ОСАДА…
Шло время, у Елены было уже трое сыновей, но следующие точно от Париса, теперь она поневоле спала только с мужем. Приам улыбался, перед всеми признавал Елену красавицей, но большего внимания никак не оказывал, сколько она ни старалась.
Однажды Гекуба жестоко посмеялась:
– Пытаешься соблазнить царя? Глупая, он больше ни на кого не смотрит. Вернее, только смотрит, но не больше. А если от него не отстанешь ты, то тоже ни на кого смотреть не будешь и лицо твое станет безобразным…
Елена остолбенела от яда в голосе свекрови, она уже знала, что Гекуба способна на все, если с успехом отправила к Аиду предыдущих жен Приама, то уж неугодную невестку не пожалеет тем более! Женщина растерянно смотрела вслед уходящей старухи, как вдруг почувствовала, что ее волос коснулась чья-то легкая рука. Вздрогнув, как от удара, Елена обернулась и увидела изумленные глаза Креусы:
– Чего ты так испугалась? Я не Гекуба, и моему мужу ты не нужна… Ты правильно боишься Гекубу, правильно. Пойдем, постоим наверху, там дышится легче, сегодня что-то жарко.
Свежего ветерка Елене действительно не хватало, угроза была нешуточной, а жизнь становилась невыносимой. Видно, Креуса понимала мучения женщины, она усмехнулась:
– Твой главный враг в Трое – Гекуба, она не станет убивать тебя сразу, сначала превратит в уродину, дряхлую старуху с трясущимися руками, слюной изо рта и обвислыми щеками.
Говоря это, Креуса протянула руку и слегка коснулась лица Елены, шеи, задержавшись на груди…
– Но я знаю, каким ядом она пользуется, и знаю противоядие. Если ты будешь себя хорошо вести, я дам тебе противоядие…
Взгляд, которым Креуса окинула Елену, не оставлял сомнений, какого рода интерес у старшей дочери Гекубы к женщине, он раздевал почище мужского. Елена знала, что Креуса предпочитает мужу молодых рабынь, но не становиться же самой любовницей этой царевны! Но царевна воспользуется своим знанием. Елену передернуло от ненависти к ней.
Креуса хищно улыбнулась:
– О, ты не представляешь, какое удовольствие ласкать женщину, которая тебя ненавидит! Тем более такую красивую… Посмотри, – она неожиданно указала на что-то в стороне моря, стоило Елене повернуться туда, как она почувствовала спиной прижавшееся тело Креусы, а ее губы зашептали в ухо: – Между ядом Гекубы и моими ласками ты всегда будешь выбирать меня. А твоя ненависть только придаст им дополнительное очарование. Мало того, я не буду тебя торопить, чем дольше ты будешь сопротивляться, тем слаще будут мои муки ожидания и твои ласки потом… Мм… я вижу твое восхитительное тело, уже чувствую, как мой язык лижет твою грудь, руки ласкают то, что пока доступно только мужчинам…
Шепча все это, Креуса прижалась к Елене сзади всем телом, ее руки скользнули под тунику и действительно принялись ласкать бедра, живот… Спина ощущала упругую грудь, ноги – прикосновения ее ног… Креуса знала толк в ласках. Елена почувствовала, что ее заливает горячая волна. Неизвестно, чем бы все закончилось, скорее всего, она оказалась бы в объятиях царской дочери, но тут послышались шаги и голос Париса.
Креуса оттолкнула от себя женщину и фыркнула:
– Тартар бы побрал твоего дурного мужа! – И почти приказала: – Завтра, когда твоего дурака не будет, придешь ко мне. – И уже громче, потому что подошел Парис, добавила: – Я научу тебя варить напиток для утоления печали. Придешь?
– Приду, – кивнула Елена.
Глядя ей вслед, Парис поморщился:
– Странная она. С Энеем не живет, всегда сама по себе, никто не знает, куда исчезает надолго…
Елена пожала плечами:
– Какая разница?
Она снова чувствовала себя зависимой, и это была странная зависимость. Креуса сумела приласкать ее так же, как это делал когда-то Агамемнон. Ее прикосновения разбудили желание, Парис был удивлен страстью жены, но сам ответить должным образом не смог. Нет, у него все получилось, но муж попросту не умел так ласкать.
Креуса действительно дала какое-то зелье, но Елена сомневалась, что там только противоядие, скорее всего, было подмешано и что-то возбуждающее и притягивающее саму Елену к царской дочери. Но это было лучше, чем даже ласки Париса, постепенно Елена даже привыкла. Креуса научила ее многому, в том числе варить кое-какое зелье, например, заставляющее забывать все неприятности.
Парис видел эту связь, но ничего поделать не мог, обе женщины только смеялись над незадачливым мужем. Попытка пожаловаться на супругу Приаму, вызвала у того хохот:
– Парис, ты предлагаешь мне держать ее за ноги, пока ты сам будешь стараться? С такой красоткой у молодого мужчины не может ничего не получаться, если только он мужчина, конечно…
– У меня все получается! – взвился Парис. – Но она связалась с Креусой!
– А чем Креуса хуже любой другой?
Услышав этот разговор, нахмурилась Гекуба, но потом и она фыркнула:
– Оставь ты жену в покое. Ее хватает на тебя? Вот и довольствуйся тем, что есть!
Царица не стала говорить, что ее саму вполне устроила связь Елены с Креусой, потому что старшая дочь отвлекала красотку от мужчин. Но поразмыслив, Гекуба решила себя обезопасить. Креуса привязалась к Елене, а сама Елена все же держится за детей, и Гекуба вдруг приказала перевести мальчиков жить в свой дом.
Елена примчалась к царице возмущенная:
– Почему?!
– Сыновьям вовсе ни к чему видеть, как мать обнимается с женщиной, или слышать, как ссорятся из-за такого поведения родители.
Конечно, Елена не допускала такого, но ответить ей было нечем. Получалось, что Креуса за свои ласки отнимала у нее детей. Гекуба постарается вырастить сыновей такими, чтобы они ненавидели собственную мать!
Неизвестно чем бы закончилось противостояние женщин, но скоро всех отвлекло нечто большее…
В Трое происходило что-то странное, в воздухе словно разлилась тревога, и никто не мог понять почему. Ветер уже второй день дул с моря, принося влагу. Порывы ветра раскачивали стволы деревьев, хлопали незакрепленными кожами и тканями навесов, изредка швыряя горстями дождинок, но настоящий дождь так и не начался. Нигде не громыхало, не сверкало, почему же забеспокоились троянцы?
Оказалось, не зря…
На море появились паруса, но вполне привычная картина быстро стала угрожающей – количество парусов неумолимо росло! Это не были торговые корабли, к берегам Троады шел ахейский флот! Гектор не поверил своим ушам, услышав донесение. А где же троянский флот, что стоял за островом Тенедос, предотвращая именно такое нападение?! То, что ахейские корабли подходили к Геллеспонту, могло означать одно – троянского флота больше нет! Теперь надежда Трои только на ее стены и ее защитников.
Менелай выполнил свою угрозу – к берегам Троады приплыли спартанцы и микенцы, итакийцы и локрийцы, абанты и афиняне, аргиване, критцы и многие, многие другие… В ушах Гектора снова прозвучали слова спартанского царя: «Это война, Гектор! Я Артрид и верну ее силой!»
Но раздумывать некогда, Гектор скомандовал трубить общий сбор. В бронзовые цепи Великих ворот срочно впрягали волов, чтобы закрыть огромное сооружение. Великие ворота были настолько большими, что держаться на любых, даже самых мощных петлях не могли, а потому каждая их часть покоилась на огромном валуне, обмотанном бронзовыми цепями. Только три десятка волов могли сдвинуть эти валуны с места, чтобы огромные ворота закрылись. Сжечь их тоже невозможно, они обиты медью и скреплены бронзовыми гвоздями.
Троянцы готовы встретить незваных гостей копьями и стрелами. Корабли еще не успели пристать, как Гектор крикнул:
– Зачем вы здесь с оружием? Чего ты хочешь, Менелай?!
– Тебе известно, я пришел за своей женой и украденным золотом!
– Елена давно жена другого, тебе нечего делать в Трое!
– Если мне нечего делать на этом клочке земли, значит, и Трое на нем не стоять!
Первым пристал к берегу корабль Одиссея, но воины почему-то не спешили. Троянцы не могли понять, почему ахейцы не торопятся высаживаться. А тех удерживало предсказание, что тот, кто первым из них ступит на троянскую землю, погибнет. Ахейцы топтались, не решаясь прыгнуть на берег. Еще чуть, и удивленные троянцы опомнятся и начнут бить всех колеблющихся!
Одиссей вдруг сделал неожиданный жест, он бросил под ноги свой щит и прыгнул на него. Увидев, что Одиссей уже прыгнул, и решив, что первый есть, за ним последовал юный фессалийский царь Протесилай, которому не терпелось вступить в бой. Но, конечно, он прыгнул прямо на землю, и тут же оказался пронзенным копьем Гектора! Пророчество сбылось.
Теперь ахейцы прыгали без разбора, на берегу завязался бой, а корабли все прибывали и прибывали…
Гектор быстро понял, что противника не сдержать, и дал команду отходить за городские стены. Впервые за много лет Троя видела, как ее защитники удирают, торопясь скрыться за воротами. Пока ахейцы их не очень преследовали.
На виду у троянцев они спокойно и деловито вытащили свои корабли на берег и принялись устраиваться лагерем вдоль берега от гор Сигейона до гор Ройтейона, всем своим видом показывая, кто теперь здесь хозяин. Троя оказалась отрезана и с моря, и со стороны долины реки Скамандер, и от Дардан. Только с одной стороны, там, где стена вплотную примыкала к лесу, оставалась малая возможность хоть как-то проникнуть через ворота в город. Эти ворота троянцы стерегли особенно тщательно.
Елена вместе со всеми поспешила на городскую стену. Гектор ругался, твердя, что никакие стены, даже выстроенные богами, не выдержат всех троянцев сразу, но его мало кто слушал. Горожане еще не прониклись ужасом войны и не научились подчиняться разумным требованиям. Война хоть и шла, пока была далекой и непонятной. Десяток погибших под стенами еще не впечатлил, а посмотреть на ахейцев было интересно.
Красавицу, конечно, заметили, любопытство к ней было особенно сильным, ведь это за ней прибыли в такую даль столько вооруженных мужчин. Конечно, мнения разделились. Мужчины только облизывались, твердя, что за такую красоту не грех и повоевать, а вот женщины, как и следовало ожидать, пожимали плечами: и что мужики в ней находят? Ну, стройная, ну, шея красивая, ну, глаза… Даже принялись вспоминать: а вот у Таисы, да, помните, это та, которая умерла при родах, у нее глаза были тоже синие-синие… И у рабыни Гелена волосы тоже были светлые и длинные… А у Ланики грудь немногим хуже… И талии бывают такие же тонкие… и бедра такие же крепкие… и ноги у Андромахи не хуже, тоже длинные и стройные…
Только вот оказывалось, что у остальных есть что-то одно, а у Елены вдруг все сразу!
Сама красавица не обращала внимания на шепот за своей спиной, она уже привыкла, не мечут стрелы, и ладно. Елена стояла на стене, пытаясь разглядеть среди ахейцев знакомые силуэты. Неожиданно сзади раздался голос:
– Кого ты видишь?
Она вздрогнула, не ожидая встретить здесь Приама, но ответила:
– Вот Агамемнон, он самый рослый. Вон Одиссей, рыжий крепкий. Вон большой Аякс Теламонид, а вот маленький. Это старый Нестор. Это… Менелай. А этого огромного не знаю…
– Неудивительно, – откликнулся поднявшийся на стену Гектор, – это Ахилл, ты такого никогда не видела.
– Ахилл успел стать таким огромным?!
– Десятый год…
Эта мысль, что она уже десятый год, как бежала из Спарты, не давала покоя Елене весь вечер. Она долго стояла у большого зеркала, вглядываясь в свое отражение и пытаясь понять, сильно ли изменилась. Если юный Ахилл стал таким могучим красавцем, то что же произошло с ней?! Но сколько ни смотрела, никаких признаков старости не увидела.
И тут у нее похолодело внутри – а вдруг это из-за зелья Креусы?! И стоит только перестать его пить, как старость наступит мгновенно?! Но это значит, что она навсегда привязана к дочери Гекубы? Елену обуял ужас, даже руки и ноги задрожали, пришлось присесть, чтобы не упасть.
Она забыла о высадившемся под стенами Трои войске, об угрозе городу и его жителям, сейчас думалось только о том, как осторожно разузнать у хитрой Креусы, действительно ли это действие зелья? Если та догадается, что Елена поняла, результат может быть страшным! Больше всего красавица боялась именно потери своей внешности, беззубой и беспомощной старости. Лучше смерть, чем безобразное и бессильное уродство. Оно будет тем более противно окружающим после стольких лет вызывающей красоты. Елена схватилась за сердце, нет, лучше зависимость от Креусы и ее жаркие ласки, чем потеря привлекательности!
Удивительно, но Креуса ее страха не почувствовала. На вопрос, не ее ли зелье вызывает долгую красоту, отмахнулась:
– Нет, оно от другого.
Знать бы какой груз свалился с души у Елены! Теперь она снова была в себе уверена.
День клонился к вечеру, Гелиос, блестя доспехами, стремительно гнал по небу своих коней к горизонту на западе, туда, откуда приплыли эти незваные гости. За ним накатывали сумерки. На земле между лагерем ахейцев и стенами Трои остались лежать не погребенными тела многих бойцов. И той, и другой стороне нужно было забрать погибших и предать погребальным кострам. Из ворот Трои выскользнул посол, ахейцы выслушали его со вниманием и согласились заключить перемирие на день, чтобы воздать честь погибшим.
Первые погребальные костры загорелись в Трое и у ахейцев, первый плач раздался в стенах города. Впервые троянцы задумались, ведь раньше их родные погибали где-то там далеко, куда их уводил воевать Гектор, теперь же смерть была близко, и раны тоже, и кровь мужей лилась на виду у жен.
Ахейцы обустраивались солидно, они даже окружили свой лагерь высоким валом и рвом, чтобы троянцы не смогли напасть на корабли. В разных концах лагеря встали шатры Ахилла и Аякса Теламонида, которые вызвались наблюдать, чтобы из города не смогли подойти незаметно. В центре расположился шатер Агамемнона, как главы войска.
Конечно, ахейцам не удалось полностью окружить Трою, оставались еще ворота со стороны леса, через которые можно было доставлять продовольствие. Но и их перекрыть недолго. Пока ахейцы делать этого не стали, напротив, они снова отправили в Трою послов. На сей раз оскорбленного Менелая сопровождал Одиссей. И снова послов принимал Антенор.
Перед тем как им отправиться в город, к Менелаю бочком подошел Акамант и тихо попросил:
– Если сможешь, узнай, как там Лаодика?
Тот покачал головой:
– Едва ли получится.
На сей раз встречаться тайно не пришлось, Приам, увидев действительно мощное войско у себя под стенами, поняв, что флота больше не существует, а конница заперта внутри городских стен, предпочел самому не решать вопросов войны и мира. Он созвал народное собрание.
К Елене примчался Парис, губы его дрожали, а взгляд испуганно метался по сторонам.
– Они сейчас снова потребуют тебя у меня! Откажись, скажи, как тогда, что ты хочешь остаться со мной.
– Ты обо мне больше беспокоишься или о том, что потратил золото Менелая?
– Как ты можешь, как можешь?! Неужели ты думаешь, муж простит тебя? Нет! Он убьет, понимаешь, убьет!
Елена вдруг разозлилась:
– Пусть! Но лучше умереть от руки мужа-героя, чем жить с таким слизняком, как ты! Прекрати метаться! Выдадут, значит, выдадут!
– Нет, я тебя не отдам! Давай попросим Афродиту, она добрая, она поможет…
– Тебе может быть, но не мне.
Поняв, что уговорить жену не удастся, Парис метнулся к братьям. Гектор разговаривать не стал, но вот Антимах, не единожды пьянствовавший с Парисом и получавший от него подарки, за очередной дар согласился выступить против возвращения Елены и даже обещал подговорить еще нескольких друзей кричать погромче.
Троянцы быстро собрались на площади перед царским дворцовым комплексом. На видном месте поставлен большой навес от солнца под шафрановым полотнищем, под ним два трона – для Приама и Гекубы, на высоком помосте достаточно места для большой семьи царя. Второй не менее высокий помост спешно сооружен для послов, их тоже должно быть хорошо видно и слышно всем. Послы у всех народов неприкосновенны, особенно если вспомнить, что те, от кого они пришли, стоят огромным лагерем за стенами Трои. Но не только поэтому внимательно смотрели троянцы на Менелая и Одиссея, они помнили, что именно жену вот этого гиганта украл Парис, что оскорбленный муж уже приезжал, пытаясь вернуть беглянку по-хорошему, что грозил вернуться с войском. Менелай имел право требовать жену и награбленное, он не сразу стал воевать, а теперь выполнил свое обещание, ахеец имел право на уважение. Он не то что Парис.
Антенор пригласил Менелая и Одиссея на их места. Спартанский и итакский цари сидели в высоких креслах и рассматривали противоположный помост. На царском начала собираться его семья. Первыми пришли сыновья и зятья. Парис старался держаться незаметно, но его появление вызвало множество возгласов среди горожан. Раздавались крики, что проще двум мужьям сойтись в поединке и все решить. Парис покосился на сидевшего Менелая и совсем приуныл.
Когда показались женщины царской семьи, Менелай напрягся, придет ли Елена? Можно было и не смотреть, ее появление толпа встретила шумом. Особенно напирали женщины, конечно, они не раз видели красавицу в городе, но все равно интересно посмотреть на ту, из-за которой столько мужчин приплыло издалека и готовы сражаться, проливая кровь и отдавая жизни! Охрана с трудом сдерживала напор любопытных.
Возможно, и не сдержала бы, но тут вышел царь Приам со своей Гекубой. Народ сразу затих и встал смирно.
А Менелай все смотрел на свою сбежавшую жену. Конечно, до их помоста далеко, но показалось, что она стала только красивее. Правда, держалась Елена чуть в стороне, вернее, от нее держались в стороне. Царь Спарты усмехнулся: боятся оказаться рядом с опальной женщиной?
Долго размышлять не пришлось, Приам призвал к вниманию и предложил Менелаю сказать, зачем огромное войско на множестве кораблей прибыло к берегам Троады.
Менелай встал, спокойно окинул взглядом притихшую толпу и так же спокойно рассказал, что ахейцы приплыли, чтобы помочь ему вернуть похищенную супругу Елену и многие сокровища. Елену похитил царевич Парис, когда гостил в Спарте. Требование законное, он, как оскорбленный муж, такое уже выдвигал, но ему отказали. Пришлось обращаться за помощью к ахейским царям, связанным клятвой о поддержке. Царь Спарты развел руками:
– Вот мы и здесь. Верните мне похищенную жену и сокровища, и мы уйдем обратно, оставшись с троянцами друзьями.
Толпа стояла молча, ведь Менелай говорил все правильно. Тут вперед вышел Одиссей. Речь лучшего рассказчика Эллады была столь же красочной, сколь у царя Спарты лаконичной. Троянцы попросту заслушались, пока царь Итаки живописал, как гостеприимно встретил Париса Менелай, как ему были рады в Спарте, как горевал спартанский царь, когда получил известие о гибели любимого дедушки, как в тоске и слезах отбыл на Крит участвовать в погребении, а в это время… Нет, конечно, сложно судить влюбленного молодого человека, к тому же проведшего трудное детство, невозможно осуждать и молодую женщину, оказавшуюся в объятиях этого красавца…
Глядя на то, как толпа внимает Одиссею, Приам вдруг подумал, что предложи он сейчас обменять Елену на этого рыжего рассказчика, толпа попросту вынесла бы красавицу за ворота вместе со всеми сокровищами, не только награбленными Парисом, но и вообще содержащимися в царском дворце.
А Одиссей продолжал: прошло время, не пора ли отдать Елену и награбленное? Ведь Менелай не требует ничего несправедливого, только свое! Одиссей утверждал, что даже сама Елена уже осознала ошибку и жалела об опрометчивом поступке.
Хитрый царь повернулся к Елене словно с вопросом, все взоры обратились туда же. Елена почувствовала, что в нее впились сотни требовательных глаз, словно подталкивающих к согласию, и кивнула. Одиссей и толпа взвыли от восторга, а Креуса сзади отчетливо произнесла:
– Дура!
Одиссей напирал: к чему страдать народу Трои, к чему проливать кровь троянцам и ахейцам, не лучше ли вернуть похищенное и всем вместе отпраздновать примирение, чтобы потом еще часто встречаться, когда ахейские корабли будут проходить мимо по пути в Понт Эвксинский?
На голову Приама словно вылили целый кувшин холодной воды. Попробуй теперь отказать ахейцам в их праве плавать по Геллеспонту, как пожелают!
А народ внимал уже словам Антенора, который убеждал в том же: необходимо выполнить требования Менелая и вернуть похищенное. Похоже, толпа на площади была готова это сделать. Приам почувствовал себя загнанным в угол, ему ничего не останется, как подчиниться воле народа Трои. Если честно, то он был согласен выполнить требования Менелая и без этого давления и уже прикидывал, во что ему обойдется содержание этих вот гостей, вставших лагерем на берегу, ведь они не отправятся домой завтра, а будут гостить в Трое не одну неделю, а кормить и поить их придется за свой счет…
Казалось, уже все решено, согласно кивал и Гектор, которому вовсе не хотелось воевать из-за Елены. Но вдруг возмутился Парис:
– Я не собираюсь отдавать этому варвару женщину, которую мне пообещала богиня Афродита, я все делал по воле богини! Вы хотите выступить против воли богини Афродиты? Тогда в Трое не будет больше любви!
Народ заколебался, упоминание об Афродите сделало свое дело. Приам глубоко вздохнул, этот дурак втянет-таки Трою в настоящую войну, Кассандра была права, когда говорила, что Парис погубит Трою.
Вперед выскочил Антимах, стал кричать, что ахейцы только и знают расчеты, потому их не любят никакие боги!
– Да, Артридов не любят никакие боги! Их предок был проклят и низвергнут в Тартар! Их самих нужно убить!
Теперь вперед вышел уже Гектор:
– Послы неприкосновенны и находятся под защитой Громовержца!
Его поддержал сам царь. Толпа колебалась, упоминание предков Менелая сыграло злую шутку.
Никто не заметил, как третий из сыновей Приама Гелен переводит взгляд с одного брата на другого. Сначала он долго смотрел на Елену, потом на Гектора, на Париса, потом снова на Елену, словно что-то прикидывая…
Одиссей уже встал, чтобы снова обратиться к троянцам, но тут Гелен вышел вперед. Толпа притихла, прорицателя Гелена знали хорошо, он старался не говорить страшного, как его сестра Кассандра, больше обещал хорошее, потому даже если не сбывалось, ему прощали. Сын Приама воздел руки к небу, словно призывая богов в свидетели. Хотя так поступали всегда, у Гелена это выглядело особенно впечатляюще, он не хуже Одиссея умел приковывать внимание толпы.
– Жители Илиона, чего вы боитесь? Этих ахейцев, вставших под вашими стенами? Они бессильны, стены не возьмут и уберутся отсюда сами. Боги на вашей стороне, стены Трои построены Посейдоном и Аполлоном, неужели вы думаете, что они позволят разрушить то, что построили? – Гелен повернулся к ахейцам: – Лучше бы вам убраться восвояси и больше не нападать на Трою!
Теперь народ взвыл в поддержку прорицателя. Менелай спокойно поднялся и развел руками:
– Вы сами выбрали свою судьбу. Троя будет разрушена.
Охране с трудом удалось сдержать напор горожан, но их ярость не испугала Менелая, он спокойно смотрел, как кричали троянцы, с сожалением пожал плечами и так же спокойно направился к воротам. Именно его невозмутимость чуть охладила самые горячие головы, а еще вставший на его защиту Гектор. Воины Гектора окружили ахейских царей, не позволяя никому дотронуться до них, и проводили к воротам.
Когда до ворот оставалось уже совсем немного, Менелай вспомнил о просьбе Акаманта. Антенор в ответ чуть улыбнулся:
– Скажи Акаманту, что Лаодика родила ему прекрасного сына. – Видя замешательство Менелая, он наклонился к самому уху царя и добавил: – У моего сына детей быть не может. Но я признал мальчика своим внуком, а Геликаон сыном.
Эту их коротенькую беседу заметили горожане, что дало возможность позже обвинить Антенора в предательстве.
Обменялись несколькими словами и Менелай с Гектором:
– Нам так и не удалось не допустить этой войны…
– Надеюсь, не придется биться друг против друга.
– Вы не возьмете Трою.
– Поживем, увидим…
Началась осада. Вернее, это не была осада, но из города выходить никто не рисковал, ведь ахейцы, не имея возможности штурмовать крепкие стены Трои, принялись грабить округу. Троянцы быстро почувствовали, что они окружены. Больше не поступали на рынок товары, не привозили свежие продукты, ничего не покупали приезжие купцы. С утра многие матери принимались ломать голову, чем накормить своих детей.
Пока запасов хватало, кроме того, кое-что подвозили через лес, но цены на еду взлетели донельзя, а работы у большинства троянцев не стало, ведь упал спрос на красивые ткани, золотые побрякушки, на все украшения и даже развлечения… Большинство троянцев постаралось ограничиться самым необходимым, даже если у них была возможность купить себе что-то подороже. Считалось неприличным праздновать, когда у соседей горе.
Приам стал подумывать, что если осада продлится долго (а ахейцы слишком основательно обустраивали свои лагеря, чтобы уйти завтра), то придется открывать закрома дворца, чтобы накормить людей и не вызвать среди них недовольства. И хотя троянцы сами решили не отдавать Елену, спросят они все равно с Приама.
Первые недели казалось, что осада – это просто большая неприятность, но таяли запасы в домах, зато росло число покалеченных в небольших пока стычках, и народ становился все более злым.
На Олимпе очередной пир, боги посмеивались, пересказывая друг дружке произошедшее с их помощью на земле, хвастались принесенными дарами. Гефест косился на всю эту компанию, размышляя, к чему им дары. Ничто из человеческого богам не нужно, они не пьют вина (едва не спившийся с Тесеем и Пирифоем Аид не в счет), не едят мяса, в избытке приносимого к алтарям людьми, не берут завядших цветов… К чему тогда все подношения? Только из тщеславия: вон мне сколько принесли, больше чем тебе!
И без хвастовства понятно, что больше подношений всегда будет у тех, от кого ежеминутно зависит жизнь каждого на земле. Гефест вздохнул, если бы большое число жертв делало богов и богинь добрее или терпимее… У Афродиты множество храмов и алтарей по всей Элладе, Троаде, Мизии, Лидии, Ликии, Дардании… да где угодно. Но это не мешает ей постоянно быть чем-то недовольной. Как и остальным.
Вдруг боги вздрогнули от голоса Зевса:
– А как там наша Троя?!
– Вспомнил, – поморщилась Афродита. – Осаждают!
– И как?
– Что «как», Зевс? Вот к чему было гнать тысячи ахейцев к Трое из-за какой-то бабы?!
Громовержец расхохотался во весь голос:
– Не ты ли назвала эту какую-то красивейшей и обещала ее любовь Парису за яблочко. Афродита, это самое дорогое яблоко, которое видела земля! Ну и что теперь будет?
– Это тебе решать. Скажешь, чтобы помирились – помирим.
– Вот еще, «помирились»! – возмутилась Гера. – На земле не протолкнуться, мойрам хоть по десять рук каждой делай, чтобы успевали нити жизни плести, надо что-то решать. Пусть бьются!
– Может, пусть лучше не рожают по столько? Не то возмутится Аид, у него тоже, небось, царство переполнено.
Зевс в ответ на возражения богов поскреб затылок, крякнул:
– Надо признать, что те, кого уже нарожали, получились не слишком удачными. Может, этих, – он сделал вполне понятный знак, – истребить, а новые получше будут?
– С чего? – удивился Гефест. – Рожать-то их будут те, что есть сейчас.
– Слушай, я давно тебе хочу предложить вот что, – оживился Зевс. – Какое-то у них на земле все непрочное… Эта бронза, она же только блестит, а разваливается с первого удара. Может, им чего покрепче дать?
– Зевс, дать железо, чтобы они легче убивали друг дружку? Скольких можно убить бронзовым мечом? А скольких стальным? Предлагаешь научить делать стальные наконечники? Да еще так, чтобы стрелы сами летали или вообще умели гоняться за жертвой?
К Гефесту бросился Арес:
– А ты можешь?!
Гефест скрутил богу войны здоровенный кукиш:
– Вот тебе! Тебе дай, так люди из войн вылезать не будут.
– Они и так не вылезают.
– Не, не, не! – замотал головой Зевс. – Ты не прав. Зная, что у врага есть стальные мечи и такие стрелы, что могут погибнуть, люди будут осторожней.
– А сейчас они этого не знают?! Или погибнуть не могут? Когда это опасения погибнуть кого-то останавливали? Тесей с Пирифоем к Аиду полезли!
– Хватит уже о Тесее с Пирифоем. Что с Троей делать будем? Если уж привели к ее стенам ахейцев, то надо как-то решать.
– А что тут решать? – пожала плечами Афродита. – Посидят да уйдут.
– Ну да! Собрать столько войска, чтобы не было битвы?! – это уже Арес.
– Но только справедливой.
– У тебя, Афина, любая битва, за которую я, несправедливая.
Зевс зевнул:
– Ахейцы уже столько лет округу Трои разоряют, пора их и правда столкнуть с троянцами.
– И я говорю, что пора. Ахейцев пора побить!
– Поби-ить? А вот это видела?! – Теперь кукиш был скручен Афиной для Артемиды, ратовавшей за поражение ахейцев.
– А кому помогать, потомкам Тантала, что ли?
От упоминания Тантала у большинства богов испортилось настроение, помогать хоть кому-то, с ним связанному, не хотелось. Забыт был даже невинно пострадавший от папаши Пелопс.
– Но там, – Афина ткнула пальцем вниз в лагерь ахейцев, – там Одиссей! И еще много кого из тех, кто вам приносит жертвы ежедневно! И Ахилл тоже!
Боги задумались, действительно заварили кашу…
Зевс махнул рукой:
– Пусть уж хоть раз столкнутся, что ли, там посмотрим.
Гера указала вниз как бы между прочим:
– Там Агамемнон принес тебе в жертву большущего быка…
Зевс только поморщился, ему больше нравились троянцы.
Боги принялись выглядывать внизу своих любимчиков, прикидывая, как им помочь. Над ними раздался голос Громовержца:
– Пока не вмешиваться!
Боги с недоумением обернулись к Зевсу:
– Почему-у?..
– Потом. Пусть пока сами повоюют.
– Вот вечно ты так. Раздразнишь – и в кусты, – фыркнула Артемида.
– Какие кусты?!
– Ну, в облака.
Услышав про Зевса и кусты, прислушалась Гера, чтобы отвлечь супругу от ненужных расспросов, тем паче что только этой ночью он действительно в очередной раз побывал в кустах с очередной красоткой, Громовержец поинтересовался у Артемиды:
– А чего это ты вдруг взялась помогать Агамемнону, ведь ты его терпеть не можешь?
– Из-за Ифигении.
– Где девчонка?
– В Тавриде у меня жрицей.
– На мать похожа?
– Да, красавицей будет.
– Зевс? – приподняла бровь ревнивая Гера. – Кем это ты интересуешься?
– Артемида спасла от гибели дочь Елены, надо же проявить заботу о внучке.
– Вот именно, внучке, Зевс! Она твоя внучка и не смей летать в Тавриду глазеть на Ифигению. А тебе, если поможешь, – Гера выразительно посмотрела на Артемиду, – я косы повырываю!
– Лучше мужу своему бороду рви! – огрызнулась богиня. – Зевс ей рога наставляет, а я виновата!
