У Ильменя
Прошло несколько месяцев.
Рус со своим Родом встал у соленого Студенца, где оказалась на удивление вкусная вода. Неподалеку от озера на мысу, в месте слияния двух небольших рек, они поставили свои дома. Снова спешили, чтобы успеть до холодов. Старательно смотрели во все стороны – нет ли дымов? Дымов не было, люди с солнечными камнями правы, здесь пустые берега. Почему? – ломал голову Рус. Он уже понял, что в хороших местах обязательно кто-то живет.
Озерная вода мутная, слегка зеленоватая, речная чистая и прозрачная. Но особенно хороши оказались некоторые ручьи, что нашлись неподалеку. С высокого пригорка, где встали, хорошо видна округа. Но сначала главной для них была соль в Студенце. Такой подарок… Истосковавшиеся без соленой пищи люди солили без меры, пока Порусь не стала ругаться, твердя, что так можно отравиться.
Здешние леса словно нарочно собрали все, что было родовичам дорого на берегах Непры и в последней веси: дубы и сосны, березу и липу, клены, ясени, вязы… Спели знакомые ягоды: черника, малина, брусника, смородина… Росли знакомые травы, в траве под деревьями прятались знакомые грибы… Всего вдоволь: зверья, птицы, рыбы, трав. Родовичи уставали собирать, понимая, что, сколько бы ни брали, всего не выберут.
Пока побаивались ходить далеко окрест, стараясь держаться в пределах голоса, но хватало и этого, нетронутый человеком лес с непуганым зверьем щедро одарял пришельцев.
А вот что с озером надо быть осторожными, узнали быстро. Озеро кишело рыбой, причем такой, какую и не всегда едали, но вся вкусная. Но рыбаков, чуть отплывших на небольшом плоту, едва совсем не унесло в озеро, когда начался ветер, дувший от берега! Пришлось бросать плотик и выбираться вплавь. Это запомнили и больше на плотах без привязи в озеро не совались. Видно, Озерный дух здесь сердитый.
Незадачливые рыбаки твердили, что слышали, как возился в глубине Озерный, вздыхал, что потревожили его… Сгоряча решили больше там не ловить, но потом принесли большие дары Озерному, попросили прощенья за беспокойство, обещали делать так и впредь, то есть без спроса не соваться, и все пошло как надо.
А чуть позже и сами поняли, когда начинает дуть ветер с берега на озеро. Видно, в это время и поворачивается Озерный с бока на бок, не стоит старого будить.
Человеку ко всему надо приспособиться, понять, что и когда делать, только тогда он сможет жить, не мешая местным духам. Такое умение и знание приходит не сразу, это понимали все. Но понимали и то, что учиться хотят, а значит, все получится.
Когда пришло осеннее ненастье, уже стояли крепкие дома, лежали запасы трав и кореньев, у Поруси висели пучки сушняка, на тонких жилках досыхали грибы, а у очагов – ягоды. Женщины успели нарвать много одолень-травы и теперь трепали ее, чтобы взяться за прядение и ткачество, не всю же жизнь ходить в шкурах.
Ткать можно бы и раньше, одолень-трава росла всюду, но если все в пути, все на бегу, какой уж тут ткацкий стан?
Под холодным осенним дождем добирали последние грибы, а еще носили камни для будущих скребков и топоров. Такие камни нашлись, а вот медных не видно. Правда, так случилось, что все камни, что тащил в своей повозке Рус, так у него и остались, а оба коваля – Вукол и Одул – ушли со Словеном, но князь честно поделил все поровну, собираясь отдать их половину при встрече.
Первое время, радуясь своим находкам и успехам, без конца твердили, что Рус не ошибся и здесь наверняка самое лучшее место во всей округе. Постепенно восторг сменялся чуть завистливым сомнением: а вдруг у них еще лучше? Однажды Славута объявил, что, даже если там еще и медного камня полно, он все равно останется жить здесь! Родовичи поддержали. Как-то очень быстро место у слияния двух рек легло к сердцу и стало родным.
Но каждый ловил себя на мысли, что, если бы с ними были ушедшие в другую сторону, жилось бы куда лучше…
Осенняя непогода загнала людей под крышу, заставила поближе придвинуться к очагам, заняться домашней работой. Охотиться еще рано, по осени звери хоть и нагуляли жир, да пока лесной хозяин медведь в берлогу не залег, и лоси сердитые, и у зверья шкурка не у всех вылиняла. Подождем, решили родовичи и принялись стучать отбойниками, прясть пряжу, чинить одежду и сети, заготавливать стрелы для зимней охоты… Мало ли дел у каждого?
Поневоле без Вукола и Одула лучшим мастером оказался сам Рус. Но он своего умения не таил, учил всех, у кого руки к такому делу лежали. И как раньше его самого Словен, наставлял молодых, что не то быстро, что поспешно, а то, что не переделывается.
В его Роду оказалось куда больше молодых, чем у Словена. Пожалуй, только Радок был старше самого князя. Когда Роды поделились не поровну, у Руса сердце кольнула обида: со Словеном ушли те, кого Рус привык считать своими. Особенно обидно было из-за троих: Вукола, Первака и Чигиря! С каждым из них проведено столько времени, столько говорено-переговорено, столько пережито…
Вукол объяснил просто:
– Ты, князь, не серчай, я с Одулом, ему моя помощь нужна, а у него внучка, сам знаешь…
Рус знал, что Елица без своего Отрада никуда, а тот со Словена глаз не сводит.
Первак был в беспамятстве, его Словен и спрашивать не стал, а где князь, там и его люди. Потянулись сородичи Первака за Словеном…
С Чигирем Рус даже говорить не хотел, тот сам подошел, помялся, потом объяснил:
– Рус, там Желотуг, внук же…
Вот так у каждого ушедшего со старшим братом нашлась причина, чтобы перейти в его Род. Словен смотрел чуть насмешливо, мол, куда тебе против меня!
Славута постарался успокоить Руса:
– Князь, что мы без них, не проживем?
Но проживать без родовичей и брата Русу совсем не хотелось, и он надеялся на другое: что их место и правда окажется замечательным, Словен разумный человек, хотя и на него иногда находит, поймет и приведет свой Род жить рядом. Даже ставя свои дома, прикидывал, где останется место для Словеновых.
Зато у него было много молодых и сильных. Им нипочем таскать тяжелые лесины, махать топором, много раз на дню спускаться и подниматься по шатким приставкам на будущие крыши. Работы парни не боялись, Русу оставалось только следить за тем, чтобы делали как надо.
Поздняя осенняя пора недаром у людей зовется глухой. Пусто и глухо в лесу, только ветер подвывает в вершинах деревьев, обрывая с их веток последние каким-то чудом зацепившиеся листья. Лес голый, а оттого скучный и мрачный, ждет не дождется, когда его укроет первым снежком. Все живое попряталось от непогоды, притихло до времени.
Люди тоже в домах у очагов заняты работой. Порусь взялась прясть, за столько лет руки от веретена отвыкли, не сразу и наладилось, остальные пока даже не брались, ждали, когда их Порусь научит. Жена Славуты Тина привычно работала скребком, вчера муж случайно подбил куницу, шкурку нужно выделать, пригодится, хотя и мала. Старательно скребла и Лубица, работали руки у Таи…
Мужчины чуть в стороне либо, как Рус, шлифовали наконечники для стрел, либо резали что-то из дерева (ложки тоже нужны), либо чинили порванные непогодой сети.
У каждой семьи свой, хоть и небольшой, дом, но по вечерам у Руса и Поруси не протолкнуться, все норовят собраться именно здесь. Князь рад, что поставил дом с большим очагом, зато всем хватает места. У него придумка зимой добавить еще одну часть нарочно для вот таких посиделок. Когда все вместе, жить легче, даже если сама жизнь уже наладилась, людей все равно тянуло друг к дружке.
Они быстро обжились на новом месте, оставался один вопрос: как там родовичи со Словеном? Принялись обсуждать, кто пойдет на встречу, как договаривались. Русу очень хотелось самому, но тут против были все. Но и сильных парней отпускать тоже не хотелось: впереди зима, кто знает, как далеко ушли родовичи и когда вернутся посланные.
Вдруг Рус напрягся:
– Кричит кто-то?
Прислушались и остальные. Вроде сквозь шум осеннего ветра действительно слышен человеческий голос! Славута выскочил за дверь, закричал оттуда:
– Да!
Выбежали наружу. Порывы ветра доносили чей-то крик. Первой мыслью было: леший шутки шутит, но потом поняли, что нет, человек помощи просит. Парни, махнув рукой на Руса: «Останься, князь, дома», бросились на зов. Потянулись томительные минуты ожидания. Уже никто не мог работать, а Рус и вовсе стоял на верху тына, вглядываясь в темноту.
Вдруг показалось, что внизу зашевелились люди, стало чуть не по себе, но оттуда раздался голос Славуты:
– Князь, мы тебе гостя необычного ведем.
– Несем! – зычно расхохотался Елец.
Гость действительно был необычным, уж его-то Рус никак не ждал. Парни внесли в дом мокрого и замученного… Чигиря!
– Ты откуда?! – вытаращил глаза князь.
Порусь замахала на него руками:
– Потом спрашивать будешь, обсуши да накорми человека сначала.
Вокруг Чигиря засуетились, но один вопрос Рус все же задал:
– Как родовичи? Случилось что?
Еле живой Чигирь махнул рукой:
– Хорошо. Место нашли, встали. Живут.
– А ты чего?
Стуча зубами о край плошки с горячим питьем, Чигирь принялся рассказывать. Хоть он и дед Желотугу такой же, как Словен, но до внучонка не допускали. Надея гнала прочь, точно он безрукий какой. А потом случилась беда.
Плоты прошли по озеру немного, там оказалась мутная, широкая река, решили пройти по ней, вдруг места лучше, повыше и посуше? Встали и впрямь чуть в стороне от озера на этой реке. Пока ставили дома, заняты были все сильные взрослые и за малышней следили старики. За всеми не углядишь, вот Чигирь и не заметил, как Желотуг оказался близко к краю плота…
Волхов на него так рычал!.. А Словен сказал только одно слово: «Вон!» И Чигирь ушел. Опытный охотник, даже хромая, легко мог бы прожить в лесу довольно долго, но с собой у бедолаги оказался только нож. И все-таки он не отчаялся, побрел искать Руса. Все бы ничего, да как-то ночью провалился в большую яму с водой, снова подвернул и без того калечную ногу и с тех пор полз. Уже увидев поставленные дома, понял, что не дойдет, стал кричать. Тут его и услышали.
– И давно ты так ползешь?
Чигирь, не отвечая, махнул рукой. Стало ясно, что давно. Хотя это было видно и так, старый охотник отощал, оброс и был весь в грязи.
– Ладно, – заявил Рус, когда Чигиря уже отмыли, подсушили, переодели и накормили, – нынче спи, завтра рассказывать про их житье-бытье будешь.
На следующий день Чигирь рассказал, что Словен, конечно, никуда не пойдет, он град большой поставил и назвал его своим именем: Словенеском.
Рус смотрел чуть растерянно, надежда все же объединить Роды таяла с каждым словом Чигиря. Зато расхохотался Елец:
– Князь, у них Словенеск, так у нас Руса будет! Наша лучше!
Когда встал лед, все же собрались на встречу с бывшими родовичами. Рус наказывал ничего не говорить о Чигире, если не спросят, а об остальном сказать как есть.
Отправленные парни вернулись нескоро, пришлось долго ждать Словеновых, те припозднились. Князь тоже сам не пришел, прислал троих молодых. Про Чигиря они ничего не спрашивали, о своей жизни рассказывали, похваляясь, мол, все-то у них есть и ничего им не нужно! Хитрый Славута все же знал чем взять, усмехнулся:
– И соли тоже?
– Какой соли?
– А такой, какой еду солят.
– У вас что, соль есть?
– Есть, так ведь и у вас тоже, вы же говорите, что все есть.
– Не… соли нет.
– Ну так у нас лучше!
Много лет Тимар убеждал Руса, что тот будет князем, что у него будет свой Род. Вот теперь он был, пусть маленький, пусть пока слабый, но свой. И что изменилось? Рус, как всегда, первым впрягался в работу и последним ее оставлял, ничего не требовал себе больше, чем было у других, считал себя ответственным за все. Но так было и раньше…
И все же многое изменилось. Теперь Рус временами понимал Словена, когда тот злился, если делали что-то не так. Но Словену было проще, перед родовичами стояла большая цель – дойти до Рипейских гор, и все были готовы ради нее ломать спины и не жалеть сил. А что у Руса? Он не просто князь по названию, не считая Радока, он старший. Остальные смотрят на него и к нему идут за нужным словом. Теперь ему, а не Словену решать, как поступить. И рядом нет Тимара, с которым можно посоветоваться. Нет опытных охотников, которые могли бы повести за собой на ту же облаву, всему предстоит учиться не только молодым родовичам, но и самому князю.
В Роду нет стариков, некому наставлять молодых. Они знают мало обычаев, только те, что помнит сам Рус. Мало того, его Род еще и смешанный, если муж из родовичей, как Славута, то жена из Рода Первака… И они будут помнить только то, что передадут Рус и Порусь. И своим детям передадут это же!
Иногда Русу становилось страшно от такого груза ответственности. Теперь он всякий час добрым словом поминал Тимара, заставлявшего его запоминать и запоминать, казалось бы, ненужные вещи. Теперь пригодилось.
Однажды Рус признался жене в своих трудностях. Порусь вдруг расплакалась, уткнувшись лицом в его плечо.
– Ты чего? Обидел кто?
– Нет, я тоже мучаюсь…
– Чего?
– Я тоже старшая, учить надо, а я сама не все знаю. Хорошо, что Илмера и Тимар когда-то многому научили…
Еще не раз молодые князь и княгиня помянули добрыми словами своих строгих учителей, предвидевших, что придется им наставлять молодежь одним за всех.
Зимой, когда встал прочный лед, князья все же побывали друг у дружки в гостях, и каждый решил, что дома лучше. Роды разделились окончательно.
К жилищам Словена выходили местные охотники, дивились, что люди встали жить в таком месте. Они-то и посоветовали от озера чуть уйти, мол, так разлиться может по весне, что не будешь знать, куда деваться.
– Рус, знаешь, как они это озеро зовут? Кто Мойско, а кто Илмер.
– Как?!
– Да, словно в честь нашей сестры названо. Мы реку, по которой сюда плыли, Мстой назвали, а миста по-ихнему значит черная… И протоку, в которой Желотуг утонул, тоже его именем.
Князь вспомнил, что еще когда только пришли сюда и Порусь стояла с маленькой Полистью на руках, он посмотрел на приникающие друг к дружке речки и засмеялся: «Точно как ты с Полистью!»
– Тогда и наши речки будут Порусью и Полистью!
– Полисть уже есть, Рус.
Оглянувшись на заблестевшие глаза жены, князь махнул рукой:
– У тебя своя Полисть, у меня своя. Словен, стоило столько идти и мучиться, чтобы найти эти земли?
– Стоило. Без нас они еще долго были бы безлюдными…
Конечно, град у Словена больше, чем у младшего брата, потому как людей больше, но Рус не унывал:
– И наш вырастет, дайте срок!
Глядя с холма над Мутной на возившихся на берегу людей, Рус кивнул брату:
– Словен, помнишь, я обещал, что у нас будут свои города? Свершилось!
– Жаль только, что не рядом, а врозь стоят.
– И что на нас тогда нашло? Пошли бы вместе со мной по левому берегу…
– Нет, уж лучше со мной направо!
Братья посмотрели друг на дружку и расхохотались. Видно, и впрямь пришло время делить Роды…
Рус вышел на высокий берег озера и встал, глядя вдаль. Там, на другом берегу, Словенеск, брат со своими сородичами. Вроде и недалече, а не рядом.
Ильмер – озеро с норовом, хоть и мелкое, а капризное, волны бывают такие, каких и на Непре не видывали. Ветер часто дует с их стороны в сторону Словенеска, нагоняя воду туда.
И все равно Словен здесь, а вот Хазар? Как там сложилась его жизнь и жизнь в Треполе? Однажды Рус спросил Илмера, в какой стороне Непра? Волхв кивнул почти на полудень:
– Там.
И теперь Рус отвернулся от озера в сторону города на Непре. Когда-то, уходя, он обещал Хазару дать о них знать, как это сделает – не ведал, но был уверен, что сможет. Князь долго смотрел на полудень, потом вдруг крикнул:
– Хазар!..
Словно заговоренный, ветер с полудня вдруг стих.
– Хазар!..
Постаревший князь пока еще был силен как бык, все так же крепко держал в своих руках Род и округу, соседи не рисковали ущемлять трепольцев, помня о жестком нраве Хазара. Гойтомир по-прежнему ходил в его помощниках, но больше занимался охраной Рода, чем другими делами.
После ухода младших братьев шло пятнадцатое лето. Сначала Хазар, да и все трепольцы часто вспоминали ушедших, потом реже, а теперь и совсем редко, у каждого свои дела, свои заботы. Даже те, у кого искать свою Долю отправились родные, перестали беспокоиться, понимая, что все равно ничем не смогут помочь и даже узнать о судьбе близких.
Но иногда на Хазара словно что-то накатывало – уходил на берег Непры и подолгу сидел, вглядываясь на восход.
Вот и теперь он сидел, захватив колени руками, и пытался представить, как там его братья, живы ли…
Внизу вольно раскинувшись, несла свои воды река. В ближние камыши с шумом опустилась стая уток, со стороны города доносился девичий смех, чьи-то голоса… И вдруг…
Хазар круто обернулся в сторону сивера. Показалось?.. Нет, ветер явно принес голос Руса, окликавшего старшего брата!
– Хазар!.. Мы не нашли горы Рипы, но мы нашли земли, где стали жить! Мы нашли благословенные земли, Хазар!
– Я слышу… – прошептал брат. Хотелось разобрать еще что-то в голосе ветра, но, сколько ни прислушивался, больше ничего не услышал.
Но все хорошо не бывает. У князя вдруг… разладилось с женкой!
А виной тому незваная гостья.
Хорошо поставили свои грады Словен и Рус, хоть рядом и не жил никто, зато мимо ходили многие. То с захода солнышка на восход, а потом обратно шли те, у кого солнечные камни, то с полуночи на полудень от моря к Непре пробивались. Не нарочно, но на оба града натыкались. Родовичи и в Словенеске, и в Русе рады новым людям. Кто из прохожих небывальщину расскажет, кто научит чему дельному, а кто и свое обменяет на съестные припасы… У многих появились амулеты из солнечного камня. Люди ходили разные, но все мирные, видно, не пришло еще время эти земли делить.
Однажды завернули трое таких. На дворе второй день хлестал дождь, словно желая затопить все, потому, когда из леса вынырнули двое, один из которых тащил на себе третьего, им бросились помогать все, кто увидел. С путников ручьями текла вода, они едва держались на ногах, вернее, третий не держался вовсе, видно нога была сломана.
Когда вошли вод крышу и чуть отряхнулись, обнаружилось, что среди них женщина. Крупная, выше Поруси на полголовы, светлая коса с руку толщиной, серые с зеленым отливом глаза смотрели с вызовом… А двое других, видно, ее братья – такие же глаза и губы точь-в-точь.
У одного и правда сломана нога, оступился, полетел в какую-то яму, даже выбраться сам не смог. Куда теперь идти? На одной ноге не поскачешь по лесу… А куда шли? Нежданные гости махнули руками почти туда, откуда пришли сами родовичи:
– Криви…
Рус, вспомнив Первака, поинтересовался:
– Нерви?
Те закивали. Нежданные гости вполне понимали речь родовичей и немного говорили сами. Но их расспрашивать не стали, все потом, сначала Порусь занялась ногой пострадавшего. Чтобы уложить ее в лубок и крепко перевязать, пришлось повозиться, а ведь женщина сама была на сносях, вот-вот родит…
Пришедшей девушке дали чистую рубаху, а мужчинам только порты, накормили и уложили отсыпаться. Утро вечера мудренее, все одно им никуда не уйти с калечным товарищем, завтра все и расскажут.
Когда все улеглись, Рус осторожно поинтересовался:
– Порусь, это надолго?
Та вздохнула:
– Не знаю. Не сломал вроде, только вывихнул, но уж очень неловко, долго встать на ногу не сможет.
Это означало, что нежданным гостям придется жить в Русе. Но родовичи сами много намыкались, хорошо помнили, каково это быть без крова и защиты, потому никому не отказывали в помощи. Решение было единодушным:
– Пусть живут, сколько понадобится.
Чужаков звали Наровом и Латгалом, а их сестру Элмой. Их поселили в доме у Руса с Порусью в той самой части, что пристраивали для общих посиделок. Конечно, там не было очага, еще не сложили, но пока тепло, греться не требовалось. Зато Поруси к гостям ближе.
Элма оказалась не из стеснительных, в первый же вечер она принялась разглядывать родовичей одного за другим. Это не понравилось Тине, прошипела княгине вроде на ухо, но так, чтоб гостья услышала:
– И чего глядит? Совести нет!
Но недовольство хозяек не смутило гостью, та продолжала изучать мужчин, перебирая взглядом одного за другим. Поруси тоже стало не по себе. А Тина пообещала:
– Станет к Славуте приставать, зенки бесстыжие выцарапаю, не посмотрю, что выше меня ростом.
Княгиня нахмурилась: в их Роду пока не бывало таких ссор. Ей бы внимательно присмотреться, на ком задержала взгляд Элма, но Поруси не до того, у хозяйки забот полон рот, особенно если это хозяйка целого города, пусть и маленького, и мать двоих ребятишек. Поднималась до света и ложилась позже всех.
Шли день за днем, Тина, поняв, что Славута Элме не глянулся, успокоилась, и глазам гостьи ничего не угрожало. Зато что-то неладное стало происходить с князем. Элма не стремилась заботиться о лежавшем брате и не спешила помочь хлопотавшей по дому Поруси, точно и впрямь была гостьей. Она занималась тем, что выискивала возможность будто случайно оказаться рядом с Русом. А когда это удавалось, также «случайно» задевала его плечом, а то и грудью. Какой мужчина устоит, если его обхаживает красивая, крепкая девка? Сначала Рус сторонился Элмы, но постепенно стал уступать.
Порусь почувствовала неладное, но спросить напрямую не смогла, гордость не позволила, посмеялась:
– Ох, гляди, Рус, завлечет тебя эта чужая! Она хотя и не рыбачка, а сети ловко плетет.
На пару дней Рус словно опомнился, но вскоре началось снова. Порусь надеялась, что негодные гости скоро уйдут, нога у Нарова почти зажила, можно бы и отправляться, правда, не к криви, а домой. Но не успели…
Порусь уже кругленькая, ходила уточкой, но и минуты не сидела без дела. Она отправилась в большую кладовую, отнести освободившийся горшок. Вошла не таясь, но и не шумя сильно, как привыкла ходить всегда, и замерла… Горшок выскользнул из рук, на звук разлетевшихся черепков обернулись оба, Рус вскочил, мигом став пунцовым, а вот Элма только села, с интересом глядя на княгиню и даже не поправив задранный подол рубахи.
Порусь не произнесла ни звука, не стала ругаться или таскать соперницу за волосы, она просто повернулась и вышла вон. Чуть придя в себя, Рус бросился следом и в доме едва не налетел на жену. Порусь все так же спокойно, не глядя на мужа, сунула под мышку веретено, подхватила на руки маленького Тимара, вторую руку протянула Полисти и вышла вон.
Руса только звалась городом, а была пока весью, да еще и небольшой. От одного дома до другого иногда и десятка шагов не наберется, а из конца в конец несколько сотен. До дома Славуты с Тиной с полсотни, если широким шагом. Порусь шла, держась прямо, никто не должен знать, что у нее на душе…
– Порусь…
Она даже не обернулась, не приостановилась, словно позади и не было растерянно замершего мужа. Лучше бы обругала, накричала, ударила! Все бы стерпел, понимая, что виновен, но только не так – просто забрала детей и ушла.
Сбоку к князю подошла Элма, едва заметно усмехнулась вслед уходящей княгине, коснулась рукой его плеча. Рус вдруг взревел:
– Уйди!
Метнувшись за Порусью, встал перед ней, готовый упасть на колени посреди веси, но женщина чуть недоуменно посмотрела на мужа и… спокойно обошла его. Внутри сильно толкнулся ребенок, низ живота скрутила невыносимая боль, в глазах сразу потемнело. Едва удержавшись, чтобы не упасть и не уронить Тимара, Порусь почти в беспамятстве сделала еще несколько шагов.
От дома ей навстречу метнулась Тина:
– Что?!
– Я… у тебя жить… буду… Не прогонишь?
Видя, что Порусь едва держится на ногах, Тина подхватила Тимара:
– Пойдем, пойдем. На тебе лица нет!
– Худо мне очень…
Дети, словно понимая, что происходит что-то очень важное и страшное, молчали, только в распахнутых, таких же синих, как у матери с отцом, глазенках застыл испуг.
Тина все поняла и без слов, просто так Порусь от мужа бы не ушла, значит, что-то случилось. Но выяснять, что именно, некогда, едва добравшись до лежанки, Порусь бессильно опустилась на нее. На лице ни кровинки, губы посинели, всю трясло…
– Ложись, ложись…
– Тина… худо мне очень… Обещай, прошу тебя, если со мной что случится… не отдавай детей Русу…
– Ты что?!
Порусь схватила подругу за руку:
– Обещай! Он мачеху приведет… лучше уж совсем без родителей…
Тина перепугалась по-настоящему, понимая, что еще чуть и Порусь впадет в беспамятство, закричала на подругу:
– Ты что удумала?! Помирать удумала?! Я тебе помру! Ты детям нужна!!!
От этого вопля Порусь чуть пришла в себя, слабо улыбнулась.
– А ну говори, что делать надо, я же не знаю! Говори, пока жива!
– Если рожу… пуповину перевяжи, как я у тебя, помнишь? Воды согрей, горячую нужно…
Рус сидел возле дома Славуты и Тины прямо на земле, привалившись к стволу дерева, и стонал от душевной боли.
В дом сбежались все женщины веси, оттуда слышались взволнованные голоса, но было ничего не понятно. Вдруг раздался крик, сначала женский, а потом и младенческий. Но и тот и другой тут же затихли. Затихло вообще все.
Рус в ужасе смотрел на дверь, в которой со свертком в руках появилась Тина. Шагнув к князю, она презрительно перекосила лицо:
– Погубил ты своего сына, князь…
– А… Порусь?
– Пока жива, что будет, не ведаю.
Рус закрыл лицо руками, бросился ничком в траву. Но, как ни любили родовичи князя, на сей раз его не было жалко.
К Нарову с братом вошел Радок. С порога жестко произнес:
– Уходите.
Парни кивнули:
– Завтра пойдем.
– Сейчас.
– Ночь скоро.
– Если Порусь помрет, и вы до утра не доживете. – Круто повернулся и уже за порогом добавил: – Сам убью.
Хотя на небе уже высветились первые звезды, а по краю его быстро заволакивали тучи, трое спешным шагом направились от дома Руса прочь из веси. Вслед им смотрели с ненавистью, а Чигирь даже смачно плюнул!
Шли дни, Порусь лежала в беспамятстве, Рус как неприкаянный бродил от их дома к дому Славуты. Но время не терпит, надо и за дела приниматься. К сидевшему на пороге опустевшего дома князю подошел Радок:
– Пойдем, князь, дела ждут.
– Какой я князь? – невесело усмехнулся Рус.
Радок развел руками:
– Другого нет.
– Меня Род никогда не простит.
– Что душу испоганил, так в том сам себя вини и прощенья проси у Поруси. Простит она, простит и Род.
Позже Чигирь, вздыхая, поинтересовался:
– Что на тебя нашло, Рус?
– Сам не знаю, словно помутнение какое, обо всем забыл.
Чигирь сокрушенно покачал головой:
– Э-эх… крепкие мужики, а на передок слабоваты…
Видно, услышав это сожаление, Радок усмехнулся:
– Не на передок, а на голову. Она впереди чресел бежать должна, а не подчиняться.
Порусь словно проваливалась куда-то, хорошо понимая, что если долетит до дна, то обратно не поднимется. А там наверху оставались дети и… Рус.
И вдруг женщина услышала голос Илмеры:
– Остановись! Ты должна вернуться, Порусь.
– Не могу.
– Должна. У тебя дети…
Падение замедлилось, дышать стало чуть легче.
– … и Рус тебя любит…
Порусь едва сдержалась, чтобы не крикнуть: «Нет!» Горло перехватило, а под ногами снова была пустота и бездна. Женщина протянула руку вверх, Порусь не видела Илмеры, но точно знала, что она там:
– Помоги!
Она пришла в себя ночью. Еще не открыв глаза, услышала сладкое посапывание Тимара, сына и дочку почуяла бы всегда. Темно, вокруг явно спали люди. Где она?
Порусь, видно, пошевелилась, к ней тут же подскочила Тина, зашептала:
– Очнулась? Не шуми только, чтоб деток не разбудить, едва уложила.
Хотелось спросить, где она и что случилось, но голос не слушался, губы шевелились, а звук из них не вылетал. Тина поняла, смочила губы водой, стало чуть легче.
И вдруг Порусь все вспомнила сама. Но первой мыслью были не Рус и Элма, а дите, что закричало и замолкло перед тем, как она начала проваливаться в пустоту.
– Как дите?
– Сына ты родила, да не выдюжил, слишком маленький, рано…
По щекам Поруси катились беззвучные горькие слезы. Ей так хотелось, чтоб было много сыновей и дочек… Теперь вот не судьба, видно.
Тина присела рядом, сжала ее руку:
– Порусь, ты не помирай, ты детям нужна. Знаешь, как Полисть возле тебя сидела, ручонками гладила, плакала… Я сама ревмя ревела, на нее глядя. Не сироти детей, подруга.
– Тина, я Илмеру видела. Она мне выбраться помогла. Илмера тоже сказала, что дети ждут.
И ни слова о Русе, как ни ждала Тина. Женщина была зла на князя, как и остальные родовичи. Даже мужчины, и те с Русом почти не разговаривали, а женщины вообще гусынями шипели. Ради какой-то пришлой, пусть и красивой, едва не погубил жену!
Особенно сильно осуждали те, кто видел, что Порусь много лет любила князя и ждала. Нет, не того, что он на ней женится, просто ждала, что заметит, что приголубит. Родовичи так радовались, когда эти двое все же слюбились! И вот из-за минутной слабости Рус погубил все.
Если бы Порусь устроила скандал, подралась с соперницей или поколотила самого Руса, в веси посмеялись бы и забыли, кто из мужиков без греха? Но женщина не вынесла предательства и гордо ушла, а потом и вовсе чуть не погибла. Простит ли когда-нибудь?
Давно ли в этом доме звенели детские голоса, раздавались смех и чьи-то шутки? Давно ли родовичи собирались вместе, чтобы по вечерам заниматься привычной работой у очага?
Пусто и холодно теперь в этом доме. Очаг Рус не разжигает, без Поруси и Полисти с Тимаром дом не дом и очаг не согреет. Князь один много дней.
Чтобы хоть как-то забыться, от света до темноты он трудится – рубит лес, таскает его на хребте в весь, в любую погоду уходит на охоту, носит воду… Все для других, ничего в свой дом, который и не дом вовсе, а просто пустая постройка. Изморозь покрыла стены, у входа целый сугроб намело из-за неплотно прикрытой двери. Но Русу все равно, здесь нет его любимых людей – жены и деток, а самому все ни к чему.
Чигирь повздыхал и зачем-то отправился прочь из дома.
– Ты куда?
Старик отмахнулся от Радока, плотнее запахнулся в шкуру и открыл дверь. Завывала вьюга, мигом переметая следы, в такую погоду никто добрый и во двор не выйдет. Куда это Чигирь?
Со скрипом открылась дверь Русова дома. Внутри темно и тихо.
– Эй, ты здесь?
Чуть прислушавшись, Чигирь позвал снова:
– Рус?
Князь опустил ноги с лежанки.
– Чего тебе?
– Я за тобой, пойдем.
– Куда?
– К нам пойдем, нечего лежать, точно мертвецу, в пустом холодном доме!
Видя, что князь не собирается идти с ним, Чигирь заорал:
– Зиму у нас переживешь, а по весне дом обновишь или новый поставишь, тогда и Порусь вернешь! Нечего тут упырем сидеть в темноте и холоде!
Чигирю удалось хотя бы вытащить Руса к людям. Тот, как и после гибели Полисти, долго молчал, но хотя бы работал и жил в тепле.
Росла гора наконечников и скребков, сделанных руками князя, копились и копились его мысли, одна тоскливей другой.
Он поддался ласкам Элмы, взыграло мужское, изменил, не думая, что делает, а для Поруси это оказалось смертельно.
Лишь к весне женщина смогла выбираться на двор, заниматься делами. Порусь сильно изменилась, похудела, синие глаза ввалились, став от этого еще красивей. Вокруг губ легла скорбная складка. Не о Русе грустила Порусь, а о погибшем сыночке. Мужа она словно оставила там, в бездне, куда едва не свалилась.
Однажды к сидевшей на солнышке с привычным шитьем в руках Поруси подошел Рус. Не говоря ни слова, опустился рядом у ног, глянул снизу вверх:
– Порусь, не прошу простить, позволь только быть рядом, помогать, видеть тебя с детками всякий день.
Рус вдруг уткнулся лицом в колени жены. Рука Поруси помимо ее воли легла на светлые кудри.
– Я не виню, Рус. Только вернуться не смогу.
– Никогда не сможешь простить?
– Не то, я теперь бесплодна, как и Полисть была.
– Порусь, у нас есть Полисть и Тимар.
День за днем по капле возвращалась жизнь в синие глаза Поруси, становился похожим сам на себя князь… И в его глазах появился живой блеск. А однажды, подкидывая высоко вверх радостно верещавшего Тимара, князь расхохотался и сам. Губы Поруси, следившей за малышом, тоже дрогнули в улыбке. Сбоку к ней прижималась маленькая Полисть, как напоминание о былом счастье.
Стало горько и страшно: вдруг это счастье никогда не вернется? В эту минуту высоко в небе закурлыкали журавли – весна возвращалась к Ильмень-озеру.
Родовичи простили своего князя, он смог снова завоевать их доверие. Любовь к жене и детям победила. Она растопила лед и в сердце Поруси, пришло время новой весны для нее. И то ли Порусь ошиблась, то ли Великая Богиня-Мать пожалела свою дочь, только через два года в семье Руса и Поруси снова раздавался детский плач – новорожденный малыш требовал своего!
Не все хорошо было и по другую сторону Ильменя.
Бедой обернулась для Словена и для всего его Рода давняя дружба Волхова с колдунами. Его не смогла удержать ни ценой своей жизни Илмера, ни своей любовью Мста, Волхов все же стал настоящим оборотнем. Только превратился не в волка, какие бегают по лесам в лунные ночи, а стал… чудищем – ящером-крокодилом!
Обиженный на людей, он поселился в Мутной реке и временами заплывал в озеро. Любого, кто не угождал ему, ящер утаскивал на дно. Долго мучились родовичи, но наступило время, когда не жалко стало даже княжьего сына. Убитого ящера река вынесла на берег у места, что позже назвали Перынью… А саму реку переименовали в Волхова.
У реки, как и у самого Волхова, нрав неровный и странный. Если бы не старались речки Порусь и Полисть, Ловать и Мста, всю воду из Ильмень-озера сердитый Волхов унес бы в другое озеро – Нево (Ладожское). Он полноводен и даже загородился порогами, но бывают дни, когда мутная вода Волхова начинает течь вспять! Потом проходит время, успокаивается старик и снова несет воду Ильменя в Нево.
Хотя места вокруг Илмера и пустые, но прохожих людей немало: то кто-то от моря на восход солнышка свои солнечные камни вез, то кто-то в сторону Непры шел…
Однажды зимой, когда князь снова был в Словенеске, родовичам на реке встретились трое, камни несли. Сначала, видно, боялись, что их ограбят, потом в тепле обогрелись, разговорились. Оказалось, и Непру знают, и в Треполе бывали! Родовичам бы обрадоваться, да только кому? Кроме Руса с Порусью да Радока никто толком Непру и не помнит. Славута маленьким оттуда ушел, остальные еще меньше.
– Как вы на Непру ходите-то?
– А вот так по реке и волоками до самой Непры, – показали рукой на полудень прохожие.
Уже уходя, вдруг вспомнили, обернулись за воротами:
– А ваша весь чья, чьи вы-то?
– Мы? – развел руками Славута. – Мы русовы.
– Русы? – переспросили прохожие.
– Русы, русы…
Прошли тысячи лет, давно уже нет на свете Словена и Руса и тех, кто пришел с ними к озеру далеко-далеко от родных мест. Память о них сохранилась только в названиях рек и озер, и по сей день их именуют Ильменем (Илмером) и Волховом, Полистью и Порусью, Мстой и Желотугом… Стоит на месте слияния двух рек город Старая Русса… Ждет своего часа древний Словенеск.
Бывали времена, когда для Родов наступали черные дни – от мора вымерли почти все, тогда оставшиеся в живых ушли из этих мест. Куда? Никто не знает, возможно, снова на Землю предков, да только не за Рипейские горы, а на Непру. А еще через много лет вернулись, чтобы возродить Словенеск. И это снова получалось возвращение на Земли предков?
За прошедшие на Земле тысячелетия люди, наверное, постоянно уходили и возвращались всюду и отовсюду, значит, вся Земля – это Земля предков?
