СТРАШНАЯ ЖЕРТВА
И снова берега Авлиды увидели множество кораблей, а горы и леса были взбудоражены множеством людей. Дожидаясь всех и поджидая попутный ветер, уже собравшиеся охотились. Одна из таких охот едва не стала катастрофой.
Агамемнон был доволен, он подстрелил очень резвую козочку, которая скакала по скалам так, словно это сама Артемида. Никому не удалось попасть в нее стрелой, а вот у царя Микен получилось, причем с первой попытки. По лагерю разнесся громогласный хохот микенского царя:
– Так не смогла бы и сама Артемида!
Сильный порыв ветра едва не погасил пламя костра, на котором жарилась та самая козочка. Всем стало не по себе, разве можно хвастать перед богами?!
– Чего вы испугались? Того, что я упомянул Артемиду? Богов бояться – в море не ходить!
От хохота царя стало не по себе даже его брату Менелаю, а прорицатель Калхас лишь покачал головой:
– Агамемнон, ты можешь вызвать гнев Артемиды, за который потом дорого заплатишь.
– Не каркай, как старый ворон перед бурей!
В ближайшие дни ничего страшного не случилось, хотя присматривались и приглядывались к любому знамению. Стан немного успокоился. Совсем скоро сменится ветер (вообще-то уже пора бы смениться), и можно отправляться к Трое.
Но прошла неделя, а ветер, не ослабевая, дул в сторону берега и не позволял кораблям ахейцев не только выйти в море, но и вообще отойти от берега. Снова вспомнилась обида, нанесенная Агамемноном Артемиде, начали поговаривать, что это и есть ее наказание.
Прорицатель Калхас сидел перед очагом мрачнее тучи, он едва повернул косматую голову в сторону братьев Артридов, пришедших за советом. Оба царя топтались у входа, не решаясь пройти без позволения хозяина пещеры. Тот недовольно кивнул:
– Проходите. – И без вопросов начал говорить сам. – Я тебя предупреждал, Агамемнон, что ты заплатишь дорогую цену за свои обидные слова против Артемиды.
– Ну, и чего хочет богиня? Я готов принести в жертву двух лучших коней из своей колесницы.
Калхас поднялся, накинутая на плечи шкура повисла до самой земли, Менелай невольно подумал, что годы сильно согнули старика, раньше так не висела… Голос прорицателя был хриплым:
– Ты должен принести в жертву дочь, царь!
– Что?!
Калхас развел руками:
– Или возвращайся обратно. Ты сильно обидел богиню.
– Царскую дочь в жертву из-за какой-то козы?!
– Ты кого козой зовешь, Артемиду?
– Да убил я на охоте козу!
– Не из-за убитого животного обида богини, а из-за твоего бахвальства. Тебе выбирать, Агамемнон, только пока не будет принесена в жертву царская дочь, корабли в море не выйдут.
У царя руки сжались в кулаки, а лицо побелело.
– Думай, завтра скажешь…
Потом братья долго сидели на берегу, глядя на волны, накатывающие на камни и отбегающие обратно. Ветер по-прежнему был сильным и по-прежнему дул с моря.
– Боги не прощают насмешки над ними, – вздохнул Менелай. – Если ветер не сменится, нужно распорядиться, чтобы каждый уходил, как может.
– А корабли куда?
– Не знаю.
– Это не просто задержка в пути, это крах всего, Менелай. Если мы не сможем в ближайшее время выйти в море, то не сможем никогда. Авлида не то место, чтобы большое количество судов могло бы простоять здесь до следующих Плеяд почти полгода. Ахейского флота просто не будет, понимаешь? Я собрал здесь всех и всех же погублю.
Потрясенный Менелай помолчал, потом вздохнул:
– Но ты же не можешь принести в жертву Ифигению?
– Не могу, – почти застонал Агамемнон, – но… принесу!
– Что?! Лучше пусть Елена остается в Трое!
– Дело не в моей мечте завоевать Трою или твоей вернуть Елену, это погубит всю Ахейю, всю! Не подошли только критяне, они и останутся хозяйничать в Эгейском море, а ахейцам погибель.
– Я объясню все ахейцам, они поймут.
– Что поймут? Что из-за гнева Артемиды на Агамемнона они останутся без кораблей, которые собирали с такими усилиями? Если бы все ограничилось презрением к тебе или мне, я бы махнул на все рукой, но я не могу позволить погибнуть Ахейе. Идоменей только и ждет, чтобы захватить власть над Великой Зеленью. И Приам своего не упустит. Нет, если дело только в моей жертве, то я ее принесу. Ифигения с Клитемнестрой неподалеку в стане, что у большого источника, надо отправить к ней слугу с вызовом к нам. Я напишу письмо.
– Тебе не простят этого не только жена и дочь… Да и как ты ей скажешь, мол, приезжай, я принесу тебя в жертву?
Клитемнестра не могла поверить своим глазам: Агамемнон просил Ифигению срочно приехать в лагерь, чтобы отдать ее замуж Ахиллу! Конечно, Ахилл уже известный герой, награбил в прошлом году столько, что хватит на десять царств, но у него есть жена дома! К тому же, кто решает такие вопросы так срочно? Свадьба старшей дочери не столь спешное дело, здесь нельзя торопиться.
Она обратила внимание, что Агамемнон звал только Ифигению, не упоминая ее саму. Конечно, с мужем отношения совершенно разладились, но не до такой же степени, чтобы отодвинуть ее в вопросе замужества дочери!
Клитемнестра решила ехать спешно и не идти сразу к Агамемнону, а поставить шатер и посмотреть, что там творится. Им давно бы пора выйти в море. Но ходили слухи, что Агамемнон чем-то обидел Артемиду и та наслала встречный ветер с моря, не позволявший вывести корабли из бухты.
Ахилл откровенно скучал, в прошлом году он успешно пограбил прибрежные города Мизии, больше десятка сровнял с землей, столько же обчистил, успел большую часть добычи продать на рынках и вернуться в Авлиду. Многие завидовали, многие жалели, что не отправились с ним, а послушавшись Агамемнона, отправились по домам, чтобы собраться снова. Ахилл не хотел признаваться, что не рвался домой из-за супруги, которую откровенно не мог терпеть. Даже присутствие там сына не могло повлиять на это его нежелание.
Теперь вот собрались, и что? Агамемнон умудрился обидеть Артемиду, та наслала встречный ветер, большой флот вытащен на берег, люди маются от безделья и начинают ссориться. Неужели Агамемнон не понимает, что если у стольких здоровых мужиков есть оружие и нет дела, они обязательно найдут приключения на свои задницы! Хорошо, если эти приключения будут направлены против других, а если внутри собственного войска? Еще полмесяца, и начнутся драки. А ветер не меняется… Старый Калхас что-то сказал Артридам, только вот что? Никто не знал.
Вдруг Ахилл заметил новый шатер, стоящий чуть в стороне. Ого, судя по расцветке и знакам, это шатер царицы Микен. Не успел он подумать, что могло привести Клитемнестру в это сборище грубых мужчин, где место только рабыням, но никак не царицам, как из шатра вышла сама Клитемнестра. Мало того, увидев Ахилла, она радостно заулыбалась и замахала ему рукой. Не слишком привыкший к выражению радости от цариц, парень смутился. Но Клитемнестра подошла ближе и, все так же улыбаясь, принялась говорить совершенно немыслимые вещи:
– Я очень рада, Ахилл, что Агамемнон выбрал тебя в мужья нашей дочери. Ифигения будет тебе хорошей женой. Она красива и умна, имеет добрый нрав и умеет быть вер…ной…
Лицо Ахилла столь заметно вытянулось, что последние слова Клитемнестра договаривала, уже растерянно замедляя речь. Стало ясно, что предполагаемый жених ни сном ни духом не подозревает о готовящейся свадьбе!
– Ахилл, Агамемнон ничего тебе не говорил о своем намерении отдать за тебя Ифигению?!
– Нет, – честно ответил мирмидонский царь.
– Что же замыслил Агамемнон? – в ужасе прошептала Клитемнестра.
– А где он сам? Мои воины уже готовы попросту отправиться по домам, надоело сидеть и ждать неизвестно чего!
Услышав голоса, из шатра вышла Ифигения. Ахилл глянул на юную девушку и пожалел, что у него уже есть жена, а отец этой красавицы Агамемнон. А с другой стороны к шатру уже подходили Менелай, Калхас и сам царь Микен.
– Зачем ты позвал Ифигению, обещав отдать ее Ахиллу?
За Агамемнона ответил прорицатель:
– Артемида потребовала принести в жертву дочь Агамемнона.
– Что?! – У Клитемнестры перехватило дыхание так, что она скорее прохрипела, чем спросила. Сама девушка тоже замерла, в ужасе раскрыв глаза. Ее принести в жертву?! И сделать это согласился отец?! Отец, который не мог налюбоваться своей дочерью-красавицей, который из любой поездки привозил ей столько красивых вещей, который постоянно твердил, что она будет самой красивой на земле…
Первой опомнилась Клитемнестра. Она метнулась к Ахиллу:
– Не допусти этого, заклинаю тебя!
Клитемнестра обнимала колени Ахилла, обливая их слезами. Она не могла потерять дочь!
Ахилл метнулся за своими доспехами, по пути крича, что не даст Агамемнону совершить такое! Агамемнон стоял белый, словно готовая к росписи стена, с трясущимися губами, не в силах вымолвить и слова. Но это был не конец.
По стану мгновенно разнеслась новость о требовании богини, она подняла на ноги всех. Воины с оружием в руках бросились к шатру Агамемнона, где скрылись женщины и сам царь. Впереди бежал Одиссей. Если Агамемнон обидел Артемиду, то ему и приносить жертву. Иначе жертвами могут стать все остальные!
Ахилл едва успел раньше остальных, он встал перед входом, заслонив собой шатер:
– Я не впущу туда ни одного из вас! Чтобы взять Ифигению, вам придется сначала убить меня.
Воины отступили, но выкрики не прекратились. Теперь кричали уже и мирмидоняне, они требовали от Ахилла отдать девчонку или распустить всех по домам!
Клитемнестра с ужасом вслушивалась в шум за стенками шатра, все прекрасно понимали, что смять Ахилла и ворваться в шатер такой толпе ничего не стоит. И вдруг поднялась сидевшая на сундуке в углу Ифигения. Она остановилась перед отцом:
– Если меня не принесут в жертву, то поход не состоится? И все остальные жертвы были напрасны?
Агамемнон только кивнул, он попытался добавить, что вместе с Ахиллом не допустит, чтобы толпа ворвалась в шатер. В руках у отца тоже был меч. Рука Ифигении легла на его руку, девушка чуть улыбнулась:
– Помнишь, ты рассказывал мне о Кассандре, девочке, которая готова была броситься со скалы, чтобы погубить тебя и сорвать поход на Трою? Я тоже готова погубить себя, чтобы он состоялся. Прощай, мама, ты была самой лучшей матерью в мире.
Клитемнестра не удержавшись, крикнула:
– Не-ет!
Но дочь только отрицательно покачала головой, открывая занавес входа в шатер.
Толпа, увидев юную прекрасную девушку, замерла. Ахилл попытался заслонить ее собой:
– Не бойся, я не дам им тебя обидеть!
– Не нужно, Ахилл. Я решила добровольно идти в жертву к алтарю. – Девушка вскинула голову, оглядев притихших воинов. – Пусть памятником мне будут развалины Трои. Поклянитесь, что вы не отступите, пока не возьмете этот город!
Она обернулась к Калхасу:
– Готовь все для жертвоприношения.
– Готово, – едва вымолвил тот.
Ифигения шла сквозь ряды вооруженных людей в полной тишине, глашатаю Тальфибию даже не пришлось призывать всех перестать галдеть. Агамемнон не смог смотреть на это, он упал на землю, закрыв голову своим плащом, а в шатре билась в истерике Клитемнестра:
– Ненавижу! Ненавижу тебя! Убийца! Отправить на смерть собственную дочь!
Также в полной тишине Калхас надел на голову девушки венок, вытащил из ножен жертвенный нож. Ахилл подал сосуд со священной водой и тихо прошептал девушке:
– Я надеюсь, боги заберут тебя на Олимп.
Та чуть улыбнулась дрожащими губами:
– Пусть это будет не зря.
– Клянусь.
Калхас поднял жертвенный нож к небу:
– О, Артемида, ты хотела этой жертвы, вот она! Пошли же ахейцам благополучное плавание к берегам Троады и победу над врагами! Мы приносим самую страшную жертву, которую ты потребовала!
Ахилл заметил, как дрожит жертвенный нож в руке Калхаса, конечно, одно дело перерезать шею козочке или даже волу, и совсем другое красивой юной царской дочери. Он шепнул провидцу:
– Не тяни, ей будет больнее! Резким движением, сразу и сильно!
Видно, это понял и сам Калхас, он глубоко вздохнул и…
Единый вопль вырвался из всех уст! И следом установилась немыслимая тишина, казалось, даже волны застыли, перестав рокотать, и ветер стих, не шелохнув листочка. Сколько длилась такая тишина, не понял никто, но ее разорвал рев тысяч голосов, потому что… вместо убитой Ифигении на жертвеннике билась в предсмертных судорогах лань!
Калхас, едва не задохнувшись от произошедшего чуда, вскинул вверх руки с криком:
– Артемида приняла нашу жертву! Радуйтесь, ахейцы!
Вокруг орали, ликовали, обнимались тысячи воинов, гремя оружием, вскидывая его к небу в едином вопле восторга!
Ахилл пробрался к лежащему на земле Агамемнону, содрал с его головы плащ, затормошил:
– Агамемнон, Артемида приняла нашу жертву! Приняла!
Царь поднял на него остановившиеся глаза, на его лице не было не только радости, но и вообще жизни. Только тут Ахилл сообразил, что тот не знает о замене! Он затеребил Агамемнона, пытаясь переорать немыслимый крик тысяч глоток прямо царю в ухо:
– Артемида заменила Ифигению на жертвеннике ланью! Она забрала твою дочь к себе!
– Как… как заменила?!
– Так вот! В тот миг, когда Калхас уже занес нож, Ифигения вдруг превратилась в лань! Иди посмотри!
Агамемнон поднялся, ошалело глядя на ликующую толпу, на жертвенник, на котором действительно лежала крупная лань, а потом ринулся в свой шатер. Понятно, надо же и Клитемнестре сказать о замене.
Не удалось, той было все равно, она шипела, как змея, одно:
– Ненавижу!
Теперь оставалось ждать подтверждения, что Артемида больше не сердится. Богини дамы капризные, вдруг следом за дочерью ей потребуется еще кто-то? Но долго ждать не пришлось, от берега уже кричали, что ветер переменился!
Казалось бы, теперь ахейцы должны уважать Агамемнона, пожертвовавшего ради общего дела самым дорогим – дочерью. Они только что, как дети, радовались этой жертве, умилялись тому, что Артемида, потрясенная благородным поступком Ифигении, забрала девушку к себе, не дав лишить ее жизни. Но люди странные создания, как только ветер сменился и корабли вышли в море, на Агамемнона стали поглядывать не просто косо, а очень косо. Что же это за человек, если он не пожалел собственной дочери ради завоевания какого-то города, пусть и очень богатого?!
Для всех царь Микен стал олицетворением жадности и желания наживы.
Сам царь Микен усмехнулся, кивая брату на недовольных мирмидонян:
– Это еще одна жертва, которую я должен принести за Трою – всеобщая ненависть.
Менелай хотел сказать, что его и без того не слишком любили, но промолчал. Агамемнон прав, нелюбовь быстро перерастала в тихую ненависть. Пока тихую, чем она прорвется со временем?
Ветер надувал паруса, помогая ахейцам быстрее добраться до берегов Троады… Засидевшиеся и уставшие от безделья люди взялись за весла, хотя в этом не было необходимости. Снова зазвучали над волнами голоса: «Э-гей! Э-гей! Э-гей!», точно воины взывали к своему предку.
