– Лев Иванович, у меня для вас сюрприз. – Звонок подполковника Волкова застал сыщика в дверях кабинета. – Вы не ошиблись, не все так просто с Еременко. У меня тоже создалось впечатление, что он «тихая овечка», которая по дурости когда-то ввязалась в наркодела, а потом решила… и так далее.

– Ну-ну? – крутя в руках ключи и не запирая дверь, поторопил Гуров Волкова.

– Еременко навещал вдову генерала Козинцева. Полагаю, что неоднократно.

– Так. – Лев помедлил и вернулся в кабинет. – Значит, двое погибших, двое служивших в одном месте, двое номинально виновных в несчастьях третьего. И один навещает вдову второго, пока его самого не убили?

– Козинцев, по всем данным, действительно умер от рака, – напомнил Волков.

– Это я помню, – ответил Гуров. – Это я фигурально выражаюсь, Пал Палыч. Если бы не смерть в онкологии, то неизвестно, как бы все сложилось у генерала. Хорошо, ты что-то уже предпринимал?

– Нет, только получил информацию от окружения вдовы и сразу вам позвонил.

– Уверен в надежности информатора?

– Да. Дело в том, что в разговоре с моим информатором вдова сама дважды упоминала полковника Еременко и сожалела, что он давно не заходил.

– Хорошо, Пал Палыч. Давай с тобой поступим следующим образом. У тебя под рукой есть лист бумаги и ручка? Отлично. Пиши, кого тебе надо срочно вызвать к себе. Отдельно пиши список тех, кого вызывать не надо, с кем мы сами будем встречаться и беседовать. Значит, так…

Список получился большой – двенадцать человек. Подполковник Волков писал, прижимая к уху трубку телефона, и удивлялся тому, что полковник Гуров помнит имена и фамилии всех потенциальных свидетелей, видимо, не прибегая к старым записям. Вот что значит настоящий профессионал-сыскарь.

В течение остатка дня удалось опросить соседей Еременко, с кем он поддерживал приятельские отношения, сослуживцев, с которыми он когда-то ездил на пикники, на шашлыки и на другие загородные мероприятия. Две подруги его жены, его личный водитель, ландшафтный дизайнер, следивший за территорией его загородного дома. Даже мастер в салоне красоты, у которого Еременко постоянно стригся вот уже на протяжении трех лет. Все были опрошены под тем или иным предлогом. Никто о контактах погибшего полковника с семьей генерала Козинцева ничего не знал. Ни разговоров, ни упоминаний. Никто не опознал по фото Рубича. Никто, кроме водителя…

– И последнее. – Гуров уже заканчивал допрос водителя, невысокого парня с заметной проплешиной на темени. – Вам знакомо лицо вот этого человека?

Они сидели в его кабинете, куда Лев, позвонив в гараж, попросил подняться водителя. Парня звали Герберт, чего он явно стеснялся и просил, чтобы его звали просто Гера. Сейчас он смотрел на фотографию без всякого выражения. Гуров уже приготовился в очередной раз вздохнуть, развести руками, извиниться и отпустить свидетеля. День прошел неудачно. Столько опрошенных, такая зацепка, такая перспектива, и на тебе. Только косвенные сведения о знакомстве и поддерживаемых отношениях. Идти и прямо спрашивать вдову про Еременко? Придется и это сделать, но не сейчас.

– Да, – неожиданно сказал Гера, – знаю. Точнее, не знаю, а видел. Он с Владиславом Николаевичем разговаривал как-то.

– И ты запомнил его в лицо? С одного раза?

– Его велел запомнить Еременко. Ну, это уже потом, когда они поговорили. У него выражение лица странное. Вроде молодой мужчина, а по взгляду – старик стариком. Неприятные такие глаза. И еще, он улыбался, а глаза нет. Я стоял тогда у тротуара, в смысле, машина стояла, а я в ней сидел и видел, как Владислав Николаевич из подъезда вышел, а этот вроде как случайно с ним столкнулся. Они отошли в сторону и проговорили минут пятнадцать, наверное.

– Это было возле дома Еременко?

– Да, он утром выходил, а я его ждал.

– А как разговор протекал? Вспомни, Гера. Раздраженно или они, наоборот, обрадовались этой встрече?

– Не знаю, как описать. Если подумать, то… наверное, Еременко этого человека сначала не узнал, а тот ему что-то стал втолковывать. Еременко заинтересовался, и они отошли в сторону, чтобы не торчать посреди тротуара. Я еще удивился, чего они в машину не сядут? Потом Еременко покивал головой, и они разошлись.

– А о чем Еременко тебя предупреждал?

– Видел, говорит, этого человека? Вот запомни и старайся делать так, чтобы я с ним больше не встречался. Я, конечно, попытался выяснить, а в чем, мол, дело. Но Еременко только отмахнулся и велел ехать быстрее.

– Ладно. Теперь последний вопрос, а когда это было?

Гера почесал голову, нахмурился, нашел взглядом на стене календарь и стал что-то вычислять. Наконец соотнес свои расчеты с фактами и выложил Гурову, что встреча эта произошла где-то месяц назад. И для убедительности привел доказательства.

Гуров слушал и не верил своим ушам. Месяц назад Рубич был уже в Москве и вовсю общался со своими жертвами. С кем-то из них. И только через три недели он принял решение и осуществил убийство Еременко? Нет, не так, начал убивать виновников своей судьбы, Шамина, Еременко, прислал угрозу, но не осуществил убийство генерала Волжанова. С Волжановым понятно, его стали охранять. А вот почему Рубич не тронул Загладина?

Гуров отпустил Геру. Когда через пару часов вернулся Крячко и с досадой доложил, что при опросе его части свидетелей ничего узнать не удалось, Гуров показал ему исчерканный листок бумаги.

– Это что? – хмуро осведомился Станислав. – Схема карточных долгов? Покером балуешься?

– Это, Стас, схема моих рассуждений. Связь Рубича с некоторыми людьми, соотнесение его желания отомстить кое-кому из них и логического обоснования их виновности и невиновности. Смотри, это круг людей, которые имели отношение к той операции, в результате которой Рубич пропал. Из всей группы только Шамина можно с достаточной степенью логики обвинить в том, что он бросил Рубича. И еще одного человека, который отдал приказ все бросать и отступать.

– Хм, но все остальные только передавали этот приказ, и никто его не инициировал. Он ведь пришел из Москвы. А часть этих людей вообще не имели отношения даже к передаче приказа. Они, так сказать, присутствовали при его передаче.

– Правильно, Стас. Или Рубич ни хрена ничего не знает и напропалую всех обвиняет и пытается всех перестрелять, или прекрасно разобрался в той ситуации и делает вид, что готов стрелять всех, но… Но он упорно делает вид, что винит всех, особенно тех, кто не виноват, и очень старательно обходит того, кто передал этот приказ из Москвы.

– Он мог так и не узнать, что приказ срочно и любой ценой прекратить операцию передал Козинцев. Мы так и не поняли с тобой, Лев Иванович, а кто же приказал это сделать самому генералу, но и это неважно. Рубич мог не получить той информации, которую получили мы с тобой, у него просто не было такой возможности.

– Тут ты, Стас, прав, у Рубича нет такой возможности сейчас в Москве. Но мы не знаем, откуда и с какой информацией он сюда заявился. Получается, что он или ничего толком не знает, или знает все, но почему-то стреляет не тех, кого надо, а тех, кого на самом деле стоит обвинить, не замечает. Только вот Еременко, последний убитый им человек, поддерживал контакты с семьей Козинцева и после смерти генерала. Вот что нарисовано в моей схеме, Стас. И жи-ирный вопрос! А почему Рубич не убил Загладина?

Сергею Черненко повезло. Вообще-то ему повезло в жизни дважды. Сначала в Чечне, когда он наступил на «лепесток» и остался жив. Не в смысле, лепестка цветов, а в смысле, противопехотной мины «ПФМ-1» «Лепесток». Он остался жив, потому что рядом оказались товарищи, которые попытались уменьшить потерю крови и вовремя сделали противошоковые уколы. Ступню ему оторвало начисто. Вместе с ботинком. Но здоровое сердце позволило выдержать путь до хирургического стола.

Потом приказ, награждение медалью, присвоение звание капитана и… увольнение. С правом ношения военной формы. Это как еще одно поощрение. А потом гражданская жизнь, которая не сулила ничего хорошего, несмотря на военную инвалидную пенсию. И тут Черненко повезло во второй раз. Сильно повезло.

Он шел, сильно припадая на изувеченную ногу, потому что дешевый протез был страшно неудобным. Да и привыкнуть к нему Сергей еще не успел. И тут он увидел ее. Она шла навстречу в летнем легком платье, которое разлеталось порывами ветерка при каждом девичьем шаге. И весь мир оглядывался на нее, и весь мир улыбался ей. Сергей сразу сник и вжал голову в плечи.

Бравому боевому офицеру оказалось не под силу такое испытание. Его первая школьная любовь, которой он добивался столько лет, из-за которой он и пошел служить в спецназ, ради которой он стал офицером, чтобы доказать, что он стоящий парень и… и вот она идет навстречу, а он снова никчемный, никому не нужный, да еще и инвалид. А она!

– Сережа? – Большие карие глаза, всегда такие выразительные, смотрели, как два горячих угля, смотрели в самое сердце. – Ты?! Где ты столько лет пропадал? Хромаешь? Ребята говорили, что ты чуть ли не в армию подался.

Он смотрел в глаза Вики, а в глубине души бурлило, полыхало. Там неистово горело прежнее чувство. Там было так больно, что боль во время ранения, боль после операции с ней была несравнима. Он видел обручальное кольцо на безымянном пальце ее правой руки. Красивое кольцо, с россыпью маленьких алмазов. Сам бы он такое ей купить не смог бы…

– Сережа, что с тобой, тебе плохо? – догадалась Вика, схватила его за рукав пиджака и потащила в сторону, на лавку.

– Ты замужем? – выдавил он наконец из себя, почувствовав хоть какое-то облегчение в ноге из-за того, что вовремя сел.

– А-а, ты про это? – Вика подняла руку и с умилением посмотрела на свое колечко. – Да, уже почти год. А ты что… – Глаза ее сделались удивленно-насмешливыми, а голос вдруг стал тихим, как шелест листьев на закате. – Ты все еще… любишь меня?

– Да ладно, – неискренне засмеялся Сергей. – С чего ты взяла? Так просто. Рад тебя видеть! Рад, что у тебя все хорошо.

Кривясь в неумелой ухмылке, он попытался легко встать, откланяться и уйти, но подвела нога. Он не справился с искусственной ступней, неловко попытался встать, вскрикнул и снова рухнул на лавку. Штанина чуть задралась и… Вика увидела светло-розовый цвет неживой ноги. Она все сразу поняла, и ее глаза стали черными, как омуты.

И она вытянула из него правду. Он ей все рассказал, все простил только потому, что она, настаивая на рассказе о себе, взяла его за руку. За это можно все простить и все перетерпеть. За один этот миг. А потом она потащила его с собой, усадила в машину, которой управлял личный шофер, привезла в офис.

Вика управляла большой страховой компанией, она сразу вызвала своего главного кадровика и коротко объяснила, что это ее друг детства, он инвалид войны, заслуженный офицер и его надо взять на работу. Обучить и назначить на должность не ниже… Короче, с очень хорошей зарплатой.

– Вот так! – улыбнулась она не очень весело и вышла.

Сергей попытался встать и извиниться, ему не подобает принимать такие вот незаслуженные подарки, тем более от женщины, но кадровик, зрелый мужик лет пятидесяти с умным взглядом, прервал его:

– Ты не придуряйся, капитан, и послушай полковника. Это не подачка, а уважение! Уважение тебе, за войну, за ранение, за то, что ты в мирное время держал в руках оружие, пока они… – обвел он пальцем стены, – веселились и развлекались. Ты вернулся, и общество берет тебя под свою опеку. Государство тебе ведь ничего предложить не может. У тебя даже специальности нет. Тебе предложат в лучшем случае курсы бухгалтеров да кучу вакансий, куда тебя без опыта работы не возьмут. Так что это не подачка, а подношение благодарного общества, которое ты должен великодушно принять. И хватит об этом! Сидим тут, как два слюнтяя. Завтра в девять ноль-ноль ты у меня с полным пакетом документов. И приди, сделай одолжение, в форме и со всеми орденами! Выглядишь, как вахлак…

Отношения с Викой как-то наладились, смирился он с ее положением. Может, и перегорело все внутри, а та неожиданная встреча была лишь отголоском прошлой большой любви, а может, военная привычка подчиняться сыграла свою роль. Начал Сергей работать, получать хорошую зарплату, впереди забрезжил свет определенности. Прошло почти два года. И тут это!

Как приехавшим полицейским рассказывали очевидцы, мужчина в хорошем костюме шел, чуть прихрамывая, по улице от высадившей его машины к дому. И тут выбежал какой-то молодой человек, какой-то весь заметный, суетливый, и почему-то взмахнул рукой. Потом уже понятно было, что он что-то бросил, а тогда никто и не понял, почему это стальной мусорный контейнер вдруг взлетел, распустив вокруг себя со страшным треском клуб черно-белого дыма. В воздух взметнуло столько мусора, что оседал он, наверное, минуты две. Запахло чем-то кислым, вонючим.

А потом, это видели уже единицы, мужчина в хорошем костюме упал на землю, а тот парень выставил руку, два раза что-то сильно хлопнуло по ушам, и стал убегать. А тут как раз машина ДПС проезжала. Они не поняли, что произошло, но, наверное, заподозрили в убегавшем человеке преступника и погнались за ним. Он, правда, в машину успел заскочить и тронуться, но они ему как-то путь перегородили.

На место происшествия выехал оперативник из МУРа, поскольку дело выглядело, как взрыв гранаты и стрельба в городе. И уже в течение первого получаса допросов свидетелей и самого потерпевшего стало ясно, что это покушение. Особенно, когда привезли задержанного. Волков позвонил Гурову через сорок пять минут после происшествия и доложил о случившемся во всех подробностях.

– Лев Иванович, мне кажется, что эта ария из нашей оперы, – заключил в конце доклада подполковник.

– Что-что? Не понял, Пал Палыч, что это тебя потянуло на такую терминологию? Над вышестоящим начальством решил поглумиться?

– Виноват, Лев Иванович! Никоим образом! Просто так, к слову пришлось. Ей-богу, вашу супругу не имел в виду.

– Ладно, я пошутил, – остановил подполковника Гуров. – Что ты имел в виду? Рубича?

– Потерпевший – бывший спецназовец, инвалид боевых действий. Ранение получил в Чечне несколько лет назад. В 2003 году он служил сержантом вместе с Рубичем и был одним из участников той операции, в которой Рубич пропал.

– Час от часу не легче, – пробормотал Гуров. – Приметы покушавшегося хоть имеются? Есть свидетели?

– Есть свидетели, Лев Иванович, несколько очевидцев все видели, от начала и до конца. Вы не поверите, но удалось даже задержать покушавшегося, он сидит сейчас у нас в «обезьяннике».

– Задержали? – От волнения у Гурова даже пересохло во рту, и ему пришлось откашливаться. – И кто он? Неужели Рубич?

– Увы! Даже близко не лежал, как говорится. Молчит пока, но он по годам моложе, внешне совсем иного типа, мы сличали с фотороботом и ранней фотографией Рубича. Сейчас пытаемся установить личность. Дактилоскопировали. Вас ждать, Лев Иванович?

– Да, конечно. Продолжайте работать, не ограничивайтесь прямыми свидетелями, которых выявили сразу на месте происшествия. Обязательно и срочно организуйте поквартирный обход всех зданий, выходящих окнами на это место, установите всех водителей пассажирского автотранспорта, которые по времени маршрута находились в этом месте и могли что-то видеть, оповестите все частные таксомоторные парки, выясните, кто из их водителей мог быть в то время в том месте, дальше…

Дальше шло перечисление срочных мероприятий, которые нужно было провести «по горячим следам». Собственно, подполковник и сам прекрасно знал, что нужно в таких случаях делать, но он молча писал под диктовку. Через несколько минут был готов список мероприятий до конца дня размером с листок формата А4, после чего Гуров набрал номер телефона Крячко, который в этот момент должен был быть на пути в управление.

– Стас, разворачивайся, – велел Лев. – Срочно отправляйся в страховую компанию, адрес я тебе сейчас дам. Совершено покушение на их сотрудника, который в 2003 году служил вместе с Рубичем, был участником той операции. Покушавшийся задержан, и это не Рубич. Вытряси там в недрах организации все про этого бывшего спецназовца, переверни кадровый отдел и руководителей. Самое главное для нас сейчас – понять, быстро понять, преступление совершено по делу Рубича или это совсем иная история?

– Понял. Мне бы помощника из МУРа, который владеет информацией.

– Сейчас я Волкову позвоню. Оперативник тебя будет ждать у входа. Я, если что, в МУРе. Надо установить личность покушавшегося.

– Да, это точно. Как хоть покушался-то?

– Как-как! Как идиот! – проворчал Гуров. – Кинул гранату, а она попала в мусорный бак. Можешь представить, что там было вокруг? Он выстрелил еще пару раз из пистолета и бросился бежать. А тут патрульная машина ДПС. Они его и взяли через две минуты неумелой гонки на автомобилях. Одно слово – цирк уехал, а клоун остался!

Черненко сидел в кабинете Волкова на диване, хмуро подперев голову кулаком. Грязный пиджак висел рядом на спинке стула, галстук валялся на диване, колени брюк были в пыли. На вошедшего человека он никак не отреагировал, размышляя о чем-то своем. Наверняка у пострадавшего сложилось свое мнение о причинах произошедшего. Гуров решил побеседовать сначала с ним, а потом уже вплотную поговорить с задержанным.

– Здравствуйте. – Он пододвинул кресло и уселся напротив Черненко. – Вас зовут Сергей?

– Да, а вы кто? Следователь? – Взгляд бывшего спецназовца был усталый и не напряженный. Значит, особого шока от произошедшего он не испытывает и вполне адекватен в оценках.

– Нет. – Гуров помедлил, приглядываясь к собеседнику. – Если это для вас важно, то я – полковник Гуров. Главное управление уголовного розыска МВД России.

Черненко промолчал, никак не отреагировав на столь высокий статус Гурова. Кажется, он все-таки не совсем в себе, решил Лев.

– Скажите, Сергей, у вас есть враги, которые желают вам смерти?

– Нет, конечно, меня уже спрашивали об этом. Я – обычный человек, не какой-то спецагент 007, чтобы за мной охотились арабские террористы.

– Арабские? Почему арабские? – тут же ухватился Гуров за фразу.

– Это я так, – поморщился Черненко. – Он же во всех фильмах с арабскими террористами воевал.

– Ну, не только. Он еще и в танке по Красной площади рассекал. И давайте не отвлекаться. Я понимаю, что вам не очень уютно чувствовать себя в роли потенциальной жертвы, понимаю, что вас уже допрашивали. Но теперь, пока мы не разберемся во всем, пока не поймаем преступников, разговаривать с вами нам придется частенько, уж не обессудьте. Дело не только в вас, дело и в других людях, которые могут пострадать.

– Да я не отказываюсь, – дернул плечом Черненко.

– Ну и отлично. Так есть у вас враги, которые хотят вашей смерти?

– Нет, не помню таких, кто бы этого хотел. А что касается моей службы в спецназе, об этом меня до вас уже спрашивали, так мы там чаще в «балаклавах» действовали, как раз чтобы вот таких инцидентов потом не было. Да и невелика я шишка, чтобы из-за меня устраивать такое.

– Устроенное как раз говорит о том, что подготовка покушения никудышная, да и киллер никудышный. Театр одного никчемного актера.

– Не знаю, – вздохнул Черненко. – Может, он меня перепутал с кем-то. Может, не на меня покушался, а на того, кто был рядом. Там же кто-то еще был?

– Разочарую вас, рядом с вами никого не было. Это подтверждается показаниями почти десятка очевидцев. Так что голову нам с вами ломать и ломать над этим вопросом. Но я могу помочь в рассуждениях. Вам кто-то когда-то угрожал напрямую? Не группе спецназа, когда вы кого-то группой задерживали, а именно вам лично?

– Не помню. Ничего такого в память не врезалось. Было по молодости пару раз, когда морду бил… хулиганам всяким. Один раз до меня докопались, когда я с девушкой шел, в другой заступился за парня, когда его трое метелили. Но это было несколько лет назад, и за такие вещи, извините, в подворотне ножом в печень пыряют, а не устраивают фейерверк в мусорном баке.

– Да, фейерверк был приличный, – задумчиво произнес Гуров. – Я его сам не видел, только по рассказам сужу. Но, судя по тому, на каком расстоянии мусор разбросан, это было зрелищно. Ладно, давайте конкретнее. Вспомните, пожалуйста, историю весны 2003 года, когда вы в составе группы спецназа во главе с майором Шаминым отправились в горы перехватывать группу боевиков и переправлявшегося через границу с ними Магомеда Евлоева. Помните? Вас тогда без подготовки в авральном порядке отправили на перехват, а когда вы заняли в горах позиции, вас срочно отозвали и запретили даже показываться боевикам на глаза. Тогда без вести пропал снайпер вашей группы по фамилии Рубич.

– А-а, помню. Нелепая ситуация! Хотя, если разобраться, то не нам было судить о причинах таких противоречивых приказов. Может, разведке нужно было, чтобы Евлоев прошел беспрепятственно, может, их интересовали связи Евлоева, цель его заброски? Мало ли.

– Вы отвлеклись, Сергей. Давайте вспомним обстоятельства пропажи Рубича.

– Я сейчас уже точно не помню, но там что-то со связью, кажется, произошло. Командир думал, что передал приказ, а Рубич то ли не ответил, то ли ответил, но почему-то не отошел. Не помню точно.

– Странно. Ребята, с кем мы разговаривали, утверждают, что у вас с командиром при выходе был тяжелый разговор на повышенных тонах, а вы говорите, что не запомнили. Или в спецназе перечить командирам и упрекать их в порядке вещей?

– Нет, конечно.

– Значит, не помните ничего необычного? – после длительного ожидания снова спросил Гуров.

– Вы знаете, во время таких вот операций всякое бывает. Для мирной жизни все это необычно, а для боевой обстановки… А почему вы меня про ту операцию спрашиваете?

– Видите ли, Сергей, нам кажется, что Рубич выжил, вернулся и теперь мстит всем, кого считает виноватым в том, что его тогда бросили.

– Да ладно! – Черненко наконец посмотрел на собеседника широко раскрытыми глазами, даже чуть-чуть весело. – Рубич начал мстить? Он гранатами во всех кидает? И в меня тоже? Да бред какой-то!

– Да, – тихо ответил Гуров. – Вы правы, это полный бред. Но только Рубич прислал на электронную почту Шамину, он уже стал полковником, угрожающее письмо, и на следующий день Шамин был застрелен в затылок. Недавно убит полковник Еременко, который в то время служил в штабе группировки внутренних войск в Чечне и который передавал вам этот приказ об отходе. Свидетели опознали Рубича в лицо. Аналогичное угрожающее письмо получил генерал Волжанов, имевший отношение в те времена к вашей операции, но мы успели его взять под охрану. Письмо Волжанову Рубич тоже подписал своим именем. А еще он навещал свою невесту, с которой расстался на десять лет по этой причине. И ей он всю ночь рассказывал о том, как он обижен, как зол и как страстно желает всем отомстить за годы мучений. Ну как? Бред, говорите?

– Если бы… – Черненко откровенно побледнел и смотрел на собеседника уже без иронии. Он сглотнул комок в горле и попытался спокойно спросить: – Мне сказали, что покушавшегося задержали. Это Рубич?

– В том-то и дело, что это не Рубич. Поэтому нам ничего и непонятно.

– Если все, что вы мне рассказали, правда, то парень съехал с катушек. Это же очевидно! Это все настолько нелепо, что даже не верится в реальность происходящего. И если бы вы мне не представились, я подумал бы, что надо мной неумно шутят. Я не понимаю, а при чем тут я, если это даже и Рубич. Я такой же солдат, как и он. И я мог оказаться на его месте, и сотни других оказывались в подобных ситуациях. Я не понимаю, товарищ полковник!

– Я тоже. И все-таки. В ту ночь, когда Шамин отдал приказ отходить, где были вы?

– Он приказал скрытно отходить и не выдавать себя, – угрюмо заговорил Черненко. – Это немного разные вещи. Мы отходили по парам, выполняя приказ. Один отходит, второй прикрывает от возможного нападения. Меня или кого-то другого винить Рубичу не в чем. Я, да и большинство членов группы просто не знали, что он остался там. Руководит боем командир, он принимает решения, отдает команды. Солдаты просто выполняют их.

Вот и еще одно мнение участника тех событий, думал Гуров, спускаясь вниз в допросную комнату. Третье мнение. Черненко можно понять, его позиция – позиция офицера, командира. Для него многое уже в прошлом, произошло напластование других событий, других операций, других драматических историй. И все же, кто этот идиот, который швырял гранаты и палил из пистолета?

– Але, Лев Иванович! Говорить удобно?

– Да, что у тебя в страховой компании? – остановившись на лестнице, поднес трубку к уху Лев.

– История Черненко подтвердилась. Мне, со слезами и соплями, сама директорша, эта Виктория все рассказала. С сотрудниками мы тоже побеседовали. Парень он по отзывам нормальный, командирская хватка есть, потому и в начальниках удержался. Справедлив, но требовать тоже умеет. Думаю, что в компании на него зуба нет ни у кого. А с клиентами он дел не имеет. Его дело – контролировать работу филиалов. Не отсюда ноги растут.

– А сам он никому не рассказывал о себе, о службе?

– Я этот вопрос всем специально задавал. О службе он не любил распространяться. Больше всего о нем знает один экс-полковник из кадровой службы, но тому положено по должности знать подноготную каждого. Он, кстати, отзывался о Черненко нормально, как о сильном мужике, говорит, есть в нем характер.

– Понял, Станислав. Давай приезжай в МУР, к Волкову. Тут интересные дела назревают.

Парня лет двадцати восьми, с растрепанными волосами, немного даже полноватого, ввели в комнату. Гуров смотрел на него, пытаясь разглядеть лицо, опущенное вниз. Вид у этого человека был такой, как будто он сильно провинился, и ему очень стыдно, он даже не может смотреть взрослым в глаза. Точно, поймал себя Гуров на сравнении. Точно так выглядит нашкодивший школьник в кабинете директора в ожидании вызванной матери. Причем не старшеклассник!

А ведь парень играет. И играет он роль не совсем удачную, но для него хорошо знакомую. Инфантильность, заторможенное развитие на уровне школьника. Такое бывает часто, и при определенных криминальных наклонностях это все приобретает чудовищные формы. Недостаток интеллекта провоцирует жестокость, граничащую с садизмом, беспринципность, гиперэгоизм и полное пренебрежение моралью общества.

– Садись, – приказал Гуров и кивком отпустил сержанта.

Задержанный сел, привычно потирая руки в тех местах, где виднелись следы от наручников. Видимо, сгоряча или для усмирения буйности ему их затянули потуже. Больно, но зато требования доходят быстрее. Гуров поморщился. Он не был сторонником подобных хитростей. Это граничило с пытками, а он был сторонником интеллектуального раскрытия преступления.

– Подними лицо! На меня смотри! – жестко проговорил Лев.

Задержанный нехотя поднял голову и настороженно посмотрел на Гурова. И тут Лев понял, что же его так беспокоило. Это лицо было очень знакомо, даже не взгляд, а широко расставленные глаза, овал лица, кривое расположение губ (привычка кривить рот). Гуров встал со стула, подошел к двери и открыл ее. Сержант тут же с готовностью подскочил к нему.

– Сейчас же позвоните наверх подполковнику Волкову и попросите его спуститься. И обязательно пусть захватит с собой фоторобот человека, который составлялся по факту ссоры Шамина с неизвестным на соседском участке за несколько дней до убийства. Поняли?

– Так точно, – кивнул сержант.

Гуров вернулся в комнату и снова сел напротив задержанного, парень вел себя относительно спокойно. Молодцы муровцы, мысленно похвалил Гуров оперативников, раньше времени не нервируют человека, берегут для плотной разработки. Сразу видно будет по реакциям, в правильном ты направлении рассуждаешь или нет. Заведомо напуганного и замкнувшегося человека допрашивать во сто крат сложнее.

– Ну, для начала назовись, – велел он, хотя уже успел познакомиться с биографическими данными задержанного.

– Колымов Илья Андреевич, – заученно начал бормотать парень, – тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года рождения.

– Колымов Илья, – повторил Гуров. – А скажи мне, Илья, какую тебе кличку дали в зоне?

– Колыма, – нехотя ответил задержанный.

– Ясно, врать настроился. Не Колыма, а Коленка. Это ты перед пацанами фраерился на воле, когда вышел, а заслугами на «погоняло», Илья Колыма, ты не потянул, в «шестерках» ходил. А разбой, в котором ты участвовал, организован был не тобой, хотя на тебя и спихнули все. Человек, которого ты ударил по голове трубой, остался инвалидом на всю жизнь.

– Не пофартило ему, – опять с какой-то привычной заученностью пробормотал парень.

– Не пофартило теперь уже тебе, Илюша. Откуда у тебя граната, пистолет?

– Не было у меня ничего, это мне дело шьют. Узнали, что судимый, и давай теперь все на меня вешать. Я теперь не человек. И ствол мне подкинули, и…

– Ну-ка, хватит! – прервал его Гуров таким железным тоном, что Колымов вдавил голову в плечи. – Эти байки ты для паханов на зоне прибереги. Она теперь тебе опять светит. А вот на какой срок, это уже от тебя зависит. Отпечатки пальцев на пистолете твои. Там свидетелей было человек десять – видели, как ты гранату кидал, как стрелял, как бросил пистолет и побежал к машине. Кстати, машина с того самого утра числится в розыске. Ты угонял или подручные были?

– Ниче я не угонял. Сел в первую попавшуюся, а в ней ключи торчат. Завел и поехал. И не кидал я ничего. Я мимо шел, вот на меня и подумали. А я, как и все, испугался грохота. А раз судимый, значит, на меня и свалят. Вот и побежал.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Волков с папкой. В ответ на вопросительный взгляд Гуров кивнул на стул возле себя. Колымов заволновался. Он интуитивно уставился на черную папку в руках оперативника МУРа, который его уже допрашивал сегодня. Волков сел, раскрыл папку и протянул в таком виде Гурову. На развороте лежал рисунок, составленный из элементов изображений человеческих лиц, различных овалов лица, разновидностей носов, глаз, ртов, ушей, причесок и тому подобного. Этот фоторобот составлялся со слов свидетелей, видевших человека, с которым повздорил незадолго до своей гибели полковник Шамин на даче.

Гуров рассматривал рисунок и кивал. Да, точно. Определенное сходство есть во всех элементах, следовательно, свидетели его опознают. Это уже аргумент. Не прямая улика, но аргумент серьезный, хотя еще и не доказательство участия в убийстве.

– Вот что, Илья. – Гуров вдруг понял, как вести себя с задержанным.

Если он действует заодно с Рубичем, тогда Рубич действительно страшный человек. Или умный и находчивый мститель, ведь никаких лишних жертв так и не было. А убийство Еременко – это вроде как даже помощь следствию. Он как бы навел следствие на мысль, что Еременко и Загладин занимаются темными делишками. Убийство остается убийством, но мотивировка иная, а значит, иной срок. Черт бы его побрал, этого Рубича! Гуров понял, что начинает его уважать. Человек принципов всегда вызывает уважение.

– Вот что, Илья, – повторил Лев, поднялся со стула, засунул руки в карманы брюк и прошелся по комнате с сосредоточенным видом. Потом уселся на край стола так, что носок его ботинка почти касался колена Колымова. – Дело твое, я бы сказал, швах! В скверное ты ввязался дело.

– Не надо, начальник, пуганые. – Парень осторожно отодвинул свое колено от носка ботинка Гурова. – Все вы так поначалу говорите, когда улик нет.

– Теперь есть. Тебя три часа не трогали от нечего делать? У нас пассажиров нет, у нас все работают, и тут МУР, а не провинциальное отделение полиции. Ты можешь сколько тебе вздумается возражать, но для судьи свидетельские показания, а они будут проверяться на суде, и результаты экспертизы пистолета будут весомым доводом для принятия решения. Это первое. Второе. Кроме покушения на убийство, тебе светит и еще одно убийство. Вот эта картинка нарисована, а это запротоколированный факт после твоей ссоры с полковником Шаминым у него на даче. Помнишь, может быть, как ты с ним сцепился из-за забора соседнего участка? Между прочим, ты тогда незаконно проник на территорию чужой частной собственности.

– Чего? – угрюмо промямлил Колымов.

– Чего, это ты нам расскажешь, но те, с чьих слов нарисован твой портретик, опознают тебя как миленького. Ты не учитываешь, что через пару дней полковник Шамин был убит. А у тебя неприязненные отношения с ним. Это не повод тебя подозревать, учитывая твою биографию и сегодняшнюю выходку с гранатой и пистолетом?

– Чего? – снова недовольно протянул Колымов, но теперь в его взгляде было намного больше беспокойства. Он явно не понимал, куда клонит этот человек, перед которым подполковник из МУРа явно вытягивается в струнку.

– Я тебе все это говорю не для красного словца. Мне и говорить-то тебе это необязательно. Есть улики, вперед, на стол к следователю. Он все красиво оформит, предъявит обвинение и в суд. Тут дело в другом, Илюша. Тут вопрос стоит, а доживешь ли ты до суда?

На этот раз от Колымова не дождались даже обычного «чего». Гуров понял, что парень боится. И раньше он боялся. Теперь добить его фактами, нарисовать ему незамысловатую картинку его будущего. А уж красок добавит его воображение, знакомое с нравами уголовного мира.

– Видишь ли, – продолжал Лев, – для человека, который тебя нанял, очень опасно оставлять тебя в живых. Он несколько раз прокололся, и мы его вычислили. А тут ты со своей неудачной эскападой. И ты попадаешь в наши руки. Он никаких денег не пожалеет для того, чтобы добраться до тебя еще в СИЗО. А у нас нет возможности предоставить тебе одиночную камеру. У нас, знаешь ли, все камеры и так переполнены. Подследственные спят в три смены.

– Вы что… Вы меня ему сдадите? Вот просто так?

– Ясно, – кивнул Гуров. – Он тебе ни разу так и не заплатил, хотя и обещал? Что молчишь?

– А что я вам должен говорить? – вдруг зло ответил Колымов. – Вы меня, значит, от… защитить не хотите, а я вам… Полиция называется. Вам должно быть все равно, какой гражданин, вы всех должны защищать!

– Ух ты! – рассмеялся Волков. – Вот он как заговорил! Про права свои вспомнил, про обязанности наши. А про свои обязанности гражданина ты не помнишь? Ты, дружок, забыл, что в мире все имеет знак равенства? Как ты, так и к тебе. Сколько ты заплатишь, столько тебе и отвесят. А еще говорят, что против ветра не стоит…

– Ладно, – остановил его Лев и подсел к Колымову. – Давай тогда по правилам. Если уж хочешь, чтобы мы подсуетились, вышли на начальство СИЗО, организовали тебе особый режим содержания, то и ты нам помоги. Как и для чего он тебя нанял, как преставился? Лехой?

Неожиданно Колымов кивнул головой. Это было очень неожиданно, хотя Гуров и предполагал, что попадет в точку.

– Прямо так и представился Лехой? – повторил он свой вопрос.

– Сначала Лешкой, потом Лехой. Это так в разговоре у нас было. А вы… это, правда защитите меня, если что?

– Вот ты как заговорил? – удивился Гуров. – Значит, допекло. Ладно, договорились. Отвечаешь на все вопросы, помогаешь нам по полной программе, а мы тебе по полной же программе даем возможность дожить до суда и до этапа. Годится? Только я думаю, что когда мы Рубича возьмем, то и опасности уже не будет.

– Я расскажу, а вы его возьмите, – попросил вполне искренне парень.

Теперь его лицо изменилось, он явно уже не играл великовозрастного дебила. Интеллекта на лице не прибавилось, но играть он перестал. Говорить начал короткими фразами, как будто боялся запутаться или сбиться с мысли.

– Он ко мне подошел, когда я… ну, в общем, телефон у пацана отобрал. Надо было выпить, а бабла нет. Хотел в скупку отнести. Я на лавку в сквере в укромном месте сел, чтобы симку вытащить из телефона. А тут сзади голос и ствол под ухо. Сиди, говорит, и не рыпайся, а то башку снесу. Я испугался, конечно…

– Как ты догадался, что это был ствол? – спросил Волков.

– Не знаю, по запаху, наверное. Помню запах сгоревшего пороха, помню, как дуло после выстрела пахнет. И тут так же, из него стреляли недавно. Он сказал, что ему помощник нужен и что заплатит столько, что я смогу больше вообще никогда не работать. Но только я должен выполнять все точно. И еще добавил, что опасности для меня почти нет. Если дурака валять не буду, а буду слушаться.

– Ну-ну, – поощрил Гуров, видя, как парень замешкался.

– Я, конечно, с вопросами, а он пояснил, что лица его видеть мне нельзя. Сразу на опохмелку две «штуки» дал и велел следить за человеком. Много он мне всяких поручений давал. И следить, и найти ему несколько патронов для пистолета. Я у корешей купил ему шесть штук.

– Он тебе велел на даче завязать ссору?

– Он. Сказал, ты там примелькайся, чтобы тебя запомнили. Я так и не понял, зачем ему это надо было.

– Кроме сегодняшнего случая, он тебе еще кого-то убивать поручал?

– Так и не поручал убивать! – обрадовался Колымов. – Он велел только попугать. Мол, припугнуть надо парня, зажрался. И гранату велел точно в бак бросить и выстрелить в землю, чтобы не попасть в того.

– Так. – Гуров вскочил со стула и принялся ходить по комнате. – Пал Палыч, организуй звуковую экспертизу. Надо сравнить голос настоящего Рубича с голосом этого человека, который Илье в ухо стволом тыкал. Илья, ты узнаешь голос, если мы тебе прокрутим несколько похожих?

– Узнаю, а чего же. Он не изображал ничего, не скрывался, говорил нормально, обычно.

– Вот, Пал Палыч, подберите с Анастасией Ухановой из набора голосов в лаборатории подходящий, а потом через протокол предъявите Колымову. – Гуров собрался выйти, но возле двери остановился и повернулся к задержанному: – Илья, этот Леха тебе не поручал следить за квартирами?

– Поручал. И за квартирами, и за домами.

– Пал Палыч, первым делом перепишите адреса этих квартир и домов. Мне сообщите сразу же по телефону.

В дежурке Лев нос к носу столкнулся с Крячко и, не останавливаясь, бросил ему:

– Все, Стас, поехали! Скажи только дежурному, чтобы организовал группу спецназа к дому Козинцева в мое распоряжение. И сошлись на Орлова!

Гуров стоял у машины Крячко, постукивая носком ботинка по асфальту. Подошедший Стас снял машину с сигнализации, молча уселся на водительское сиденье и выжидающе посмотрел на него:

– Теперь, может, объяснишь?

– Гони к Козинцеву, а я по дороге тебя просвещу, но думаю, что ты и сам уже находишься на верном мысленном пути. Колымов этот, который покушался на Черненко, он был помощником Рубича. Он бы и не сознался, если бы я не выложил всю ситуацию с убийствами и если бы он не побоялся, что все эти убийства повесят на него. Струсил Колымов. А Рубич знал, что он трус, не мог не знать. Значит, знал и то, что мы Колымова быстро возьмем, он нам его подставил. Выходит, он уже у цели, раз так подставляет нам всех и все. Понимаешь, Стас, покушения не было!

– Как это? А граната, а пистолет…

– Провокация, чтобы отвлечь нас от догадок об истинных целях Рубича. Все, что он делал, делал для отвлечения. Все, что угодно, любая чушь, лишь бы отвлечь наше внимание от дома генерала Козинцева. Шамина он убил, но это была, по-видимому, единственно объяснимая и необходимая жертва, чтобы мы поверили в реальность его угроз.

– Подожди, а Еременко?

– Еременко он убил не из мести. Ты же помнишь, что они, оказывается, общались еще месяц назад. А потом он его неожиданно убил. Он нам подсунул Загладина и их наркоторговлю. Не знаю, откуда Рубич об этом знает, но проделал он все технично. Даже лица своего не скрывал, полагая, что мы не поверим в него, а будем подозревать Загладина. Что мы, собственно, и делали долгое время.

– А потом он нас подогрел письмом генералу Волжанову, – вздохнул Крячко. – И мы как дураки занялись его охраной. И к Насте Ухановой он приходил с единственной целью – доказать нам, как он зол, как он настроен всем мстить. Да, дурил нам голову Рубич просто профессионально. Так зачем мы едем к генеральской вдове?

– Ты не понял, что они что-то там ищут? Еременко тайком навещал вдову, пытаясь что-то узнать. Рубич заставлял Колымова следить да некоторыми домами и квартирами. Волков пришлет список, думаю, что в нем дом Козинцева есть. Рубич мог и сам следить.

– Наверняка за домом Козинцева он следил сам, не посвящая в эту тему помощника, – добавил Крячко. – Шифровать адресок, так уж шифровать.

Стас остановил машину за квартал от дома генеральской вдовы. Они пришли с Гуровым пешком, стараясь не озираться очень явно, но осторожно посматривая по сторонам. За это время Гуров получил два звонка. Волков сообщил то, чего он и ждал. В списке адресов, за которыми следил Колымов по приказу Рубича, дома Козинцева не было. Потом дежурный сообщил, что группа спецназа на двух микроавтобусах без полицейских опознавательных знаков выехала с полным оснащением и что в составе группы четыре снайпера.

Звонить у ворот дома вдовы Козинцева пришлось недолго.

– Кто там? – послышался из-за железной двери недовольный голос.

– Саша, откройте, пожалуйста. Это полковник Гуров. Очень важное дело!

Провернулся ключ в замке, лязгнула задвижка, и показалось сумрачное лицо садовника. Он глянул на Гурова, на Крячко, стоявшего за его спиной, бросил взгляд и на улицу. Ни радости, ни интереса на его лице не было, только какое-то странное напряжение.

– Зои Васильевны нет дома, – сказал он, продолжая стоять в дверном проеме.

– Саша, нам нужна не только она, но и вы, – торопливо заговорил Гуров, боясь, что этот странный человек сейчас захлопнет дверь без лишних разговоров. А все процедуры и постановления для проникновения на частную территорию занимают очень много времени. Сейчас же все решали часы. – Понимаете, ваш дом в опасности, вы с Зоей Васильевной, может быть, тоже в опасности. Все очень серьезно.

– Это вы следили за домом?

– Нет, не мы, – начал раздражаться его упрямством Гуров, – это преступники, Саша! Поэтому мы и пришли. Давайте поговорим. И не на улице.

– Хорошо, заходите, только Зоя Васильевна будет недовольна, что я пускаю в дом посторонних без ее ведома.

– Она будет счастлива, что мы вовремя пришли, – бросил из-за спины Гурова Крячко. – Тебе же говорят, что преступники кружат вокруг вашего дома. А мы не понимаем почему! Хочешь, чтобы тебя с твоей дражайшей хозяйкой зарезали ночью в кроватях?

Садовник отступил в сторону и старательно запер дверь, потом пошел, но не к дому, а по дорожке в сторону беседки в глубине участка. Гуров вздохнул и направился следом за ним. Крячко за его спиной чуть отстал, внимательно осматриваясь. Гуров даже услышал, как осторожно отстегнулась защелка на кобуре под пиджаком его напарника. Это серьезно, чутью Станислава стоило доверять, он опасность чувствовал нутром и никогда не трогал оружия, если не было реальной опасности, острой необходимости.

– Вот что, Саша, – усаживаясь напротив садовника на лавку, начал Гуров. – Есть один человек, который под видом мести из-за одного происшествие в Чечне в 2003 году убивает бывших военнослужащих внутренних войск. Но нам удалось установить, что месть – это всего лишь прикрытие для другого грязного дела, которое преступник замыслил. Ему что-то нужно в вашем доме. Что-то ценное или очень важное для него. Вы, наверное, знали полковника Еременко, он навещал Зою Васильевну после смерти супруга. Извините заранее, если вы питали к этому человеку определенные симпатии, но ему, видимо, тоже что-то было нужно в вашем доме. И его недавно убили. Мы полагаем, чтобы он не добрался до цели прежде… того человека, которого мы ищем.

– Это серьезно? – все так же угрюмо спросил Чумаков. Видно было, что в голове садовника сейчас боролись чувство преданности этой семье и понимание, что полиция пришла не просто так.

– Вы думаете, что двум полковникам из Главного управления уголовного розыска МВД страны просто скучно? – холодно осведомился Крячко. – Им занять себя нечем, и они как два Деда Мороза ходят и развлекают народ по поселку? Глупо, солдат! Оцени обстановку!

– Я думаю, что он уже был в доме, – неожиданно заявил Чумаков. – По крайней мере, один раз.

– Как вы это определили?

– Дверь со стороны входа в подсобное помещение, где установлен котел, была открыта. Я с некоторых пор, когда ею пользуюсь, все равно не оставляю незапертой, запираю хотя бы на один замок. А позавчера он был открыт.

– Куда он поднимался, вы поняли, вы осмотрели дом?

– Что он мог искать? – вставил Крячко свой вопрос.

– Наверное, сундучок.

– Что? Сундучок? Что это? – спросил Гуров, переглянувшись с напарником.

– Еременко, вернувшись с Кавказа в 2005-м или в 2006-м, привез его генералу Козинцеву. Они тогда с Валерием Марковичем долго беседовали в его кабинете. Я видел сундучок мельком, мне показалось, что он старинный. А потом сундучок исчез.

– Пошли! – вскочил на ноги Крячко. – И не бойся. Сейчас подъедет группа спецназа и возьмет дом под охрану. Главное, найти этот сундук, может, в нем все ответы.

Чумаков вопросительно посмотрел на Гурова, потом поднялся и, хромая на своих протезах, заковылял к дому. Гуров и Крячко последовали за ним. И тут возле автоматических ворот гаража садовник задержался. Ворота были опущены не до конца, он машинально решил устранить между делом этот непорядок, но замер на месте. Затем резко обернулся к Гурову, и теперь в глазах Чумакова не было прежней угрюмости, там были настороженность и чувство опасности.

– Ворота? – быстро спросил Гуров, вытягивая пистолет из подплечной кобуры. – Они были опущены до конца?

Чумаков молча кивнул. Крячко со знанием дела принялся шарить рукой в поисках запора. Садовник отстранил его, ухватился за ворота, и они легко пошли вверх. Дальше все произошло так быстро, что Гуров едва успел отскочить в сторону. Какая-то фигура мелькнула внутри гаража, с грохотом упал стеллаж с железными банками, и тишину гаража разорвал грохот двух выстрелов.

Гуров успел заметить, как Крячко попытался оттолкнуть в безопасное место садовника, как он схватился за свое плечо, где рукав уже наполнялся кровью.

– Давай за ним! – крикнул Стас. – Я нашим сообщу.

Гуров посмотрел, как напарник с перекошенным от боли лицом усаживает у стены Чумакова, у которого была прострелена грудь, и кинулся в гараж. Если у садовника такой порядок всегда и везде, то дом заперт, думал он. Саша даже хозяйственный вход запирает на ключ. Правда, парадная входная дверь в любом случае открывается изнутри, Рубич в нее не пойдет. Он не знает, сколько нас, и постарается выйти через окно. Не дать ему остаться на первом этаже, гнать его на третий. Оттуда так просто не спрыгнешь!

Пуля ударилась в косяк, расщепив древесину и обдав сыщика потоком щепок. И только потом Гуров услышал выстрел. Не отвлекайся, напомнил он себе, так недолго и в ящик сыграть. Выставив руку с пистолетом, Гуров повернул ствол в том направлении, откуда стрелял Рубич, и трижды выстрелил. Следом бросил свое тело в проем. Он хорошо помнил интерьер первого этажа и постарался одним прыжком преодолеть расстояние до большого кресла в центре холла.

Рубич или не Рубич, не оставляла его мысль. Может, очередной «помощник»? И что он делал в гараже? Кажется, смотровая яма была открыта, и щит, закрывающий ее, лежал в стороне. Там генерал прятал сундучок? Еще одна пуля прошила спинку дивана, Гуров выстрелил в ответ и увидел человека, который кинулся вверх по лестнице. Под мышкой у него было зажато что-то большое, завернутое в кусок брезента или старую офицерскую плащ-палатку.

Правильно, парень, ты боишься, что нас тут много, что тебя ждут всюду на первом этаже. Беги наверх, я тебя запру на самой верхотуре, а потом приедут ребята-профессионалы. Они тебя как птенчика возьмут. Тепленьким!

– Рубич! – заорал Гуров, прижимаясь спиной к стене возле первого лестничного пролета. – Кончай это дело! Дом окружен, спецназ тебя не выпустит. Сдавайся!

Наверху грохнул выстрел, и пуля разбила керамическую плитку возле ног сыщика. Лев мысленно подсчитал, что он сам выстрелил четыре раза, что у него в магазине восемнадцатизарядной «беретты» еще четырнадцать выстрелов, и кинулся вверх по ступеням. Он бежал боком, прижимаясь спиной к стене и наведя ствол пистолета на пространство вверху, на случай, если мелькнет рука или голова между перилами. Мелькнуло, и он тут же выстрелил в ту сторону, рассчитывая, что попасть в цель в его положении практически невозможно. Меньше всего ему хотелось убивать Рубича. Живым он нужен, живым и не покоцанным, как говорят уголовники.

Топот ног слышен был уже на третьем этаже. Гуров занял позицию на втором, прикидывая возможное расположение помещений. Скорее всего, на третьем нет никаких перегородок, это же мансардное помещение. Может, там бильярдный зал и все.

– Рубич! Это ты?

– Я, а ты кто? – неожиданно ответил насмешливый голос сверху. – Мы знакомы?

– Заочно! Давай-ка ко мне на «вы», дружок. Я старше тебя намного. И я полковник.

– Еще один? – откровенно насмехался голос. – Так поднимайся.

– Моя фамилия Гуров, зовут Лев Иванович. И я не из тех, о ком ты думаешь. Я работаю в Главном управлении уголовного розыска и занимался этим делом, твоими убийствами. Теперь понял, почему я здесь?

– Вы меня вычислили? – уже без иронии признес голос. – Да, не учел я, что в вашей среде есть такие умные люди.

– Леша, я поднимусь, и мы поговорим, хорошо?

– Стоять! – вдруг заорал Рубич. – Это что там за шум?

– Я же говорил, что спецназ обложил дом, – неохотно подтвердил Гуров, понимая причину суеты снаружи. – Я предупреждал. И зря ты Сашку Чумакова подстрелил. Парень вообще тут ни при чем. Он инвалид, такой же солдат, как и ты.

– Да? Такой же? А что вы обо мне знаете? – с горькой усмешкой спросил голос. – Вы там были, где я был?

– А ты расскажи, – предложил Гуров. – Я тебя постараюсь понять и помочь.

А снаружи бойцы занимали позиции. Четверо снайперов уже смотрели сквозь оптику на окна дома покойного генерала. Двое из них находились в соседних домах на уровне как раз третьего этажа. Генерал Орлов лично приехал на место и сидел сейчас в холле, угрюмо наблюдая, как полковнику Крячко перебинтовывают плечо. Пуля прошла вскользь, расслоив мышцу бицепса. А вот с садовником все было сложнее. Ему уже наложили давящую повязку на простреленную грудь, сделали пару уколов и теперь ждали «Скорой помощи». Парень мог выжить.

– Штурмуем, товарищ генерал? – спросил командир спецназовцев, подойдя к Орлову.

– Черт бы побрал этих ухарей! – проворчал Орлов. – Расположения дома не знаем, сколько там преступников, не знаем, какое у него орудие, не знаем. И Гуров еще туда полез.

– Я это учитываю, товарищ генерал, – ответил командир. – Как раз из-за полковника Гурова и предлагаю начать штурм немедленно. Преступник не готов к нашим активным действиям, можем успеть застать врасплох.

– Риск, большой риск! И парнями своими рискуешь, и Лев Иванович там…

– Вам преступник живым нужен? – снова спросил спецназовец.

– Собственно, что мы такого не знаем, что бы он мог нам рассказать? – глубокомысленно заметил Орлов. – Теперь уж мы и сами до всего дошли. Лев Иванович там один, и он уже не мальчик. Если что, как я с Марией буду объясняться?.. Вот что, командир. Снайперам приказ… на поражение. Выбор цели самостоятельно, стрельба по готовности. И поднимай людей.

Гуров всего этого не знал. Он надеялся на выдержку тех, кто командовал там операцией. Раненых увезли, о том, что он тут, они знают. Теперь проблем быть не должно, теперь парня вот этого глупого надо спасти, и все.

– Так я поднимусь, Леша? Оружия у меня не будет. Просто поговорим, ты все мне расскажешь, хорошо?

Гуров стал подниматься, громко ступая ногами по плиткам лестничного марша. Сверху молчали. Сыщик поднялся на второй пролет, и перед ним предстало плохо освещенное пустое помещение под двухскатной крышей. Слева, прижавшись плечом к кирпичной колонне вентиляционных каналов, стоял молодой мужчина в черной куртке с пистолетом, смотрящим дулом вверх. Одна его нога опиралась на сундучок, окованный полосками темного железа.

– Стойте, – приказал он. – Это вы тот полковник?

– Я. – Гуров показал пистолет, который держал двумя пальцами за рукоятку, потом аккуратно положил его на две ступни ниже себя и снова выпрямился. – Вот, теперь я без оружия. Так чего тебе надо, Рубич? Ты в самом деле решил мстить людям, которые не виноваты в твоих бедах?

– Бедах? – свирепо прошептал Рубич, блеснув глазами. – Это не беды, это ад, товарищ полковник.

– Что произошло там ночью, в марте 2003 года?

– А там произошла подлость, – резко бросил Рубич, все еще прислушиваясь к звукам снаружи. – Гнусная, гадкая, грязненькая такая. Меня продали, товарищ полковник. Родину продали за вот этот сундучок. Вы думаете, что какие-то оперативные мотивы были, чтобы нас отвести назад с позиции. Хрен вам! Свой человек сообщил Евлоеву обо всем, а он откупился. Вот этим старинным золотом, которое хотел прикарманить. Говорят, что это чуть ли не золото древних горских князей. Только его потом все равно шлепнули. Я думаю даже, что специально шлепнули, чтобы все это похоронить. И меня заодно похоронить.

И Рубич стал рассказывать. Сначала спокойно, потом все больше и больше распаляясь. Он рассказывал, как его взяли, как запугивали и мучили, чтобы в нужный момент он без лишних сантиментов сразу согласился учить снайперов. И как он до последнего сопротивлялся. Даже пробовал бежать с этой базы, но его поймали. Как медленно выжигали клеймо на икре ноги, как он валялся в бреду, как поправился и стал послушно готовить снайперов.

Но недолго. Он нашел-таки способ снова сбежать. Но только уже знал, что в руки живым даваться нельзя. И он ушел, найдя себе помощника из местных. Преследователи гнали их по горам, помощник сорвался в реку, его труп нашли ниже по течению и решили, что погибли оба. А потом его нашел местный пастух, который помнил, как русские солдаты спасли от голодной смерти его дочь и вылечили ее от тифа.

Он приютил беглеца, выхаживал его, уговаривал остаться, жить в мире с природой, горами, небом и своей совестью. Жениться на местной девушке. Это было самое спокойное время в его странствиях. Он даже начал поддаваться убаюкивающему голосу старика, который неплохо говорил по-русски. А потом напала банда каких-то оборванцев. Старика убили, Рубича, как молодого и здорового, забрали с собой, предварительно избив и связав.

Его продали. Да-да, самым натуральным образом продали в рабство. Какой-то местный полевой командирчик или владелец территории купил его и отправил на свой кирпичный заводик. И все это время Рубич в нечеловеческих условиях работал там. Убежать было невозможно. За побег сначала калечили, а потом снова заставляли работать. За второй же просто жестоко убивали, другим в назидание. Тут ошибаться было нельзя.

А потом Алексея неожиданно освободил американский спецназ. Группа что-то искала в этих местах. Произошло боестолкновение с охраной местного князька. Американцы всех перебили, а Рубича, признав в нем европейца и узнав его историю, попросили стать на время их проводником, раз он знал кое-какие тропы.

Через неделю группа попала в засаду, Рубича ранило в ногу, и американцы его просто бросили. И снова его приютили местные жители, снова выходили. Теперь он уже не сомневался, что нужно пробираться на родину. Когда разгромили кирпичный заводик и когда он попал к американцам, Рубич кое-что «поискал» в доме бывшего своего хозяина, на первое время ему бы этого хватило. Кое-каких золотых украшений.

И вот он дома!

– На кой тебе черт было начинать мстить? – разозлился Гуров. – Ты же герой, тебе же за столько лет жалованья одного светит сколько, раз ты не предатель, раз ты не стал работать на террористов, да ты…

Выстрела он не слышал, но когда Рубич отошел от стены, чтобы глянуть вниз, то коротко взвизгнула пуля, прошив его грудь и раскрошив кирпичную кладку. Рубич вскрикнул и повалился на пол. Гуров вскочил и, ругаясь, подхватил расслабленное тело.

– Нет! – орал он. – Не стрелять! Я приказываю!

– Поздно, – прохрипел Рубич. – Ничего ты не понял, полковник… Какая, к лешему, месть… Сдалась она мне. Этот сундучок, про который мне злорадно рассказывали бородачи, он мне был нужен. Мне ведь все рассказали про ту операцию и фамилию назвали. Это уже год спустя, когда Евлоева убили.

– Что? – опешил Гуров, стискивая сложенный в комок пиджак и прижимая его к простреленной груди Рубича. – Так ты… Из-за него?

– А зачем мне всем мстить? Да и кому? Люди приказ выполняли… Они в погонах. А вот Шамин, тот правда виноват. Поспешил выполнить приказ… сволочь! Он единственный, кому я действительно мечтал отомстить все эти годы. Мечтал, планировал… Знал, что вы меня вычислите, но все равно хотел это сделать… И сделал. А Еременко наркотиками торговал, я вам его с подельником сдал, чтобы вы не за мной, а за ними гонялись. Про этот канал я случайно узнал… А этим золотишком я себя на всю жизнь обеспечил бы… и работать не надо… не успел…

– Ты сволочь! – процедил Гуров сквозь стиснутые зубы. – Я же тебя почти уважать стал, а ты…

Он вдруг понял, что разговаривает с мертвецом. Рубич смотрел мимо него с болью в глазах, а его голова безвольно свесилась. И только струйка крови сбегала из уголка рта…

В кабинете Орлова Гурову передали в полиэтиленовом пакетике содержимое его карманов из испачканного кровью Рубича пиджака. Он сидел и перебирал мелочь, ключи от квартиры, носовой платок. Орлов стоял и смотрел на сыщика угрюмо и с болезненной тоской. Крячко вообще стоял у окна, вперив взгляд на улицу. Рука висела на повязке, но, кажется, рана его не особенно беспокоила.

– Водка есть? – тихо спросил Гуров.

Орлов молча подошел к шкафу, вытащил бутылку водки, из холодильника достал блюдечко с дольками лимона и колбасой. Налил и пододвинул Льву рюмку. Тот хватил ее залпом и даже не поморщился, не почувствовав вкуса. Внутри была только обида и злость. Иссушающая, испепеляющая. И с ней надо было бороться, преодолевать ее.

– Ну, – спросил Орлов, – отошел?

– Вы не поняли, – рыкнул Гуров, глядя в стол. – Это же… Вы понимаете, что люди в погонах, люди, дававшие присягу, люди, дослужившиеся до больших звезд на погонах, и так торговать своим народом, своей Родиной! Непостижимо! Немыслимо! Это до какой же степени нужно не иметь совести, презирать всех вокруг, чтобы пользоваться своими погонами для вот этого?

– Жаль парня, – сказал стоявший у окна Крячко.

– Парня жаль, – согласился Гуров, протянув руку и налив еще рюмку. Он влил ее в рот, выдохнул и только потом добавил: – Много важного он унес с собой в могилу. Жаль, что столько перенес, столько выдержал, а умер ни за что. За это умирать глупо и жалко! А за что стоило умереть, он не понял. Ему застили глаза все эти истории, которые он там узнал про своих же офицеров. Вот так! И хватит!

– Лев, – снова подал голос Крячко, – а когда у Маши очередной спектакль?

– Что, спектакль? Ты с ума сошел!

– А что? – Станислав обернулся, баюкая руку на перевязи. – Дело закончили, можно и в театр. Купим твоей Марии цветов, Петра вон в парадный мундир нарядим для представительности.

Гуров смотрел на старых друзей долго и молча. Потом неожиданно улыбнулся…