Глава XI. Русская рулетка
Что состоянием Польши (для краткости будем говорить так) не могли не воспользоваться соседи, понятно. И не только соседи. Однако более всего бардак был выгоден России, в отличие от католических стран справедливо считавшей Польшу врагом идейным и постоянным, а следовательно, заинтересованной в ее максимальном ослаблении. Что, по указаниям из СПб, и претворялось в жизнь. Благо особенно и вмешиваться не нужно было. Достаточно было играть на местных противоречиях. А с 1734 года, после смерти Августа Саксонского, старого и покорного друга России, и провала операции по продвижению на престол кандидатуры Версаля, российское посольство стало в Кракове примерно тем, чем является амбасада США в сегодняшнем Тбилиси, – вплоть до последнего слова в вопросе о кандидатуре «пана круля». Сперва им стал сын Августа, тоже Август, а позже, в 1764-м, Станислав Понятовский, отставной «милый друг» российской Императрицы и ее прямой ставленник. Вместе с тем рост влияния России очень не нравился другим соседям Польши. В первую очередь и по очевидным причинам, естественно, Австрии. Но и Пруссии, в эпоху Фридриха II быстро поднимающейся с колен, не меньше. Пруссия стремилась к Балтике, поставив основной политической целью на северном направлении «связать» собственно прусские земли с Бранденбургом, и обойти Польшу в рамках этой задачи не могла. Так что Фридрих интриговал вокруг «больного человека Европы» вовсю. Системно. От массированного вброса на польский рынок фальшивых, но очень качественных денег до агитации среди немецкого населения польской Померании, заявляя при этом о своей готовности стать гарантом интересов польских протестантов, прозябавших в статусе людей второго сорта, довольно близкого к нынешнему статусу «неграждан» в странах Балтии.
Действовал Берлин аккуратно, но очень напористо: руки у России к 1766 году были связаны назревающей и уже практически неизбежной войной на Балканах. Однако и оставить прусские претензии без внимания СПб не мог. В итоге была инициирована встречная инициатива, ставящая во главу угла судьбу православного населения. Благо поводов имелось достаточно: к середине XVIII века положение «схизматиков» в ультракатолической стране стало из неприятного – невыносимым. Земли Правобережной Украины, оставшиеся после войн минувшего века «пiд ляхами», активно раздавались польским шляхтичам. Естественно, вместе с мужиками. При этом, в отличие от выбитых в Хмельниччину магнатов «литвинского корня», новые паны видели в живой собственности только скот. Былые вольности ушли в легенду; от казачества как сословия осталась только пара тысяч стремительно вырождающихся запорожцев да «надворные казаки» – дружины православных наемников, охранявших усадьбы хозяев-католиков от налетов гайдамацких банд, которыми кишмя кишел край. Удавку накинули даже на православную церковь, фактически ведя дело к ее выживанию с Правобережья – крещение «схизматиков» в «правильную веру» рассматривалось как прививка от симпатий к православной России (что, кстати, опять-таки напоминает происходящее на современной Украине). Однако, в отличие от XVII века, теперь «быдло» оставалось быдлом, даже согласившись креститься слева направо.
Неудивительно, что в столь нервной обстановке чудовищный бандитизм, терзавший Правобережье, приобретает политический оттенок. Гайдамаки, в сущности, вульгарные криминалы, в глазах совершенно затюканных аборигенов становятся идейными борцами за православие и хоть какую-то справедливость, шайки разрастаются в многотысячные скопища, а православные батюшки святят ножи головорезам. Борьба с бандитизмом из разряда полицейских операций переходит на уровень армейских, а поскольку ведется силами частных армий, уровень озверения с обеих сторон зашкаливает за все представимые рамки. Вмешательство России становится абсолютно неизбежным: с одной стороны, ей совсем не выгоден хаос на границе, к тому же и потенциально опасный для самой Империи, с другой же – ситуация создает возможность разыграть ту же карту, что и Берлин, но в собственных целях.
В 1767 году, реализуя указания СПб, князь Репнин, российский посол в Варшаве, инициирует созыв сейма (впоследствии так и названного «Репнинским») с целью разработать меры по преодолению кризиса. Итогом работы сейма стало принятие «Кардинальных законов» – первой польской конституции, – включавших, в частности, и положение о свободе вероисповедания и уравнении православных и протестантов в правах с католиками. Это было великолепным упреждающим ходом, выбивавшим козыри из рук Берлина. Но это же вызвало истерику как у практически всемогущей Церкви, так и у душевладельцев Правобережья, чья безраздельная власть над жизнью и имуществом «быдла» слегка поколебалась. Правда, оспаривать мнение большинства в Варшаве, где «прогрессистов» надежно подпирали российские штыки, блюстители традиций не рискнули. Но на Правобережье полыхнуло всерьез. Провозглашенная в городе Бар «конфедерация» – военно-политическое объединение патриотов, готовых спасать Ойчизну от тлетворных влияний, – начала войну против всех подряд. Против гайдамаков (этим, впрочем, ее участники занимались и до того), против пана круля, «пляшущего под дудку москалей» и, натурально, против самих «москалей».
Дрались конфедераты не слишком умело (все же не регулярная армия), но храбро и довольно квалифицированно, поскольку неплохо натренировались на гайдамаках. Правда, помощи им не оказали ни Франция, на которую они очень надеялись, ни Турция, хоть и начавшая войну с Россией, но с самого начала ее терпящая поражения. Зато, вопреки надеждам, негласно поддержала Австрия, позволив разместить на своей территории штаб и базу движения, что мгновенно и реально усложнило операцию по принуждению конфедератов к миру. Более чем прозрачный намек на неудовольствие «излишним» влиянием СПб на Польшу был тотчас подхвачен Пруссией, уже без всяких ссылок на права человека и в едва ли не ультимативной форме потребовавшая «удовлетворения своих законных притязаний». Россия, разумеется, раздела не хотела. Но и идти на обострение резона не было: учитывая войну с Турцией, ресурсов на борьбу с конфедератами хватало в обрез, а ведь немало сил отнимало и усмирение гайдамаков, в 1768 году впавших в полное головокружение от успехов и всерьез вообразивших себя высокой договаривающейся стороной. Так что любой ценой сохранять status quo, гарантируя территориальную целостность Польши, у России не было возможности. Да, видимо, и заинтересованности, поскольку регионы, приоритетные для Берлина, СПб ни с какой стороны не волновали.
6 февраля в Вене было подписано российско-прусское соглашение о признании Россией прав Пруссии на соучастие в «польских делах», а 19 февраля 1772 года там же состоялось подписание «Пакта Черных Орлов» – договора об аннексиях, вполне устроивших Берлин. А также и Вену, которая, вполне справедливо опасаясь усиления Пруссии, требовала адекватных «компенсаций», взамен обещая более не помогать конфедератам. Ясно, что и СПб не собирался «блистать благородством» в ущерб себе. Так что в начале августа российские, прусские и австрийские войска одновременно вошли в «свои» области, после чего конфедераты, брошенные Австрией на произвол судьбы, сломались. Их операции становились все хаотичнее, и наконец 28 апреля 1773 года российские войска при поддержке австрийцев и войск короля Станислава взяли последний оплот сопротивления – Краков – спустя почти четыре месяца после того как Сейм, созванный по требованию Трех Орлов в конце 1772 года, оформил свершившийся факт юридически, ратифицировав соглашения о территориальных «уступках» Трем Черным Орлам. В целом по итогам событий Пруссия получила земли польского Поморья (с немалым числом жителей немецкого происхождения) и обширные земли Великой Польши, к Австрии отошли немалые территории Западной Галиции и южной, Малой, Польши, Россия же овладела большей частью современной Белоруссии и небольшими районами, примыкающими к ее балтийским губерниям. С точки зрения «качества» паритет был соблюден: самые большие по размерам территории достались России, самые населенные – Австрии, а наиболее экономически развитые – Пруссии. Однако следует отметить, что если Вена и Берлин наложили лапу на коренные польские земли, никогда им не принадлежавшие и населенные поляками, то СПб, сопротивлявшийся разделу до тех пор, пока это было в его силах, всего лишь сделал очередной шаг в традиционном противостоянии с наследниками ВКЛ за объединение «православных» регионов.
Нельзя сказать, что поляки совсем уж не сделали выводов из случившегося. Быстро набирала влияние «патриотическая» партия; с легкой руки ее лидеров в стране понемногу пошли реформы, направленные если не на установление твердой власти (это было попросту нереально), то, по крайней мере, на приведение системы управления хоть в какой-то порядок. Государственная структура из хаотичного непонятно чего была приведена в состояние, близкое к современной парламентско-президентской республике. Исполнительная власть передавалась Постоянной Раде из 36 избираемых сеймов (поровну от магнатов и шляхетства) советников под председательством избираемого пожизненно короля; Рада, разделенная на департаменты, являлась прообразом чего-то, более или менее похожего на нормальное правительство. Реальные преобразования начались и в экономической, и в культурной, и в военной сферах. Была упорядочена налоговая система, установлено регулярное жалованье чиновникам, что позволило наладить нормальный, хотя и не слишком полномочный государственный аппарат; вместо полностью изжившего себя ополчения и отрядов наемников появилась небольшая (30 тысяч), но постоянная армия, созданная на основе рекрутского набора.
И самое главное – пусть не сразу, но все-таки – дворянская «республика» признала необходимость ограничения собственных политических прав в пользу ранее бессловесного, но уже достаточно развитого в собственно Польше «третьего сословия». Итогом неспешных, но неплохо продуманных реформ стала принятая 3 мая 1791 года т. н. «Четырехлетним сеймом» новая Конституция, отменившая «репнинскую». Согласно новому Основному Закону, право на внутренние реформы провозглашалось исключительной прерогативой сейма, необходимость согласования их с Россией отменялась, РП из парламентско-президентской республики становилась республикой чисто парламентской (роль короля опускалась до кукольной). Постановлением «О сеймиках» из процесса принятия решений наконец-то исключалась мелкая шляхта, зато постановлением «О мещанах» в политику вводились крупные торговцы и предприниматели. Поскольку же главной политической целью «патриотов» было возможно более скорое «восстановление конституционного порядка на временно оккупированных территориях», регулярная армия была увеличена втрое, численность ее к концу 1791 года составила 100 тысяч штыков и сабель. В общем, все бы хорошо. Однако деятельность «патриотов» опиралась на активнейшую как политическую, так и экономическую поддержку прусского посольства. А бесплатный сыр, как известно, бывает только в мышеловке…