Эпилог
Время ее больше не интересовало. Оно осталось где-то позади, канув в пучину недомолвок, из которых едва ли выбраться до утра. Заводной механизм замолчал. Остановились отсчитывающие ход жизни стрелки, а вместе с ними замерло на месте что-то важное – то, что не увидеть и не понять, когда все вновь встанет на старую колею. Едва осязаемое, оно робко стоит у самого рубежа. Там, где всегда облачно. Там, где всегда идет дождь. Там, где протекает невидимая река, не имеющая ни устья, ни истока. Где на переправе нет ни единой души.
Все замерло, повинуясь властной незримой воле. Лишь один-единственный человек в этом замершем и ставшем таким пустым мире все же пытался нащупать незримую цепь. Старался услышать в совершенной тишине хоть мало-мальский шорох, но ответом ему были нестройные перезвоны внутренних голосов, звучащих разрозненно и нестойко. Так отчетливо. Так громко. Они не давали уснуть, пытаясь окунуть сновидца в дымное, неспокойное безвременье. Исподволь елозя замшелые беспокойные мысли из угла в угол. Небольшая рокировка, и все обратно идет по кругу. Бесконечный, замкнутый цикл.
Включенная вентиляция – плохой советчик для человека, привыкшего вдыхать свежий воздух из открытого окна. Ощущать такую близкую, мягкую, щекочущую прохладу. Затуманенные, приглушенные ароматы. Убаюкивающий шум дождя, странные скрипы и пугающие перезвоны. Легковесный шелест листвы. Крики ночных птиц. Все это и призрачное прикосновение ветра на щеках. Невесомые и такие простые вещи, о которых здесь, в Лабиринте, приходится забывать.
Девушка бы сейчас все на свете отдала лишь за одну единственную ночь под открытым небом. За возможность увидеть звезды, а не блеклые флуоресцентные точки, расклеенные по ее потолку. Мнимые скопления галактик. Стеклянная реальность, утрамбованная в четырех стенах под огромным пластом земли.
Вот она – ее свобода. Ее маленький мир, завернутый в нетленное одеяло эха войн и грез. Чувства обостряются, и вот уже она незримо ощущает всю мощь Границы. Холодящего ужаса, что застыл навеки в безвозвратной тоске по никогда до конца не наступающему миру. Свобода без возможности быть свободным. Цель, у которой нет настоящего стержня, а лишь возможность бесцельного существования ради идеи, которую никто даже сформулировать не может. Слепые ведут друг друга в темноте и совершенно не замечают обвала, даже не думают, что однажды могут туда упасть. Вот это и был их солнечный, ясный день, полный глупости и собственных эгоистических помыслов.
Почему все так, а не иначе?
Так и не сказанные слова путаются, исчезают, а путница медленно погружается в безрадостную лихорадочную дрему. Поздняя осень Последних миров зацвела у нее глубоко в душе. Так отчетливо. Так ярко.
Сумрак ночной прохлады сменялся беспросветным туманом, и пики древних, обретших вечный покой гор то выступали чернеными громадами, то исчезали во мгле. Очередной промозглый и сырой, запорошенный первым снегом перевал, и кажется, что дороге нет конца. Темные, выкрашенные в глубокие черные цвета стволы деревьев, их тонкие, скрюченные ветви – единственные живые существа среди застывшей навек печали и спокойствия.
Растерянная, гонимая едва ощутимой надеждой, девушка блуждала под затянутым одутловатыми тучами небосводом. Осторожно переступая через скрюченные изуродованные непогодой корни, переходя задернутые прелой листвой буераки, огибая испещренные узорами ветров и порослями мхов булыжники, она шла навстречу самому ветру по слизкой земле босиком, совершенно не ощущая вечерних заморозков.
Откуда-то появился Нианон, держащий старый железный фонарь и зовущий кого-то из темноты. Он не видит ее, а она пытается позвать паренька по имени, но не может. Не в состоянии вымолвить ни звука. Протянутая в порыве рука дотрагивается до сероватой дымки, в которой пропадает юный эмпат. И опять вокруг хлипкая марь – все это теряет свои очертания, исчезает. Блеклое полотно тонким настилом ложится на плечи, бельмами расползается по глазам.
Головокружительный полет, и вот уже она пристально оглядывает все это сверху. Сумеречное одеяло из холмистых отрогов гор кое-где увито лесистыми перепутьями глубоких оврагов. Блеклые куски тумана, что заплатки, устлали узкие долины. Подкладка снега выворачивает наизнанку полотно.
Внезапно девушка понимает, что это огромное теплое покрывало, в котором укрылся от горестей и печалей ее старый друг. Крепкий сон забвения одолел его хрупкое тело. Навсегда заключив в темницу тихих грез. Путник из дома Жтифы, обретший вечный покой своего сердца среди завораживающих иллюзий.
Анарин не успевает поразиться, но вот она уже стоит по пояс в густой пахучей траве и жмурится с непривычки, полной грудью вдыхая пряный аромат наполненного ощутимым светом дня. Мягкие тени скользят вразнобой по зеленой кроне, повсюду пение цикад да яркие отчетливые краски. Теплый летний кров для пастухов под сводами ясного погожего светила.
Обернувшись, путница видит, что совсем рядом с ней застыл в раздумьях Лиса. Или это не он? Два человека накладываются на одного, а тот лишь улыбается, а вот его руки – они по локоть в крови. Девушка ошарашено отступает, а развеселившийся маг, замечая ее, подходит ближе, и вот уже небо темнеет, и она с криком просыпается.
– Я уж думал, ты никогда сюда не заявишься, Анарин.
Мягкое сукно дивана. Темно-коричневое. По-домашнему уютное.
Быстрый порыв, и вот она уже сидит, обводя помещение затуманенным взором.
Просторная комната, открытые сени, большие окна, из которых льется совершенно осязаемый свет. Все такое знакомое. Такое родное. Белые занавески, старый комод, плетеный ковер на деревянном полу. Простая кухня, плавно перетекающая в зал, и смотрящий на нее светловолосый тип, с шумом размешивающий сахар в глиняной кружке.
– Я тебе, между прочим, тоже чай приготовил.
Путница силится улыбнуться. Неловко встает и подходит поближе к обратившемуся к ней человеку. Тот сидит, по своему обыкновению положив ногу на ногу, у самого окна за столом. С его стороны стоит тот самый сладкий напиток, который парень недавно размешивал, а с другой примостилась ее чашка с горячим чаем.
– В ногах правды столько же, сколько в почетных грамотах ореан, – шутит светловолосый и весело подмигивает девушке.
– Опять ты за свое, Рэрос, – садится она напротив него.
– Не опять, а снова, – задорно поправляет путницу ее резко помолодевший собеседник. – И вообще, с каких это ты пор стала походить на мрачного канатоходца, склонного к самоанализу?
– О чем это ты?
– Ну как, во-первых, сны у тебя, надо признаться, прескверные, а окружение – и того хуже, легче удавиться сразу же, чем с такой-то тоской маяться. Такое чувство, что тебя там не кормят, в этой вашей Гильдии. Чуть не забыл самое главное: опять ты по самому краю ходишь, а мина-то у тебя такая унылая, что с ней только в чистом поле ворон пугать. Ах, ты как всегда меня просто умиляешь, Анарин.
– Ну-ну, – фыркнула девушка, – опять мне морали читаешь?
– Не-а, просто перечисляю особенности, – скорчив страшную рожицу, сообщил светловолосый тип. – Лирический настрой, можно сказать.
– Опять Катарина? – ткнула пальцем наугад Анарин, пригубив чая.
– Как ты догадлива. Прямо джолийский оракул.
– В будущее не заглядываю, предсказаниями не увлекаюсь, но ты бы по другой причине ко мне в сновидение так просто не заявился. Постеснялся бы… Хотя как знать?
– Верно подмечаешь детали.
– Просто давно тебя знаю.
Рэрос хмыкнул, а потом, состроив одухотворенную серьезностью гримасу, торжественно сообщил:
– Ничего не хочешь мне сказать?
– А что мне тебе говорить? – путница сделала вид, что удивилась.
– Ну, например, сказать – спасибо тебе, Рэрос, в конце-то концов.
– За какие такие заслуги, позволь мне спросить?
– Ну, например, за то, что передаю тебе пламенный привет от нашего общего друга, который твоему командору хвост подпалить не дал, хотя, стерва эдакая, все же позволил моим ребятам на тот свет отправиться.
– О, а я даже не знала… Прости и… Спасибо…
– Да ничего, он просто поздно заметил, что они там вытворяют. В нашем деле всякое бывает.
– Да, всякое… Но ведь ты не за этим пришел, правда?
Тот вначале не ответил. Отпив немного с кружки, миротворец стал каким-то уж совсем погрустневшим:
– Она добралась до ключа, верно?
– Какая разница?
– Большая, ты же прекрасно знаешь. Впереди у нас очередная грандиозная забава, в простонародье именуемая великим и загадочным словом – Волна. Хотя, я думаю, уже до всех докатилась сия благостная весть.
– Не думаю, что до всех, но все же до меня – точно.
– Ну, так что?
– Все очень сложно, Рэрос… – устало сообщила ему девушка.
– Но все же?
– Думаю, он у нее.
– Вот как…
– Да.
Светловолосый парень замолчал. Провел пальцем по ободку кружки. Задумался о своем.
– Скверно, – наконец-то выдавил он, совершенно ни к кому не обращаясь, а потом, словно впервые заметив путницу, негромко спросил: – Почему ты ее не остановишь, Анарин? То, что она делает – величайшая глупость.
– Она правитель – ей решать, что правильно, а что нет.
– Как ты можешь так рассуждать?
– Спокойно. Есть вещи, в которые мне не стоит лезть.
– Но то, что она делает, – абсурд!
– Это ее Путь, Рэрос.
– Ее муть! Она затравливает нас всех в глубокую яму. Загоняет в тупик!
– Знаешь, – с легкой усмешкой сказала своему собеседнику девушка, – ты никогда не думал, что на самом деле тупика-то и нет. Просто существуют решения, которые тебе не придутся по нраву. Теперь, столкнувшись с ними нос к носу, ты так мило обиделся, Рэрос. Совершенно как в детстве.
– Анарин…
– Жизнь – странная штука. Никогда не знаешь, что она подкинет при новом повороте и, как по мне – пускай она делает, что хочет – хуже не будет.
– Лучше уж точно, – тяжко вздохнул миротворец. – Она ведь подставляет меня.
– А ты тоже частенько вставляешь и ей палки в колеса.
– Я этого не делаю!
– Да ну? Знаешь, Рэрос, ты ведь никогда не умел держать себя в руках, потому…
– Анарин! – в притворном ужасе возопил он.
– Думаю, нам стоит попить чая, пока сон не закончился, а прочие слова оставить на потом. Ведь то, зачем ты пришел, ты уже получил, а значит…
– Неплохая мысль, вот что я тебе скажу, – согласился великий властитель Гильдии Огня. – Дома такое удовольствие себе не позволишь, да хоть здесь порадоваться маленьким радостям не в убыток будет.
– Можно я тебя кое о чем попрошу?
– Конечно, о чем речь?
– Ты можешь открыть окно, Рэрос?
– Окно? Да без проблем, – миротворец встает и тянется к проржавелому шпингалету.
Скрежет ссохшихся рам, задернутые на одну сторону занавески, и вот уже яркий солнечный день врывается в уютную комнату, а девушка, подставив волосы налетевшему ветерку, полной грудью втягивает в себя теплый летний воздух.
– Спасибо, – тихо шепчет Анарин и мягко улыбается.
