Глава 14
Следующие несколько дней я исполнял работу механически, как автомат. Делал все как обычно – назначал лекарства, проводил электрошоковую терапию, делал записи. Но не переставал думать о Мейтленде и Джейн. Я кипел от едва сдерживаемого гнева. В голове один за другим проносились вопросы. Как начались их отношения? И сколько времени длились? Мейтленд в два раза старше ее, неужели Джейн и правда находила его привлекательным? Распаленное воображение сразу нарисовало, как развивался этот роман. Взгляды, «случайные» прикосновения, улыбки, маленькие услуги, затем вызов в кабинет Мейтленда. Потом ужин – где-нибудь неподалеку от клуба «Брекстон», в укромном ресторанчике. Я будто просматривал пачку фотографий, сделанных частным детективом. Знаки внимания Мейтленда становились все более недвусмысленными, и вот наконец кульминация – обнаженная Джейн лежит в его кабинете, на честерфилдском диване, белая кожа сияет в лунном свете. Хотелось бы, чтобы все оказалось по-другому, но увиденное Осборном можно было истолковать только одним способом.
Постепенно в Уилдерхоупе установился обычный распорядок. Осборн вернулся в Саксмандем, медсестры, уезжавшие на праздники, начали возвращаться. В мужском отделении заболели еще два пациента, но, к счастью, на этом эпидемия прекратила свою разрушительную работу. Все это время Мейтленд звонил каждый день. Приехал он второго января и сразу разыскал меня.
– Отличная работа, Джеймс, – похвалил Мейтленд, хлопнув меня по плечу. – Я перед вами в долгу.
Мы поднялись в его кабинет, и Мейтленд снова поблагодарил меня за то, что «урегулировал кризис». Речь его так и пестрила избитыми клише – «в трудный час», «священное чувство долга». Хвалебную речь в свой адрес я выслушивал не слишком внимательно. Постоянно отвлекал честерфилдский диван – стоило узнать, что на нем не только сидели, и я сразу взглянул на эту мебель другими глазами. Но все же я старался сдерживать свои чувства, чтобы Мейтленд ничего не заподозрил.
Я обратил внимание, что годы его не пощадили. Кожа на шее отвисла, пигментация неровная, выпирающий живот не может скрыть даже сшитый на заказ дорогой костюм. В волосах мелькают седые пряди, нос блестит – верный знак постоянного злоупотребления спиртным. Опустил взгляд на крупные, крестьянские руки. Эти руки касались самых интимных мест женщины, которую я еще неделю назад собирался взять в жены. Наконец я не выдержал. Пробормотав какое-то неубедительное оправдание, поспешил к двери.
Когда я уже стоял в дверях, Мейтленд спросил:
– Ну как, прочитали главу?
– Нет, – ответил я. – Времени не было.
– Конечно, – улыбнулся Мейтленд. – Глупый вопрос, простите.
Джейн вернулась на следующий день. В женское отделение я входил в смятенных чувствах, потому что знал: она там. Джейн стояла в коридоре и выслушивала инструкции от сестры Дженкинс. В тот момент я ощущал нечто невообразимое, не укладывающееся в слова. Вернее всего будет сказать «смешанные чувства» – это дает хотя бы примерное представление о моих эмоциях. Гнев боролся с желанием и в конце концов победил. Джейн обернулась, но, увидев меня, сохранила полное равнодушие и продолжала кивать как ни в чем не бывало. Я осматривал пациентов, пока сестра Дженкинс не ушла, потом подошел к столу Джейн.
При моем приближении она заулыбалась:
– С Новым годом!
Я едва заставил себя улыбнуться в ответ:
– И тебя с Новым годом.
– Что с твоей рукой?
– Пустяки. На кухне порезал.
Джейн встала, окинула взглядом коридор и быстро чмокнула меня в губы.
– Я соскучилась, – и, поджав губки, прибавила: – Ты мне так и не позвонил.
– Занят был.
Джейн снова улыбнулась:
– Да, я в курсе. Сестра Дженкинс все рассказала. Говорит, ты больницу спас.
– Осборн помог, без него бы не справился.
– Вот уж от кого не ожидала.
Поболтали о праздниках. Я говорил мало и очень сдержанно. Раз или два Джейн бросала на меня вопросительные взгляды и спрашивала:
– Что-то не так?
Я только пожимал плечами и отвечал, что устал, – всю неделю почти не спал и работал без передышки. Услышав на лестнице позвякивание ключей, мы одновременно отошли друг от друга.
– Приду завтра. – Глаза Джейн горели от нетерпения.
– Да. Хорошо.
Когда вошла сестра Дженкинс, мы шагали в разные стороны.
Той ночью я лежал в кровати, курил и думал. Мимолетная встреча с Джейн напомнила, какие чувства я к ней испытываю. Попытался взглянуть на ситуацию трезво. «Ну хорошо, – сказал я себе, – допустим, у Джейн действительно был роман с Мейтлендом. И что тут плохого? Она ведь мне даже не изменила. Я и раньше знал, что у Джейн до меня были мужчины». Мне всегда нравилось, что Джейн презирает традиционную закостенелую мораль, устаревшие представления о «порядочных девушках», навязываемые поколением наших родителей. Именно поэтому встречаться с ней было так интересно. А иначе наши упоительные свидания были бы попросту невозможны. На ограниченную ханжу я бы даже не посмотрел. Восхищаться девушкой за передовые взгляды и презирать ее за них же – верх лицемерия. Почему бы просто не записать Мейтленда в разряд «бывших» и не успокоиться? Я ведь не ревную Джейн к другим, безликим и безымянным мужчинам из ее прошлого.
Я задал себе вопрос: так почему меня это беспокоит? Во-первых, Джейн ничего не сказала. Да, фактически измены не было, но я чувствовал себя обманутым. Джейн не обязана рассказывать обо всех своих романах, но, учитывая обстоятельства, я имел право знать о ее отношениях с Мейтлендом. Во-вторых, отчего-то меня очень смущала разница в возрасте – тридцать лет как минимум. Когда молоденькая девушка вступает в отношения с пожилым мужчиной, это невольно наводит на мысль о неблаговидных мотивах. Зачем Джейн нужен был Мейтленд? Теперь она казалась не современной женщиной, а обыкновенной шлюхой. Я уже не мог относиться к ней с прежним уважением.
Я затушил сигарету. Пепельница была полна окурков. Свесив ноги с кровати, я встал, закашлялся и пошел заварить чаю. Поглядел на свое отражение в темном прямоугольнике окна. Оно напоминало парящий в воздухе призрак. Я выглядел бледным, изможденным. Прежде чем налить в чай молока, понюхал, и оказалось, что оно скисло. Придется обойтись. Выходя из кухни, заметил на двери круглое темное пятно. Подошел поближе и увидел, что краска пошла пузырями. Провел по ним пальцами, и слой осыпался. Впечатление было такое, будто рядом с дверью что-то горело, но никаких следов пламени заметно не было. Я вспомнил приближавшийся в темноте огонек. Будь я в другом настроении, обдумал бы новый феномен как следует. Но тогда было не до того.
* * *
На следующую ночь в мою дверь постучала Джейн. Проскользнула внутрь, прижалась ко мне и стала страстно целовать. В этот головокружительный момент я чуть не забыл о своем намерении поговорить. И все же разбуженное жадным поцелуем желание быстро угасло. Чары Джейн на меня не действовали. Я отстранил ее и сказал:
– Пойдем в спальню.
Выразился неудачно – Джейн решила, что мне не терпится заняться любовью, и она наградила меня игривым взглядом.
В спальне Джейн сняла шапочку и поправила волосы. Прежде чем она начала раздеваться, я предложил ей сигарету. Неуклюжий маневр сработал. Джейн опустилась на край кровати, положила ногу и ногу и начала весело болтать про маму, Рождество и Лондон. Не знаю, долго ли она говорила. Помню только, что чем дальше, тем сильнее нервничал. В конце концов я не выдержал.
– Джейн, – произнес я. – Хочу задать тебе вопрос.
Выражение лица Джейн было таким детским и доверчивым, что я чуть было не передумал.
– Это очень важно. – Я вздохнул.
– Джеймс, что случилось?
– Осборн недавно рассказал мне кое-что неприятное, о чем вслух говорить не следует. О тебе. – Я сделал паузу и только потом добавил: – И Мейтленде.
– Обо мне и Мейтленде? Не понимаю.
– Сказал, когда больница только открылась, он видел, как ты ночью выходишь из кабинета Мейтленда. Говорит, сразу стало ясно, в чем дело.
– А в чем дело?
– Джейн, не заставляй меня произносить это вслух. Мне и без того нелегко.
На лице Джейн мгновенно отразилась гамма самых разных чувств, но вскоре передо мной предстала непроницаемая маска.
– Да, я заходила в кабинет Мейтленда ночью. Но вовсе не затем, чтобы… – Джейн изобразила неопределенный жест, будто мячиками жонглировала. – Осборн не так понял.
В глаза мне Джейн не смотрела, упрямо отводя взгляд в сторону.
– И что же ты делала в кабинете Мейтленда в такое время?
– Он… – Джейн сделала крошечную паузу, обдумывая ответ, – вызвал меня по рабочему вопросу.
– В половине третьего?
– У меня было ночное дежурство. Мейтленд хотел узнать, какого я мнения о практикантке. Она у нас больше не работает. Не справлялась.
– Почему Мейтленд обратился к тебе, а не к сестре Дженкинс?
– Наверняка ее он тоже спрашивал. Понимаешь, ситуация складывалась непростая. Эта девушка была дочерью его коллеги.
Джейн схватила пачку сигарет и чиркнула спичкой.
– Осборн сказал, что в кабинете было темно.
– Что?
– Сказал, вы с Мейтлендом были наедине. В темноте.
Джейн сделала глубокую затяжку и выпустила облачко дыма. На глазах выступили слезы. Я задал еще несколько вопросов, но Джейн только молча качала головой. Она продолжала избегать моего взгляда.
– Значит, это правда, – произнес я. – У тебя были отношения с Мейтлендом.
Повисла долгая пауза. Я слышал шум моря, волны то накатывали на берег, то снова отступали. Джейн не всхлипывала, но по щекам растеклись разводы от туши. Наконец она спросила:
– И что с того?
Я с самого начала осознавал, к чему приведет этот допрос. И все равно был не готов, когда наступил решающий момент. У меня перехватило дыхание, и я издал нечто напоминающее тихий стон.
Джейн вскинула голову. В глазах стояли слезы.
– Что теперь? – произнесла она. – Хочешь сказать, все кончено? Из-за того, что я спала с другим мужчиной?
Не просто с другим мужчиной. С Мейтлендом. Это большая разница.
– Ты это скрыла, – чуть подрагивающим голосом выдавил я.
– А зачем рассказывать? Я знала, что ты расстроишься. Не хотела, чтобы ты страдал. – Джейн поморщилась. – Это что, преступление?
– А как же честность? От вранья тоже можно страдать.
– Я хотела тебя оградить, – почти умоляющим тоном произнесла Джейн. Затянулась еще несколько раз и бросила окурок в пепельницу. – Мы поступили очень глупо. Теперь я понимаю. Это был ничего не значащий секс, потом мы оба жалели…
– Значит, это было всего один раз?
Хотелось услышать ответ «да». Единичный случай казался простительнее, так мне было бы проще смириться.
Покраснев, Джейн произнесла:
– Н-нет, но…
– И долго вы… – я замолчал, пытаясь сдержать нахлынувший гнев, – встречались?
– Ничего серьезного у меня с ним не было, – ответила Джейн. – Просто секс, и все. Сама не понимаю, что на меня нашло. Думаю, Мейтленд чувствует то же самое. Он уже много лет в браке и очень предан жене.
– Оно и видно.
– Перестань, Джеймс. Все совершают ошибки. Давай просто забудем. Прости, что не сказала раньше.
Джейн неловко обняла меня. Я почувствовал ее дыхание на своей шее, ощутил поцелуи, вот она положила руку мне на бедро… Людям часто кажется, что все разногласия с возлюбленным или возлюбленной можно разрешить в постели. Но я с этой точкой зрения не согласен. Чувственные удовольствия не обладают магическим действием и не могут устранить проблему. Таким способом нельзя ни заслужить прощение, ни заставить забыть о былом проступке.
Джейн поняла, что ее уловки не действуют, и отстранилась. Так мы и сидели, глядя на стену, слушая море и наше собственное неровное дыхание. Наконец Джейн встала и произнесла:
– Я, наверное, лучше пойду.
Я не стал ее задерживать. Каблуки медленно, нерешительно зацокали по коридору, а дверь закрылась с печальным хлопком. Только тогда я наконец выпустил наружу всю свою печаль, все горе. Внутри будто что-то лопнуло, и я разрыдался.
Примерно через час я лег спать, но все время просыпался из-за кошмаров.
Самый неприятный разбудил меня около четырех часов. Я был в подземной пещере, том самом целительном святилище древних греков, о котором вспоминал по приезде в Уилдерхоуп. Передо мной в два ряда стояли кровати, и в них лежали пациентки комнаты сна. Между кроватей в одной шапочке прохаживалась Джейн. Она была потрясающе стройна, а пышная грудь рассекала густой голубоватый дым, будто киль корабля. Джейн приблизилась к приподнятой каменной платформе, на которой стоял верховный жрец. На жреце была длинная мантия, расшитая золотыми знаками, но лицо скрывала огромная баранья голова. Грозные рога закручивались назад. Почему-то я был уверен, что под маской скрывается Мейтленд. Джейн упала на колени и поклонилась. Белое тело освещали факелы, а воздух наполнял приторно-сладкий запах благовоний. Я видел безупречные ягодицы Джейн, босые ступни, ровную, гладкую спину. Я знал, что присутствую на обряде посвящения. Жрец сошел с платформы, распахнул мантию, но не успел он это сделать, как я проснулся. Включил лампу. Сон был настолько ярок, что по сравнению с тем храмом вид моей спальни был бледным и неубедительным.
Некоторое время я просто лежал, не зная, как поступить, на что решиться. Мучительно болела голова, поэтому думать было трудно. Прошло несколько часов, но было такое чувство, словно мозг отказывался работать. От пыли заложило в носу, мне было трудно дышать. Я решил прогуляться, отдохнуть от гнетущей атмосферы Уилдерхоупа. К счастью, не успел я об этом подумать, как из Саксмандема прибыл Кеннет Прайс и сменил меня на выходные. Я сразу отправился в коттедж Хартли и попросил разрешения взять велосипед. Все три были на месте.
Достигнув дороги на Данвич, в деревню я не поехал. Вместо этого свернул на северо-запад, проехал через лес, ручей, затем покатил по пустым полям.
С ближайшего подъема разглядел кое-как сложенные из подручных материалов загоны. Доски чередовались с рифленым железом. Свиньи бродили туда-сюда, роя рылами землю. Одни собирались в группы, другие блаженствовали в грязных лужах в гордом одиночестве. Глядя на них, я невольно задумался об устройстве человеческого общества, и вскоре мысли приняли зловещее направление – все эти дозорные вышки, колючая проволока, дымящиеся трубы… Война изменила нашу жизнь до неузнаваемости. Даже свинофермы стали сложнее и противоречивее.
Хотя я заранее изучил карту, конкретных планов у меня не было, маршрута я не наметил, просто собирался сделать круг и снова вернуться к Данвичу. В Уэнхастон, симпатичную, но очень маленькую и тихую деревушку, я заехал случайно. Шагая по главной улице, не встретил ни единого жителя, хотел было ехать дальше, но тут заметил на мостовой темные пятнышки. Подняв голову, увидел низкие черные тучи и подумал, что разумнее будет переждать дождь. Решив укрыться от стихии в церкви, я направился к воротам.
Церковь была самая обычная, деревенская. Единственное, что бросалось в глаза, – высокая квадратная башня. Дождь пошел сильнее, я чувствовал, как на меня падают холодные капли. Я ускорил шаг и, поднявшись по известняковому крыльцу, вошел в неф. Слева бархатная занавеска прикрывала колокольные веревки, а слева в конце прохода, на возвышении, находился алтарь. Явно избыточное количество церковной утвари заставляло убранство казаться беспорядочным.
На стене виднелось старинное изображение. Сначала я решил, что это фреска, но, подойдя поближе, понял, что картина нарисована вовсе не на стене, а на сводчатой ширме из горизонтальных планок. Видимо, автор решил расположить фигуры действующих лиц иерархически – Спаситель парил наверху, обитатели преисподней копошились у самого пола. Снизу к ширме была прикреплена доска, подписанная готическим шрифтом. На вставленном в рамку печатном листе сообщалось, что перед мной «Уэнхастонский Страшный суд», произведение пятнадцатого века.
Я обратил внимание на орду демонов, загонявших обнаженных грешников в пасть гигантской рыбы, зубы у которой были размером со слоновьи бивни. Красный дьявол с острым носом и подбородком тащил на спине нагую женщину, вцепившись острыми когтями ей в щиколотки. Женщина висела вниз головой, бессильно опустив руки, между бедер виднелось интимное место, не прикрытое даже волосами.
Рядом с этой устрашающей сценой был изображен архангел с огромным мечом. Он сражался с самым могучим из демонов – возможно, самим Люцифером. Это был черный великан со злобными глазами и кожистыми крыльями. Но самое жуткое впечатление создавало второе, искаженное отвратительной гримасой лицо, выпирающее прямо из живота.
Я опустил взгляд на подпись. Разобрал несколько слов – «Господь», «Правители», «Зло». Все остальное прочесть не смог.
Глядя на богатые деталями картины боли и страданий, я удивился, с какой же легкостью человеческий разум придумывает всевозможные ужасы. В психоанализ я не верил, но по одному пункту все же был согласен с Фрейдом. В бессознательном таятся страхи, которые вырываются наружу во сне или бреду больного мозга. Я невольно вздрогнул и покинул церковь.
Остаток утра провел в поездках от деревни к деревне. Около полудня остановился около зарослей камыша, съел сэндвич с помидором и сыром, выпил чая из термоса. И там наконец смог как следует все обдумать. Мирный пейзаж действовал успокаивающе. Потом, следуя указателям, направился обратно в сторону побережья. Низкие облака постепенно погружались в темноту, а когда наконец вдалеке показалась больница, был уже вечер. Я отвел велосипед в сарай Хартли и, никуда не заходя, поспешил в свои комнаты.
Я уже почти решил покинуть Уилдерхоуп, но день, проведенный на природе – свежий воздух, живописные виды, физические упражнения, – заставил взглянуть на случившееся под другим углом. Я до сих пор был зол на Джейн, но не собирался допускать, чтобы ее развратное поведение портило мне карьеру. Учебник – это слишком важно. Сначала надо закончить работу над книгой, а потом уже думать о перемене мест. К тому же нет никаких причин отказываться от квартиры мечты в Хэмпстеде. Как и раньше, я живо представлял себе каждую деталь обстановки: окна от пола до потолка, панорама города, ситцевый диван. А у камина стоит женщина – нет, не Джейн, намного лучше. Привлекательная, элегантная, с которой есть о чем поговорить. Скажем, профессорская дочь – начитанная, остроумная, способная понять и оценить мои устремления. Вот лежат ее книги – Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар. Пока эта девушка существует только в моем воображении, ну да ничего, это вопрос времени. А пока займусь работой. Может, даже в гольф играть начну. Осборн говорит, в баре клуба недостатка в женском обществе не ощущается.
«От доктора Йена Тодда
Больница Хайгейт
Саусвуд-Лейн
Лондон N6
1 июля 1955 года
Доктору Хью Мейтленду
Отделение психологической медицины
Больница Святого Томаса
Лондон SE1
Здравствуйте, доктор Мейтленд!
Хочу направить к вам пациентку по имени мисс Сара Блейк (дата рождения – 03.01.1933, адрес отсутствует). Прежде всего благодарю за ваше письмо. Перечисленным вами критериям отвечают три пациентки нашего отделения, но самая трудная из них – Сара Блейк. Страдает от гебефрении, причем состояние постоянно ухудшается на протяжении уже восьми месяцев (словесный понос, ассоциация слов по звуковому сходству, дурашливое поведение, проблемы с самообслуживанием, потеря аппетита).
История девушки весьма интересна. Мать Сары, Долорес Блейк, страдала от послеродовой депрессии, а отец, мистер Грэм Блейк, бросил жену и ребенка, когда Саре было всего полтора года. Впоследствии Сара и ее мать получали значительную финансовую помощь от сестры миссис Блейк, миссис Луизы Кларк, жены успешного торговца ретро-автомобилями.
Из арендованной квартиры в Холлоуэй переехали в собственную, в престижном районе Хайгейт рядом с Дартмут-Парк. Сара училась в частной школе и считалась очень способной. Во время войны Сара и ее мать на два года уезжали в Хартфордшир. В одиннадцать лет у девочки сформировался нездоровый интерес к огню и всему, что с ним связано, из-за чего у матери возникали проблемы с полицией. Сара приходила в парк, вываливала из урн мусор, обливала парафином и поджигала с помощью спичек. Однако достаточно было отказать девочке в ее любимых удовольствиях – и проблема устранилась сама собой.
Когда Саре было пятнадцать, у миссис Блейк начался роман с мужчиной намного моложе ее. Она одолжила ему крупную сумму денег, но отношения прекратились, когда стало понятно, что неблагодарный альфонс не собирается возвращать долг. Год спустя миссис Блейк вступила в отношения с еще одним сомнительным типом. Сестра в категоричной форме потребовала, чтобы миссис Блейк рассталась с этим человеком. Разразилась семейная ссора, и в результате миссис Кларк приняла решение отказать миссис Блейк в финансовой поддержке. Сара с матерью вынуждены были переехать обратно в Холлоуэй. Сара перешла в другую школу, на класс ниже предыдущей, и чувствовала себя там очень некомфортно. С утерей материального благополучия исчез и любовник. У миссис Блейк снова началась депрессия.
Сара бросила школу и устроилась на работу в обувной магазин в районе Нэгс-Хед, а вскоре сняла комнату в том же здании, на верхнем этаже. Примерно в то же время увлеклась оккультизмом – астрология, гадание на картах Таро и т. п., начала общаться с людьми, разделяющими ее интересы. Рядом с Британским музеем есть магазин эзотерической литературы, в котором собираются единомышленники, и, как только Сара узнала об этом месте, сразу стала там завсегдатаем.
В двадцать лет Сара начала слышать голоса, которые приписывала бестелесным сущностям. Ее друзья поддерживали эту точку зрения. Поведение Сары стало эксцентричным, она начала экстравагантно одеваться (как выразилась мать, «будто на маскарад собралась»). В результате Сара потеряла работу, но за комнату платить продолжала. Говорит, помогал обеспеченный джентльмен, с которым она познакомилась в книжном магазине. Сара отказалась говорить, какого рода отношения их связывали, но есть основания считать, что щедрость была небескорыстной. Сара рассказывала о сильных болях в животе и обильном кровотечении. Подозреваю, это были выкидыши. К врачу Сара не обращалась.
Примерно такой же образ жизни она вела до прошлого года, пока 15 сентября едва не сожгла дом, в котором жила. Кто-то из жильцов увидел, как она разливает на лестнице парафин, и поспешил за помощью. К счастью, поблизости находится пожарное депо, и возгорание быстро удалось взять под контроль. Никто не пострадал. Когда Сару спросили, зачем она это сделала, та ответила: «Люблю смотреть на огонь. Это приятно».
Когда я в первый раз встретился с Сарой, болезнь была в довольно запущенном состоянии, и все же она частично отдавала отчет в своих действиях. Мать Сары (сейчас миссис Блейк находится в глубокой депрессии и проходит лечение в Королевской Северной больнице) подробно рассказала нам о детских годах дочери. Вслед за этим больная поступила в Хайгейт. Сразу после госпитализации состояние Сары стремительно ухудшилось. Теперь она редко пребывает в ясном сознании, изъясняется бессвязно, много времени тратит на рисование концентрических кругов, которые зовет «гороскопами». В прошлом месяце разрезала себе запястье и кровью начертила на стене какие-то символы. Этот поступок сильно испугал медсестер.
Полагаю, больше мы для Сары ничего сделать не можем. Видимо, девушке требуется более радикальное лечение. Если вы согласны, пожалуйста, свяжитесь со мной через секретаря, миссис Хемпден (телефон HIG 3562).
Жаль, что такая способная девочка из-за болезни совершенно деградировала. Если удастся достичь хотя бы незначительного улучшения, я уже почту это за величайшее достижение.
Искренне ваш, Йен Тодд.
Доктор Йен Тодд,
бакалавр медицины, бакалавр хирургии,
доктор психологической медицины».
