Орлов слушал доклад внимательно. Гуров обстоятельно доказывал, что это не случайность, не подброшенная сфабрикованная информация, а закономерный результат, который начала давать разбросанная им «сеть». Косвенное подтверждение из различных источников тем сведениям, которые дал Башмаков, – лучшее доказательство.

– Хорошо, как вы его самого отмажете от мести уголовников? – спросил Орлов, показывая тем самым, что доводам Гурова он внял.

– Я через агентуру распространил информацию, – взял слово Крячко, – Башмак в жесткой «несознанке» и ищет контактов с волей. Завтра я ему позволю отослать «маляву» Князю.

– Тела опознали?

– Конечно. Все убитые – люди Князя. Следствие идет полным ходом, устанавливаются связи. Князю сейчас будет очень сложно выпутаться и доказать свою непричастность к той бойне и торговле наркотиками.

– Не боитесь, что Башмаков станет неудобным свидетелем для Князя? – с сомнением спросил Орлов. – Ему теперь выгоднее Башмака убрать.

– Князь не дурак, – засмеялся Гуров. – Мы потому и подобраться к нему не можем так долго, что он совсем не дурак. И он понимает, что обрубить концы ему никогда не поздно, а вот использовать Башмакова как ложный след, как ценного для следствия свидетеля, это важнее. И мы ему подбросим вместе с Башмаком вариант отмазки. Временно уберем из материалов следствия кое-какие доказательства знакомства Кувалды с Князем и начнем подавать Кувалду как самостоятельного главаря группировки. И Башмаков это будет активно доказывать, с ведома и одобрения самого Князя. Тогда ему ничего не грозит, а всех собак мы спустим на убитого Кувалду. До поры до времени, конечно. Все вернем на круги своя, когда возьмем доказательно Князя и крышующих его «полканов».

– Вы уверены насчет «полканов»?

– Да, – кивнул Гуров. – Информация получена перекрестным путем. И Башмаков подтверждает, что двое полковников из МВД вместе с Князем создали этот наркотрафик через Грузию. Картина получается следующей – правда, это пока лишь мои личные выводы: два полковника во время службы или командировок на Кавказ создали этот канал с помощью местных преступных группировок. В помощь им в Москве дали Князя со своей бригадой. У них, скорее всего, долевое участие, но эти полковники имеют большую долю, потому что они открыли его через границу. Не думаю, что поступают очень большие объемы. Много времени ушло на отработку канала, на расстановку людей, на пробные партии, а объемы они наращивают постепенно.

– Значит, Москву они еще не поделили, – заключил Орлов. – Не пускают их сюда с большими объемами. Не исключено, что срыв этой сделки произошел именно по этой причине. Местные наркодельцы решили Князя и его «крышу» просто подставить нам. И убрать, таким образом, конкурентов.

– Мы думали об этом, – признался Гуров. – И нам нужно, чтобы ты на своем уровне решил вопрос о взаимодействии и обмене информацией со смежниками из наркоконтроля.

– Хорошо, решу. Вполне допускаю, что у них уже есть сведения о начинающейся войне или назревающем сговоре. Дальше!

– А дальше – самое интересное, – с удовольствием потер руки Крячко. – По мнению Башмака, сделка была чуть ли не на пол-лимона «зеленых». Это большая потеря! Мы считаем, что кто-то из «крышующих» канал полковников пойдет объясняться, станет выходить на канал «покупателей». Вот тут мы его и засечем!

– У вас есть точные сведения относительно «покупателей»? – вскинул брови генерал.

– Точных нет, но предполагать кое-кого в участии мы можем, – пожал плечами Гуров. – Тут шанс пятьдесят на пятьдесят, что мы не ошибаемся и подозреваем тех, кого и следует. У нас есть другой вариант. Мы убедили следователя Лапину, которая ведет дело об убийстве полковника Шамина и объединила в него другие эпизоды, не показывать Загладину интереса к нему как к подозреваемому. Он временно отстранен от службы до окончания следствия, но даже не находится под домашним арестом. Нам кажется, он уверен, что его не подозревают в убийстве Еременко. И если Загладин в самом деле замешан, один или с покойным Еременко, в каких-то криминальных делах, они вполне вдвоем могут тянуть на тех самых «полканов», «крышующих» криминальный бизнес. По крайней мере, у нас уже есть наметки сведений, что в Чечне Загладин имел контакты с людьми, связанными с наркотиками. Эту информацию мы пока придержим.

– Хорошо, вы полагаете, что Загладин войдет в контакт с кем-то из «покупателей», и вы получите доказательства его преступной деятельности? Косвенное доказательство. Вам придется его долго и осторожно разрабатывать, а как это повлияет на дело об убийстве Шамина, Еременко? Кто, по-вашему, все-таки застрелил Еременко?

Гуров посмотрел на Орлова, переглянулся с улыбающимся Крячко и заявил:

– Убил, видимо, Рубич. Не спрашивай зачем. Формально он мог знать, что приказ о приостановке операции по захвату или уничтожению Евлоева передал Еременко. Но Еременко не командовал операцией, он чисто технически передал чужой приказ. Винить его глупо, убивать тоже. Но в кабинете, где был застрелен Еременко, нашли тряпку, которой с пистолета Загладина были стерты отпечатки пальцев стрелявшего. Или убийца держал пистолет через эту тряпку, чтобы не оставить отпечатков. На ней в лаборатории выделили потожировые следы другого человека. Не Загладина.

– И еще, – добавил Крячко. – Башмак обещал нам назвать одного из «покупателей», когда мы организуем «маляву» от него Князю. И ответ. Он заявил, что одного знает по посредническим переговорам до начала сделки. Башмак тогда был свидетелем переговоров.

– Готовьте задание для «наружки», – согласился Орлов. – Хорошо, что с этим подразделением у нас секретность всегда была наилучшей, а то скандала нам бы не миновать. Еще бы! В недрах центрального аппарата МВД, и…

Гуров руководил операцией сам. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы можно было ошибиться, упустить, принять неправильное решение. Если операция сорвется, если она не даст желаемого результата, то не Гуров и Крячко, а старый друг и начальник генерал Орлов получит такую взбучку от министра, что… Думать об этом не хотелось. Сейчас ошибиться – означало подставить Орлова, который разрешил без согласования с вышестоящим начальством разработку старших офицеров центрального аппарата МВД. Потом, если все получится и появятся доказательства виновности Загладина, то Орлова пожурят, укажут на недопустимость, и только, а пока…

Наружное наблюдение установило, что Загладин покинул свою квартиру и на такси отправился в сторону центра Москвы. Несколько групп бойцов спецназа, переодетых в гражданскую одежду, последовали в том же направлении, не зная еще лица, которое им предстоит брать в очень неблагоприятных условиях.

Хорошо, когда начальник твой друг, думал Гуров, и хорошо, что он тебе верит как самому себе. Сегодня в операции участвовали еще и бойцы 604-го Центра специального назначения Внутренних войск МВД. Гуров помнил, как создавали это подразделение в 2008 году, расформировав «Русь» и «Витязь». Идея была не нова, важно было, что в среде МВД до сих пор не было такого универсального и сильного подразделения. Такого, как, например, Центр специального назначения ФСБ.

Гуров помнил, что тогда в состав Центра вошли даже такие новые подразделения, как взвод парапланеристов, подразделение специальных технических мероприятий, с применением дистанционно пилотируемых летательных аппаратов, водолазное подразделение. Получилась серьезная и относительно универсальная структура, которая могла браться за очень серьезные задачи и выполнять их на высоком профессиональном уровне.

Загладин уже шел в сторону Красной площади по Охотному Ряду.

– Охотник, я – Первый, – передал Гуров. – Ваш район – от здания Государственной думы до Красной площади.

– Понял, Первый.

Сейчас по другому каналу связи пошла информация о перемещении групп спецназа в указанном направлении. Оставалось только догадываться, в каком виде работали бойцы. Наверное, там были и таксисты, и какие-нибудь монтеры, водопроводчики, геодезисты с треногами, просто прохожие или по-деловому спешащие люди. Видимо, где-то по району операции курсировал один или два микроавтобуса с вооруженными и в полной экипировке бойцами, на случай, если понадобится штурм здания или возникнет иная непредвиденная ситуация.

Этого всего Гуров не знал, но был уверен, что группы захвата в течение нескольких минут приблизятся к нужному объекту на расстояние броска. Осталось только передать им приметы, фотографии. Современная техника все это позволяет сделать мгновенно, это вам не семидесятые, не отпечатанные в лаборатории снимки.

– Объект подходит к Историческому музею, – доложили по рации. – В музей не пошел, на Красную площадь тоже. Вернулся… свернул направо. Первый, он вошел в Музей войны 1812 года.

– Понял, – ответил Гуров. – Ведите дальше. Обязательно у входа оставьте наблюдение, располагающее фотографиями, которые я вам передал.

Гуров представил, как у входа в музей сейчас появится какой-нибудь дворник дядя Вася с тележкой и примется подметать. А может, двое рабочих станут чинить каменную ступеньку. Но в любом случае у наблюдателей есть прибор, связанный с компьютером. Он фиксирует лица и автоматически сравнивает с портретной базой данных, введенной заранее. Так что и оперативники будут наблюдать за теми, кто войдет в музей, и объектив камеры.

– Есть совпадение, – вдруг прозвучал в эфире голос и тут же поправился: – Первый, есть совпадение. По вашим данным – фото 12. Парфен, он же Парфенов Сергей Владиславович.

– Понял. Всем внимание!

Гуров протянул микрофон Крячко и привычно поправил кобуру под мышкой.

– Давай команду «охотничкам», Стас, только не забудь им фото Загладина переслать вместе с фото Парфена. Это нам подарок судьбы!

– За Парфена нам многое простят, – засмеялся Крячко. – И Орлову тоже…

– Давай, Стас, торопись, – махнул рукой Гуров и выскочил из микроавтобуса, остановившегося недалеко от Исторического музея.

«Это не везение, – думал Гуров, – это закономерность, мы знали, кого примерно искать. Парфена включили в список не потому, что он в федеральном розыске, не потому, что он имел отношение к торговле наркотиками. Мы знали, что Парфен давно лелеет мечту вытеснить всех со столичного рынка, к тому же он никогда не играл честно».

Что сейчас? Гуров уже подходил к красному зданию музея, обыденно оглядываясь по сторонам. Что он задумал, почему Парфен? Судя по особой дерзости нападения, это попытка столкнуть лбами две бригады. Такие побоища не прощают, такие суммы тоже. Сейчас Парфен скажет Загладину, что он на его стороне, что знает тех, кто посягнул на криминальные законы.

Хотя можно биться об заклад, что именно Парфен и спровоцировал кого-то на конфликт. Теперь он останется в стороне, а потом? Если договорятся, то Парфен сожрет пару мелких бригад, подбросит пару трупов и пару улик, на очередной сходке кого-то понизят в ранге, а может, и убьют. В результате за такую услугу по расчистке рынка Загладин и Парфен объединятся. И Башмак говорил об украинском канале. А Парфен родом из Одессы, он первый срок получил там, а потом перебрался в Москву.

Гуров остановился, вытащил телефон и приложил к уху. Это был не телефон, а радиостанция, которая транслировала переговоры Первого с «охотниками». Первым сейчас был Крячко. Группа захвата пошла в музей. Гуров улыбался, делал вид, что с кем-то разговаривает по телефону, а сам неторопливо входил в вестибюль музея. Молодцы! Полицейский пост у входа перекрыл дверь, чтобы никто не мог войти. Гуров этого ждал, поэтому повернул налево и вошел через вторую дверь, где был выход. К нему тут же кинулись двое в гражданском.

Загладина и Парфена взяли на втором этаже. Взяла «экскурсия». Молодая симпатичная экскурсовод интересно рассказывала об экспозиции музея, а четверо мужчин и шестеро женщин изображали иностранцев. Еще одна женщина в строгих очках старательно переводила на немецкий язык рассказ гида. «Немцы» вежливо кивали и с интересом озирались по сторонам.

Запись беседы Загладина и Парфена (и видео, и аудио) вели в течение пятнадцати минут. Потом, как бы случайно, в результате перемещения по залу двое мужчин оказались посреди «немецкой» группы экскурсантов. Цепкие профессиональные захваты обездвижили обоих. Умелые руки незаметно прошлись по телам задержанных, не найдя, впрочем, оружия. Щелкнули наручники, на руки, чтобы скрыть железные браслеты, накинули куртки, и обоих тихо вывели из зала. Никто из других посетителей музея даже не понял, что тут произошло что-то из ряда вон выходящее.

– Лев Иванович, – прозвучал в трубке голос Крячко, – мы тут еще двоих взяли. На улице. Башмак их опознал, эти двое были на Воробьевых горах в момент нападения, а один участвовал в предварительных переговорах о партии наркотиков.

Ну вот и все, подумал Гуров, идя следом за спецназовцами, которые вели в подвал Парфена. Его надо колоть сразу и здесь. А Загладину лучше дать время. Он должен осознать, что его дела труба, и захотеть начать выкручиваться и все валить на Еременко. Это была удачная мысль – взять с собой Башмакова. Не мог на встречу с Загладиным прийти один человек, его обязательно должны были страховать.

Подбежавший подполковник Волков пошел рядом, тяжело дыша и откашливаясь.

– Надо курить бросать, Лев Иванович, – усмехнулся он. – Форму теряю.

– Как ты считаешь, Пал Палыч, – задумчиво спросил Гуров, – почему Загладин в его положении, когда он формально мог еще числиться в ряду подозреваемых, поехал на эту встречу, как сопливый урка, не знающий жизни? Неужели он даже не подумал, что может быть у нас под наблюдением?

– Я думаю так, Лев Иванович, Загладин никогда в полиции не служил, но всегда служил в штабах внутренних войск. Не знает он наших методов, хотя мог подозревать что-то в этом роде. А пошел на встречу, потому что понадеялся, что сможет заметить слежку, если таковая будет. Самомнение подвело. И не пойти он не мог. Риск был, но риск потери такого количества денег еще страшнее. Надо было срочно разбираться, тут уж не до сантиментов. Когда ты организовал такое большое предприятие, когда на тебя завязаны поставщики и покупатели на огромные суммы, то рисковать надо, хочешь или не хочешь.

– Н-да! – согласился Гуров, который спросил только для того, чтобы проверить правильность своих мыслей. – Прав ты, Пал Палыч. Как-то так и я думал. Да и кто, кроме него, мог разрулить ситуацию? Анзор, видимо, под ним ходил, он только бойцами руководил, а все договоренности по поставкам были Загладина, «крыша» его же. Все, дуй к себе в МУР, Крячко, если что, поможет тебе отбиться. Все-таки он мог успеть предупредить кого-то из руководства МВД, и теперь попытаются, не зная сути, его вытащить. А может, еще кто-то повыше замешан. Ты посади его одного и молчи. Разговаривать со всеми будет Станислав Васильевич.

Парфен сидел, развалившись на стуле, насколько это было возможно. Все-таки стул – не кресло, на нем особенно не развалишься, если только не хочешь выглядеть комично. Парфен выглядел комично, особенно, если знать, сколько против него имеется улик, о которых он пока не знает. Хотя он всегда был позером и немного клоуном, всегда любил работать на публику. Однажды, между прочим, он так лихо сыграл свою роль, что сердобольные женщины на улице отбили его от наряда полиции. И когда его сажали в прошлый раз, Парфен устроил впечатляющее представление, даже кто-то из свидетелей прослезился. Хорошо еще, что у судьи с нервами все оказалось в полном порядке.

Гуров пододвинул стул и уселся напротив Парфена. Помещение, которое выделили временно полицейским руководители музея, было пустым. Тут недавно сделали ремонт и еще не успели занести мебель. На незнакомца Парфен смотрел с настороженностью и явно что-то прикидывал в голове.

– Ну, здравствуй, Парфен, – сказал Гуров.

– Здорово, начальник. А что за дела?

Гуров понял, что Парфен обеспокоен. Насколько сыщик знал этого типа по описаниям, характеристикам и психологическим портретам, заставить его общаться на нужную тему было довольно сложно, особенно неопытному человеку. А сейчас он сам заводил разговор на нужную Гурову тему.

– Странные ты вопросы задаешь, Парфен, – усмехнулся Лев. – Ты забыл, что находишься во всесоюзном розыске? Или скажешь, что не знал об этом?

– Я в розыске? – вяло попытался возразить уголовник, но тут же замолчал.

– Ты, ты, – заверил Гуров. – И давай поговорим пока без протокола. Моя фамилия Гуров, звание мое – полковник полиции, работаю я в Главном управлении уголовного розыска МВД России. Понимаешь теперь, что меня карманные кражи на маршруте пятого автобуса и вчерашняя кража двух бутылок молока из продовольственного магазина не интересуют?

– Какой пятый маршрут, какое молоко? – нахмурился Парфен. – Ты, начальник, чего лепишь…

Он хотел демонстративно отвернуться и сесть на стуле боком к допрашивающему его полковнику, но сделать этого не успел – во время взмаха его рука вдруг попала в стальные тиски пальцев незнакомого полковника. Гуров дернул руку уголовника на себя и чуть вывернул вверх, отчего Парфен выгнулся дугой и скорчился от боли.

– Э-э! Хорош, ты че! Больно же… – вытаращив глаза, стал тереть он освобожденную руку.

– Это я тебя просто в чувство привел, – пояснил Гуров. – Не люблю, когда мне хамят. Повторить тебе, кто я такой и почему меня всякая мелочь не интересует?

– Да понял я, понял. И вспомнил. Ты мне в последний раз срок нарисовал.

– Не я, а судья. Я тебя только вычислил, улики нашел. Ну, если вспомнил, то хорошо. Теперь давай поговорим. За те дела, из-за которых тебя в розыск объявили, ты ответишь перед судом. Это не мое дело. А вот по тем, что меня интересуют, ты попал крепко, Парфен. Шесть трупов на Воробьевых горах, международная торговля наркотиками – это потянет лет на двадцать, если не больше. Если ты забыл, то Украина и Россия – это теперь два разных государства.

– Слышь, командир, – заговорил уже без обычной своей улыбочки Парфен, – это все базар, порожняк. Такие вещи доказывают.

– Думай головой. – Гуров стал загибать пальцы: – Во-первых, ты сидишь здесь. Это значит, что ты уже на волю не выйдешь, потому что тем, кто в бегах, обычно сразу применяют меру пресечения – содержание под стражей. Это для тебя значит еще и то, что ты не сможешь влиять на ход следствия. Уж об этом я побеспокоюсь. Во-вторых, двое твоих парней, что страховали тебя на улице у входа в музей, тоже задержаны. Один участвовал в нападении на ваших партнеров по наркобизнесу на Воробьевых горах, второй – участник транзита наркотиков из России в Украину.

– Да ладно!

– Эти идиоты оставили в живых одного парня из команды Кувалды. Этот парень был в машине, в средней из тех трех, на которых они приехали на встречу с твоими ребятами. Он всех видел в лицо. Парень этот с опытом отсидок, с законами блатного мира знаком. Поэтому, учтя, что твои действия, Парфен, расцениваются как беспредел, он может вполне нормально и без осуждения со стороны воровских авторитетов сдать и тебя, и всех, с кем договаривались о продаже наркотиков. То есть он уже заговорил, в результате чего ты тут и сидишь. Дальше, для нас не секрет, что бизнес ваш в Москве сначала организовали, а потом «крышевали» два полковника из МВД. Загладина мы взяли, нам нужен второй.

Парфен молчал, шевеля губами, как будто тихо матерился про себя. Смотрел он при этом в окно, и один из оперативников, поняв это по-своему, сместился так, чтобы оказаться между задержанным и оконным проемом. Наконец Парфен прервал свои размышления и заговорил:

– Значит, так, полковник. Твоя взяла, и деваться мне некуда. Зоной меня пугать не надо, она мне дом родной, а вот разборки мне не нужны. Давай так поступим…

– Если ты мне, Парфен, хочешь предложить заключение какой-то сделки, в результате чего я должен буду нарушить закон, то я сразу говорю «нет», – объявил Гуров.

– Да ладно тебе, – вздохнул уголовник. – Ты мне свою фамилию назвал, я тебя знаю, с тобой такие дела делать бесполезно. А предлагаю я вот что. Ты меня перед нашими отмазываешь, я тебе помогаю по твоим делам. Мне много не надо, помоги доказать, что Кувалда со своими псами хотел моих парней на Воробьевых положить. Мои поэтому стрелять и начали, чтобы упредить.

– Это точно?

– Полковник, мне недосуг лишние годы в зоне проводить. Я дело говорю. Ты просто когда разгребать наши дела начнешь, не упусти этот момент. А я тебе под протокол надиктую все «под ноль»: откуда я знал, что Кувалда получил приказ моих ребят там положить, как он должен был поделить все наше бабло между своими «быками», как эти «полканы», извини, полковники, хотели поделить Москву по-новому. Это не треп, зуб даю.

– Ладно, раз ты своих авторитетов боишься больше суда. Только смотри, без обмана.

– Я сказал. Мои стрелять начали только, чтобы упредить. Я беспредела не творил. И с этим полковником я на встречу пришел, чтобы узнать, чего он хочет и что может предъявить. Я тебе второго полковника сдам.

Гуров вытащил из кармана фотографию Еременко и показал Парфену. Уголовник отреагировал почти мгновенно:

– Да, это тот, второй. Когда договаривались, я в основном с ним имел дело, а этого, что сегодня пришел, только мельком видел.

– Этого второго, – спрятал Гуров снимок в карман, – недавно убили. Кто?

– Опа! – прищурился Парфен. – Так, значит… Честно скажу: не знаю. Но тут и башку ломать нечего. Один второго завалил, чтобы дело не делить на два. Тут и к гадалке не ходи.

– А вот этого знаешь? – Гуров вытащил из другого кармана фотографию Рубича восьмилетней давности.

Парфен внимательно посмотрел, подумал и отрицательно покрутил головой. Гуров отложил снимок и встал со стула. Парфен поднялся следом.

– Решаем так, – ткнул Парфена пальцем в грудь Лев. – Сейчас тебя везут в МУР. Там с тебя снимут показания по всем твоим делам в Москве с этими полковниками и наркотиками. Учти, этот полковник и тот парень, что остался жив, начнут валить все на тебя. Учти это, Парфен.

– Ни хрена, – улыбнулся уголовник, – у меня есть, что им предъявить. Я с такими фактиками и на «сходняк» бы вышел. Ты, главное, мне запиши сотрудничество со следствием, а уж я молчать не буду. Это еще посмотрим, кому беспредел запишут. А на зоне мы потолкуем по-другому.

Как Гуров и ожидал, первые допросы Загладина ничего не дали. Показания Башмакова и Парфена его, возможно, и убедили в том, что улики против него лично будут, но сдаваться и во всем сознаваться он не торопился. Гуров зашел в одиночную камеру следственного изолятора к Загладину только один раз. Ему хотелось составить свое впечатление об этом человеке именно сейчас, во время ареста.

– Один вопрос, Михаил Васильевич, – потребовал он, облокотившись плечом о стену у входа в камеру, – кто убил Еременко? И зачем?

– Вам протоколов допросов мало? – сквозь зубы процедил Загладин, стоя спиной к двери и глядя в окно на высоте почти двух метров от пола. – Обратитесь к Оксане Дмитриевне, она достаточно меня мучила этим и другими вопросами.

– При чем тут протоколы? – хмыкнул Гуров. – Я не следователь, у меня работа немного другого рода.

– Следователи, не следователи… – Загладин обернулся и почти закричал: – Я не знаю, кто и зачем убил Славку Еременко! Сам не понимаю! Убит он был еще до того, как я зашел в кабинет.

– Я вам не верю, Михаил Васильевич, – тихо проговорил Гуров.

– А мне теперь все равно, – вдруг как-то сник Загладин. – Смерть Славки мне срока не сбавит. И не прибавит… Только не убивал я его. Сам ломал голову, свихнуться можно от этого, но только так и не понял, кому же он помешал. Ведь канал держал я, сбывал я. Убивать надо было меня, а не его, если по правилам.

– По каким правилам?

– По криминальным, – зло бросил Загладин и замолчал.

На этот раз Гуров увидел Любу в здании МУРа. Женщина сидела в кабинете Волкова, стискивая ручки дамской сумочки, как будто это были вожжи непослушного коня. Сейчас она была совсем другой, чем тогда, во время первого допроса в загородном доме Загладина, более испуганной, что ли.

– Скажите, – спрашивал Волков, – как давно вы работаете в доме Загладина?

– У Михаила Васильевича? Года два, наверное.

– Вы знаете тех людей, которые приехали к нему на вечеринку в день убийства полковника Еременко?

– Так я же их не видела. Я только слышала, как Михаил Васильевич звонил паре человек, приглашал, а так, чтобы в лицо всех видеть, кто приехал… я же ушла к тому времени.

Гуров понял, что Волков пытается запутать свидетельницу или спровоцировать ее на несоответствия в показаниях, и еле заметно махнул рукой – не надо, мол. Он подсел к женщине и спросил:

– Скажите, Любовь, а кто еще видел того самого «электрика», который в тот день приходил в дом Михаила Васильевича?

– Так не было в доме никого, кто же мог видеть? Я одна была. Калитка открыта, он и вошел. Потом позвонил в дверь, я крикнула, что открыто.

– А вы чем занимались, когда он…

– А-а! Ну, конечно! – Женщина так разволновалась, что даже не ответила на последний вопрос Гурова. – Ну, видела его еще одна женщина.

– Да? И кто же?

– Инна… Фамилии я не знаю, ее Инной все зовут. Она в мини-магазинчике у нас работает. Я вспомнила, что она обещала мне захватить рыбы соленой, нарезку, у нее всегда свежая бывает. А когда на часы посмотрела, то поняла, что опоздала, Инна уже сменилась, у нее пересменка как раз в этот день была, и она сдавала товар сменщице. Я ей звоню, а она смеется, говорит, что как раз мимо моего дома идет. Раз я не позвонила, она и не стала рыбу брать. Вдруг уже не надо?

– Подождите, – предупреждающе поднял руку Гуров. – В какой момент произошел ваш телефонный разговор?

– Как раз мы болтали, а на улице стукнула калитка. Я подумала, что это Инна зашла. Не знаю, почему я так подумала. А потом мы с ней, значит, болтаем, а в дверь звонок, ну я и кричу, что открыто. Вот и все. Он, который вошел, говорит, что из… этой компании, тут я с Инной и распрощалась, сказала, что пришли ко мне. Я думаю, что они у ворот возле дома и разошлись, видела она его в лицо. Она баба любопытная, да и симпатичный он… обязательно обратила она на него внимание!

Генерал Орлов слушал сыщиков и кивал головой. Теперь все становилось на свои места. Нет, розыск Рубича, если это действительно был он, если это именно он совершал преступления, затягивался. Но теперь генерал мог спокойно принимать удары от начальства в связи с разработкой полковника Загладина. Не поставить в известность руководство в подобной ситуации было нарушением, но… победителей, как известно, не судят. Теперь Орлову есть, что предъявить начальству в свое оправдание.

– Теперь дело передадут в Управление собственной безопасности, – сказал он, поднимаясь с кресла. – Теперь они будут вплотную работать со следствием. Ладно, ребята, это вы сделали, попутно, так сказать, вскрыли сеть распространения наркотиков в Москве и канал поставки. Один из многих, но не это важно, важно то, что в своих рядах гниль раскопали.

– Вот от этой, как ты сказал, гнили стрелять хочется, до чего перед людьми стыдно! Перед теми, кто верит нам, надеется на нас. Не поверите, ребята, мне в последнее время в глаза людям смотреть стало стыдно. Впору хоть из органов бежать, – процедил сквозь зубы Гуров.

– Ну-ну, – подошел к нему сзади генерал и положил руку на плечо. – Ты это прекращай. Ты не о себе должен думать. Без органов, конечно, проживешь: жена – красавица, известная актриса, пенсия будет у тебя высокая, рыбалкой займешься или к жене в импресарио пойдешь. А вот каково органам без тебя будет? Об этом подумай.

– Как вот ты умеешь все перевернуть с ног на голову, – грустно усмехнулся Гуров. – Получается, что я и права не имею на простую человеческую слабость.

– Конечно, не имеешь, – убежденно заверил Орлов, снова начав ходить по кабинету из угла в угол. – Вот когда ты был зеленым лейтенантом, тогда имел право на слабость, имел право сомневаться и мучиться. Тогда органы были тебе нужны, а не ты им. Ты рос и развивался, а милиция тебе помогала своим существованием, тем, что приняла тебя в свою среду.

– А когда я был уже капитаном? – с интересом посмотрел на начальника Гуров.

– Ты был уже не зеленым, – вместо Орлова ответил Крячко, оторвавшись от своего ежедневника, в котором что-то быстро писал. – В капитанах ты был уже бурым, начинал краснеть. Намек на спелость появился.

– Помидорная какая-то тема, – махнул рукой Лев.

– Зато теперь ты можешь нормально думать, – тихо добавил Крячко и снова склонился над ежедневником. – Тебе встряски эмоциональные нужны. Периодически.

Гуров посмотрел на напарника и улыбнулся. Хороший мужик Стас. Всегда рядом, всегда все понимает и, главное, вовремя говорит.

– Ладно. – Он снова стал серьезным и повернулся к ходившему по кабинету в задумчивости Орлову. – Допросили мы эту Инну из магазина. Предъявили, как и положено, несколько фотографий, среди которых была и фотография Рубича. Она уверенно опознала его среди остальных.

– Ну и хорошо, – остановился Орлов. – Теперь мы знаем, что это был он.

– Знаем, – кивнул Гуров, – только ничего не понимаем.

– Чего мы не понимаем? – вздохнул Орлов и снова уселся в кресло.

– Убивают полковника Шамина, которого не за что было убивать, потому что он просто выполнял приказ, угрожают генералу Волжанову, который вообще тут седьмая вода на киселе. Теперь убивают Еременко! Заметьте, ребята, странно не то, что Еременко еще меньше виноват в бедах Рубича, странно другое. Еременко вообще-то следовало убить другим людям. По логике событий! Он был напарником и криминальным совладельцем наркобизнеса с Загладиным, он был его партнером. И Загладин должен был хотеть его смерти, чтобы держать все в одних руках. Это у Загладина был еще один повод убить Еременко, который, по некотором сведениям, появившимся в деле, хотел выйти из игры. А у нас всюду маячит Рубич, как бельмо на глазу!

– Главное, маячит, – хмыкнул Крячко, – а мы его так ни разу даже за руку не подержали, не то чтобы за нее схватить.

– Вот-вот. Он ведет себя как маньяк, свихнувшийся на почве мести, но творит дела очень умно, он нас постоянно переигрывает. Не бывает такого, Петр, все это неправильно.

– Да-а, – протянул генерал, – это меня тоже смущает. Двух матерых сыщиков водит за нос пацан. Где-то мы с вами, ребята, в концепции ошибаемся, что ли.

Язык фарси, на котором говорят персидские народы, Рубич слышал несколько раз. Среди наемников, которые переходили границу Чечни и участвовали в террористической деятельности, иногда вместе с арабами попадались и афганцы. Естественно, Рубич не мог отличить западный фарси от пушту, но в целом произношение, звучание слов и предложений он узнал. И сейчас за пределами этой комнаты или этого дома он слышал на улице голоса, говорившие на фарси.

Пробуждение было странным. Сразу всплыло откуда-то из подсознания что-то слышанное про тяжелый наркотический сон. Так это был сон или воспоминание? Каменные оштукатуренные стены, деревянный потолок, железная кровать с сеткой, которая так знакомо под ним скрипела. И чистое постельное белье. Укол был, даже несколько уколов. Это вспомнилось. Он пришел в себя, когда его мотало по железному полу в какой-то машине, и он успел увидеть за окном горы, затем снова впал в небытие. Самолет? Самолет тоже был? Гул турбин, болтанка с подъемами и резкими падениями, и неудобный ящик… Его везли как в гробу в каком-то ящике, сдвинув крышку во время полета, чтобы он не задохнулся.

Дверь не толкнули, а пнули ногой. Наверное, дверное полотно было тяжелым, потому что от удара задрожал весь небольшой дом, но дверь отворилась неохотно и не полностью. Чья-то рука с закатанным по локоть рукавом зеленой куртки помогла ей открыться. Человек, вошедший в комнату, был европейцем лет сорока. Обритый наголо череп, полувоенное мягкое кепи, защитного цвета куртка и бриджи, заправленные в песочного цвета высокие армейские американские ботинки. Чувствовалось, что под всей этой амуницией крепкое, жилистое тело.

– Вы проснулись? – почти без акцента спросил незнакомец и бесцеремонно уселся на соседнюю койку.

Только теперь Рубич увидел, что в помещении было шесть таких коек с родными и близкими русскими армейскими тумбочками. Он даже инвентарный номер разглядел на обшарпанном боку соседней тумбочки. Гостевая комната, казарма для маленького подразделения, госпиталь, тюрьма? Раковина в углу и бачок из нержавеющей стали над ней литров на пятнадцать. Водопровода нет. Туалета, как в тюремной камере, тоже.

– Как-то вы не очень веселы, – продолжал незнакомец. – Ну ладно, я вижу, вы еще не отошли от долгого путешествия. Все по порядку, или, как говорите вы, русские, все своим чередом. Меня зовут Джордж, а ты Леша, так?

– Откуда вы знаете мое имя? – наконец разлепил сухие губы Рубич и попытался сесть в койке.

Теперь он увидел, что его успели переодеть в приличного вида трусы и футболку защитного цвета. Почему-то он сразу понял, что белье не российского производства, хотя футболка, видимо, армейского образца.

– Странный вопрос, – усмехнулся Джордж. – Тебя привезли с документами. Тебя взяли в плен с документами, и они путешествуют с тобой все это время. Хочешь узнать, где ты сейчас?

– Это не Россия, – выдавил из себя Рубич, которому было еще сложно говорить.

– Это Афганистан, – уже без улыбки ответил Джордж. – Лагерь по подготовке боевиков, в этом я признаюсь честно. Только не надо искать политических фактов, лагерь частный, я – лицо частное, финансируется он на частные деньги. Точнее, сюда присылают бойцов для подготовки и платят за это деньги. Хорошие деньги.

– Богатая организация, – кивнул Рубич, оглядываясь по сторонам в поисках одежды. Он очень неуютно чувствовал себя раздетым в присутствии врага.

– Богатая. У нас хорошо платят.

– Я к тому, что меня везли, кажется, на самолете. Роскошь – гнать самолет из-за одного человека с Кавказа через границу.

– Не все так, Леша. Через Дагестан тебя переправили на побережье, потом через Каспийское море в Среднюю Азию. А уж оттуда самолетом. Только не думай, что все это проделано ради тебя одного. Ты не настолько ценен. Вместе с тобой пришел кое-какой груз в виде новых российских передвижных ракетно-зенитных комплексов, кое-какое ваше оборудование из категории секретных. А еще три десятка наемников для обучения. Видишь, я честен с тобой. Самолет летел не из-за одного тебя.

– Я вам зачем?

– Скоро узнаешь, – небрежно бросил Джордж, поднимаясь. – Сейчас тебе принесут одежду, накормят, а потом мы поговорим о твоей дальнейшей судьбе.

Это был типичный учебный лагерь. Типичный для любой военной или полувоенной организации. Такова была «учебка», в которой Рубич когда-то проходил первоначальную подготовку и принимал присягу. Таким же примерно был и учебный центр по подготовке снайперов, в котором он учился, уже будучи контрактником. Размеренная напряженная жизнь, заполненная до отказа учебными занятиями и дающая очень короткие передышки для личных надобностей: постирать белье, зашить порванные штаны, купить что-то из туалетных принадлежностей в здешнем магазинчике. Писем тут, скорее всего, на родину не писали.

До русского парня тут никому не было дела. Или никто не знал, что он русский, или тут привыкли к большому этническому разнообразию и наличию среди проходивших обучение и русских, и украинцев, и прибалтов. Хотя большая часть «курсантов» имела внешность азиатскую, речь слышалась тут в основном английская. На фарси и других языках разговаривали лишь между собой и в узком кругу. Все команды, все обучение шло на английском, и никого не волновало, что ты не знаешь языка. Учи, или будешь получать пинки и удары стеком от инструкторов, постоянно подгонявших курсантов.

Молчаливый афганец принес Рубичу одежду – обычную полувоенную форму без знаков различия, – дождался, пока тот оденется, и махнул рукой, чтобы русский шел за ним. Привел он его в столовую. Это был небольшой барак, собранный из неструганых досок. Внутри стояли длинные столы и лавки из таких же досок. В лагере вообще все было каким-то временным, собранным на скорую руку. Рубич подумал, что это может говорить о том, что подобного рода лагеря часто меняют место своего расположения, и нет смысла строить капитальные здания. Да и «курсанты» должны привыкать к спартанским условиям. Им ведь предстоит именно в таких условиях «работать».

– Ну, осмотрелся? – поинтересовался Джордж, когда к нему привели Рубича в такой же барак, только внутри поделенный на несколько комнат деревянными перегородками. – Как тебе у нас?

– Что вам от меня нужно? – ответил вопросом на вопрос Алексей.

– Вот это деловой подход, – похвалил американец. – Ладно, давай о делах. Ты уже понял, что остался жив не по божьему провидению и не по причине невероятного везения. Все, что с тобой происходило, имело одну цель – показать, что с тобой будет в случае отказа. Ну, и помочь тебе принять правильное решение. Ты – снайпер, хороший снайпер, как нам удалось установить. Ты просто талант, мастер в своем деле. Тебя продали нам. Да-да, продали, и нечему тут удивляться. За тебя заплатили хорошие деньги, и ты их должен отработать.

– Стрелять в своих? – бесцветным голосом пробормотал Рубич.

– В своих? – искренне удивился американец и даже вскочил со стула. – Кто тебе свои? Что значит, свои? Тебе сколько платили за твою работу, кому ты там был нужен? А тут тебе будут платить столько, что через несколько лет ты сможешь купить себе дом на побережье, хорошую машину, открыть бизнес и жить, поплевывая и на своих, и на чужих. Свои для тебя только те, кто тебе хорошо платит, кто о тебе беспокоится.

– Есть понятие родина, присяга, боевое братство, – машинально говорил Рубич, понимая, что его лепет тут никого ни в чем не убедит. Тут вообще словам придают мало значения.

– Если тебе так спокойнее, если это заткнет твое больное понимание этих слов, то скажу, что тебе не придется стрелять в «своих». Ты будешь учить местных головорезов. Готовить снайперов! Вот и вся твоя работа. Ты их учишь, по ночам спишь в теплой постельке, хорошо питаешься, а на твой счет в банке ежемесячно капают звонкие монеты. И все зависит от тебя. Будешь хорошо учить – через год миллионером станешь. Хочешь через год иметь на счету миллион? Это реально, только надо хорошо работать, и тебе будут платить. Для этого тебе надо получать чуть больше восьмидесяти тысяч долларов в месяц. А ты можешь получать и сто, и двести, но все зависит от тебя!

Рубич стоял, опустив голову, а перед ним чуть ли не из штанов выпрыгивал Джордж и доказывал, что все зависит от самого себя, что в их мире вообще все зависит только от себя. И можно… И он в десятый раз стал перечислять, что можно на эти деньги. Алексея подмывало спросить, а чего это Джордж так часто об этом говорит? Нравится слушать, срабатывает комплекс неполноценности, будоражат нутро несбывшиеся мечты? Но злить этого человека не хотелось.

План в голове Рубича сложился в первые же часы. Уж чего-чего, а работать на террористов он не хотел ни в каком виде. Тем более стрелять самому. Это может всплыть в любой момент, и как ты будешь выглядеть в глазах своих товарищей по оружию, которые тебя помнили, в глазах своих командиров, в глазах близких?

План Рубич реализовал на четвертые сутки. Трое суток он добросовестно готовился к работе инструктора по снайперскому делу. Спал он в отдельной комнате, очень маленькой и отделенной от общего помещения казармы тонкой перегородкой в одну доску. По вечерам старательно и правдоподобно писал программу обучения с почасовой раскладкой, методикой упражнений и тому подобным. А днем готовился к побегу.

Собственно, днем он осматривал лагерь и распоряжался, что и как нужно сделать, чтобы получился нормальный полигон для будущих снайперов. Ему сразу объяснили, что за территорию на учения со своей группой он сможет выйти не раньше, чем через полгода. И пришлось ему на месте, в пределах лагеря придумывать участки для тренировок в маскировке, тренировок чисто стрелковых, дальномерных и тому подобного. Естественно, что самой серьезной стороной всей этой подготовки было знакомство с периметром лагеря, системой охраны и определением возможности побега. Желательно незаметного.

Случай представился на четвертые сутки. Группу для Рубича еще не собрали, а его помощник, все тот же немногословный афганец по имени Шаббо, ходил по пятам и спал за стенкой. В такой ситуации сложно остаться без внимания даже на минуту. Но Рубич нашел такую возможность.

Лагерь представлял собой огромную ровную площадку на краю небольшого горного плато. На юге – обрыв и перепад высот метров в пятьдесят, на севере и востоке – скалистые участки и осыпи, переходящие в каменные стены. На юг плато сужалось и опускалось узким языком к небольшой извилистой речной долине. Здесь пролегала единственная дорога, доступная для использования автомобильного транспорта.

Сам лагерь был огорожен деревянными столбами и опутан ржавой колючей проволокой. Эти изгороди уходили на север и на восток почти на километр. Дальше простиралась практически безжизненная каменистая поверхность, с чахлыми кустиками и вездесущими ящерицами. И внутри этого огромного загона каменными стенами в два метра высотой была огорожена собственно жилая территория. Здесь стояли жилые домики, здесь была кухня и все подсобные службы. А за пределы каменных стен «курсантов» выгоняли во время утренних зарядок и многокилометровых пробежек. Там же были оборудованы полигоны для тренировок.

Рубич понял, что уходить по плато к горам бессмысленно. Он этих гор не знает, не знает местности за пределами плато и просто не выживет, даже если удастся продержаться несколько дней. Идти надо туда, где люди, где еда и вода и где есть транспорт. Главной составляющей успеха побега Рубич видел возможность быстро покинуть территорию поиска. Чем быстрее и дальше он уйдет в первые часы и сутки, тем сложнее его будет найти.

Решение пришло в голову само. Рубич еще в первый день понял, что вода в лагерь поступает из старой скважины. Уровень воды там невысок, вода поступает с перебоями, а мотор все время выходит из строя. И тогда на время ремонта воду в накопительные железные баки привозят «водовозкой». Старый советский «ГАЗ-66», с полустершейся красной звездой на борту и остатками белого номера, имел на себе полуторакубовую цистерну. Вдвое меньшая цистерна располагалась на прицепе. Когда в лагере случались перебои с водой, этот старый «газон» спускался по дороге к реке и накачивал в цистерны воду. Повторяли процедуру столько, сколько требовалось. Обычно машина делала два или три рейса. Потом снова удавалось запустить мотор, и воду начинали качать из скважины.

Вывести из строя мотор было делом простым. Алексей сделал бы это в два счета, если бы ему удалось ночью выбраться из комнаты и добраться до мотора. Но ему повезло, и мотор выключился поздно вечером сам. Забегали местные специалисты, включили ручные фонари. Рубич сразу понял, что дело не в щетках, видимо, перегорела обмотка, и мотор будут перебирать всю ночь, а может, и дольше.

Хорошая подготовка снайпера позволила ему неслышно сползти с койки на пол. Спать он лег в этот раз предусмотрительно одетым и обутым, и теперь не пришлось тратить время на процедуру одевания. И шуметь, кстати, тоже. Петли Рубич смазал ружейным маслом еще позавчера, поэтому из комнаты на улицу выскользнул абсолютно беззвучно.

Добраться в ночной тишине до водовозки ему удалось почти сразу. Потом он сидел возле заднего колеса, прижавшись к нему спиной, и слушал ночь. Лезть в бак именно сейчас было опасно. А если его хватятся, если кто-то захочет проверить, спит ли новый инструктор или задумал что-то? Если поднимется паника, всегда можно выйти и, наивно поморгав глазами, заявить, что тебя одолевает бессонница. На почве предательства родины, конечно. Поверят или не поверят, неважно. Санкций не будет, а будет лишь долгое недоверие. Но это не смертельно. А вот если его обнаружат спрятавшимся в машине, да еще когда не работает водокачка, и с учетом того, что на рассвете машина должна была выйти за пределы лагеря, неизвестно, что его ждет.

Беспроглядная чернота южной ночи вдруг стала серой и бесцветной. Это признак приближающегося рассвета. Рубич приподнялся и проверил еще раз, как легко и без скрипа открывается люк цистерны. Пора. Он бесшумно скользнул наверх и исчез в черном чреве цистерны. Теперь все зависит от везения, и только от него.

Он сидел в тишине, стиснув кулаки, и слушал. Нервы были напряжены до предела. Хотелось, чтобы все это закончилось поскорее, и уже неважно, с каким исходом. Бесконечное ожидание закончилось. Послышались голоса, двое или трое людей ходили возле машины, потом скрипнула водительская дверь, и машина качнулась. Провернулся несколько раз стартер, и двигатель с трудом, но все же заработал. Напряжение достигло наивысшей точки, захотелось сжать голову руками и ничего не слышать, не видеть, не ощущать.

Но вот машина дернулась и поехала. Заскрипели ворота, кто-то что-то прокричал, и грузовик увеличил скорость, подскакивая на неровностях грунтовой дороги. Рубич почти сразу упал. Он не мог удержаться на гладком железе, все время съезжал. Можно было бы уцепиться руками за люк, но открытая крышка била бы его по пальцам. Пришлось смириться и лечь на дно. Мучительный спуск наконец закончился. Мотор не заглох, но водитель выпрыгнул, обошел машину и со скрежетом отвалил боковую крышку самодельного ящика возле кабины. Там располагался компрессор и длинные гофрированные резиновые шланги для закачивания воды в цистерны.

Рубич приготовился. Мысленно он представлял, как водитель уложил один конец шланга в реку, как он взял второй шланг с изогнутым концом и крюком на конце, который должен крепиться наверху цистерны. Сейчас он залезет, укрепит, а потом спрыгнет и запустит насос. Нападать надо в тот момент, когда водитель залезет на цистерну. Так удастся застать его врасплох, так он не успеет прыгнуть в кабину и уехать или выхватить оттуда оружие. Даже если у него пистолет в кобуре на поясе, он все равно не успеет выхватить его.

Как только снаружи застучали по металлу ноги, Рубич поднялся в полный рост, насколько позволяла высота цистерны, примерился, потом отбросил в сторону крышку, ухватился руками и подтянул гибкое тренированное тело вверх. Испытания последних недель повлияли на его физическое состояние, но на то она и подготовка, что ее победить сложно.

Рывок – и он уперся локтями в края люка, встретившись глазами с бородатым афганцем. Рывок – и он приподнял тело на вытянутых руках. Афганец попятился назад, лапая руками металл в поисках опоры. На ремне у афганца был подсумок с магазинами от «АКМ». Автомат, очевидно, лежал в кабине.

Рубич выпрыгнул на круглое тело цистерны в тот момент, когда афганец наконец спрыгнул на землю. Дальше все решали секунды. Скользя по металлу, Алексей пробежал вперед и прыгнул на противника, успевшего схватиться за ручку двери. От удара, опрокинувшего его на землю, афганец шумно выдохнул. Колено Рубича попало ему в грудь. Отбив руки противника в стороны, Алексей схватил его за голову. Одну ладонь под подбородок, чтобы закинуть голову назад, вторую ладонь под затылок. Рывок, противный хруст, и тело афганца обмякло.

Две минуты на то, чтобы затащить его в машину. Еще минут пять Алексей, матерясь, заталкивал шланги в железный ящик на боку машины. Его подмывало оторвать их и бросить, но это тоже была бы явная улика. Наконец все было готово. Последний взгляд по сторонам, и машина рванула, выбрасывая мелкие камни из-под колес.

Куда ехать, вопрос не стоял. Все обдумано и передумано ночью. Лучше всего, конечно, в Кабул, но туда не доехать, да и в него не въехать. Далеко, к тому же его вовсю уже будут искать. Можно в ближайший крупный город, например, в Мазари-Шариф, где наверняка есть дипломатическая миссия России. Тоже не доехать. Да и наверняка его будут искать именно по этим направлениям. И на север нельзя. Там Кушка, там Туркменистан, но там его тоже будут ждать, да и не проехать там нигде, кроме серпантина.

Солнце светило в спину, ясно давая понять, что машина движется на запад. Туда, к иранской границе! Главное, проскочить и сдаться. Там он все объяснит, там вызовут представителя посольства, там спасение. И как хорошо сознавать, что ты не замарал себя предательством. Там свобода и… вознаграждение за все муки. Ох, ребята, я вам и скажу свое огромное спасибо за все!

Взяли его через четыре часа. Пока он крутился по второстепенным дорогам, перекрыли основную магистраль. Они не стеснялись в средствах и сразу стали стрелять по колесам. Потом задымил и запарил двигатель, что-то булькало под кожухом под правым локтем Алексея. Потом под цистерной разорвалась граната, пущенная из подствольного гранатомета. Кабину сорвало со стопора, и она опрокинулась вперед. Рубич разбил голову о стекло, ударился коленом и животом. В полубессознательном состоянии его вытащили из машины.

Наказание не стали откладывать до возвращения на базу. Его стали пытать прямо здесь. Избивали старательно, но аккуратно. Чтобы рот и нос были в крови, чтобы трудно было дышать. Потом порвали штанину на правой ноге, придавили и стали раскаленным прутом медленно, сладострастно выжигать на правой икре слово «предатель» по-русски. Алексей, не стесняясь, кричал, вырывался, но его держали крепко. Не выдерживая невыносимой боли, он плакал и просил пощады. Но ему на плохом русском хриплым голосом твердили прямо в ухо, что учить нерадивого ребенка надо сразу, а не ждать, пока он перебьет в доме всю посуду. Рубич потерял сознание…