Книга: Граничные хроники. В преддверии бури
Назад: Ирина Мартыненко Граничные хроники. В преддверии бури
Дальше: Эпилог

В преддверии бури

6:30
Утро не задалось. Однозначно не задалось.
Теперь, сидя в общей столовой, Винсент пытался понять, что же его так терзает. Вот только никак не мог уловить первопричину сего нехорошего предчувствия. Такого глобального и, в тоже время, неопределенного невезения, тенью преследующего его по пятам с того самого момента, как пареньку удалось сегодня открыть глаза.
Дело даже не в том, что наступающий день грозил ему особыми муками, серьезными хлопотами или чем-то еще, по-особому неприятным, из-за чего его поскорее следовало заранее вычеркнуть из безликого календаря жизни. Нет, все было не так. Совершенно не так. Подобные дни Винса никогда не тревожили, потому как он редко терял присутствие духа. Прибавить еще к этому своеобразное чувство юмора, довольно прагматичный взгляд на жизнь и уже не удивительно, что мир, в котором жил этот истинный путник, все же не довел его до ручки.
Вот только этим утром он явно ощущал себя не в своей тарелке. Причина же подобного крылась за гранью его понимания. Или Винсент все-таки что-то упустил? Слишком рано встал? Но нет. Подъем был обычный. Точно по давно установленному расписанию. Он даже проснулся раньше будильника. Долго лежал и ждал, когда тот подаст свой неприятный голос, но за несколько мгновений до того, как услышал дребезжащий звон, передумал. Отключил. Опять чуть не заснул. Такое тоже не редкость, особенно поутру. Но даже тогда он смог перебороть себя и подняться. С трудом, конечно. Но все же… Это скорее дело привычки. Ни больше, ни меньше.
Глядя на себя в зеркало в ванной, паренек с трудом пытался вспомнить то, что еще недавно ему снилось. Не давало покоя всю ночь. Всю эту долгую ночь.
Но не смог.
Винс тогда по глупости решил обмакнуть лицо в холодной воде, пытаясь хоть как-то освежить мысли и прийти в себя ото сна. Студеная влага заставила его ненадолго кристаллизовать и сосредоточить внутреннее внимание. Но оно ускользнуло, стоило лишь каплям стечь по теплой коже. Глаза вновь непроизвольно закрылись, и путник пришел к неутешительному выводу, что если он не предпримет более действенные средства, то заснет прямо там, где стоит, либо же, свернувшись клубочком, на полу ванной или даже в ней самой. Это зависит от того, насколько ему хватит сил, и от меры его собственной сонливости.
Понимая всю незадачу своего положения, Винсент решил предпринять более радикальные меры.
Открыв холодную воду на всю мощность, паренек, не задумываясь, подставил под шипящую струю воды собственную голову. Точно в прорубь по зимней стуже. Ему даже показалось, что в вырвавшемся потоке остались кусочки льдинок, которые так и не успели растаять. И вот пронизанное морозной свежестью и эхом талых полярных льдов мощное течение вырвавшейся из глухого плена труб воды заставило его прийти в себя уже за какие-то мгновения.
Пытаясь увернуться от неприятного холода, он инстинктивно поднял голову. Ударился о смеситель крана. На мгновение застыл под непрекращающимся потоком воды. Зажмурился, ощущая далекое болезненное эхо, потом почувствовал, как в нос ударил неприятный запах соли. Не хватало ему еще по-глупому захлебнуться в собственной раковине. От такой мысли истинного передернуло. Он попытался закрыть вентиль. С первого раза не получилось. Лишь погодя Винс кое-как завершил неудавшееся действие, после чего он все-таки смог ощупать полученную ссадину. Небольшую и скорее всего даже незаметную, но крайне неприятную.
Едва сдерживая лавину рвущихся наружу ругательств, паренек вновь открыл кран. На этот раз решив обойтись без привычного энтузиазма. Винсу и так хватало в жизни неприятностей. В подтверждение его мыслей на затылке неприятно засаднило, и путнику пришлось опять опускать голову под воду до полного оцепенения. Лишь уняв неприятную боль и окончательно замерзнув, он вновь распрямился. В этот раз намного более осторожно. Знал на собственной шкуре, какие могут быть последствия самой обычной невнимательности.
Еще раз глянул в зеркало, привычно рассматривая свое отражение.
Мокрый, с похожими на сосульки темными волосами, по которым ручьями стекала вода, он с трудом смог разлепить запутавшиеся еще ночью колтуны и взглянуть на свое посиневшее от холода лицо. Если же учитывать его природную болезненную бледность и запавшие, от постоянного недосыпания, красноватые глаза, то зрелище выходило не самое приятное. К тому же, зубы Винсента все еще непроизвольно стучали, а он, как ни старался, так и не смог унять неприятный утренний озноб.
Начало новому дню было положено неудачно.
Паренек попытался утешить себя надеждой на то, что сегодня просто не его день. Правда, самовнушение никогда не было его сильной стороной. Скорее наоборот. Он вновь закрыл глаза, помассировал пальцами веки, на секунду попытался собраться. Вздохнул. Абсолютно бесполезное занятие. Память о недавних событиях саднила на затылке. Она обернулась порядочной шишкой, набухшей, несмотря на все приложенные им усилия. Экая досада. Последовал еще один вздох.
Оставив прошлое в покое и почувствовав утробное урчание желудка, Винс переключил свое внимание на более насущные темы. Пускай вся эта неприятная утренняя история остается где-то там – в далеких закромах прошлого, но вот забыть об остывающем перед глазами завтраке – уму непостижимое кощунство.
Нетронуто привычное меню, к которому он никак не мог решиться приступить. Глазунья, хорошо прожаренная, приправленная солью и базиликом, смотрела на него с тарелки своими желтыми, абсолютно безликими глазами. Таким взглядом его порой удостаивали покоящиеся в подвалах мертвецы. Может, потому он так любил ее? Кроме глазуньи на подносе покоится небольшая тарелка со свернувшимся от жарки тонким куском ветчины, на котором ярким пятном алел синтетический кетчуп. Рядом с ним, россыпью жутковатых бусин, примостился зеленый горошек. Сморщенный, взлохмаченный паром после долгой сушки.
Несмотря на внутренние ощущения, в окружающей его действительности все вроде текло своим обычным чередом. Немного успокоившись от этого безумного изучения содержимого собственных тарелок и поборов внутренние терзания, Винсент привычно подловил себя на том, что думает о своем нынешнем доме. Об огромном многомерном Лабиринте, гигантским спрутом лениво перебирающим свои многочисленные щупальца, соразмерено двигаясь по извечным своим маршрутам, едва ли имея какую-то систему, но вот цель – непременно.
Очередной стандартный день, избитое меню и его собственное четко упорядоченное расписание. Истинный путник любил жить в собственном отлаженном ритме. Таком привычном и до наивности банальном.
Он даже не заметил, как чисто автоматически начал остервенело крутить пальцами жесткую металлическую вилку. Его взгляд все так же бесцельно блуждал над нехитрым завтраком, когда напротив подсел еще один человек.
– Привет, Винс, – раздался радостный возглас.
Паренек оторвался от своего занятия, положив рядом с собой замученный столовый прибор, поднял голову и скептически оглядел подсевшего к нему за стол новоявленного соседа.
Сверстник. Вечно растрепанный и лучащийся невероятной энергией, точно светлячок. На лице его эмоции так быстро сменяли друг друга, что порой невозможно было сказать в целом, каково же оно, его настоящее настроение.
Винсент всегда поражался особому умению своего друга производить максимум возможного шума в любом месте, где бы тот ни находился. Была ли это столовая, лаборатория Брая, мастерская Соши или личный кабинет Катарины. Для этого человека все было едино. Он всегда, где бы ни находился, умудрялся что-то задеть, зацепить, нажать, потрогать, практически разбить, а потом с безумно наивными глазами говорить, что, дескать, он не виноват, оно само так сделало.
Вот и сейчас, шумно усаживаясь возле паренька, его друг с особым умением грохнул своим жестяным подносом по столу. Хотя путник инстинктивно понимал, что́ может произойти, но все равно, неожиданно даже для самого себя, немного зажмурился, словно кот на солнце.
– Хм, – задумчиво протянул новоявленный сосед, оглядывая поднос, полный разнообразными жидкими веществами, которые от безалаберного обращения с ними даже не думали разлиться.
– И тебя с добрым утром, – все же выдавил истинный, несмотря на внутреннее ощущение пустоты из-за неясного разлада в его личной действительности.
– Ого, – возвел глаза к потолку сосед. – Похоже, сегодня ты не в духе. Не с той ноги встал?
– А что, существует та самая нога, которая за все отвечает? – не смог сдержать себя Винс. – Надо же, а я даже не знал.
– Значит, опять читал на ночь глядя какую-то злобную книжку из арсенала твоей наставницы, – добродушно отозвался на выпад его друг.
– Даже не думал, – фыркнул паренек. – Уже давно ничего не читаю.
– Ого, а я все голову ломал, чем обернется для тебя спор с Арталой. – Сверстник Винсента, в отличие от своего друга, умудрялся нормально говорить даже с набитым ртом. – Я тебе сколько раз говорил, что его невозможно переспорить. Единственный человек, который хоть как-то может уесть его красноречивую и любознательную душу – Анарин.
– И это тоже, – протянул Винс и все же решился проглотить уже не совсем горячий завтрак.
Размеренно пережевывая теплую еду, он в очередной раз поразился тому, как быстро и как много исчезает и умещается в желудке его друга. Порой трудно было понять, какие мысли одолевают Нианона, а это был не кто иной, а именно он.
– Опять культурно?
– Еще бы, ты же его знаешь, – последовал тяжкий вздох. – Он по-другому не умеет.
– Сумасшедший джолу. Я все время прозреваю, когда он начинает с кем-то из других Гильдий беседовать.
– О, да.
– И они его еще слушают, а самое главное – пытаются понять всю глубину его полемического словоизлияния.
– Пользуешься словечками из арсенала Арталы, Ной? – невольно усмехнулся Винсент.
– Иногда… Честное слово… Я исправлюсь… – внезапно он, чуть ли не вскочив и широко раскрыв веки, с надеждой в голосе заговорил: – Посмотри в мои честные глаза!
От такого зрелища путник, не сдержавшись, засмеялся. Что-что, а глаза у Нианона были огромными и призрачно голубыми, а главное – по-детски невероятно наивными, точно человек, обладающий ими, до сих пор искренне верил в чудеса, безграничное созидательное волшебство, мир без голода и войн и еще во что-то доброе и светлое, вроде сладкой манной каши, ждущей его каждый вечер дома на столе. Вкупе с черными косматыми бровями эффект был просто замечательный, ведь волосы-то у его соседа были не под стать им, мягкие и льняные.
Внешность выдавала в друге Винсента выходца Приграничья. Такого особого места, где у каждого его обитателя дедушкой мог быть отважный эолфский пират, прабабкой беглая алегийская аристократка, а родителями и вовсе авантюристы из Элессии. Эдакое буйное смешение кровей отразилось на способностях Нианона. Едва ли он, обладая такими шумными предками, мог бы похвастаться обычной и скромной жизнью, привычной для большинства жителей Третьего мира.
Как бы не так! Этого юного эмпата каким-то чудом занесло в Лабиринт и не куда-нибудь, а в одно из самых его странных мест, и теперь этот патлатый, извечно бледный тип, едва ли не каждое утро, кроме тех, которые по своему обыкновению просыпал, разделял свой завтрак в столовой за одним столом с Винсом. Тот был не прочь такого соседства, но порой и ему приходилось браться за голову и проклинать свою судьбу, сведшую его с таким немного безумным и весьма бесшабашным персонажем, о раздолбайстве которого можно было складывать легенды. Конечно, они не обросли тем количеством присказок и домыслов, как истории многих местных путников, но Винсент явно видел, что у его друга все еще впереди. Маленький рост, хрупкость телосложения вряд ли станут помехой в достижении столь сомнительной славы. Даже то, что он все еще находился на обучении у собственного родственника, нисколечко не мешало ему изводить окружающих его жителей Гильдии Ветра.
– Не верю!
– Ты не веришь будущему мастеру Пути? – обиженно возопил эмпат. – О, коварная Изнанка, что ты делаешь с нынешним поколением…
– Если тебя произведут в мастера, я застрелюсь.
– Что, правда?
– Нет.
– Какая досада…
Винс промолчал. Он прекрасно знал, что Нианон, как и Артала, мог вести диалоги до бесконечности. Пока язык не отсохнет, но и тогда все равно он будет давить на тебя своими эмпатическими замашками. Единственный, кому он уступал в этом сомнительном таланте, был их общий друг джолу. Удивительно, что эти двое никогда не могли нормально друг с другом поговорить. Им проще было совершить панибратскую эвтаназию, чем отыскать понимание в собственных глубокомысленных лабиринтах.
Обычно паренек считал, что появление Нианона за завтраком – это добрая примета. Тот всегда мог привести чувства истинного путника в ощущение невыносимой легкости бытия, после чего даже самый сложный день проходил легко и просто. Жаль, что подобное происходило не каждый день.
– Кстати, видел вчера Лакану, она о чем-то ожесточенно спорила с Сигурдом. Разрывалась, можно сказать. Рвала и метала. А наш общий знакомый спокойно внимал ее пресыщенной эмоциями речи. Могу поспорить на что угодно, что к такому ее поведению как-то косвенно привязан ты. Что вы опять морг не поделили?
– Есть такое.
– Обожаю твою лаконичность, Винсент.
– Не начинай… Прошу, Ной.
– Дружище, – начал тот, задушевным голосом копируя древнего сказителя, – я вижу, что над тобой багряным цветом нависли тяжелые тучи, и слышится мне близкое эхо могучей грозы, что силой своей равна тысяче древних гигантов! Втеснится она в твою грудь, и станешь ты похож на сумрачную пепельную землю, что лежит под чернильным небосводом на долгие лета! И опасен ты станешь и темен сутью своею, ибо в непроглядный мрак опустится твоя душа! И не станет более ни тебя, ни твоей печали – лишь черная мгла кругом. Оттого, коль не хочешь сей стези себе, поведай мне, странник, о той тягостной доле, что обузой коварной служит тебе.
Винс, выслушав цветистую тираду друга, едва ли мог не улыбнуться хоть краями губ.
– Кажется мне, ты перечитал поэм, о доблестный рыцарь, – в тон ему ответил паренек.
– О странник, друг мой милый, не стоит речь подобную вести, коль падок ты на легкую добычу слухов. Я скромный рыцарь лишь, и знать подобное мне сердцем повелено давно. Коль духом я отважен и люто храбр душою, то понимать я должен вещи, что у подножья гор обрывистых лежат.
– Да ну?
– Что ж ты сомнение в словах моих ищешь, о странник? Ведь знаю я: в душе твоей глубокими следами тени залегли.
– Ной, прошу тебя…
– Эх ты, не любишь ты старый слог, – со вздохом заявил Нианон и уже нормальным языком продолжал: – У тебя в душе разлад, и это несмотря на то, что вы только недавно с Анарин из Вермии вернулись. Там же сейчас самая идеальная погода, да и городок отменный. Сам же говорил – как у ветра за пазухой. Конец весны – начало лета. Тепло. Я так хорошо твою довольную рожу запомнил, такой замечательный настрой едва ли кто-то так быстро испортить мог. Одна ночь прошла, и ты сам на себя не похож – разве что на собственного подопечного или еще какое-нибудь унылое подземное существо. Сам же совершенно пофигистично отнесся к тому, что твоя наставница не стала тащить тебя в несусветную даль населенной ойкумены. Значит, что-то иное… Неужели влюбился?
– Да ну тебя, – попытался отмахнуться от любопытного друга Винсент. – Ты бы еще предположил, что я наконец-то осознал, что в лице Арталы потерял единственного разумного собеседника, а блистательная Ванага как раз та единственная любовь.
– Ого? Я даже помыслить не мог, что ты и Ванага… О, – возопил Нианон и, видя убийственную мину своего собеседника, как ни в чем не бывало продолжил: – А я-то надеялся, что смогу заменить для тебя нашего архивариуса и ты лишь о неразделенной любви переживать будешь… Неужели ветвь первенства навеки будет принадлежать лишь джолу?
– По моим меркам, – наставительно ответил Винс, – ты не такой умный, однако весьма сообразительный. Знаешь, ведь по нынешнему времени это гораздо важнее.
– Неужели? Прими мою благодарность. Я польщен до глубины души! – посмеиваясь, ответил его друг и уже более серьезным тоном сказал: – Вот только ты так и не ответил на мой вопрос. Думал, небось, что в высокой траве тропинки не видно. Не угадал.
Пронзительный взгляд прозрачных светлых глаз ввинтился в самое нутро Винсента, и даже лучистая безобидная улыбка не сбивала с толку путника. Он знал на собственной шкуре, как порой бывает опасен его друг, потому понимал: лучше выложить все сразу, нежели молчать до последнего. Нианон ведь, если ему будет интересно, все равно все узнает. Такой уж он человек. К тому же Винсу все равно надо было кому-то выговориться.
– Медикаменты… – глухо произнес он через какое-то время.
Юный эмпат, залпом допив свое какао, шумно глотнув и со стуком поставив кружку на поднос, удивленно выгнул бровь.
– Медикаменты?
– Точно.
– С ними что-то не так?
– Нет.
– Нет?
Нианон слишком хорошо знал Винсента, чтобы верить таким его словам, но также он знал, что вытаскивать что-то силой из этого человека намного сложнее, чем даже просить Сошу о замене фильтров на компрессоре в ее собственном ангаре.
Он не был телепатом и не мог проникнуть в мысли своего друга. Правда, и эмпатических способностей ему целиком хватало. Сейчас Нианон чувствовал легкую растерянность друга, какую-то неуверенность и что-то еще. Что-то непонятное, сокрытое где-то в глубине души. К тому же его аура.
– У тебя завихрения, кстати, – заметил словно бы невзначай эмпат.
– Завихрения? – слова собеседника вновь отвлекли Винса от собственных мыслей.
– Ага, такие круговые, похожие на маленькие буранчики. Только вывернутые шиворот-навыворот. Смешные такие… В ауре я имею в виду, – видя непонимание на лице друга, пояснил Нианон.
Хотя эмпат в общем-то даже не видел эмоций паренька, он просто чувствовал их. Непроизвольно осознавал, что терзает душу сидящего напротив него человека.
Нианон слишком хорошо знал, что Винсент не был падок на внешние проявления овладевающих его чувств. Для него обычные эмоциональные всплески – это что-то невероятное, выходящее из нормального ритма его жизни. Из-за этой своей черты он порой видел осуждение в глазах знакомых, но никогда не проявлял к их мнению никакого интереса. Такой уж он был человек.
– Слушай, – попытался перевести тему эмпат, – а ты будешь на испытаниях? Вроде на сегодняшнюю дату назначен пробный полет «Эллиса». Мне, если честно, хотелось бы глянуть на новое творение Сохиши Шиско. Она невероятный конструктор. У нее такие творения, что дух захватывает. Я порой даже жалею, что пока не могу стать пилотом одного из них… Ты ведь знаешь, что Шиско официально передала свои обязанности Араде. Хотя о чем я говорю – об этом уже все знают. Я, конечно, ничего не имею против нее, но все же до гения Соши ей еще очень далеко. Но, в тоже время, вроде сие творение полностью и абсолютно заслуга эолфки. Кто-то из механиков мне как-то обмолвился, что Шиско вроде в своей новой разработке за основу взяла старые технологии. Ее новый крылатик был построен, опираясь на практику древних межпространственных кораблей! Ты представляешь! Тех самых, что обладают настоящим сердцем! Самой Эос! Говорят, на сегодняшних испытаниях будут даже делегации от миротворцев и парочка исследователей из управления инженерии. Представляешь?
– Да? – безучастно поинтересовался Винс.
– Ну да. Все-таки это необычный крылатик. Межпространственный! Вот только миротворцы вроде высказали желание предоставить нам пилотов. Понимаешь! Их пилотов для нашего крылатика! Нашего межпространственного крылатика!
– Неужели? – его не слишком падкий на эмоциональные всплески друг все же понемногу начал прислушиваться к яростным словам, звучавшим из уст соседа. – А им не кажется, что у нас и своих пилотов хватает?
– Вот именно, – кивнул его друг. – Им так не кажется. Они думают иначе, а вместе с ними так же думает и Катарина, – добавил он немного тише.
Нианона радовало, что этот истинный путник, сидящий напротив, постепенно оживал. К тому же практика в его профессии была серьезной необходимостью.
– И Ласточка с Бором не против? – выразил свое удивление Винсент. – Я имею в виду, они, что, вот так все и оставят? Это я уже не говорю о Соше… Не думаю, что ее обрадует подобная мысль.
– Это точно. Думаю, сегодня случится что-то невероятное.
– Одним словом – ничего хорошего, – подытожил свои мысли темноволосый паренек.
– Почему это?
– Потому что мне не верится в подобную чушь, – ответил ему Винс.
– Не думаю, что это чушь или какой-то бред. Просто наша правительница поступает по своему усмотрению, как всегда не учитывая мнения окружающих, – пожал плечами Нианон. – Это ведь ее официальное распоряжение. Так сказать, жест доброй воли к сотрудничеству с другими Гильдиями. Мы же дружелюбные союзники. Не думаю, что ты успел забыть этот досадный момент.
За небольшой промежуток времени весь завтрак эмпата планомерно исчез в логове его желудка. На столе остались лежать лишь груда наложенных друг на друга пустых тарелок и не менее пустых стаканов. Истинный всегда удивлялся ненасытности своего щуплого и вечно голодного друга.
Уже вставая с удобного стула с подносом, полным посуды, Нианон словно впопыхах добавил, указывая куда-то вбок:
– Вот только знают ли об этом решении Катарины наши пилоты, да и сама Соша?
Винсент не успел ничего ответить на реплику Нианона. Его недавний сосед уже ускользнул. Видимо, направился по каким-то своим делам. Ушел так же быстро, как недавно появился. Пареньку оставалось лишь закрыть немного приоткрытый рот, заставив готовые было вырваться слова подождать другого раза.
Затем, прикрыв глаза, он отхлебнул немного остывшего чая.
6:45
Общая столовая на Нужном этаже – странное место. Странное и невероятно старое.
Говорят, в ней был подписан судьбоносный Мирный Договор, стоявший у истоков всего ныне существующего в Лабиринте, а теперь отправленный на вечное хранение в тихую гавань Старого архива. А иной раз плетут тихую речь о том, что именно в этом месте были остановлены вражеские войска во времена едва ли кажущейся сейчас реальной Первой Волны, вроде бы даже именно тут проходил, после этого, тот самый Великий Пир. Еще нашептывали, что негласный раздор некогда произошел тут, а вслед за ним и Великое Разделение Гильдий. Правда, ни один из ныне здравствующих правителей не подтверждал подобные слухи, но и опровергать отчего-то тоже не стремился. Так что, может, все эти истории и выдумки, оставшиеся лишь мифическими присказками на устах у жителей Лабиринта, а возможно, и не совсем так.
Как бы то ни было, в этом самом месте, в совершенно разное время, произошло столько невероятных встреч, повлиявших на судьбы множества живых существ, что от одной подобной мысли порой просто становится не по себе. Хотя, возможно, по большей части все это очередные басни, но ведь порой и они имеют под собой какую-никакую, но весьма настоящую борозду.
Удивительно, как точно здесь можно было различить неспешный ход времени и как забавно было понимать, что оно действительно есть. Без солнечного света и белого дня, что остались так далеко за плотными Туманами, без звездных ночей и разнообразно серых сумерек, пропавших где-то еще дальше, порой становилось так однообразно скучно блуждать по несметным проходам и галереям подземного мира, видеть, как медленно уходят один за другим дни, лишь иногда, глядя на совершенно пустое, освещенное древней магией небо поверхности. Здесь же всегда можно было пусть и не увидеть приятный взгляду золотисто-лазурный восход, но хотя бы ощутить в душе, как медленно катится солнечный диск по лучезарному небосводу.
Оттого для многих общая столовая знаменует начало дня, да и его окончание тоже связывают с ней. Как впрочем, и многие другие события переплетенных здесь в тугой клуб жизней. Говорят, тут рождается радость так же часто, как и грусть. Порой тут даже бывают реальные сражения. С кровью, дребезжанием хладной стали и вспышками магического огня вперемешку со свистом серебряных пуль. Немыслимые и самые что ни на есть настоящие баталии. Иногда со смертоносным оружием, но в большей мере просто в сердцах местных обитателей. Общая столовая – эдакая отправная точка для всех, но в то же время ни для кого. Точный пунктир в граничащих друг с другом линиях судеб.
Но самое главное достоинство сего заведения заключалось в том, что оно было единственным в своем роде утолителем жажды для страждущих и голода для оголодавших во всей Гильдии Ветра, ну или, как обычно ее наименовали местные, – просто Пути. Авторитарная держава питания на бескрайних просторах некогда одного из самых оживленных мест в Лабиринте, а ныне чуть ли не самой пустынной его части. Как пересохшая в зной река. Некогда могучая и полноводная, однажды она стала мельчать и усыхать, превратившись в едва заметный ерик.
Что бы там ни было в прошлом, но нынче Дэзмунду Смитту это место приходилось по нраву. Так что о каком-либо другом он даже и не раздумывал. Для него совсем хорошо было бы, если б все оставалось так, как есть, и не иначе.
С напускным безразличием окинув взглядом холл общей столовой, он сразу же заметил своих подчиненных. Те сидели за столом и тихонько переговаривались. До серкулуса доносился их приглушенный смех.
Да, смены сменяются. Одна приходит на место другой. Ночная сменяет дневную. Как день сменяет ночь. Только здесь обе смены обычно встречаются. Каждое утро и каждый вечер. Общаются. Перешучиваются. Каждый день – точно часы.
Вот и сейчас так. Начальник дневной смены сидел рядом с начальником ночной смены и сержантом запаса. Они оживленно беседовали, и до ушей Дэза доносился практически весь их разговор. Обычное дело для такого утра.
– А та девчонка хороша, – заметил огромный коротко стриженный детина.
– Да, хороша, – мечтательно подтвердил сидящий напротив него светловолосый носастый тип, явно родом откуда-то из Приграничья.
– Отличная девчонка, вот только дрянца в ней многовато, – хмыкнул широкоплечий тролль.
– Какое там дрянцо, – обиделся детина. – По мне так она хороша, убийственно хороша.
– Мы говорим об одной и той же девчонке?
– Не знаю, о какой говоришь ты, Сталист, но я говорю о своей Луночке.
– О Лутине из отдела надзора? Ты в своем уме? Она ж миротворец!
– Ну и что с того, – обидчиво произнес детина, глядя на расщелины в каменноподобной голове тролля.
– Так вы фетишист, батенька? – не преминул подколоть товарища выходец Приграничья.
Немного неуклюжий тролль с шумом зашевелил пальцами. Это плохой признак. Дэз не любил, когда Сталист шевелил своими каменными пальцами.
– У нас на сегодня задание.
Дэзмунд Смитт быстро подошел к троим готовым уже вот-вот сорваться с цепи ребятам. Его подчиненные едва ли удивились неожиданному приходу начальника. Он был известным выдумщиком на подобные «внезапные» появления. Да и не удивительно. После стольких-то лет полевой практики по переходам и работы проводником. Хорошо, что его появление свело на нет едва возникший спор, да и охладило пыл самих его подопечных. Он прекрасно знал их: и вспыльчивого начальника дневной смены Сталиста, и более спокойного его сотоварища – начальника ночной смены Ацту. К тому же еще и Андрейко – человека, находящегося на особом счету у Катарины, отчего и гордо именовавшегося сержантом запаса. Дэзу порой приходилось пользоваться его способностями, но не его головой точно.
Серкулус обвел глазами своих, в мгновение ока притихших подчиненных. Да, они прекрасно понимали, что с начальником, особенно таким, как он, шутки порой бывают недопустимы и особенно, когда у того с самого утра напрочь испорчено настроение.
– У нас сегодня делегация, – обратился Дэз к своим подчиненным.
– Ого, – мгновенно заинтересовался детина.
– Союзнички что ли? – подал голос тролль.
– Опять миротворцы? – спросил светловолосый, а затем сам же и ответил: – Ну да, кто еще кроме них.
Дэз кивнул, вновь призывая своих ребят к тишине, хотя в таком месте, как это, потуги серкулуса были слишком уж самонадеянными.
Когда его ребята немного поутихли, он продолжил:
– И они тоже, Ацту, а также кое-кто из исследовательского центра проявил интерес к сегодняшнему событию. Многие будут из руководства.
Говорил он это тихо, так тихо, чтобы никто из случайных посетителей столовой, в случае чего, не мог бы передать его слова. Хотя о чем это он, здесь подобное никому в голову не придет. Это же Путь.
– Ого, видимо, госпожа правительница решила поиграть со своими подопечными, – достаточно громко заметил детина, за что заработал шиканье от обоих товарищей, Дэз ограничился лишь убийственным взглядом.
– Не знаю, что решила госпожа Катарина, но знаю, что если начальник дневной смены сегодня не сможет нормально обеспечить испытание новенького птенчика Соши и не успокоит наших пилотов, то он еще не такое получит. Это касается и тебя, Андрейко. Поможешь сегодня Сталисту. Ацту, ты выходной.
– Выволочку, сэр? – вмешался тролль.
– Именно ее, – кивнул Дэз. – А сейчас прочь с глаз моих и чтоб все было готово к десяти.
– Слушаемся, серкулус Смитт!
Начальник дневной смены и сержант запаса, привычно отдав Дэзу честь, ринулись вести неравный бой за великую миссию, но скорее просто решили довериться инстинкту самосохранения. И если Сталист делал это осознанно, то Андрейко – просто за компанию.
Буквально через минуту послышался злобный визг. Видимо, сержант запаса все же опять забыл поставить свой поднос на место, решив отбыть на выполнение миссии прямо вместе с ним. Дэзмунд Смитт внутренне улыбнулся. Не то, чтобы он не любил сержанта, просто… Просто ему симпатизировал этот маленький лысый гремлин Ванаги.
– Ну, я пойду, серкулус, – обратился к нему, с трудом сдерживая рвущиеся наружу зевки, сонный начальник ночной смены.
– Ах, да, конечно, ступай, – кинул тому серкулус.
Ацту в ответ тоже качнул головой и направился вслед за удалившимися сослуживцами. Дэз без особого интереса проводил его взглядом. Вздохнул. Уж что-что, а разговорчивость начальника ночной смены он никогда не любил, потому и поставил его на нынешнюю должность. Лучше видеть его спящее на ходу тело, чем внимать безостановочному трепу.
Серкулус Дэзмунд Смитт откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и по инерции потянул к себе коробочку с плюшками. Ванага все-таки мастер выпечки, и не отведать ее фирменных плюшек на завтрак было сродни форменному преступлению. Он прожил достаточно долго, чтобы понять: лучше хорошей плюшки за завтраком на этом свете нет ничего. К тому же лишь утром Дэз намеренно ел сладкое, так как в оставшуюся часть дня он себе подобных вольностей не позволял. Не потому, что фигуру берег, а потому, что напрочь забывал.
Серкулус пригубил горячий черный кофе. Совсем немного. Лишь для того, чтобы ощутить аромат, а не утолить жажду. Хотя теперь Дэз и остался один на один с собой, но он прекрасно понимал, что в общей столовой на Нужном этаже одиночество ему не грозило. Не то чтобы здесь было как-то по-особому шумно или людно. Нет. Просто тут всегда кто-то был. Вот и смены поменялись местами, а жители Гильдии Ветра просыпались и засыпали, чтобы однажды, выбравшись из оков подземного лабиринта, прийти сюда за недорогой, но качественной едой. Традиция. Хотя скорее необходимость, ведь вряд ли кто-либо из местных решится ради своего кровного пайка подняться на Верхние этажи, да и дома готовить тут не принято. Дэзмунд Смитт работал и жил в Пути очень долго и все же так и не смог припомнить какого-либо момента, когда в этой общей столовой было бы по-настоящему пусто.
Так и сейчас, хотя и было ощущение некой безлюдности, но оно казалось каким-то ненастоящим, обманным.
В такие часы, между новым днем и прошедшей ночью, он любил наблюдать за все еще полусонными, как ни крути, посетителями. Может, природная наблюдательность и была в такие моменты ненужной обузой, но серкулусу нравилось приглядывать за всеми здешними утренними постояльцами и теми, кто в силу тех или иных причин оказался здесь случайно.
Вон за стойкой, прикрытая стеной из бутылок, дремлет Ванага. Утренняя смена для нее завершилась, и она пытается хоть немного перекурнуть перед очередным потоком, одних ей ведомых, кухонных дел. Дэз с трудом угадывает искаженное, точно выпавшее из калейдоскопа ее лицо, отраженное в прозрачных полупустых бутылях. Оно серо-синее, почти черное, точно лицо давнего покойника.
За раздачей блюд поставлена Сокши. Большерукая троллиха меланхолично накладывала что-то бурое на тарелку. Вот она уже готова передать эту абсолютно неаппетитную бурду гному, но почему-то не торопится это сделать. Мешкает. Гном же, глядя на нее, медленно истекает слюной, точно не ел ничего, как минимум, неделю. Этих двоих разделяет огромный стол с все еще горячими блюдами, уютно примостившимися на нем так, что не было свободного места. Эдакий рог изобилия, размером с миниатюрную взлетно-посадочную полосу, сплошь покрытую серебристыми листами металла. Стол был огромен, но еще больше казалась троллиха, нависающая над ним, как исполинская статуя из древних кварцевых пород. Может, оттого лохматый гном, жадно ждущий свой завтрак, казался капитану таким карликом.
Он знал этого гнома. Тортрон был на подхвате у Соши, но иногда он видел его в лабораториях Железной Башки Брая. Частенько здоровались и, кажется, даже успели обменяться парой-тройкой фраз. Позади троллихи стоял огромный кухонный шкаф, забитый всякой, нужной лишь им одним, всячиной. А еще там была клетка. Огромная и кривая, с тонкими, частыми и неимоверно прочными прутьями. Гном, видимо, рассматривал ее. Как и все, кто приходил сюда. Все-таки гремлины – настоящая редкость в наши дни. Правда, сам гремлин не был рад такому пристальному интересу к своей особе. Он обычно исподволь поглядывал на посетителей, которые хоть краем глаза касались его персоны. По-видимому, маленький забияка что-то замыслил, раз никак не реагировал на заинтересованность гнома. Это для него необычно. Редко когда он просто так буравит своими глазами-бусинками спину Сокши. Он явно что-то замышлял. Вот только что, Дэз вряд ли узнает. У него и так много дел, а задерживаться в общей столовой ради подобного зрелища – напрасная трата времени. Тем более – сегодня.
Что до посетителей, таких же ветреных жителей этого нестройного мира, то их немного как для такого времени. В большинстве своем лишь постояльцы.
Парочка медиков с утренней смены тихо о чем-то беседовали за угловым столом. Недалеко от них за чашкой утреннего кофе читал свежую газету Тинори, еще одна утренняя пташка. Совсем рядом судачили двое мальчишек с Темного этажа. Светловолосый эмпат, сидевший лицом к Дэзмунду Смитту, распрощавшись со своим приятелем, собирался уходить, но его сосед – темноволосый паренек, наоборот, никуда не спешил и остался в столовой даже после ухода друга. Вот такой он – первый и, как Дэз надеялся, последний некромант, когда-либо живущий в Гильдии Ветра. Серкулусу не нравилось то, что один из путников занимается подобным делом. Порой даже сам Дэзмунд Смитт задавался вопросом: откуда столько в Пути подобных личностей? Да, что поделаешь, серкулус искренне недолюбливал мастеров темного искусства, хотя лично к этому мальцу какой-либо неприязни не испытывал. По крайней мере, старался.
Удивительное дело, отметил про себя Дэз, ведь никого из Серого этажа не было. Вот кто действительно любил раннюю еду. Серкулус понимал, что парней из разведки или тех же исследователей могли просто занять неотложные дела, но чтоб не было личного секретаря госпожи правительницы – Арвэя Бакши – неслыханно. Он не пропускал ни единого подобного завтрака вот уже на протяжении многих лет. Но сегодня его столик был пуст. Бывает же такое.
Дэз помассировал свои виски. Его не покидало ощущение, что сегодня что-то где-то было не так. Но что именно, он никак не мог понять.
7:00
– И это мой кофе? – вроде бы Соша не кричала, да и совершенно не вселяла какой-то ужас, вовсе нет. Но было в этих ее словах сокрыто нечто похожее на пресловутую угрозу с какими-то осуждающими нотками.
Не то чтобы Тортрон Скалозуб боялся какой-то эолфки, но что-то в ней было. Нечто опасное, к чему лучше было бы вообще не прикасаться.
– Что-то не так? – осмелился наконец произнести гном.
По правде говоря, он особо не хотел что-либо говорить, но повисшая пауза казалась ему еще более устрашающей, нежели даже голос главного механика. Потому, наверное, он все же решился, несмотря на внутренний страх.
– Что-то в нем не так? – чуть ли не дословно повторила Соша слова Тортрона. – Что-то в нем не так? Ты хоть что-то понимаешь? Нет, скорее запоминаешь?
Сохиши Шиско, чья макушка едва достигала подбородка Тортрона, даже по эолфийским меркам считалась малюткой. Но, несмотря на это, гному она всегда казалась каким-то устрашающим великаном, чуть ли ни с джолу ростом.
– Э-э… – попытался выдавить из себя хоть что-то гном, но слова костью застряли у него где-то между трахеей и гортанью.
– Повтори, стервец, что я тебя просила принести.
– Двойной латте с корицей, десятью граммами шоколада, щепоткой мускатного ореха, столовой ложкой карамели и пятью щепотками сахара. А в дополнение двухсантиметровая двуцветная пенка с шоколадным напылением в виде сердечек, – на одном дыхании, точно произнося молитву, выдохнул гном.
Соша, преисполненная мрачной решимости, все еще пыталась прожечь в черепе Тортрона небольшую, но весьма убийственную дыру. Провести показательную трепанацию, дабы наставить своего подчиненного на путь истинный и праведный. Однако кровопускания так и не произошло. Черепная коробка гнома не обзавелась неожиданным лишним отверстием, а это значило лишь одно: самый ужасный ураган пронесся мимо Тортрона и умчался куда-то прочь, оставив после себя только поломанные ветки.
– Мокка, – твердо произнесла эолфка. – Я просила мокку, а ты мне что принес, а? Это арабика! Думаешь, я их по вкусу отличить не могу?
Гном молчал. Выпучив глаза, он смотрел на главного механика с выражением подобострастного идиотизма.
Увы, в отличие от самой Соши, Тортрон прекрасно знал, что мокка – это не сорт кофе, а лишь разновидность его приготовления. Как, впрочем, и латте. Но он прекрасно осознавал тот факт, что перед ним стояла госпожа Шиско, а также неоспоримую аксиому, гласившую, что начальник всегда прав.
– Пшл вон, – рявкнула на него Соша, отвернулась и опять стала копошиться в каком-то разобранном механизме.
Гном, получив зеленый билет, моментально выскочил из кабинета своего начальника и, переведя дух, поблагодарил небеса за ту счастливую звезду, что подарила ему такое скорое спасение.
Все еще держа одной рукой собственный герметично упакованный завтрак, он ринулся в мастерскую, дабы вкусить наконец-таки свой паек и вволю порассуждать о перипетиях собственной судьбы.
Быстро закрыв дверь, гном уселся на небольшой толстоногий табурет и принялся поспешно раскладывать на своем рабочем столе нехитрый завтрак. Аромат свежести и тепло моментально ударили в нос гному, стоило ему открыть пакет. От предвкушаемого удовольствия гном зажмурился. Прелюдия закончена, и можно начинать утренний ритуал.
Уже доедая пирожок с мясом, гном неожиданно для самого себя понял, что день все-таки у него не задался. Он осознал это целиком и полностью, стоило ему только глянуть на груду технического мусора, валяющегося на столе, и неожиданно для себя выцепить среди всего этого хаоса лишь одну деталь, из-за которой сегодня можно было по-настоящему ощутить себя покойником на собственных похоронах.
7:15
Он все еще не сводил глаз со своего знакомого, пытаясь понять, шутит ли тот или же, наоборот – пытается запугать, опираясь на совершенно невероятные новости, о которых Бор еще и слыхом не слыхал.
Что ни говори, но с Бромуром Туркуном всегда так. Для коренного жителя Окраинных земель местные были совершенно загадочными существами, хотя иной раз он вполне понимал их, да и то лишь благодаря стопкам прочитанных книг. Однако до сих пор иной раз он чувствовал себя, словно самый настоящий слепец за штурвалом крылатика. Сколько бы теории нынешний командор летного крыла не зубрил, но использовать ее с умом в своей теперешней жизни он так не научился. Сплошное разочарование.
И все же вести, что принес с собой начальник ночной смены, немного обеспокоили Бора.
– Скажи, что ты шутишь, Ацту, – в очередной раз переспросил совершенно не похожий на своего бледного и хлипкого собеседника смуглый жилистый командор.
– Нет, не шучу.
– Они в своем уме?
– Издеваешься? – кривая усмешка светловолосого была явно направлена в сторону руководства. – Видимо, для них это что-то вроде дипломатии.
– Дипломатии? Не может такого быть. В Мире не так много сто́ ящих пилотов межпространственников, но крылатики – это же вообще не их профиль!
– Ты думаешь пилотировать «Эллис» будут все-таки миротворцы? – задумчиво почесал подбородок начальник ночной смены.
– А ты думаешь, это доверят подзащитным или кому-нибудь из Каменного Дола? Не смеши меня, Ацту. Миротворцы никогда не упустят такого шанса. Тем более, сейчас.
– Верю, Бор. Потому и предупредил. Раньше не мог – сам не знал. Нам об этом только утром стало известно.
– Плохая новость, конечно, но какая уж есть. – Бромур Туркун был действительно растерян и подавлен, но он все равно добавил: – Спасибо, что предупредил.
– Не за что, друг, – кивнул Ацту, уже подходя к выходу из кабинета Бора. – Только смотри, к вам еще Андрейко скорей всего заглянет на огонек.
– Ого, – выдохнул тот. – Смеешься?
– Серьезно, друг. Он и Скалозуб сегодня возле вашего «Эллиса» круги наматывать будут.
– Высшее руководство?
– Дипломатия, – покачал головой начальник ночной смены. – Всего лишь дипломатия. Кстати, ты заставь Ласточку относиться к сержанту более терпимо. Прошлый раз он слегка переборщил. Да и Микуна порой перегибает палку…
– Согласен, – задумчиво почесал подбородок Бор. – Думаю, что-нибудь придумаю. Хотя насчет Соши не обещаю.
– Она – сложный случай. Ей даже Катарина не указ, а серкулус на моей памяти только несколько раз смог хорошенько прижать ее, чтоб хоть как-то приструнить нашего главного механика.
– Помню.
– Да, было дело, – Ацту на мгновение замер, пытается подавить вырывающийся наружу зевок, но у него это плохо получилось. – Ладно, пойду я к себе. После дежурства едва на ногах держусь, – пожаловался он командору.
– Вижу.
– У Дэза плохое настроение. Так что попытайся все же немного поунять своих, а то серкулус может и взбрыкнуть, а потом еще и по шее надавать. Он у нас человек с характером. Не забывай, что есть еще и Катарина, без предупреждения способная задать трепку всем нам лишь за красивые глаза. На подобные проделки она настоящая мастерица.
– Согласен. Попробую что-нибудь придумать. Но не обещаю.
Дверь тихонько скрипнула и закрылась. Ацту ушел, оставив Бромура Туркуна одного.
Дни могут портиться по-разному. Иногда из-за погоды, иногда из-за нестыковок в расписании, или, того хуже, «особых» заданий, или глупейших промахов механиков. Но Бор ненавидел больше всего, когда, по чьей-то прихоти, дни портятся именно вот так. Его не страшила встреча с Андрейко, который мог испортить любой погожий день одним своим видом. Нет. Даже привычная фамильярность Микуны или порой проскальзывающая кичливость Ласточки не заботили Бромура Туркуна настолько сильно. Просто его с самого утра одолевало какое-то предчувствие. Орк знал, что, будучи путником, мог ощущать подобные вещи. Окажется ли все это хорошим знаком или же плохим, он не понимал.
Вот только Бор, как никто другой, осознавал, что высказанная его другом новость настолько подогрела котел свалившихся на его голову неприятностей, что теперь она попросту трещала по швам. К тому же была еще и Соша. Вот она-то точно даст всем жару, что аж свербеть в глазах от золы будет. Бромур чувствовал, что горделивая эолфка не отдаст без боя своего крылатика. Тем более миротворцам. В особенности после выигранной воздушной регаты. Даже госпожа Катарина не спасет сегодняшний день.
Бор вымученно вздохнул. И почему за все самое ужасное непременно отвечает именно он? Хорошо, хоть предупредили заранее.
К тому же ему не давал покоя тот досадный момент, что с некоторых пор его назначили командором их немногочисленного эскадрона. С таким-то количеством трудоспособных пилотов пытаться провернуть подобные реформы было очевидной глупостью, но их правительница думала иначе. Его мнения при решении данного вопроса не учитывали. Да и выбрали его на этот пост только из-за того, что Бор единственный из всех пилотов мог хоть как-то зыбко контактировать, а следовательно, идти на мировую с Сошей. Теперь из-за этого решения он был вынужден просиживать практически все свободное время в выделенном ему кабинете за картами и разработкой маршрутов, скрипя зубами потому, что пока не мог подняться в небо. Как раз его-то Бромуру Туркуну и не хватало. Раскатистого, пронизанного белесыми молниями, того удивительного красно-синего неба Изнанки, которое с повышением для него сразу стало чем-то недосягаемым и оттого еще более желанным.
От невеселых мыслей Бора отвлекло негромкое постукивание. Командор сразу же взял себя в руки и тихо произнес:
– Открыто.
Дверь приоткрылась, и на пороге возник Ласточка. Несмотря на то что они когда-то довольно долго были напарниками, Ласточка так и не смог приучить себя не стучаться в нынешний кабинет Бора, хотя сам командор постоянно говорил ему, что подобное необязательно. Только не учел, что даже такие чопорные алеги, как Ласточка, любят цепляться за традиции. Пусть совсем нелепые, как стук в дверь.
– Доброе утро, – поздоровался алеги.
– Утро добрым не бывает в принципе, – задумчиво протянул Бор.
– Неприятности?
Ласточка уселся на один из стоявших у стены стульев. Он откинул голову назад и закрыл глаза, точно пытался наверстать потерянный сон.
– Ага, я думаю, мы по уши в них.
Бромур Туркун никогда не понимал спокойствия друга. Особенно в подобных вопросах. Но пепельно-серое лицо алеги всегда было на удивление безоблачным. Единственное, что выдавало его внутреннее напряжение, – курение. А он курил постоянно.
– Забавно, – начал Ласточка, прикуривая дешевую сигарету. – На солнце опять пятна.
Бор давно знал алеги. Знал и его манеру изложения. Очень давно. Но вот запаха его сигарет он не выносил. Да каких там сигарет – скорее самокруток. Настолько вонючих, что порой их запах можно было складывать и резать, а потом из полученного материала строить дома. Очень много домов.
Опять его кабинет превращался в конвейер тумана и дыма. У Бромура Туркуна уже начали слезиться глаза, и он с трудом сдерживал себя, чтоб угомонить рвущийся наружу чих. Наверное, такое же ощущение терзает непосредственных очевидцев в преддверии извержения вулкана. Уж слишком распространившийся в кабинете алеги смог был похож на отравляющий газ с примесью пепла и пемзы.
– Вот только не думаю, что в них причина, – заметил как бы невзначай командор.
– Не в них, – кивнул Ласточка.
Алеги в очередной раз затянулся, выдохнул клуб белесого дыма, точно заправский белогорский дракон, и продолжил:
– У меня плохие новости, Бор.
– Куда уж хуже, – обреченно вздохнул орк.
– Уж поверь моему опыту, – уверенно ответил ему Ласточка, – они действительно плохие.
7:30
Сули быстро шла к своему корпусу. Звон ее каблучков дребезжащим эхом разносился по пустому коридору.
Гильдия Ветра – место едва ли обитаемое, а следовательно, практически не обремененное большой концентрацией жителей. Может, это было следствием бушевавших некогда Волн, эпидемий или просто каких-то глобальных внутренних катастроф. Увы, Сули слишком плохо знала историю той Гильдии, где она ныне проживала, и оттого точно сказать не могла, почему здешние дела именно такие. Но то, что другие Гильдии были намного гуще заселены, можно было заметить и невооруженным глазом. Там жители копошатся круглые сутки, и никогда не бывает таких пустующих часов, когда начинает казаться, что, кроме тебя самого, больше здесь никого нет. Пугающее и странное чувство. Особенно тут – глубоко под землей. В недрах раскинувшегося во все стороны Лабиринта.
Здешняя пустота немного страшит, завораживает и по-своему очаровывает. Но все равно пустота – это пустота, какой бы она прекрасной поначалу не казалась, в конце концов, рано или поздно все равно осознаешь и будешь бояться ее больше всего на свете.
«Пустой, пустой, пустой», – то и дело повторяла она про себя, даже не понимая, почему ей в душу так запало это слово. Вот так просто повторять его раз за разом – глупость. Несусветная глупость. Правда, лишь «пустоту» можно было хоть как-то увязать ко всему происходящему вокруг.
Сули попыталась направить свои размышления в какое-нибудь иное русло. Хотя бы вспомнить, как она однажды очутилась здесь и была поражена размерами самого Пути и количеством его обитателей. Вот тебе на, опять хочется произнести это и без того заелозившее сознание слово.
Странно, что Сули сейчас показалось, что она провела в Гильдии Ветра целую вечность. Хотя на самом-то деле очутилась здесь совсем недавно – всего год назад. Ей, подзащитной, не входящей, по сути, ни в одну из Гильдий, пришлось воспользоваться медицинской программой, чтобы остаться в Лабиринте и не быть выставленной за его пределы. В таких случаях обычно хватаются даже за хрупкие соломинки. Оттого она и согласилась на предложение, поступившее из Гильдии Ветра, где как раз набирали стажеров.
В тот момент ее даже не остановило бытующее мнение о загадочности местных обитателей. Притом и самих истинных путников, и их подзащитных. Ни иррациональное поведение, ни совершенно иное их мировосприятие, а главное – неуживчивость с другими гильдийцами не испугали Сули. Хотя все же путники ей всегда казались чем-то весьма непонятным и потому еще более пугающим. Да и сам Путь как-то не увязывался в голове Сули по-настоящему с серьезной частью Лабиринта, вровень стоящим с другими Гильдиями, ведь здесь уж никак не выполняли тех сложных, многогранных заданий, не вели ни дозора, ни вахты в Тумане, а еще она могла поклясться, что тут никто никогда не был на настоящей Границе. Только и слов, что о походах. Туда-сюда. Из одного места в другое. Проводить или быть проводимым – иного не дано. В последнее время даже такую свою привычную обязанность путники выполняли из рук вон плохо. Скачок прогресса в других Гильдиях давал о себе знать. Технологии развивались, хотя до столь коротких сроков в передвижении между мирами, что могли позволить в Гильдии Ветра, им было пока далековато, но Гильдия Земли, насколько была информирована Сули, едва не на пятки им наступала. Пройдет совсем немного времени, и Путь может совсем исчезнуть.
Вот только она была неожиданно удивлена тому, что местные, в большинстве своем, вообще никак не относятся к подобной опасности и живут в своем непонятном мире, точно ничего извне им не грозит. Сули порой удивлялась такому подходу к жизни со стороны здешних жителей. Они даже свою Гильдия Ветра звали просто Путь. Почему? Непонятно.
Хотя по прошествии какого-то времени она все же осознала, что в действительности ей несказанно повезло. Ее работенка была достаточно непыльной, к тому же платили неплохое жалованье, а еще даже предоставили огромное поле для собственных экспериментов. Это для нее все окупало. Так что она просто закрывала глаза на странности и тихонько жила, понимая, что здешние проблемы – не ее личные треволнения.
К тому же на деле оказалось, что коренные путники, в большинстве своем, хорошие собеседники и довольно мирные соседи. А такие же подзащитные, как она, оказались вполне приятными личностями. Одним словом, порядочность разной степени присутствия была главной отличительной чертой местных обитателей.
Еще можно сказать, что отчасти Сули здесь нравилось. Даже закрыв глаза на глобальную незаселенность, несмотря на безлюдность и постоянно попадающиеся печати консервации.
К примеру, взять утро в Мире или, как принято было его называть, Гильдии Огненного Вихря – там шумно, повсюду возникают толкучки, и порой кажется, что тамошний мир никогда не спит, а здесь в такую рань в ее корпусе уже никого нет. Отчасти из-за того, что повсюду все встают очень рано, а также потому, что большинство местных существуют в параллельных временных кругах. Иногда из-за этого кажется, что коренные путники никогда не спят.
Так как все Гильдии под землей, а работа у нее в ночную смену, Сули постоянно путалась во временных рамках. Что до приемов пищи – то это вообще отдельный разговор.
Она мысленно похвалила себя за то, что вернулась, убрала на своем рабочем столе и взяла библиотечные книги. Правда, пришлось остановиться и поболтать с Майей, но это уже совсем другое. Сули нравилась эта пытливая и любознательная путница. К тому же она была ученицей Катарины.
Обычно по дороге из медицинского корпуса ей всегда кто-нибудь встречался из нынешних соседей. Но, увы, на сей раз никто ей на пути так и не попался.
Звук ее собственных каблучков вновь обратил на себя внимание Сули. Он был не особо приятным, особенно после смены, но не настолько, чтоб девушка подумала поменять цокотящую обувь.
К тому же, ей не нравились пустые коридоры. Особенно в такую рань, если судить по часам. Жилые отсеки и так находились слишком далеко друг от друга, но сейчас ей казалось, что расстояние между ними стало еще больше.
Сули взяла себя в руки и еще быстрее поспешила вернуться в свою квартирку, которую ей выдали при переезде в Путь.
Впереди замаячил знакомый, невероятно длинный коридор. Значит, она уже практически на пороге собственного дома. Сули мимолетно улыбнулась, ведь этот коридор не обладал тем количеством запечатанных дверей и вселял большую уверенность. К тому же дом. Он сейчас так близко. Осталось лишь разогреть грелкой постель и с огромнейшим удовольствием окунуться в сонную негу убаюкивающей теплоты. Главное – работа позади, и она может спокойно придаваться сладостной дреме или вволю отдохнуть.
Неожиданно где-то под ее ногами, глубоко в недрах отведенных Гильдии Ветра этажей Лабиринта, что-то загудело. Так протяжно и пронзительно, что Сули непроизвольно остановилась, чтобы лучше прислушаться к непонятному звуку. Его нарастающее эхо становилось все более тягучим и грохочущим, более громким и слышимым.
Где-то недалеко от Сули что-то с силой бухнуло. От неожиданности она подскочила и только тогда поняла, что пол ходит ходуном. Сули попыталась прислониться к стене, но не успела из-за очередного подземного толчка. Колебания были настолько мощными, что она даже не заметила, как очутилась на полу.
Ей стало страшно. По-настоящему страшно. Сули раньше слышала всякие россказни о том, что покоится на законсервированных этажах Гильдии Ветра. Довольно жуткие истории как по ней. К тому же, она прекрасно знала, что в том месте, где находятся все Гильдии, землетрясений быть не должно.
С потолка сыпалась пыль и какая-то крошка, она белесыми наносами ложилась на пол.
Сули, движимая неясным опасливым инстинктом, быстро сняла свою неудобную обувь и поспешила вперед по коридору.
Толчки не прекращались. Внезапное землетрясение точно решило похоронить всех подземных жителей внутри их же лабиринтов.
Когда Сули уже пробежала треть последнего коридора, свет неожиданно начал мигать в такт подземному ритму, а затем и вовсе пропал.
Сули, одержимая животным, едва ли не паническим чувством, все же замедлила свой бег и попыталась идти на ощупь, как бы страшно ей не было.
Вокруг была такая темнота, что хоть глаза выколи. Толчки не прекращались, да, кажется, они еще больше усилились.
В голове у Сули все перепуталось. Собственный страх – топкий и глубокий. Гулкое эхо учащенного дыхания. Свербящий жар. Жуткая бесконечная боязнь и ощущение чьего-то присутствия. Разорванная цепочка мыслей. Холод стен.
Из всего этого сумбура она отчетливо понимала единственное: ей, во что бы то ни стало, нужно добраться до своего корпуса. Как только она это сделает, в нем сработает автоматическая защита и Сули окажется в безопасности, а главное для нее тогда все разрешится очень даже благополучно. По крайней мере она на это надеялась.
Сули все протянула свои длинные руки вперед, чтобы побыстрее нащупать заветную дверь. Ее сердце сжалось, точно пружина перед тем, как ее должны расправить. Страх, ужас и проклятия в сторону Майи, из-за которой так некстати задержалась. Ведь если бы не она, Сули была бы уже дома под защитой надежных автоматических механизмов. Чем были эти «автоматические механизмы», она, честно говоря, не знала, но из лекции, прочитанной ей при въезде, Сули осознавала, что это нечто вроде особого, ее собственного убежища.
Пальцы все тянулись, когда внезапно подземные толчки так же быстро смолкли, как до этого появились.
Сули наконец выдохнула. Ведь самое страшное уже позади. Она на мгновение опустила руки, чтоб перевести дух и стряхнуть с себя нервное напряжение.
Когда же ее сердце наконец успокоилось и она решила продолжить свой путь, поднятые ею руки уперлись во что-то, чего раньше здесь не было.
Сули затаила дыхание и с каким-то все более подступающим ужасом начала вглядываться в темноту. Она не любила бродить на ощупь, тем более искренне ненавидела ту ситуацию, в которую по глупости ее угораздило попасть.
«Все хорошо, это только дверная ручка», – попыталась успокоить себя Сули. Ей удалось нашарить рукой какую-то выемку. Она попробовала ее повернуть, но вместо этого перед Сули загорелись глаза. Тусклые, серо-зеленые глаза.
7:45
На свете существует множество неприятностей, которые грозят тебе изо дня в день. Заставляют держать себя начеку каждую долю секунды. Быть собранным и подтянутым, готовым к любым опасностям и угрозам, которые только могут свалиться тебе на голову. Вот только существует такое понятие, как форс-мажор. Вроде бы от тебя ничего не зависит, но ты все равно чувствуешь себя неуютно. Точно у тебя носки наизнанку надеты. И хотя никто этого не видит, но своих собственных ощущений хоть отбавляй.
К тому же Дэзмунд Смитт опоздал.
Депешу принесли с сильным опозданием, и как серкулус ни спешил побыстрей предстать пред очи правительницы, все равно он, как ни старался, не успел прийти в указанное время.
– Мое почтение, госпожа Катарина, – на одном дыхании скороговоркой протараторил Дэз.
Украдкой серкулус попытался глотнуть побольше воздуха. Он слишком быстро бежал, спеша на незапланированную встречу и теперь пытался заставить сердце биться с прежней скоростью.
– И тебе того же, Дэзмунд, – кивнула правительница.
Она по-прежнему изучала какие-то документы, лежащие на ее столе. Проглядывала их, что-то подчеркивала и подписывала.
Катарина точно не обратила внимания на то, что ее подчиненный появился с опозданием. Уж она-то могла, не говоря ничего о том, что произошло, заставить провинившегося в полной мере прочувствовать на своей шкуре собственную вину. Она умела подчеркивать опоздание, ни словом не упомянув о том, что ты опоздал.
Дэз непроизвольно съежился. Не любил он, когда правительница не смотрит в глаза. Это нехороший знак. Он, усилием воли все же не полез за платком, дабы вытереть выступившую испарину на своем высоком лбу.
– Прошу вас меня извинить, – отозвался серкулус.
– Извинить? Вы разве задержались? – Катарина наконец оторвала свой взгляд от документов. – Я даже не заметила. Ну, что ж, проходите, садитесь.
– Ваша депеша пришла с опозданием.
– Что-то еще? – она пододвинула к себе очередной документ, быстро пробежала по нему глазами, что-то подчеркнула и отложила.
– На нижнем этаже, – начал он, подбирая в голове нужные слова, – прорыв, – только сказав это, он почувствовал, что сморозил глупость.
– Прорыв, – точно подтверждая его слова, прозвучал эхом голос Катарины.
– Э… Да, прорыв.
– Много жертв?
– Нет, не очень.
– Неплохо, – в голосе правительницы чувствовалось сомнение. – Вы помните, почему я позвала вас к себе?
– Да, госпожа Катарина, я все выполнил согласно полученной инструкции. Дневная смена подготовит всех подчиненных к готовящемуся испытанию крылатика Сохиши Шиско.
– Хорошо.
Дэз судорожно сглотнул.
– Итак… – Катарина отложила свою ручку, достала из кипы отодвинутых бумаг какой-то документ. – Тут говорится, что на Темном этаже зафиксирована странная утечка. Даже в Гильдии Каменного Дола слышали толчки, исходящие из нашей области. Очень странно все это. Вы уже обнаружили первопричину?
– Стараемся, госпожа.
– Как ты сказал… «Прорыв», кажется, – Катарина, что-то отметила в своем документе.
– Так точно, госпожа.
– Вот-вот, именно он. Я понимаю, конечно, твои искренние побуждения в регулировании сложившейся ситуации, но если до начала запланированного сегодня мероприятия ты не уладишь данный вопрос… И передай от меня заранее благодарность Сталисту.
Катарина кивнула, а затем внимательно окинула своим взором серкулуса. У нее были томные фиалковые, точно затянутые шелковым покрывалом, глаза. Бездонные. Неприятные. Ее взгляд был намного тяжелее, чем порой бывает у эрони. К тому же в полумраке личного кабинета правительницы Гильдии Ветра ее огненно-рыжая шевелюра была чем-то нереальным, бьющим в глаза и готовым пламенем обжечь неокрепшую душу.
– Я думаю, мы поняли друг друга.
– Так точно, госпожа, – с каменным лицом ответил ей Дэз.
Серкулус знал, что день сегодня выдался не ахти какой, но подобного отношения даже он не ожидал.
8:00
По спине Нианон пробежала неприятная дрожь, когда он смотрел на искореженное невероятной силой тело. Неприятное чувство было рождено не из-за озноба, морозной свежести или сковывающего страха. Нет. Природа его совершенно иная, в корне отличающаяся от того, с чем он обычно сталкивался. Хотя бы только потому, что принадлежали все эти эмоции вовсе не ему.
Паренек привык сталкиваться в своей учебной практике со всем, что только возможно, если, конечно, не учитывать настоящих взрослых истинных, всячески умеющих уклоняться от его негласного наблюдения, но сейчас он оказался совершенно не подготовленным к сложившейся ситуации.
Его, как и обычно, конечно же заполняли чужие чувства и переживания, но были они несколько более сильными и яркими. От этого юному эмпату казалось, что вот-вот его голова треснет, разойдясь по некогда обозначенным швам, а хаотический кошмар с гулом затопит его личную вселенную, навсегда воцарившись внутри. И всё, чем он был ранее, расколется на мелкие кусочки и исчезнет в потоке чужих ощущений.
Однако паренек все же держался и даже умудрился представить, что бы было, если на его месте оказался его дядя. Тот был телепатом, а заодно и его наставником, но работа у него была и того похуже, чем когда-либо представлялась Ною. Жить со снующими чужими мыслями в сознании – не самая лучшая затея, перед ними и эмоциональный фон не так ужасно выглядел.
Хотя порой ему казалось, что все как раз наоборот. Сейчас он испытывал чужую боль, ужас и отчаяние. Он стремился подавить эти ощущения и попытаться навязать свои. Как-то внутренне успокоиться, ощутить мнимую безмятежность, а вместе с ней и покой. Вот только Нианону никак это, толком, не удавалось. Что-то мешало ему в продвижении его привычной практики. Стопорило его, чуть ли не с самого начала. Заставляло вновь и вновь испытывать чужие горечи и страдания. Оттого сам Ной чувствовал себя просто отвратительно.
Чудо то, что лежащая на операционном столе алеги была до сих пор жива. После того что с ней случилось, такая тяга к жизни казалась чем-то из ряда вон выходящим. Многие, не менее выносливые, чем она, на ее месте уже давно бы распрощалась с этим миром, обретя вечный покой.
Когда он появился в медицинском крыле, ее только привезли. После тех непродолжительных толчков, которые произошли в Гильдии Ветра, алеги оказалась самым тяжелым пострадавшим. Сейчас же ей пытались оказать посильную помощь и заставить отступить нависающую над ней смерть.
Чужие судьбы никогда не оставляли путников равнодушными.
Над телом мрачной тенью склонился Сигурд. Он пытался остановить внутреннее кровотечение. Его умелые руки быстро латали то, во что превратилась алеги. Рядом с северянином находился его наставник. Он что-то шептал, устало прикрывая глаза одной рукой, а другой делая непонятные резкие жесты. Недалеко от него, с закрытыми глазами, на полу сидела Минада. Ее зеленые крашеные волосы развевались на невидимом ветру. Чуть поодаль, у стен, толпились четверо помощников, чьи имена Нианон так сразу не мог вспомнить.
Жутковатое зрелище. Только его друга Винсента для полной компании недостает.
Его дядя Альберт, немного отстранившись, уже обеими руками выводил вокруг тела невидимые полукружья, точно вызывая что-то, спрятанное внутри него. Выглядело это неприятным. Казалось, его наставник через силу старается не сорваться и не упасть навзничь на больного, так бледен он был.
За наблюдением развернувшегося на его глазах действа Ной даже не заметил, как к нему подсел огромный чернокожий гигант. Только лишь когда его большая рука легла на плечо паренька, тот в свою очередь от неожиданности встрепенулся и едва не подскочил. Не то чтобы он не чувствовал присутствие Большого Тома в помещении, но порой из-за таких вот ответственных моментов, когда он так усиленно борется, Нианон порой забывал о существовании чего-либо, кроме своего занятия. Видел бы это его дядя Альберт, юному эмпату было бы очень, очень плохо. Ведь тот как-никак был его наставником в области психокинетики.
– Как ты, малец? – тихо шепнул ему чернокожий гигант.
– Э-э, думаю, я в порядке, Большой Том, – так же еле слышно произнес паренек.
Нервно сглотнул. Он многое отдал бы, чтобы просто исчезнуть. Ной никогда не любил медицинское крыло. Хорошо, что Большой Том, если надо, умел разряжать обстановку и делал это мастерски изящно и непревзойденно.
К своему стыду, Нианон не помнил настоящей фамилии этого человека. Впрочем, как и многие другие путники. В Гильдии Ветра многие имена и фамилии порой исчезали. Стирались и откидывались за ненужностью, не оставляя после себя ни единого следа, точно никогда и не принадлежали этим жителям Пути.
Очень часто юный эмпат понимал, что прозвища, данные его товарищам, лучше подходят им. Раскрывают всю суть, облегают ее, точно вторая одежда. Потому для Ноя этот огромный чернокожий истинный путник всегда был Большим Томом. Таким невероятным и всепонимающим человеком, о котором и дурного слова сказать нельзя. Впервые сталкиваясь с этим лекарем, невозможно назвать его никак иначе, кроме – Большой Том. Он действительно заслужил это прозвище.
Чуть ниже Сигурда, но гораздо шире в плечах, он напоминал Ною исполинскую скалу гранита. Плотного, хорошего, твердого камня – темную кость земли, на которую запросто можно опереться. Плотный, но не толстый, с лоснящейся черной кожей и белыми, как самый лучший мрамор, белками глаз. Они глядели на Нианона точно рентгеновские лампы. Вот только зрачки были еще чернее, чем его кожа. Пронзительными, угольно-черными, как две бездонных дыры. Настоящие бездны. Заглядывали вовнутрь, словно темнокожий лекарь был таким же эмпатом, как и Ной. Большой Том дружески улыбнулся, обнажая крупные здоровые и не менее белоснежные зубы. Они прямо светились у него во рту.
Нианон в ответ с трудом растянул на лице ответную улыбку. Ему было не слишком-то уютно. Даже приятельский жест со стороны Большого Тома не возымел должного воздействия. Чужие чувства не давали покоя пареньку, заставляя переживать их сызнова точно так же, как и до того, как рядом с ним сел дружелюбный лекарь.
Беспокойство Ноя усилилось еще и оттого, что за такую его блажь учитель вряд ли выразит что-либо светлое и доброе. Неумение защищаться от внешнего воздействия самому – первый шаг к срыву. Эмоциональному срыву, которому подвержены все психокинетики. А уж за эту болячку его по голове точно не погладят. Как говорил Альберт, нужно не только слушать и слышать, но не слышать слушая. Это самое сложное.
– Бедняга, – обратился к юному эмпату Большой Том. – Не повезло ей. Все произошло так глупо. Жаль ее. Такой хороший специалист. Стольким помогла. Последнее время в моей смене работала, а до этого у Сигурда трудилась.
– А она лекарем была? – уточнил парень.
– Нет. Должна была… А тут такое… Жалко-то как.
Большой Том глубоко вздохнул, на какое-то мгновение задумался, а потом неторопливо продолжил:
– Сули ее звали. Приятная такая алеги. В основном помогала лекарям, а так в лаборатории трудилась. Перевели из Гильдии Огненного Вихря, кажется. Подзащитная. Родом из Третьего мира. Она однажды рассказывала, как в Лабиринт попала, но я так с ходу не припомню всю ее историю. Точно что-то с семьей у нее было связано. То ли с отцом, то ли с дедом. Кто-то из них знал про это место и ей подсказал, а она нашла. Не робкого десятка была… Бедняга.
– Я, кажется, видел эту девушку сегодня утром, – прошептал Нианон.
Эмпат старался хоть как-то отключить свой мозг от волн боли, смешанных с отчаянием. Большой Том понемногу заговаривал его, пытаясь хоть как-то помочь, но, увы – безрезультатно. Волны, испускаемые алеги, были настолько сильными, что у парня разболелась голова, и ему действительно стало не на шутку плохо.
– У вечерней смены что-то вроде позднего ужина было в общей столовой, – произнес Большой Том, по-видимому, ни к кому конкретно не обращаясь. – Сложная ночка сегодня выдалась. Проверяли новую аппаратуру всю ночь. Туда-сюда гоняли. До сих пор в голове шумит.
– Тогда понятно, – поспешно кивнул Ной, глядя на кислую мину на лице Большого Тома. – От нее просто шли вечерние волны. Я еще подумал, что эта алеги работает или гуляет всю ночь напролет. К тому же и компания у нее была сплошь из подобных ей полуночников.
– Хорошо подмечаешь детали, Ной, – гигант даже в такой не подходящий момент все же потрепал паренька по светловолосой макушке. – Твой дядя Альберт не такой плохой учитель, как я думал.
Они замолчали, глядя на извивающееся в конвульсивных судорогах тело. Видимо, душа пыталась покинуть его, но ни наставник Нианона, ни женщина, ни мрачный северянин, ни внезапно возникшие рядом с ним лекари не могли позволить ей подобную роскошь.
Юный эмпат скорчился от ужасной пустоты внутри себя. Он слишком ощутимо слышал в этом зале присутствие смерти. Кого-кого, а ее он мог всегда безошибочно отличить от чего угодно.
– Ого, пацан, да тебе совсем худо. – Большой Том быстренько схватив паренька, выволок его из комнаты, где их товарищи боролись за жизнь несчастной алеги.
Только когда Ноя окатили холодной водой, он наконец смог прийти в себя. Глубоко задышав, юный эмпат больше не ощущал того безумного хаоса чувств, что так живо ударил по его психике.
– Я уже было подумал, ты там ноги откинешь, – оправдываясь, объяснил ему чернокожий лекарь.
– Спасибо, – только и смог выдохнуть он.
Нианон действительно был благодарен Большому Тому за то, что вытащил его с того злополучного места. Ведь там было по-настоящему ужасно. Настолько, что Ною сейчас было абсолютно наплевать на злобные подковырки учителя и собственную слабость.
Он с огромным трудом смог наконец-то подняться с койки, на которой лежал, и, облегченно выдохнув, оглядеться.
Нианон был снаружи, отделенный сумеречной стеной от всего, что происходило в том помещении. Потому-то ему сейчас и было так удивительно легко и просто. Все самое ужасное происходило там. И что еще хуже, ему потом придется возвращаться в ту комнату и считывать эхо чужих эмоций.
– Ну и напугал же ты меня, Ной, – Большой Том присел рядом с ним. – Смотрю, белый стал и по стенке вниз пополз, так я, недолго думая, схватил тебя и принес сюда.
– Благодарю вас, Большой Том, – пересохшими губами произнес парень, обращаясь к лекарю. – Извините, что заставил вас тревожиться за меня.
– Да ладно тебе, Ной, – пожал плечами тот. – Все нормально. Вот только меня беспокоит то, что Сули так на тебя подействовала… Ты ведь частенько присутствуешь на подобных мероприятиях?
– Не то, чтобы очень, – с трудом пожал плечами эмпат. – Но бывало.
– И часто ты вот так терял сознание?
– Да вроде нет.
– Вот и я о том же, – кивнул своим мыслям Большой Том. – Ее нашли в восточном крыле Темного этажа. Кроме этой алеги вроде никто серьезно не пострадал. Ссадины и царапины я в счет не беру. Такое у нас быстро залатывают. Даже пискнуть не успеешь – а ты уже как новенький. Хоть скачи кувырком, хоть колесом стой – хоть бы хны. Благо медицина сейчас не та, что раньше. В те времена, помнится, мы вообще практически с медицинского крыла не вылезали – сутками там жили. И дневали, и ночевали. Тогда и здешних побольше нынешнего было, да и нас самих не так мало, но работа была гораздо сложнее и ответственнее. Спины не разгибали. Только одно заканчиваешь – уже с другим справляться надо. Что и говорить – раньше путники отчаянными ребятами слыли. В любые дыры залазили сломя голову. Храбрые ребята… Да, работенки невпроворот было, и больные подолгу задерживались. С той поры немало воды утекло. Что и говорить – немало, – он ненадолго примолк, точно перебирая в голове старые воспоминания. – Вот только на моей памяти давненько у нас таких трясучек не было. По-видимому, опять что-то из Резервации сделало ноги. После последней Волны такое уже не редкость, но чтоб толчки были такой силы… У вас же тоже слышны были эти колебания?
– Ага, – отозвался Нианон. – Мой дядя как раз пытался втиснуть в меня кое-какие истины, когда все это произошло.
– О да, это так похоже на Альберта, – тихонько хохотнул Большой Том.
О сварливом нраве учителя Ноя ходили легенды. Даже не просто легенды, а самые что ни на есть достопримечательные истории с особым, свойственным только им характером.
Порой Нианон задавался вопросом, по какому критерию отбирают будущих путников, но никак не смог понять даже последовательности в своей цепи рассуждений. Как говорил Винсент, сюда приходят те, в ком горит искра Пути, по собственному желанию и с открытым сердцем, но больше потому, что идти некуда. Юный эмпат частенько задумывался над домыслами друга, но для себя истины так и не нашел.
Путь для Ноя все еще оставался диковинным местом. Необычным и весьма занятным. Хотя он уже и успел пожалеть несколько раз, что родные определили его в ученичество именно под крылышко дяди. Ной изначально даже не думал попасть в саму Гильдию Ветра, но оказалось, что от вроде как подходит для нее. Потому, недолго думая, паренек обрел статус истинного, хотя еще не совсем понял, что же этот статус на самом деле давал.
Если же вернуться к дяде Альберту, то тут оказалось тоже не все так гладко. Вначале учивший паренька из рук вон плохо, теперь он словно с цепи сорвался. Для него, видимо, отличие все же существовало. Но не для остальных истинных однозначно. Большой Том как относился к нему раньше, так точно и сейчас. Да и вообще, он был полной противоположностью вечно бледному и болезненно худому дяде Ноя. К тому же, по протоколу он являлся вторым наставником Нианона.
Единственное, что не укладывалось в голове юного эмпата: как эти два совершенно не похожих друг на друга жителя Гильдии Ветра так отлично ладили между собой. Кажется, его дядя Альберт был даже крестным отцом у маленького сына Большого Тома.
– Можно вас кое о чем спросить? – неожиданно для себя самого начал Нианон.
– Конечно, Ной. Спрашивай, о чем хочешь, – благосклонно кивнул его собеседник.
Паренек попытался мысленно правильно построить нужную фразу.
– Я, конечно, понимаю, что это не мое дело, но никак не могу не спросить. – Он немного склонил голову. – Что с ней произошло?
– Не знаю, Ной, – после долгого раздумья ответил Большой Том. – Действительно просто не представляю, но сдается мне, что все это заварилось из-за того спора.
– Спора? – удивленно переспросил юный эмпат.
– Ага, спора в летном крыле. Ты же знаешь их, там ребята хоть и не промах, но иногда такие кренделя выделывают, что хоть стой, хоть падай. А ведь по сути своей они очень даже порядочные люди, – вовремя спохватился Большой Том.
– Честно говоря, ничего не слышал о нем, – признался паренек, но, видя, что Большой Том уже не рад, что упомянул о споре, все же решился добавить: – А в чем он заключался, вы случайно не знаете?
– Не-а… Нет. Точно не знаю, – моментально произнес Большой Том.
Видимо, он растерялся оттого, что умудрился выдать Нианону гораздо больше информации, чем тому было нужно знать.
– Ладно, пойду я, – серьезным тоном начал Большой Том. – Пациенты, ждут, – он сконфуженно улыбнулся и на прощание, словно в утешенье опять потрепал Ноя по светловолосой макушке.
Нианона слова Большого Тома насторожили. Ведь он знал о споре. И то, что он знал, ему совершенно не нравилось. К тому же лекарь заведовал ночной сменой и никак не мог сейчас работать со своими пациентами.
Назад: Ирина Мартыненко Граничные хроники. В преддверии бури
Дальше: Эпилог