Глава 5

Похоже, у Колина завелся новый друг. Ровена вопросительно посмотрела на него. Велика была вероятность, что кто-нибудь увидит, как он идет в дом, но разве обстоятельства не объясняли это? Разве он мог отказать мальчику?

– Конечно, я тебя уложу, – сказал Колин.

– Уверен?

– Конечно.

– Ну ладно. – Она повернулась к Трише: – Наверное, меня не будет до конца дня. Ты без меня справишься?

– Четверо детей не пришли из-за гриппа. Мы справимся.

– Иди возьми рюкзак, – сказала Ровена, опуская Дилана на землю.

Увидев, как он пересекает комнату, Колин понял, почему ему не разрешали бегать на игровой площадке или где-то еще. Дилан ходил не так, как дети его возраста, – он неуверенно переваливался, опираясь только на наружную сторону стопы, и как будто в любой момент мог упасть. Колин понимал его. Первые восемь недель после операции он ковылял на костылях. Но, как говорил ему доктор, ему повезло, что осталась нога, на которой можно ковылять.

Дилан вернулся к ним, но, когда Ровена наклонилась, чтобы взять его на руки, он сказал:

– Неть. Ковин мея блать.

Ровена одними губами сказала ему «извини», но Колин совершенно не возражал. Дилан протянул ему ручки, и Колин поднял его. Мальчик был тяжелее и крепче, чем казался. К тому времени, как они прошли по всей тропинке до особняка и поднялись в комнаты Ровены, руки у Колина устали.

Большая часть особняка сенатора была столь же теплой и гостеприимной, как музей, и, по мнению Колина, безвкусной. Слишком много золота, бежевого и ненужной роскоши. Комнаты Ровены и Колина, наоборот, оказались взрывом цвета. Они были обставлены эклектичной смесью антикварной и современной мебели, покрытой яркими тканями и цветными рисунками. Но кухня была ультрасовременной, с полированными мраморными полками и приборами из нержавеющей стали. Казалось, что ничего не сочетается, однако почему-то все выглядело уместно и, несмотря на крайнюю чистоту, производило впечатление обжитого комфорта.

Ровена явно много читала. Встроенные от стены до стены книжные полки были уставлены книгами и журналами. Между шкафами оставалось широкое окно с мягким подоконником, и Колин легко мог представить, как Ровена сворачивается в нем с книгой или читает Дилану сказку. Все в этой комнате как-то ей шло.

– Комната Дилана там, – сказала она, и Колин последовал за ней по короткому коридору, где практически каждый сантиметр свободной поверхности был покрыт фотографиями ее сына. Они начинались с рождения – когда у него были очевидные проблемы со здоровьем – и доходили до совсем недавних. На этих Дилан всегда улыбался и выглядел счастливым. Однако Колин не мог не заметить, что на всех фотографиях не хватало одного человека. Отца Дилана.

Что с ним случилось? Неудачный развод? Ссора? Или он просто не участвовал в жизни сына?

Напротив комнаты Дилана дверь вела, очевидно, в спальню Ровены. Она была не закрыта, и Колин увидел отделку в мягких, теплых цветах, узнал девические запахи.

Ровена впустила его в комнату Дилана, где стояла кроватка.

– Я рискую выдать в себе новичка, но… как положено укладывать ребенка? – спросил Колин.

Ровена повернулась к Дилану:

– Колину нужна твоя помощь. Объясни ему, что делать.

– Обнимашки! – воскликнул Дилан, обхватывая шею Колина и снова крепко его обнимая.

Колин не помнил, чтобы его хоть раз в жизни обнимали с таким энтузиазмом и искренним чувством.

– Постейка.

Колин опустил его в кроватку, и Дилан сначала неловко сел, а потом улегся на подушку.

– Одеяо.

Колин глянул на Ровену за пояснением. Та кивнула на одеяло, что висело на бортике. «Ах да, конечно». Он накрыл Дилана.

– Ну как?

– Ховошо! – сказал Дилан. Но очевидно, было недостаточно хорошо, потому что, когда Ровена наклонилась его поцеловать, она подтянула одеяльце еще выше ему под подбородок.

– Болит бо-бо? – спросила она, и Дилан покачал головой. – Тогда засыпай.

Они вышли из комнаты Дилана. Закрыв дверь, Ровена прислонилась к ней и уронила голову в ладони, прошептав:

– Я ужасная мать.

– Вовсе нет, – возразил Колин, но Ровена именно так себя чувствовала.

– Мой мальчик поранился, и первое, что я делаю, – его ругаю? Какие родители так поступают?

– Давай-ка сядем на диван, чтобы не мешать Дилану спать.

Она кивнула, и вместе они вернулись в гостиную. Колин сел на диван, похлопал по месту рядом с собой, а когда Ровена присоединилась к нему, взял ее за руку. В этом не было ничего романтического или сексуального, просто… утешение. И хотя Ровена знала, что он наверняка не хочет слушать про ее глупую неуверенность в себе, слова сорвались с ее языка:

– Я смертельно боюсь, что Дилан вырастет и будет меня ненавидеть.

– Не будет. Он явно тебя обожает.

– Но я его еще больше расстроила.

– Уверен, он проснется и все забудет.

Ровена покачала головой:

– Ты не знаешь Дилана. Он всегда все помнит.

– Тогда он помнил, что не должен бегать. Правильно?

– Он совсем маленький. Я слишком строго с ним обращаюсь.

– Ровена, послушай. Ты испугалась и отреагировала слишком сильно. Дети с таким справляются. Я знаю, я сам таким был.

Но быть ребенком и иметь ребенка – это совершенно разные вещи. И иногда было так трудно справляться в одиночку. Но Колин – не тот человек, перед которым стоило изливать душу.

– Извини, что втянула тебя в это.

– Во что? – недоуменно спросил он.

– Во все… – она взмахнула рукой, – домашние проблемы. Я понимаю, что ты совсем не хочешь этим заниматься. Я даже не собиралась знакомить тебя с Диланом.

– Почему? Я рад с ним познакомиться. Он, похоже, чудесный ребенок.

– Спасибо за то, что ты сделал.

– Дилан явно не хочет ехать в больницу. Судя по фотографиям, он провел там много времени.

– Он родился с церебральным параличом и раньше много времени проводил в больнице. Врачи говорили, что он никогда не сможет ходить и у него могут быть задержки развития. Я решила доказать, что они ошибаются. Сейчас ему намного лучше, чем когда он родился, но только потому, что я постоянно с ним работаю. Из-за проблем с речью многие думают, что он глупый.

– Мне он показался исключительно умным.

– Так и есть. Он научился ходить без помощи только в два года, но говорить предложениями из двух-трех слов начал до первого дня рождения.

– Сколько ему сейчас?

– Два с половиной.

– Он очень умен для своего возраста.

– Иногда даже слишком. И пытается сделать больше, чем может. Например, бегать.

– Ну, сейчас-то все в порядке.

– В этот раз – да. А в следующий?

– Не стоит об этом думать.

– Но я думаю. Постоянно. Я все время нервничаю, все время жду беды. Чего-то ужасного. Он такой маленький и хрупкий.

– Я вижу его совсем не таким, – сказал Колин. – Я вижу ребенка, которому пришлось нелегко, но он не позволяет этому себе мешать. Сколько детей в его возрасте, упав и поранившись, не плачут?

– Ему бывало и больнее.

– Именно. И я думаю, что он хочет быть как остальные дети, как нормальный мальчик.

– Но он не такой.

– Это не важно.

– А что важно? – недоуменно спросила Ровена.

– Дело не в том, как ты его видишь или как видят остальные. А в том, как он видит себя. У меня есть шрамы на спине, и моя левая нога держится на титановом штыре, и, конечно, это физические ограничения, но я остаюсь собой. Моя внутренняя суть не изменилась.

– Да, но здоровье Дилана постоянно под вопросом. Совсем недавно у него стали появляться приступы судорог. Сначала я боялась оставить его хоть на секунду. Когда Триша пришла за мной, я подумала, что это повторилось.

– Но дело было не в судорогах.

– Нет, его лекарства работают. И его невролог считает, что он это перерастет.

– Звучит многообещающе. А какой прогноз по другим болезням?

– Он никогда не будет ровно ходить, и со временем понадобятся операции, чтобы растянуть сухожилия в щиколотках. Ослабленная иммунная система делает его подверженным некоторым болезням. Но если он будет хорошо питаться и заботиться о себе, то проживет долгую и продуктивную жизнь. Но это будет нелегко. Ему придется прикладывать больше усилий, чем среднему человеку.

– Каждый несет свой крест. У всех есть свои проблемы. Как я уже сказал, нужно принять себя. Если ты будешь принимать Дилана таким, какой он есть, он тоже этому научится.

Ровена сама на это надеялась.

– Я это уже говорила, но спасибо. Я не хочу даже думать, что бы сейчас делала и как бы мучила Дилана, если бы не ты.

Колин погладил ее ладонь большим пальцем и придвинулся ближе:

– Я знаю, как ты можешь выразить свою благодарность.

– Колин…

Протест замер у нее в горле под его пристальным взглядом и манящей улыбкой.

– Ты же этого хочешь. И мы уже здесь. Одни. Зачем терять такую возможность?

– Ты играешь не по правилам, – сказала она, уже наклоняясь вперед и предвкушая прикосновение его губ. – Ладно, но это точно последний раз.