не озеро, – сказал он. – Пруд.
– Ну хорошо, не озеро, а пруд. Но ведь и в пруду можно неплохо утонуть, а?
– Можно.
Ему не хотелось вспоминать, как это было там, под водой, когда он понял, что ему не хватает воздуха, а сил выплыть уже нет. Ян уставился на ковер под столом. Ярко-зеленый.
– И тебя вытащили из пруда добрые люди, которые случайно проходили мимо. Потом отвезли в госпиталь, оказали помощь и перевели к нам. В детскую и юношескую психиатрическую клинику, где ты сейчас и находишься.
– Я знаю.
Молчание.
– Когда ты прыгнул в пруд, ты хотел умереть… а сейчас? Ты все еще хочешь умереть?
Ян опять посмотрел в окно. За парковкой высилось огромное, наверное десятиэтажное, здание городской больницы с бесчисленными стеклами в стальных переплетах. Солнце плавилось в этих стеклах. Когда он прыгнул в ледяную воду пруда, была зима, а сейчас все сияет совершенно по-весеннему.
Здесь спокойный мир. Можно, конечно, сказать, что он за решеткой, зато в безопасности.
– Нет, – сказал он уверенно.
Здесь, в Юпсике, умирать ему не хотелось.
– Очень хорошо. Просто замечательно. – Тони сделал пару пометок в своем блокноте. – Но всего три дня назад все было по-другому. Как ты себя чувствовал тогда?
– Очень плохо.
– А почему плохо?
Ян вздохнул. Вот об этом-то ему как раз и не хотелось рассказывать. Конечно, он мог бы говорить о Банде четырех сколько угодно, часами, но ничто от этих разговоров к лучшему не менялось.
– Нет приятелей, – только и сказал он.
– Нет приятелей… нет друзей, – уточнил Тони. – Почему?
– Не знаю… они считают, что я придурок.
– Почему?
– Потому что я рисую комиксы.
– Ты рисуешь? Очень хорошо… а чем ты еще занимаешься в свободное время?
– Читаю… немного играю на ударных.
– В группе?
– Нет… в школьном духовом оркестре.
– А в оркестре у тебя нет друзей?
Ян покачал головой.
– Значит, ты чувствуешь себя одиноким? Самым одиноким человеком в мире? Так, Ян?
Ян кивнул.
– И кто тому виной? Думаешь, это твоя вина?
– Наверное. – Ян пожал плечами.
– Почему? В чем ты виноват?
– У всех остальных есть приятели.
– У всех?
– У всех. Они могут дружить, а я почему-то не могу. Хотя должен бы.
– И у тебя никогда не было друзей?
Ян отвернулся и посмотрел в окно:
– Почему никогда? Раньше был один, в классе. Но они переехали.
– Как его звали?
– Ганс.
– И как долго вы дружили?
– Долго. Думаю, с детского садика.
– Значит, ты можешь дружить, Ян? В тебе нет ничего такого, что помешало бы тебе дружить с людьми твоего возраста.
Ян опустил глаза.
Я писаюсь по ночам, и это все портит, хотел он сказать, но промолчал.
– С тобой все в порядке, – повторил Тони и откинулся на стуле. – А потом поговорим, что мы можем сделать, чтобы ты чувствовал себя лучше. Договорились?
– Договорились.
И Ян пошел по коридору к лестнице, читая по дороге таблички на дверях.
Гуннар Толль, дипл. психолог; Людмила Нильссон, дипл. врач; Эмма Халеви, дипл. психолог; Петер Бринк, куратор. Ни одно из этих имен ровным счетом ничего ему не говорило.
«РЫСЬ»
Ян проснулся и поначалу никак не мог сообразить, где он. Улегся где-то – одетый, даже в куртке, – на холодном каменном полу. Улегся и заснул. Точно не дома. А где?
Над головой – низкий потолок из армированного бетона.
Бетон… Ян сразу вспомнил. Он в лесном бункере. Забрался сюда, хотел немного отдохнуть после сумасшедшего дня – и вырубился.
Глупо. И опасно. Стальная дверь приоткрыта – его сапоги чуть не торчат наружу. Он выглянул – серое небо, серый ельник. Скоро рассвет.
Он вдруг похолодел: а что, если Вильям удрал в темноте? Нет… в полуметре он слышит ровное дыхание под ворохом шерстяных одеял. Вильям все еще спит.
Воздух в бункере довольно холодный. Он замерз, в ногах никакой чувствительности, и начал поджимать пальцы, чтобы стимулировать кровообращение.
С трудом сел – тело не слушалось. Совершенно не отдохнул – наоборот, чувствовал себя грязным и уставшим.
Вчера вечером его опьяняло чувство победы – план удался, все вышло, как он хотел. А сейчас вся его коварная затея представлялась глупой, жестокой и даже преступной. Что он делает? Он в бункере с крошечным ребенком, которого намеренно запер здесь накануне.
Вильям пошевелился, и Ян замер. Просыпается? Нет. Пока нет.
Ян вытащил робота наружу и записал три новых послания – дескать, все хорошо, Вильям, все замечательно, не о чем волноваться – и поставил рычажок на Standby. Это значит, что громкоговоритель робота будет активироваться голосом Вильяма. Как только Вильям заговорит, робот тут же произнесет: «Все хорошо, Вильям».
Вильям тоненько покашлял – уже второй раз. Рука выпросталась из-под одеяла – он что-то искал на бетонном полу.
Ян поставил робота, быстро вылез из бункера и запер засов.
Сорок шесть часов, подумал он и посмотрел на часы.
Без десяти семь. Осталось тридцать часов, и тогда он выпустит Вильяма. Тридцать часов – это немало.

 

Через четверть часа он вернулся в «Рысь». Еще никто не пришел, но у него был свой ключ.
Тишина. Тяжелая, странная тишина – он привык, что здесь звучат детские голоса.
Поставил кофеварку, опустился в кресло и закрыл глаза. Из головы не выходила картина – крошечная ручонка Вильяма ищет что-то на бетонном полу. Или кого-то. Мамину руку.
За несколько минут до половины девятого открылась наружная дверь. Конечно же Нина, заведующая, пришла первой. Под глазами синие круги от усталости.
– Сегодня дети не придут. Мы разместили их в других садиках.
– Понятно.
– Ты ничего не слышал? Ничего нового?
Он посмотрел на нее, и вдруг ему захотелось рассказать ей все. Рассказать, что с Вильямом все в порядке, что он заперт в замаскированном бункере в лесу, что мальчик, конечно, немножко испуган, но в полном порядке, потому что Ян все так замечательно спланировал.
Но главное: рассказать, почему он так поступил. Рассказать, что Вильям тут, в общем-то, ни при чем.
Все дело в Алис Рами.
– Я хочу сказать… – начал он было, но в холле послышался шум. Опять открылась входная дверь, и появился мужчина в полной полицейской форме. Тот самый, который вчера рассказывал Яну про жуткую находку в лесу – трупик сбитого машиной ребенка.
Ян словно онемел. Выпрямил спину. Надежный, ответственный воспитатель. Нелегкая роль, но он с ней справляется отлично.
У полицейского на поясе затрещал мобильник, он поднес его к уху и вышел в соседнюю комнату.
– Я хочу сказать… я хотел записаться в поисковую цепочку.
Нина молча кивнула. Может быть, она и заподозрила, что Ян хотел сказать вовсе не это, а что-то другое, более важное… если и заподозрила, то виду не подала.

 

Над крышей «Рыси» медленно поднималось солнце. Бело-голубой полицейский автобус въехал во двор и остановился на пешеходной дорожке. Антенны и радары придавали ему сходство с армейским центром связи. То и дело появлялись люди, пили кофе и опять шли в лес. Ян тоже шел в цепочке.
Прочесывать лес начали в четверть девятого. Полицейские, бойцы гражданской обороны, добровольцы, военные. После ланча должны были привести двух ищеек.
Перед тем как начать поиск, все прошли короткий инструктаж.
– Спокойно и методично. Ущелья, овражки, канавы, заросли ельника – все должно быть тщательно проверено.
Ян понял, что поиск пойдет широкой полосой вдоль озера. И когда они начнут искать с другой стороны, там, где бункер?
Настроение у всех было подавленное, переговаривались вполголоса.
В полдвенадцатого раздался свисток. Поиск прерван. В чем дело? Мальчик нашелся? Живой? Мертвый?
Никто не знал. Цепочка сломалась, и люди начали собираться в группы. Ян стоял один. Не решался ни к кому подойти.
Послышался женский голос:
– Хаугер! Ян Хаугер! Есть такой?
– Есть! – крикнул Ян.
К нему подошла женщина в полицейской форме:
– Вам надо идти на собрание в детском саду.
Тон приказа. Ян похолодел.
Они его нашли.
– Что за собрание?
– Не знаю. Мне приказано вас проводить.
– Не надо. Я найду.
Нина, Сигрид и еще три сотрудника уже ждали в воспитательской. И с ними двое полицейских и еще мужчина средних лет. В штатском, но никаких сомнений – он тоже из полиции.
Ян расстегнул куртку и сел рядом с Ниной.
– Мы прервали прочесывание, – сказал он.
– Я знаю, тут кое-что произошло… Они хотят поговорить с нами. С каждым в отдельности.
– Зачем?
Нина понизила голос:
– Родители получили по почте посылку – шапочку Вильяма. Они думают, что мальчик похищен.
Назад: 34
Дальше: 36