УБОП давит, люди Лукомора гнутся. Не на шутку разошелся Якиров, братву паковал пачками. В этой катавасии нет ничего актуальнее лозунга «Кто не спрятался, я не виноват». ОБЭП подключился к этой работе, рубил лукоморский бизнес. Щепки летели так, что только успевай отскакивать.

А Никиткин сидел где-то в сторонке и тихо радовался. У него своя охранная фирма, в самом ближайшем будущем она возьмет под свой контроль весь город. Так и будет. И никто не возмутится, тем более полковник Саньков.

Якиров работал сам, сотрудников уголовного розыска города Бочарова практически не привлекал. Зато Следственный комитет уже занялся Эриховым и Калининым. Сотрудники этой структуры очень хотели знать, с чего заварилась вся эта каша. Если дела и дальше так пойдут, то у них рано или поздно возникнут вопросы насчет Аникеева и Охоткина.

Одинцов доверял своему чутью, поэтому сам занялся Охоткиным. Его смерть по-прежнему официально считалась несчастным случаем, но сам он рассматривал это дело как убийство. Поэтому к большому красивому коттеджу в новой частной застройке на окраине города майор подъехал с самыми серьезными намерениями.

Кустарев уже бывал здесь, разговаривал с вдовой Охоткина, даже выяснил важный ключевой момент насчет Милюхина. Но Максим не стал привлекать его к этому делу. Слишком уж парень увлечен Леной, чтобы играть против нее. Гриша и раньше принимал в штыки версию о причастности Киршановой к убийству, и сейчас будет стоять на своем.

Одинцов помнил об этой версии, но к Охоткиной пришел вовсе не для того, чтобы топить Киршанову. Прежде всего он должен был выяснить, как далеко зашел конфликт между Охоткиным и Милюхиным. Майор хотел знать, мог ли один бизнесмен заказать другого. В идеале он должен был поговорить с Охоткиной еще в тот день, накануне которого погиб ее муж. С тех пор многое прояснилось, поэтому Одинцов оказался здесь. Он хотел услышать про Милюхина, но в уме держал и Киршанову.

Было уже темно, когда майор подъехал к дому. Свет в окнах не горел. Он подошел к калитке, нажал на кнопку звонка, но в ответ услышал только лай собаки. Судя по всему, пес находился где-то далеко, возможно, за домом. Максим не слышал звона цепи. Видимо, собака находилась в вольере.

Если бы Охоткина уехала надолго, то она выпустила бы собаку, чтобы та охраняла двор, но раз пес на привязи, значит, хозяйка скоро появится. Максим вернулся в машину, сел, позвонил Кире, сказал, что скоро будет, и погрузился в полусон. Первая практическая заповедь опера – если есть возможность вздремнуть, обязательно воспользуйся ею.

Охоткина подъехала к дому на черном «Мерседесе» представительского класса. Машина притормозила, ворота плавно поползли в сторону. Проезд освободился, автомобиль вкатился во двор, но створка почему-то закрываться не стала.

Максим подошел к воротам и увидел мужчину, который открывал правую переднюю дверцу машины. Высокий, видный, импозантный. Он не был похож на водителя, слишком уж независимо себя вел. В его поведении и в облике чувствовался аристократизм – природный или приобретенный, этого Максим пока сказать не мог.

Из машины вышла немолодая, но, на взгляд майора, красивая женщина, высокая, стройная, элегантная. Мужчина взял ее ладонь, поднес к губам и поцеловал, глядя женщине в глаза. Он смотрел на нее влюбленно, с замиранием, как будто боялся услышать «нет» на свой немой вопрос. Похоже, этот господин просился на огонек. Женщина это понимала, но ворота не закрывала. Таким вот образом она говорила «нет». Мужчина все понял и вернулся в машину.

На всякий случай Максим встал так, чтобы не бросаться в глаза. Со двора его не заметили, но могли увидеть из машины, выезжающей из ворот. Поэтому он отошел от них и неторопливо зашагал по улице, изображая случайного прохожего.

При этом Одинцов достал телефон. Ему вдруг очень захотелось пробить номер супердорогого «Мерседеса».

Машина выехала со двора и взяла курс в противоположную от Максима сторону. Видимо, женщина в раздумье смотрела ей вслед. Как еще объяснить, что ворота стали закрываться не сразу?

Створка двигалась медленно, и Одинцов этим воспользовался. Он видел, что женщина поднимается на крыльцо, поэтому без приглашения зашел во двор. Он не поступил бы так, если бы она шла открывать вольер или снимать цепь со своего пса.

– Валентина Ивановна!

В этот миг загавкала собака. Женщина дернулась, выгнулась так, как будто в спину ей воткнули нож. Но такое оцепенение длилось недолго. Она встрепенулась, сунула руку в сумочку, вынула оттуда что-то похожее на пистолет и направила эту штуку на Максима.

– Майор полиции Одинцов, начальник отдела уголовного розыска, – запоздало представился визитер.

Он никак не думал, что женщина проявит такую активность. Еще его смущал собачий лай.

– Как вы здесь оказались? – нервно спросила она.

– Да вот, черт дернул. Вы пистолет опустите, а то вдруг ваши действия под статью подходят.

– Под какую статью?

– А под ту, которая до четырех лет лишения свободы. Вам оно нужно?

– А вы документы покажите!

– Да, конечно.

Максим подошел к Охоткиной, передал ей удостоверение. Нельзя было выпускать документ из рук, но женщина боялась изучать его с расстояния, пусть и небольшого. Она запросто могла пальнуть со страха.

Револьвер у нее травматический. Над крыльцом светилась лампочка, да и за спиной у Максима горел фонарь. Поэтому он смог рассмотреть в стволе специальные выступы, которые создавали препятствия для патронов с усиленными зарядами. Выступы были, а винтовых нарезов не имелось. Но и травматическая пуля, выпущенная в упор, да еще в лицо, ничего приятного не сулила.

Охоткина отошла к дверям, на безопасное расстояние. Там она и заглянула в удостоверение.

– Вы должны были обо мне слышать. К вам приходил мой подчиненный, старший лейтенант Кустарев.

Одинцов чувствовал себя неловко. Он сам, по собственному недоразумению попал впросак.

– Кустарев?.. Да, был такой.

– У Гриши возникло подозрение, что вашего мужа убили.

– Да, он говорил, – возвращая удостоверение, сказала женщина, кивнула и опустила руку с пистолетом.

– Если вам интересно знать, что я скажу по этому поводу, то мы с вами можем поговорить.

– Я очень устала. Приходите завтра.

– Да, конечно. С утра установлю личность владельца «Мерседеса», потом приду, – заявил Максим, пристально глядя на Охоткину.

Женщина не только казалась, но и была красивой как с первого взгляда, так и при более пристальном рассмотрении. Четкие черты лица, изящный нос, пухлые, чуточку подкачанные губы.

– Личность владельца? – Голос женщины дрогнул.

– Хотите сказать, что это был ваш водитель? – Максим кивнул туда, где скрылся «Мерседес».

– Я не говорила, что это мой водитель… – Охоткина замялась, подбирая слова для объяснений.

– Да вам и не нужно ничего говорить. Я сам во всем разберусь.

– Зачем вам разбираться? – нервно спросила она.

– Ну, мало ли…

– Что мало ли? – В ее голосе послышались истеричные нотки.

– Валентина Ивановна, откуда у вас оружие?

– Я его купила! У меня и разрешение есть! – Она собралась вернуть револьвер в сумочку, но в то же время ей нужно было достать оттуда разрешительные документы.

Женщина засуетилась, не зная, куда деть пистолет.

Максим ей помог. Он забрал у нее оружие. Это был малогабаритный бразильский «таурус». Очень хорошо, что майор познакомился с ним в относительно мягкой, вполне деликатной форме.

Он положил оружие в карман, взял протянутое удостоверение, изучил его. Разрешительные документы на пистолет были выданы совсем недавно, дата свежая, проставлена неделю назад.

Собака по-прежнему гавкала, но теперь это уже был не более чем шумовой фон. Хотя было бы лучше пройти в дом, чем стоять во дворе под прицелом собачьих глаз.

– С чего вы это вдруг оружием решили обзавестись?

– С того, что погиб Антон, – со вздохом проговорила женщина. – Раньше он меня охранял, а сейчас я одна. Разве что Артемон со мной.

– В сейфе? – Максим улыбнулся.

– Нет, в вольере.

– А для оружия сейф, надеюсь, есть?

– Да, конечно. – Женщина кивнула.

– Посмотрим?

– Если нужно…

– Или просто поговорим?

– Да, конечно.

Она провела его в дом, в каминный зал, показала на кожаный диван, попросила немного побыть в одиночестве и ушла.

На каминной полке стояли фотографии в рамке. На одной Охоткин был снят в компании с женой и дочерью, на другой стоял в обществе Милюхина, которого под ручку держала Лена Киршанова, еще совсем юная, веселая и беззаботная. Даже не столько веселая, сколько наивная.

Стеклянная рамка семейной фотографии была начисто протерта, а на другой Максим заметил пыль. Охоткин, Милюхин и Киршанова были сняты на фоне пышных ярко-зеленых туй.

Майор подошел к окну, отодвинул занавеску. Точно такие туи росли вдоль забора, стройными линиями с двух его сторон. От газона этот ряд отделяла дорожка, выложенная диким камнем.

Майор уже отошел от окна, когда в зале появилась Валентина Ивановна. На ней черный шелковый халат-платье, волосы распущены, расчесаны. Смотрелась Охоткина эффектно, но, судя по ее взгляду, даже не думала соблазнять и уж тем более совращать гостя. Ей лет сорок, может, чуть больше, но выглядела она более чем хорошо для своего возраста.

– Фотографии рассматриваете? – спросила она, пытаясь сосредоточиться для серьезного разговора.

– Уже рассмотрел. Скажите, с Кустаревым вы где разговаривали?

– На кухне. Кстати, я не предложила вам кофе.

– А ему предложили?

– Да, поэтому на кухню и провела. Пойдемте? – Она кивком показала в нужную сторону.

Но Максим проигнорировал приглашение и спросил:

– Скажите, а Кустарев видел эту фотографию? – Он обвел пальцем овал вокруг Лены.

– Не знаю. Если не был здесь, то не видел.

Одинцов чувствовал себя женихом, опоздавшим на собственную свадьбу. Невеста в трауре, гости давно разошлись, а он – здравствуйте вам. Надо было ехать к Охоткиной сразу после гибели ее мужа или падения Аникеева с крыши.

Тогда Лена не сбежала бы к Милюхину со своей фотографией и номером его телефона. Может, и не выпрыгнул бы он из своей машины, рассказал бы что-нибудь очень интересное про эту девчонку.

– А ваш сотрудник должен был увидеть эту фотографию? – подозрительно глянув на Максима, спросила Охоткина.

– Вы сказали ему, что вашего мужа мог заказать его компаньон. – Майор пальцем показал на Милюхина.

– Да, говорила. Он спросил, я сказала. – Охоткина посмотрела на незваного гостя с чувством вины во взгляде.

– Вы знаете, что произошло с Иваном Александровичем? – спросил майор.

– Да, разумеется.

– Он выпрыгнул из машины.

– Да, под колеса «КамАЗа».

– Как вы думаете, это был несчастный случай или нечто большее?

– Даже не знаю, что вам сказать. Сначала Антон, потом Иван, одно за другим, и во всем виноват несчастный случай. Как-то не очень верится.

– А если вашего мужа заставили схватиться за оголенный электропровод?

– Заставили?

– Да, с помощью сильнодействующего гипноза, – заявил Одинцов, внимательно глядя на женщину.

– Вот даже как? – Охоткина отвела глаза в сторону.

Женщина слишком глубоко задумалась, или у нее вдруг возникла потребность скрыть свою растерянность, которую вызвало столь неожиданное предположение. Но не могла же Валентина Ивановна знать, каким образом погиб ее муж. А если ей это было известно?

– С помощью сильного гипноза человека можно ввести в транс, подчинить своей воле.

– Я слышала про гипноз…

– Когда? От кого?

– Так, вообще.

– А эту девушку вы знаете? – Максим движением пальца выделил Киршанову на фотографии.

– Нет, не знаю! – поспешила откреститься Охоткина.

– А может, все-таки знаете?

– Она с Иваном была. Вот на фотографии видно…

– Где она сделана?

– Я не знаю.

– Они фотографировались во дворе вашего дома. – Одинцов кивнул в сторону окна.

– Не помню. Да-да, во дворе!.. Как я сразу не поняла?

– Вы знаете эту девушку?

– Не то чтобы знаю. Она с Иваном приезжала.

– Когда это было?

– Года два назад. Летом восьмого года. В августе.

– Восьмого года?

– Да, именно восьмого. Как раз в Южной Осетии события начались. Ну да, два с половиной года прошло.

– И вы с ней даже не познакомились?

– Почему же?! Она сказала, как ее зовут, да я забыла.

– А Иван как ее звал?

– Да я не слышала. Они недолго были, чаю только попили…

– Сфотографировались, – подсказал Одинцов.

– Да, и сфотографировались, – подтвердила Охоткина.

– Это все?

– А что еще?

– Неужели вам не интересно было знать, с кем встречается компаньон вашего мужа?

– А зачем оно мне?

Одинцов чувствовал обман, и Валентина Ивановна это понимала. Чем больше она осознавала свою уязвимость, тем сильнее нервничала.

– Да мало ли. Вдруг он жениться на ней собирался?

– И что? Это его личное дело!

– В какой-то степени личное, а в какой-то не очень. Человек – существо ненадежное. Он имеет свойство умирать, и, увы, не всегда от старости. Неужели вам не было интересно, кто унаследует долю в вашем семейном бизнесе?

– Конечно, интересно! Но Иван не собирался жениться на этой вот…

– Откуда вы знаете?

– Иван через несколько месяцев с Ксенией приехал и сразу назвал ее своей невестой. Это, говорит, моя будущая жена. Да и смотрел он на нее влюбленно, совсем не так, как на эту девицу. Да и невестой он барышню не называл. Нашел где-то шлюшку, привез…

– Шлюшку?

– Ну а кто она еще? Не замужем, а липла к Ивану так, как будто всю жизнь с ним прожила.

– И все? Больше ничего плохого вы сказать о ней не можете?

– А что еще?

– Вот и я вижу, что ничего. Ксению вы шлюшкой не назвали.

– Иван женился на Ксении, а не на этой персоне. Он выкинул ее как ненужную вещь, – заявила женщина и отчаянно махнула рукой.

– Выкинул?

– Один выкинул, другой подобрал.

– Кто подобрал?

– Я не хочу об этом говорить! – Охоткина повернулась к Максиму спиной и направилась на кухню.

При этом она показала рукой в сторону входной двери, но как-то неловко, неуверенно. Женщина вроде и хотела, чтобы он ушел, но в то же время боялась его прогнать, хотя у нее и было такое право.

Майор прошел на кухню, сел за стол и дождался, когда хозяйка дома подаст ароматный капучино.

– Очень вкусный кофе. Но я бы его подсластил, – сказал он.

– Сахарница на столе.

– Сахар не нужен. Мне требуется правда, а вы ее скрываете. Кто подобрал Лену?

– Вам это так нужно знать?

– Очень. Я не успокоюсь, пока не узнаю правду.

– Хорошо! – Охоткина вскинула руки, не распрямляя их, и заявила: – Ее подобрал Антон!

– Подобрал?

– Да, они какое-то время встречались.

– Вы это знаете?

– Да, нашлись добрые люди, подсказали!

– Значит, Иван бросил Лену, а ваш муж ее подобрал?

– Кто-то же должен был ее содержать. Теперь вы понимаете, почему я назвала ее шлюхой?

– Как долго они встречались?

– Я точно не знаю, когда Иван ее бросил, но с Антоном у нас разговор был через полгода после того, как эта сучка побывала у нас, – сказала женщина. – Беседа получилась очень серьезная. – Госпожа Охоткина распалялась, пылала воодушевлением.

Праведный гнев, читавшийся в ее взгляде, был смешан с какой-то непонятной радостью.

– Ваш муж расстался с Леной?

– Да, расстался. Я поставила его перед выбором: или я, или эта!..

– Лена ее зовут.

– Ну да, Лена.

– Вы все-таки вспомнили ее имя?

– Я знала, как ее зовут. Просто не хотела говорить. Теперь вы понимаете почему.

– А вы понимаете, почему я знаю ее имя?

– Неужели эта шлюшка еще что-то натворила? – спросила Охоткина, презрительно выпятив нижнюю губу.

– А вы не знаете?

– Нет.

– Знаете только, что она шлюшка?

– Да.

– Тогда почему ее фотография стоит на видном месте?

– Антон здесь хорошо получился.

– Неужели? – Максим с сомнением посмотрел на одну фотографию, потом на вторую и заявил: – Я бы не сказал, что с Милюхиным он получился лучше, чем с вами.

– Да, получился. – Женщина нервно кивнула. – В том-то и дело, что рядом с Иваном. Да, когда Милюхин погиб, я достала эту фотографию и поставила на камин. У меня нет других снимков с Иваном.

Это объяснение могло бы показаться правдоподобным, если бы оно не запоздало. Охоткина придумала его на ходу, Максим в этом не сомневался.

– Я так понимаю, это ваша дочь? – Одинцов кивнул на семейную фотографию.

Девушка совсем юная, не больше пятнадцати лет. Вряд ли она как-то связана с Леной, но все-таки надо прояснить ситуацию вокруг нее.

– Да, наша дочь Снежана.

– Где она сейчас?

– В Лондоне. В частной школе, – с гордостью сказала Валентина Ивановна.

– Дань моде?

Максим с подозрением относился к людям, которые отправляли своих детей на учебу за границу. Тот же Кустарев убедительно доказал, что качество образования в Лондоне ничуть не лучше, чем в России.

В этом деле главное – подход. Надо следить, какие учителя у ребенка, контролировать его успеваемость. А учеба за границей – это как минимум дань моде. Как максимум – нелюбовь к своим детям.

Разве можно спокойно жить, когда твой ребенок находится где-то далеко, считай, в интернате? Та же закрытая школа в Лондоне – это пусть и элитный, но детский дом, где всякое может случиться.

Был еще и третий вариант – рыльце в пушку. Дом в Англии, дети в Лондоне, бизнес в России, а душа и там, и здесь. Она мечется в ожидании налоговой проверки, например.

– Мы должны дать ребенку самое лучшее! – высокопарно заявила Охоткина, ничуть не сомневаясь в правильности своих суждений.

– Самое лучшее у ребенка – это его родители, – ответил Максим.

– И где сейчас отец моей дочери?.. – сказала женщина и чуть ли не враждебно глянула на него. – Он погиб, расстался с жизнью в этой самой стране!

– А в Англии люди не погибают? Там вообще преступности нет? В туманном Альбионе можно гулять налево-направо, спать с чужими женами, первыми встречными девушками, и за это ничего не будет, да? – не сдержался Максим.

– Спать с чужими женами?! – Охоткина вдруг как-то нахохлилась.

– Ваш муж содержал девушку, Женю Юдаеву, у которой был парень. Этот человек и подозревается в убийстве вашего мужа.

– Хотите сказать, что Антона прикончили из ревности?

– А разве его убили?

– Так вы же сами сказали…

– Что я сказал? – сощурив глаз, резко спросил Максим.

– Вы упоминали, что это было заказное убийство, – проговорила госпожа Охоткина и растерянно посмотрела на него.

– Я не говорил, что это было заказное убийство. Я сказал, что есть подозрение. У старшего лейтенанта Кустарева есть, а про себя я ничего не сказал, просто предложил вам выслушать мое мнение.

– Вы спросили, может, Антона заставили схватиться за оголенный провод?

– Может, этот парень и заставил вашего супруга схватиться. Роман его зовут, фамилия Аникеев. – Одинцов пристально посмотрел на Валентину Ивановну.

Он взглядом спрашивал у нее, знала она этого парня или нет.

– Не знаю такого.

Судя по ответу, Охоткина поняла его правильно. Но при этом она невольно почесала кончик носа. Физиология у человека такая. Когда он врет, кровь приливает к носу, к ушам, возникает желание почесать и то и другое.

– Он мог убить вашего мужа.

– С помощью сильнодействующего гипноза?

– Возможно.

– Из-за этой Юдаевой?

– Я допускаю такой вариант, не исключаю, что это было заказное убийство. Кстати, вы тоже так думаете. Во всяком случае, считали прежде. Поэтому и сказали Кустареву про Милюхина.

– Да, говорила.

– А сейчас что вы думаете?

– После того как погиб Милюхин, я не знаю, что и думать. Если он заказал Антона, то почему сам погиб?

– Да, как и ваш муж. Надеюсь, вы наследуете его состояние?

– Да, наследую. А что?

– Да мало ли. Вдруг Антон Сергеевич завещал свою долю Юдаевой?

– Нет-нет.

– Или Лене Киршановой?

– Ну уж нет!

– А почему нет? Он же бросил Киршанову?

– Да, бросил. Я заставила.

– Может, он чувствовал свою вину, хотел как-то реабилитироваться перед Леной?

– Не знаю, чувствовал он свою вину или нет, но завещание составил в пользу семьи.

– Семья важнее всего.

– А разве нет?

– Да, конечно. В этом не может быть никаких сомнений. Значит, вы знали про Лену? Вам было известно, что ваш муж встречался с ней?

– Да, знала.

– А про Женю Юдаеву?..

– Узнала после того, как все случилось. Поверьте, для меня это был удар ниже пояса.

– Скажите, вы работаете?

– А это имеет значение? – Охоткина возмущенно вскинула брови.

– Нет, но вопрос возник. Не столько насчет вашей работы, сколько насчет мужчины, который привез вас домой.

– Это мое личное дело! – встрепенулась женщина.

– Да, это ваша личная жизнь, и я не имею права вмешиваться в нее. Тем более что вы не впустили этого мужчину в дом. Вы давно его знаете?

– Я же сказала вам, что это мое личное дело! Я не хочу говорить с вами на эту тему. Скажу только, что Герман не имеет никакого отношения к гибели Антона.

– А я спрашивал вас, имеет он отношение к гибели вашего мужа или нет?

Охоткина хотела выплеснуть возмущение, но переизбыток чувств пережал ей горло, и она не смогла вымолвить ни слова. Только рот раскрывала, как рыба, выброшенная волной на берег. Женщина вытянула указательный палец и показала на дверь.

– Что-то вы недоговариваете, Валентина Ивановна. Вам что-то известно про Лену Киршанову. Если так, то лучше скажите. Мало ли!.. Вдруг там крамола какая-то, статья за соучастие где-то рядом?..

– Я прошу вас покинуть мой дом, – отчеканила Охоткина.

– Вы все-таки подумайте, Валентина Ивановна. Очень хорошо поразмыслите.

– Если вы сейчас не уйдете, я обращусь в прокуратуру!

Валентина Ивановна могла и не угрожать. Одинцов уже и сам собирался уходить. Пусть без улова, но с твердым намерением вернуться к рыбке, которая уже клюнула. Охоткина, скорее всего, что-то скрывала от него. Если так, то он должен вывести ее на чистую воду.