НАДЕЖДА
И вдруг…
Нет, этого не могло быть, но она не ошиблась. Так мог смотреть только мужчина на женщину, которая побывала в его объятьях. Наполеон словно видел это молодое, красивое тело под тканью, видел женщину без одежды.
В этом не было бы ничего поразительного, если бы Наполеон смотрел не на… Гортензию! Жозефине захотелось просто потрясти головой: отчим и падчерица?! Неужели?
Вокруг смеялись, что-то говорили, о чем-то спрашивали, она тоже смеялась, разговаривала, отвечала на вопросы, но все это совершенно отдельно от себя самой. Внутри билась мысль: Наполеон и Гортензия! Они вместе, они любовники! Как давно? Как они могли?!
Но Гортензия откровенно заигрывала с Дюроком, Жозефина даже знала, что дочери нравится генерал. Наполеон смотрел на это спокойно… Неужели Гортензия просто одна из… Стало обидно за дочь. Если уж так случилось, то как может Наполеон предпочесть красавице Гортензии кого-то другого?!
И снова горько и больно. Дожила… уже не сама соблазняет мужа, а готова подтолкнуть к этому дочь!
Нет, она вовсе не желала, чтобы дочь становилась любовницей ее мужа, совсем не желала, но если уж так случилось, то мешать не будет. Где-то глубоко внутри шевельнулась гадкая мыслишка: Гортензия молода и здорова, Жозефина сама пристально следила за ее женскими делами, боясь, чтобы дочь не оказалась бесплодной, у той все было в порядке. Если уж у Гортензии не будет ребенка от Наполеона, значит, тот просто не способен иметь детей. Тогда и говорить о наследнике ни к чему, останется только внушить мысль, что таковым должен стать Эжен, и правда, лучшего наследника Наполеону не найти. Умен, красив, порядочен, молод и силен.
Хорошо, пусть не сам Эжен, тогда его сын.
Мысли заходили все дальше и дальше… А Наполеон и впрямь особенно выделял Гортензию, Жозефина радовалась, что рядом нет Каролины и остальных сестер Бонапарт, иначе бедной девочке несдобровать, заедят.
Горничная Гортензии давала отчет о своей хозяйке постоянно, потому Жозефина не была удивлена разговором… Это случилось…
– Мама…
Жозефина уже догадалась, о чем сейчас скажет дочь. Конечно, рано или поздно это должно было случиться! И как она ни пряталась от такой мысли, словно ребенок от страшных видений ночью под подушку, она ждала случившегося.
– Да, дорогая.
Дочь молчала, но уже по ее вдруг осунувшемуся лицу, по тому, что глаза застыли в немом вопросе «что делать?!», было ясно, как мучителен предстоящий разговор. Жозефина решила сделать шаг навстречу. В конце концов, она сама подтолкнула дочь навстречу отчиму, столько раз твердила о том, что отчим хорош всем…
– Ты беременна?
Несколько мгновений Гортензия смотрела на мать широко раскрытыми глазами, потом разрыдалась, бросившись ей на грудь. Жозефина гладила ее волосы, плечи, тихонько уговаривая:
– Ну, ну, успокойся… Тысячи женщин носят детей, рожают их… Я вот родила вас с Эженом и ничего, как видишь, осталась жива…
– Я не о том…
– Об отце ребенка? Знаю. И это не страшно. Что-нибудь придумаем…
– Как сказать ему?
– Я сама скажу. Сколько времени?
– Задержка несколько дней…
– Так, может, еще ничего не определено?
– Нет, все так, такого не бывало раньше…
И тут Жозефина решилась на трудный вопрос:
– Гортензия… прости меня, но ты уверена… что это… его?..
– У меня больше никого не было!
Девушка снова горько заплакала. Мать подняла ее голову за подбородок, поцеловала в нос, вытерла рукой слезы:
– Так что же ты рыдаешь? Родить ребенка от Наполеона… Как бы я мечтала быть на твоем месте!
– Что мне делать?
– Мы подумаем. Пока ничего никому не говори. И перестань реветь! В конце концов, ты дочь супруги Первого консула и приемная дочь Первого консула! А еще, надеюсь, мать будущего императора!
Гортензия хлюпнула носом и чуть улыбнулась. Императора… это уже совсем смешно. Пока она будущая мать незаконнорожденного ребенка от Первого консула.
Жозефина еще раз попросила дочь пока молчать:
– Вдруг это ошибка? Я пока посоветуюсь с Ленорман…
Гортензия не слишком любила гадалку Марию Ленорман, но помнила, как ту ценила мать, и промолчала. В конце концов, для нее сейчас не это главное. Там внутри уже зародилась, в этом Гортензия ничуть не сомневалась, новая жизнь. Это наверняка перевернет все ее собственное существование. Что может придумать мама?
Жозефина могла сколько угодно разыгрывать перед дочерью понимание и мудрость, в действительности она была в ужасе. Сдержавшись, пока разговаривали, она всю ночь не могла уснуть, крутясь с бока на бок.
Понимала ли, что делает, когда не стала противиться близости дочери и мужа? Понимала, но надеялась, что Гортензия отвлечет неверного Наполеона от других женщин. Уж лучше она, чем чужие.
Но представить себе, что дочь может забеременеть от Наполеона, не могла. Она столько лет твердила, что отсутствие детей его проблема, что поверила в это сама. Да и как не поверить, ведь у нее-то дети были, а у него никогда, ни от одной из любовниц. И Наполеон поверил.
А теперь вдруг вот такое. Она не сомневалась в искренности Гортензии, дочь не могла обмануть ее, а сама Гортензия клялась, что спала только с отчимом. Это означало, что дети у Наполеона все же могут быть. Оставалась робкая надежда, что ошиблась сама Гортензия. А если нет, и если у нее действительно будет ребенок от отчима?
Конечно, падчерица Первого консула девушка красивая, вокруг толпа желающих жениться на ней, тот же Дюрок хоть завтра подпишет брачный договор, и скрыть ее беременность до времени тоже можно, Жозефину беспокоило не это.
Если смогла забеременеть Гортензия, значит, рано или поздно сможет и другая? Что сделает Наполеон тогда? Случится то, о чем сама Жозефина боялась и думать, – консул разведется с супругой и женится на какой-нибудь молодой овце, которая нарожает ему целое стадо!
Была еще одна проблема – скрывать от Наполеона беременность Гортензии тоже опасно: что, если рожденный ею ребенок, даже если это девочка, будет очень похож на отца? Наполеон никогда не простит ни жене, ни падчерице такого.
Положение казалось безвыходным. Было от чего не спать…
Жозефина усмехнулась: когда Гортензия была еще девочкой, ей не понравился Наполеон и для матери оказалось трудностью их примирение. Жозефина долго добивалась, чтобы муж и дочь стали друзьями. Слишком большими друзьями…
Так ничего и не решив, она заснула. Вернее, решила погадать у Ленорман.
Как назло, Наполеона не было в Париже. Но Жозефина и впрямь времени не теряла, она отправила Луизу с запиской к Ленорман с просьбой приехать в Мальмезон. Гадалка поспешила, она понимала, что первая дама Франции не стала бы так срочно вызывать, если бы не случилось что-то важное.
– Мадам Ленорман, мадам Жозефина ждет вас…
Мария Ленорман лишь на мгновение остановила свой взгляд на мадам Дюшатель и вдруг довольно отчетливо произнесла:
– Вы будете причиной больших неприятностей Жозефины.
– Я? Чем же?
– Избегайте внимания супруга той, которой служите.
Дюшатель, которая служила супруге Первого консула, вздрогнула:
– Но почему?
Гадалка не стала отвечать.
Жозефина не слышала этого предупреждения, иначе постаралась бы заранее удалить из своего окружения красивую блондинку. Но тогда супругу Первого консула интересовало совсем иное.
Жозефина тепло приветствовала пожилую уже гадалку, пригласила садиться, поинтересовалась, не нужно ли ей чего-то.
– Вы не затем меня позвали, мадам.
Ленорман достала карты.
– Что вы хотите знать?
Жозефина знаком приказала удалиться камеристке и обернулась к Эмилии де Лавалетт:
– Дорогая, проследите, чтобы нам никто не мешал, мадам Ленорман любит тишину…
Когда дама удалилась, плотно прикрыв за собой дверь, Жозефина тихонько поинтересовалась:
– Что будет с моей дочерью. Она… может родить ребенка…
Глаза Марии Ленорман лишь чуть блеснули, она уже поняла, что именно интересует первую даму Франции, а вернее, мать Гортензии и супругу Наполеона.
Карты легли веером… Ленорман долго и пристально смотрела на них, потом разложила снова и снова. Все это молча, сосредоточенно, словно советуясь сама с собой. Жозефина так же молча и сосредоточенно ждала. Она хорошо знала, что Ленорман каждый раз выбирает новое гадание, иногда это карты, иногда большой хрустальный шар, иногда капля крови в воде, как было при их первой встрече, иногда просто кофейная гуща…
Сейчас карты, значит, так нужно.
Наконец Ленорман откинулась на подушку, заботливо подложенную под ее спину Жозефиной.
– У твоей дочери будет трое сыновей. Только сыновья. Один из них станет императором Франции. Я вижу корону на его голове…
На губах Жозефины играла довольная улыбка.
– Но ты зря радуешься. Все не так просто, возможно, королем станет не первый ее сын…
Улыбка с уст мадам Бонапарт сползла.
– Что делать дочери?
– Рожать… Она ведь уже беременна?
– Кажется, так. Но у нее нет мужа.
– Будет.
– Кто?
– Бонапарт.
– Что?! Ты?.. Нет, это невозможно!
– Возможно, только иначе, чем ты думаешь. У консула есть братья.
Кажется, мадам Бонапарт облегченно перевела дух. Да, конечно, Гортензию можно выдать за Луи Бонапарта, конечно, это вовсе не тот муж, какого хотела бы для себя девушка, не только красавица Гортензия, но и любая другая, если у нее есть красота, ум, положение и деньги.
– Подумай, готова ли ты жертвовать собой…
Жозефина надолго задумалась. Ленорман молча наблюдала. Она прекрасно понимала размышления супруги консула. Подумать было над чем.
Шли годы, она становилась старше, надежда на рождение ребенка таяла, как снег на солнце, а Наполеон все чаще заговаривал о наследнике и все чаще изменял ей. Если какая-нибудь юная красотка подарит ему сына, кто знает, к чему это может привести.
Жозефина усмехнулась – вот, уже есть красотка, готовая подарить сына. Только эта красавица – ее собственная дочь. Что делать теперь? Выхода виделось два. Сделать вид, что беременна она сама, а положение Гортензии тщательно скрывать, чтобы потом выдать внука за сына. Или срочно найти Гортензии мужа и признать наследником внука…
Почти сразу Жозефина осознала, что ни один, ни второй выход таковым не является. Она не вдова Богарне, чтобы разыгрывать беременность без слухов и сплетен. Да и Гортензию на такой срок не спрячешь. Стоит дознаться одному, как поднимут такой шум, что развод покажется лучшим выходом. Если только привлечь к этому всему самого Наполеона…
Признать наследником внука совершенно ненадежно, ведь Гортензия дочерью Наполеона не является, она всего лишь падчерица, семья Наполеона просто не позволит сделать этого, ведь у него есть или будут родные внуки…
Родные внуки?.. Но тогда все верно, если выдать Гортензию замуж за Луи, то можно твердо говорить о родном внуке Наполеона! Конечно, Жозефина предпочла бы другой выход, но за неимением его приходилось размышлять над этим.
Она старательно отгоняла от себя мысль о возможном разводе и последующей женитьбе Наполеона на Гортензии. Нет, нет, это не пойдет! Во-первых, развод дело долгое. Во-вторых, весь мир и сама Франция не простят Наполеону развод с супругой и женитьбу на падчерице!
Оставалось одно: срочно выдать Гортензию замуж за Луи Бонапарта. Некрасив? Не слишком приятен в общении? Но разве так хорош был сам Наполеон, когда она оказалась вынуждена говорить ему комплименты и привечать в своей спальне на улице Шантерен?
Наконец она опомнилась и, выбравшись из своих мыслей, посмотрела на Ленорман. Гадалка спокойно наблюдала.
– Простите. Я задумалась…
– Конечно. Предстоит нелегкий выбор. Подсказать какой?
– Да.
– Отдать мужа дочери.
– Нет.
Ленорман кивнула, словно и не ожидала другого ответа.
– Мне самой нелегко, он перестал быть верным, а дамам только того и надо, как же, консул… Ей будет трудно…
– Не потому. Ревновать к собственной дочери еще труднее. Я предупреждала, что ценой его возвышения будут ваши, мадам, страдания. Вы согласились.
– Да, я помню. И не жалею.
– А вы и не могли ничего изменить. Второй выход – отдать внука ненавистным Бонапартам.
– Есть еще?
– Конечно, выдать Гортензию замуж за кого-то постороннего, вон их сколько крутится вокруг, и все скрыть. Она согласится скорее, чем за Луи Бонапарта.
Жозефина вздрогнула, потому что она сама имя Луи не произносила. Ленорман догадалась об ее мыслях? Словно подтверждая эти опасения, гадалка чуть усмехнулась:
– А о ком из братьев консула вы можете думать, остальные женаты…
– Да, конечно. Погадай Гортензии.
– Не буду. У вашей дочери трудная судьба, совсем не такая, как ей хотелось бы.
– Что мне сказать мужу?
– Правду. Он мечтает о сыне. И напомните то, что я говорила раньше: его закат начнется тогда, когда он откажется от вас.
Мадам Жозефина, как всегда, сама проводила Ленорман к выходу – та предпочитала не оставаться на обед и вообще старалась, чтобы на нее не обращали внимания, – и вернулась в салон. Собравшиеся дамы с любопытством поглядывали на супругу Первого консула. Жозефина была задумчива, она отвечала невпопад и не слушала ответы на задаваемые самой вопросы. Наконец Дюшатель не выдержала:
– Гадалка сказала что-то важное, мадам?
Жозефина вскинула на нее глаза:
– Я советовалась по поводу дочери. Гортензии пора замуж, нужно выбрать жениха. Сердце матери неспокойно.
– Что же посоветовала мадам Ленорман?
«Так я тебе и рассказала!» – мысленно огрызнулась Жозефина. Почему-то ей было не по себе в присутствии этой яркой блондинки. Но внешне ничем не выдала мыслей и чувств, напротив, широко улыбнулась, по привычке не разжимая губ, и спокойно ответила:
– Ленорман дала совет, но сначала я должна посоветоваться с супругом.
Примерно это же она ответила и дочери и снова посоветовала пока молчать.
– Но, мама, время идет. Мне кажется, живот скоро будет видно.
– Сколько у тебя месяцев? – ахнула Жозефина, решившая, что дочь скрывает беременность давно.
– Первый…
– Ох, как ты меня напугала! Видно его будет не скоро, но поторопиться надо, ты права. Завтра Наполеон приедет в Мальмезон, я с ним поговорю. Только не вмешивайся пока.
– Может, мне намекнуть Дюроку, чтобы он…
– Не смей!
– Хорошо, – покорно согласилась Гортензия, которая флиртовала с красавцем Дюроком и уже видела его в роли своего супруга, конечно, пока не забеременела от отчима…
Первый консул приезжал в Мальмезон с охотой и в определенное время. Вообще-то, это было опасно, потому что дорога изобиловала местами, в которых могли прятаться злоумышленники. Но Наполеон почему-то совершенно не боялся нападений, относясь к угрозам несерьезно. Если ему напоминали об этом, только усмехался:
– Меня хранит моя звезда, это куда лучше, чем все войска, вместе взятые.
На сей раз он прибыл в хорошем расположении духа, но просьба супруги поговорить консулу почему-то не пришлась по вкусу. И только когда она сказала, что это серьезно и касается Гортензии, согласился.
– Наша девочка в кого-то влюбилась?
Жозефина убедилась, что никто не подслушивает, подошла к мужу поближе и тихонько сообщила:
– Наполеон, она ждет ребенка…
Мгновение он молчал, потом осторожно поинтересовался:
– От кого?
– От тебя, конечно, у Гортензии больше не было любовников.
Наполеон чуть смутился, но быстро взял себя в руки.
– Что же делать? Как это скрыть?
– Как можно скрыть беременность и роды у дочери Первого консула? Это не девчонка из предместий Парижа, которую можно отправить погостить к тетушке несколько месяцев. К тому же у нее будет сын. У тебя будет сын! – добавила Жозефина с нажимом.
И снова несколько мгновений Наполеон молчал, пытаясь осознать услышанное. Он уже так давно уверовал, что у него не может быть детей вообще, ведь у самой Жозефины были сын и дочь, а с ним жена не рожает, значит, дело в нем самом. Теперь же оказывалось, что у него может быть не просто ребенок, а долгожданный сын!
Сын, о котором он так мечтал! Которого хотел бы тетешкать, задаривать игрушками, воспитывать, учить ходить, говорить, ездить верхом и владеть оружием, которому мог бы передать все свои знания и умения, Францию, наконец!
На лице Наполеона появилось и долго не исчезало столь мечтательное выражение, что у Жозефины дрогнуло сердце. Как же он хотел сына! Но разве может Гортензия родить Наполеону ребенка? Конечно, нет! Вернее, родить-то может, но кто же признает этого ребенка?
Видно, та же мысль пришла в голову самому консулу, выражение счастья словно погасло на его лице.
Почти растерянно консул прошептал:
– Что же делать?
Жозефина набрала в грудь воздуха и, словно бросившись в холодную воду с разбега, заявила:
– Выдать Гортензию замуж за Луи.
– Какого Луи?
– Бонапарта. Твоего брата.
– Нет!
– Наполеон, послушай меня внимательно. Я много передумала, но другого выхода не вижу. Жениться на Гортензии ты не сможешь, даже если разведешься со мной. И признать ее ребенка своим тоже. На все нужно время, Франция тебе этого не простит. А если сын будет похож на тебя, родившись якобы от Дюрока, то насмешек не избежать. Похожесть можно простить только в одном случае – если мужем Гортензии станет твой брат. У тебя лишь один брат не женат. И пока он не нашел себе невесту сам, нужно поторопиться.
Наполеон молчал, Жозефина понимала его, у нее самой сердце обливалось кровью, отдать красавицу Гортензию занудному противному Луи было жестоко, но что же делать?
– Она не согласится.
– Я поговорю с дочерью сама. Гортензия поймет.
– Почему ты уверена, что будет сын?
– Ленорман сказала, что у моей дочери будут только сыновья…
Она чуть не добавила про корону на голове одного из них, но решила, что это будет уже слишком, и промолчала.
Действительно, такой выбор жениха был жестоким наказанием для девушки. Младший брат Наполеона был подвержен какой-то болезни, часто переносил ревматические приступы, мало двигался, а потому производил впечатление калеки даже тогда, когда им еще не был. Мрачный ипохондрик, подверженный приступам внезапной агрессии и одержимый манией преследования, мог быть предложен очаровательной, живой и красивой Гортензии только в качестве насмешки или издевательства.
– Мне жаль Гортензию. Хотя можно поженить, а потом сразу развести.
– Наполеон, об этом потом. Если ты хочешь, чтобы твой сын обладал правами и ты мог взять его в руки, не боясь насмешек, другого выхода у нас нет.
– Это тебе Ленорман подсказала?
– Нет, сама придумала. Всю ночь не спала.
Наполеон вдруг вскинул на жену блестящие глаза, ему явно пришла какая-то приведшая в восторг мысль!
– Жозефина! Мы усыновим этого ребенка! Или удочерим, если это будет девочка!
Жозефина с трудом сдержалась, чтобы не обозвать его глупцом, но заставила себя улыбнуться:
– Там будет видно. Нужно торопиться.
Теперь предстоял не менее тяжелый разговор с дочерью. Одно дело – придумать выдать дочь за столь неприятного человека, и совсем иное – сказать ей об этом.
Гортензия от предложения обомлела:
– Нет…
– Я вчера долго разговаривала с консулом. Столь же долго могу объяснять тебе, почему другого выхода нет. Теперь Наполеон знает, что у него могут быть дети. Как, ты полагаешь, он поступит? Разведется со мной и женится на тебе? Едва ли его семейка допустит это! К тому же на такое нужно время, и будет просто поздно. Если ты выйдешь замуж за другого, допустим Дюрока, а ребенок будет похож на отца, то все станут показывать пальцем и на тебя, и на дитя, и на Наполеона тоже.
Она взволнованно прошлась по комнате и села в кресло рядом с дочерью.
– Кроме того, только так мы можем привязать к себе Наполеона надолго. Он мечтает о сыне? Он его получит. Не я, так ты родишь.
На мгновение Жозефина задумалась, стоит ли говорить о предложении Наполеона усыновить дитя, но решила, что пока не стоит, зато сказала о других его словах:
– Наполеон уверен, что вас можно будет быстро развести, вы же не консул и его несчастная супруга…
Переговоры шли долго, но умная Гортензия поняла, что другого выхода действительно нет, скрепя сердце она согласилась.
Самым поразительным был… отказ Луи жениться на красавице:
– Нужна она мне! Обойдусь!
– Луи, я хочу завещать все вашим с Гортензией детям.
– Мне не нужны никакие дети!
Наполеон убеждал Луи даже дольше, чем Жозефина Гортензию, брат консула твердил одно: жениться не желаю, а на Гортензии тем более!
– Но почему?! Она красива, умна, грациозна, очень приятна в общении.
Лицо Луи исказила противная гримаса:
– Вот потому и не желаю! Будет наставлять рога каждый день.
– Это будет зависеть от тебя. Уделяй побольше внимания супруге, причем внимания ласкового, почаще говори ей о своей любви, дари подарки, она не станет изменять.
Договаривал фразу Наполеон не так уверенно, как начал. Брат смотрел на него с насмешкой, без слов было ясно, о чем Луи думает: сам Наполеон чего только не делал для супруги, даже Италию завоевал, а та вовсю наставляла ему рога.
Почему-то это рассмешило консула. Следом за ним расхохотался и брат. И тут же Луи доказал, что вовсе не так глуп, как о нем думают:
– Скажи лучше, что вам нужно скрыть беременность Гортензии?
Обомлевший от такой прозорливости Наполеон растерянно кивнул. Глаза брата стали совсем насмешливыми:
– От кого?
– От меня.
Теперь хохотал уже Луи:
– И ты поверил?! У тебя же не может быть детей!
Наполеон молчал долго, потом с надеждой возразил:
– А что, если может? Вдруг это Жозефина не может?
И тут же пожалел о своих словах. Потому что брат заорал в полный голос:
– Так гони прочь эту дрянь и женись на ком-то помоложе и поприличней!
– Ты забываешься!
– Ну откуда ты знаешь, что ребенок твой?
– Знаю. И щедро награжу вас с Гортензией…
– А кем придется тебе этот ребенок? Внуком, потому что Гортензию ты удочерил. Племянником, потому что будет считаться моим. И сыном в действительности. Так еще никому не удавалось.
– Ты женишься или нет?
Поняв, что Наполеону надоело его уговаривать и все может закончиться плохо, Луи угрюмо кивнул:
– Да.
4 января 1802 года в салоне дома на улице Победы (бывшей Шантерен) сочетались браком брат Первого консула Франции Луи Бонапарт двадцати четырех лет и падчерица консула Гортензия Богарне девятнадцати лет. Невеста выглядела так, словно сама себя тащила под венец, ее мать прорыдала всю церемонию. Жених смотрел с усмешкой, его брат был несколько смущен и вроде даже виноват перед невестой, придворные гадали, к чему понадобился такой брак. Родственники жениха не скрывали своего негодования: очередная Богарне влезла в их семью! Семейство Бонапарт мало волновало, что Богарне куда более знатная фамилия. Сестры Бонапарт продолжали дружно ненавидеть Жозефину и ее дочь.
Ничего хорошего брак не обещал, но он состоялся.
На время медового месяца пара никуда не уехала, решив провести его в Мальмезоне. Уже там придворные оказались свидетелями ссор, вернее, безобразного поведения молодого супруга. Луи словно одержимый ревновал жену, разыскивая в ее спальне любовников, устраивал сцены с криком и скандалами, если ему казалось, что над ним смеются, а казалось ему всегда, когда раздавался смех Гортензии и ее подруг.
У молодой женщины началась нелегкая жизнь. Скорей бы родить, чтобы появилась возможность развестись с этим уродом – такая мысль не отпускала несчастную Гортензию ни днем ни ночью. Муж вызывал у нее одно чувство – страх!
Наконец Луи заявил, что должен отправиться на юг, чтобы там подлечить свой ревматизм.
– Эта мне там не нужна! – ткнул он пальцем в сторону супруги.
«Эта» была только счастлива хотя бы временно не видеть супруга. Луи уехал в Пиренеи, Гортензия осталась в Мальмезоне.
Перед отъездом у братьев состоялся весьма неприятный разговор, во время которого Наполеон понял, в какую кабалу попал.
– Мне нужны деньги!
– Сколько?
– Чем больше, тем лучше. Ты развлекаешься с чужими женами, я тоже хочу.
– С какими чужими женами я развлекаюсь?
– Тебе лучше знать.
Ухмылка Луи подсказала Наполеону, что отныне он будет платить и платить за молчание брата. Он уже тысячу раз пожалел, что выдал свою тайну, только изменить ничего уже было нельзя. Оставалось платить и ждать рождения ребенка.
Но ни слухов, ни пересудов избежать не удалось. Жозефина тоже осознала, что главные ее мучения только начинаются. Ревновать к собственной дочери оказалось не легче, чем к другим. Не один раз она пожалела, что рассказала Наполеону о тайне, можно было просто выдать Гортензию замуж куда-нибудь подальше от дома. Мало ли что еще будет с ребенком, вдруг родится девочка или вообще долго не проживет, а семейная жизнь уже была разрушена.
Наполеон откровенно заглядывался на женщин и раньше, теперь его внимание стало иным, он видел в каждой не просто хорошенькую любовницу, а возможную мать своего ребенка. Жозефина это понимала, а потому ревновала еще сильнее.
А уж как консул обхаживал беременную падчерицу!.. Просто облизывал и берег. Это немедленно вызвало новые сплетни, связавшие такое внимание с поспешным и крайне странным замужеством Гортензии.
Больше других усердствовала сестра консула Каролина. Когда-то Гортензия и Жозефина уговорили Наполеона на ее брак с обожаемым Мюратом, Жозефина явно рассчитывала, что в ответ Каролина хоть немного умерит свою ненависть, но просчиталась.
Теперь Каролина была второй раз беременна, причем явно не от мужа, потому что тот почти год отсутствовал в Италии, они только что купили особняк Телюссон на улице Черутти, одно из самых красивых зданий в городе, потом прикупили поместье Виллье… Брат вовсю старался помочь сестре обустроиться в Париже.
Кроме того, они обвенчались одновременно с Гортензией и Луи, потому что до сих пор были только записаны в мэрии.
Но ничего не могло умалить ненависть Каролины к супруге брата и к бывшей однокашнице. Все казалось, что им достается больше, хотя особняк Мюратов был куда роскошней многих зданий Парижа, а поместье Виллье не сравнить с Мальмезоном. Завистливая натура Каролины не давала ей покоя всю жизнь, эта женщина, приехавшая в Париж всего лишь с парой застиранных сорочек и стоптанными башмаками, получив от брата все, о чем только можно мечтать, обладавшая огромными богатствами, поместьем, дворцом, вышедшая замуж за того, кого пожелала, родившая здоровых детей, все равно считала, что ей недодают!
Разве Каролина могла не воспользоваться слухами о ненавистных Гортензии и Жозефине? То, что при этом она сильно вредит брату, сестрице не приходило в голову. В салоне Каролины Мюрат смаковали и смаковали подробности спешной свадьбы, то, что Наполеон слишком явно интересуется беременностью своей падчерицы, что живот у Гортензии явно больше, чем должен бы быть…
Бедная молодая женщина уехала к матери и не показывалась нигде, стараясь не привлекать к себе внимания, но это не помогало. Каролина пользовалась правом по-родственному приезжать в Мальмезон, приходила навещать Гортензию и без конца совала нос в ее дела.
Жозефине пришлось забросить все остальные дела, забыть о ревности к мужу и заниматься только ограждением Гортензии от дурного любопытства Каролины. Даже болезнь ее собственной девочки не мешала сестре Наполеона пропадать в Мальмезоне. Каролина родила дочь и теперь портила нервы всем.
Они с Мюратом тоже обвенчались одновременно с Гортензией и Луи, Каролина откровенно надеялась таким образом сорвать праздник ненавистной Жозефине, отвлекая внимание на себя. Вредная женщина не подозревала, что, наоборот, помогает, что ни для Гортензии, ни для Жозефины это не праздник, а отвлекать внимание от невесты, которую временами просто мутило, не мешало бы.
Чтобы теперь отвлечь от дочери саму Каролину, Жозефина уговорила мужа подарить им с Мюратом деньги на ремонт недавно купленного роскошного особняка Телюссон. Рассчитала верно, у Каролины просто не было времени преследовать Гортензию по пятам.
Каролина потратила огромные деньги, зато могла гордиться своим особняком по праву, получилась просто царская резиденция. Но она и не мыслила другой, ведь она – мать наследника! Будущего, конечно, но разве не свидетельствует именно этот подарок братца, что Наполеон готов признать Ашилля своим преемником?
Зеленый салон, огромный голубой салон, салон, отделанный амарантовым деревом, роскошная спальня Каролины, апартаменты Мюрата, синий будуар, салон, отделанный искусственным мрамором, даже ванная в виде шатра из богатой фиолетовой ткани, еще множество комнат и коридоров, роскошная мебель, хрустальные люстры, подсвечники, гобелены и портьеры… Немногим уступали шестнадцать комнат второго этажа и двадцать две третьего.
Да, Каролине Мюрат было где принять сестриц и братьев. Она смотрела свысока даже на Полину с Элизой. Никто не смог добиться такого, а все почему? Потому что у них девчонки, а у нее сын!
Конечно, впечатление несколько подпортило известие о беременности Гортензии. Снова эта проклятая Гортензия! Если у нее родится сын, то это будет сын брата Наполеона, что не обещало ничего хорошего для Ашилля. Но, поразмыслив, Каролина несколько успокоилась: во-первых, кто еще родится, во-вторых, Луи столь хил, что едва ребенок будет хорошеньким и крепким, в-третьих, нечего беспокоиться раньше времени, всегда можно будет убедить Наполеона, что сын вовсе не похож на Луи, значит, это не Бонапарт!
Последняя мысль так понравилась Каролине, что та даже решила пока оставить ненавистную Гортензию в покое. Конечно, не стоило долго размышлять, достаточно будет после рождения ребенка объявить, что он не от Луи.
Луи был просто невыносим, согласившись прикрыть женитьбой грех Гортензии, он быстро опомнился. Красавица и умница жена неимоверно бесила мужа, Людовик словно чувствовал, что не соответствует ей. Почти сразу после свадьбы он вдруг объявил, что уезжает на воды и долго не вернется. Никто не возражал.
Сразу после их свадьбы демонстративно уехал и Наполеон.
Но вот Гортензия родила. Все прошло тайно, родственникам объявили о рождении сына, только когда Луи вернулся в Париж. Семейство Бонапарт единогласно объявило, что ребенок не от Луи! Не может быть, чтобы хилый Людовик, к тому же лечившийся от гонореи, вдруг так сразу зачал ребенка!
Сестры сточили зубы, скрежеща ими, мадам Летиция поджимала губы, твердя о несчастном обманутом Луи, только сам Луи почему-то молчал.
Зато как радовался Наполеон! Глядя на мужа, Жозефина поняла, что он действительно прекрасный отец.
– Жозефина, мы усыновим этого ребенка!
Ее женское чутье подсказало следующие слова:
– Наполеон, сделать это надо сейчас, пока он не записан сыном Гортензии и Людовика.
– Почему?
– Мало ли что…
Наполеон отмахнулся:
– Глупости! Я договорился с Луи, он согласится.
В мэрии, когда записывали маленького Наполеона-Шарля-Луи, присутствовали только Наполеон, Жозефина и Луи.
Настоящее свидетельство о рождении позже оказалось утеряно, а присутствия самого ребенка не потребовали, кто же станет требовать подтверждения его слов у Первого консула. В мэрии трудились понятливые люди, сказано, что если таковой ребенок и родился 10 октября, значит, так и запишем.
Записали.
Удивительно, но донельзя довольный Наполеон вовсе не устроил никаких празднеств по поводу рождения внучатого племянника, хотя одарил его мать и отца (?) сверх меры.
Одарить пришлось серьезно и еще не раз.
– Ну, Луи, – Наполеон потирал руки от удовольствия, – мальчишка похож на меня как две капли воды.
– Неудивительно, ведь он же твой племянник…
Наполеон замер, но тут же широко улыбнулся снова:
– Он мой сын! Правда, об этом пока никто не должен знать.
– Ты путаешь, как мой сын может быть твоим. Наполеон Шарль – племянник.
– Хорошо, согласен, мы с Жозефиной еще должны его усыновить. Но для этого вы с Гортензией обязаны дать свое согласие.
– Гортензия как хочет, а я против.
– Что?! Мы же договаривались!
– О чем?
– Что ты…
Наполеон не договорил, он смотрел на брата и понимал, что тот просто играет в игру.
– Сколько ты хочешь?
– Ничего. Гортензия моя жена, она родила мне ребенка, в чем же дело?
– Луи, чего ты, наконец, добиваешься?
Людовик вдруг приблизил лицо к лицу брата, глянул злобно и презрительно:
– Вы выставили меня на посмешище, словно я никто, вы наплевали на меня, вам было все равно, что чувствую при этом торге я, не так ли? В лучшем случае переживали за Гортензию, а Луи, он перенесет все. Я вынужден был твердить, что боюсь, как бы моя супруга не родила преждевременно. Я стал объектом насмешек еще тогда, когда ты крутился вокруг моей беременной жены, а потому уехал подальше. Хочешь, чтобы теперь я позволил смеяться над собой и дальше? Нет, Наполеон, он записан моим сыном, значит, он мой.
Глаза Людовика стали насмешливыми.
Разъяренный Наполеон бросился к Жозефине:
– Что делать?!
Хитрая женщина вздохнула:
– Я ведь просила поговорить с Луи до записи ребенка в мэрии. Все равно разговоров не избежать… Но теперь нужно просто подождать, Луи надоест капризничать.
Тяжелее всего при этом было Гортензии, счастливая рождением красивого, крепкого мальчика, она не могла даже нормально похвастать ребенком ни перед кем. Ведь стоило показать дитя родственникам, и все легко поняли бы, что он старше записанного возраста, до года возраст детей очень заметен.
Началось настоящее противостояние между Наполеоном и Людовиком. Младший брат страстно желал отомстить троице, ввергнувшей его в настоящее бесчестье, – Наполеону, Жозефине и Гортензии. И он своего добился, на все просьбы, мольбы, требования согласиться на усыновление маленького Наполеона-Шарля Луи отвечал «нет!».
Независимо от этого Наполеон окружил Гортензию таким почетом и роскошью, о какой даже Жозефина не могла мечтать. Особняк на той же улице Виктуар, огромный штат прислуги, придворные дамы в услужении, множество драгоценностей, свободные деньги… Все к ногам той, что родила ему сына!
Жозефина радовалась и печалилась одновременно.
– Мама, что делать? Отношения с Луи просто невыносимые, он жесток и мстит мне.
Что могла ответить дочери Жозефина?
– Пока терпи, мы сумеем убедить его, а тогда и развод станет возможен.
Терпи! Ей хорошо говорить, а каково каждый день выносить в постели этого монстра, который ревнует и ищет даже под кроватью любовников. Разговор один: ты вся в свою мать, смогла один раз, сможешь и еще!
Даже очень любя сына, Гортензия страшно жалела, что уступила тогда Наполеону. Но она, как и мать, была абсолютно уверена, что у отчима не может быть детей.
Самому Наполеону было наплевать, тем более с каждым днем становилось яснее, что это его сын, слишком явно повторял Наполеон-Шарль своего отца. У Гортензии было еще два сына, но они оба были похожи на Луи, то есть были просто Бонапартами, а этот Наполеон во всем – внешне, манере двигаться, говорить, смотреть… Большинство видевших мальчика твердили, что в нем, как в капле воды, повторился сам Наполеон и что, даже встретив ребенка в толпе среди чужих, можно безошибочно назвать его отца.
Развлекая малыша, консул ползал на четвереньках, маршировал перед ним парадным шагом, возил на закорках, носил на плечах, мазал личико конфитюром, проводил все свободное время с сыном. И постоянно требовал, чтобы подтверждали его похожесть.
Ни для кого не было секретом отцовство Наполеона. Семья Бонапарт снова и снова скрипела зубами, настраивая Луи против Гортензии и мальчика:
– Не уступай! Пока ты ему нужен, ты силен! Как только уступишь, отправит куда-нибудь подальше и забудет.
Людовик не уступал, он получал поистине царские подарки, но категорически отказывался от усыновления Наполеона-Шарля Наполеоном Бонапартом.
Не менее тошно было и Жозефине. Теперь все прекрасно знали, что в отсутствии детей виновата она, пусть Наполеон больше не требовал родить ему сына, женщина сама прекрасно понимала, что, пока этого не произошло, она будет считаться неполноценной.
И Жозефина снова уехала на воды в Пломбьер. Год за годом она лечилась и лечилась, надеясь вернуть былую способность рожать, но ничего не помогало.
– Мама, что будет?
– Наполеон объявил своим наследником твоего сына, ты окружена такой заботой и лаской, что большего и не придумать. Что беспокоит тебя?
Гортензия рыдала:
– Каролина назвала меня консульской шлюхой…
– Скажи в ответ, что она венецианская…
Жозефина имела в виду рождение Каролиной дочери после бурного романа в Венеции с министром Франсуа Како.
Но Гортензия не могла отвечать так, она молчала. Молодую женщину не радовали ни дорогие подарки, ни даже забота отца о своем сыне, она не ждала ничего хорошего.
Жозефина не стала говорить, что ей не легче, никакое лечение не приносило результата, а у Наполеона потянулась вереница любовниц.
В 1802 году, когда Наполеон стал пожизненным Первым консулом, правительство решило, что Мальмезон слишком мал для особы такой величины, и консулу был преподнесен в дар Сен-Клу.
Жозефина вспомнила о Ленорман.
Гадалка тоже не забыла той самой вдовы, которой напророчила корону Франции, а потому откликнулась и приехала. Получив богатый подарок, она спокойно поблагодарила и снова раскинула карты:
– Я ведь говорила вам, мадам, что вашего супруга будут звать Бонапарт…
– О да, я помню!
– А ему сказала, что он будет коронован.
– Но во Франции невозможно восстановление монархии.
– И все же корона будет. Пусть не королевская, но императорская…
Ленорман долго раскладывала карты, потом так же долго их изучала. Уже по тому, как помрачнело ее лицо, Жозефина понимала, что не все так благополучно.
– Что?
– То, что я скажу, необязательно, но возможно. Когда-то я говорила, что вас предаст человек, который любит.
Жозефина махнула рукой:
– О, этого хватает. Измена на измене.
– Нет, предательство настоящее. Только пусть запомнит, что его собственное падение начнется с той минуты, когда он совершит это предательство. До этого времени будет восхождение, победы, успехи, признание. Все будет – и корона, и завоевания, и измены тоже будут, с этим вам придется мириться, но предательство будет означать начало его падения.
Она еще и еще раз повторяла:
– Он не должен оставлять вас, ни в коем случае не должен!
Жозефина закусила губу:
– Я ему не позволю.
– Это ему решать, только он должен знать, к чему приведет такой выбор…
Наполеон на такие речи разозлился, Жозефине запретил встречаться с Ленорман, а ей самой пригрозил, что выгонит, если та будет говорить глупости.
Мария Ленорман только пожала плечами:
– Ему же хуже…
Жозефина продолжала встречаться с гадалкой тайно и тайно выспрашивать о будущем. Единственное, чему никак не могла поверить, – что не будет детей, продолжала попытки вылечиться.
Снова и снова воды и грязи, снова разные манипуляции врачей, и никаких результатов. Нет, она не сможет стать матерью, ее время прошло.
Жозефина в очередной раз возвращалась из Пломбьера, уставшая от бесплодных попыток, опустошенная. У Наполеона сын, она сама помогла состояться этому ребенку, и пока это единственная ее защита. Кого или чего боялась первая дама Франции? Никаких бурь не предвиделось, напротив, муж ласков и внимателен, конечно, он уже не так часто появлялся в ее спальне, но ведь Наполеон постоянно занят. У дочери родился его сын, значит, вопрос о преемнике может не стоять, даже если все попытки излечить бесплодие окажутся безуспешными, наследник есть, вопрос о разводе не стоит…
И все же она не могла быть спокойной. Ребенок не ее, а Гортензии, и хотя дочь никогда не предпримет против матери ничего плохого, у нее есть муж, причем такой, какого и врагу не пожелаешь. Семейство Бонапарт их с Гортензией ненавидит, стоит Наполеону лишить ее или Гортензию своего расположения, и на бедных женщин обрушится вся мощь родственной ненависти. Иногда хотелось крикнуть:
– За что?!
Давно прошли те времена, когда она изменяла мужу, после его возвращения из Египта вернее супруги не сыщешь. Правда, Каролина однажды посмеялась тихонько, но так, чтобы услышала сама Жозефина:
– Бедняжка Жозефина… Да, годы уже не те, даже любовникам не нужна… Только мой брат и терпит из жалости.
Скажи она это открыто и не будь притом на сносях, несдобровать бы. Экая ведь дрянь! Если бы не Жозефина, разве Наполеон дал бы согласие на их брак с Мюратом? И Каролина прекрасно знала о помощи невестки, однако вместо благодарности только ненависть.
Внезапно дорожная карета остановилась, к окошку подбежал слуга:
– Мадам, нужно кое-что заменить в упряжи.
– Это надолго?
– Нет, быстро.
Жозефина вышла, чтобы немного размяться и подышать.
Почти сразу окружили местные жители. Детские глазенки блестели любопытством. Ей предложили пройти в дом, но никакого желания заходить внутрь не было, Жозефина присела на подставленное кресло и принялась разглядывать округу. Чуть подальше остановилась, также любопытно разглядывая разодетую даму, женщина, за юбку которой цеплялся мальчонка. Из-под чепца выбивалась седая прядка. «Бабушка с внуком», – почему-то подумалось Жозефине. Но почти сразу мальчонка, отпустив подол, направился в сторону стоявшей кареты, женщина окликнула его:
– Сынок, не ходи туда, зашибут.
Мальчонка словно и не услышал. Женщина догнала, надавала шлепков с криком:
– Что за ребенок! Мать не слушать!
Только тут Жозефина обратила внимание на то, что подол женщины основательно топорщится. Снова беременна?! Сколько же ей лет?
Сделала знак, чтобы женщина подошла. Та подчинилась, но бочком.
– Это твой сын?
– Да.
– И еще будут?
– Да будет, куда ж от них денешься?
– Сколько у тебя детей?
– Девятый будет…
Девятый… Этой женщине бог давал девятого, а ей и одного от Наполеона не желает дать! Стало горько… Сама не зная почему вдруг спросила:
– Секрет какой знаешь, чтобы рожать?
Та совершенно неожиданно кивнула:
– Ага. Есть один секрет.
– Какой?
– Снадобье, мне помогает.
Рядом с Жозефиной крутилась верная Луиза, которой очень хотелось отогнать женщину, но хозяйка продолжала разговор.
– Какое?
– Есть одно.
– Продать можешь?
– Отчего же не продать, коли нужно. Мне помогает.
Жозефина сунула в руку Луизе золотую монету из кошелька, кивнула:
– Сходи с ней, пусть даст.
– Ни к чему это, мадам, мало ли что за средство…
– Сходи.
Только от настоящего отчаяния можно было согласиться на такое. Луиза вздохнула и направилась к дому вслед за ковылявшей беременной. Вернулись с каким-то кулечком.
– Здеся порошок, разводить в воде и пить перед этим делом… Непременно поможет… Мне помогает…
– А тебе зачем? – поинтересовалась Луиза, но в это время закричали, что карета готова.
Сунув в руку женщине еще луидор, Жозефина направилась к карете.
Но когда кучер уже щелкнул кнутом, она вдруг высунулась из окна и поинтересовалась:
– А тебе сколько лет?
– Дак… тридцать пятый будет…
Стало почти смешно. Жозефина осторожно развернула кулечек, понюхала черный порошок.
– Уголь. Просто уголь.
В открытую дверцу кареты сначала вылетела угольная пыль, а потом мятая грязная бумажка…
Таинственного зелья не существовало, женщина просто пользовалась тем, что мимо проезжали дамы, лечившиеся на водах, если они и покупали «средство», то уголь явно не вредил, а что не было результата, так это не ее вина…
Всю дорогу Жозефина размышляла. От бесплодия не вылечиться, ей уже сорок, рожать просто поздно. Значит, надо искать другой способ привязать к себе Наполеона.
Что, кроме ребенка, могло связать их воедино? Любовь. Но она если не прошла, то как-то поутихла. Жозефина прекрасно понимала, что надеяться только на сына Гортензии нельзя.
Привычка… Наполеон относился к супруге хорошо, как мог, защищал ее от нападок семьи, боялся причинить боль. Но надолго ли это?
Жозефина прекрасно отдавала себе отчет, что Наполеон не будет сидеть подле нее, как привязанный, он снова уйдет в поход, а она следовать за супругом не сможет. Но там, далеко от нее, как случилось в Египте, он может встретить более молодую, чувственную, ту, которая захватит его существо всецело и родит ему сына (знать бы ей, что в Польше так и случится!)? Неужели только привычка и боязнь обидеть давнишнюю супругу остановят Наполеона?
Но стоит ему жениться на другой, кем тогда останется она сама? Разведенная женщина…
Жозефина сидела, прикрыв глаза, и размышляла. И вдруг ее осенило – коронация, вот что ей нужно! Во Франции нет королей, но почему бы Наполеону не стать императором, а ей при нем императрицей! Получив на голову корону, она станет почти недосягаема для любой соперницы, потому что развестись просто с гражданкой Жозефиной Бонапарт – это одно, а вот с императрицей Жозефиной – совсем другое!
К тому же сам Наполеон некоторое время будет основательно занят этой идеей, ему окажется не до любовниц.