Глава 20

Я возвращалась в офис после встречи на месте предстоящих работ, когда вдруг сообразила, что мне нужно всего несколько лишних минут, чтобы доехать до дома гипнотизерши.

Тут же промелькнула мысль: «Не надо этого делать! Тебе еще предстоит встреча со Стивом. Тебя ждет миллион электронных писем. У тебя прекрасное настроение. Почему ты всегда делаешь глупости, когда у тебя хорошее настроение?»

Но я уже поворачивала налево, а не направо, будто у меня и выбора не оставалось, а ее дом обладал неодолимой магнетической силой и притягивал к себе мою машину.

Мне до сих пор было не по себе от того, что я натворила в воскресенье. Все думала и думала об этом, изумляясь самой себе. Как это я могла войти в чей-то дом и печь там бисквиты? А если бы так поступил кто-то другой? Например, люди, с которыми я только что встречалась на месте будущей застройки. Одна из женщин между делом рассказала мне, что последние выходные провела в Маджи, а я подумала: представь, что бы она сказала, если бы узнала, чем я занималась в воскресенье! Как бы вытянулось ее лицо! Как бы она сразу сделала осторожный шаг в сторону, как если бы я мгновенно превратилась из дружелюбного специалиста в странную сумасшедшую тетку!

Я никогда не ощущала, что делаю нечто нехорошее, входя в дом Патрика, потому что не переставала чувствовать этот дом своим. Именно там прошли самые счастливые годы моей жизни. Я старательно мыла эту ванную комнату каждое субботнее утро. Красила стены в комнате Джека. Выбирала ковер для столовой. Так что я не видела в своих поступках ничего незаконного или дурного. Я вроде как имела право находиться там, пусть даже никто другой с этим не согласился бы.

Но войти в дом Элен и заняться приготовлением бисквитов, открыть дверь рассерженному незнакомцу, словно дом мой… Да, у меня было ощущение, что я зашла слишком уж далеко.

Утром в понедельник я проснулась в три часа утра с отчетливой мыслью: мне необходимо обратиться за помощью. Мне нужно лечение. Настоящее лечение. Я должна остановиться. Даже поискала в Интернете службу консультантов. Я записала с полдюжины имен и телефонных номеров.

А потом, несколько часов спустя, я встала, чтобы отправиться на работу, и при дневном свете все показалось таким незначительным, что я подумала: ох, да какое еще лечение? Не нужно оно мне! Я отлично справляюсь с работой. Не склонна к самоубийству или к булимии, не слышу голосов. Просто остановлюсь, и все. Бисквиты станут моей последней выходкой. Моим прощальным даром.

И это ощущение не покидало меня весь день, и я прекрасно чувствовала себя накануне. Я даже постучалась в соседнюю дверь и напомнила семейству радостных лабрадоров, что этим вечером забирают мусор. И это было вполне по-соседски, заботливо и мило. Разве так станет действовать человек, нуждающийся в лечении? Соседи запрыгали, виляя хвостами, ужасно благодарные, потому что они, конечно же, забыли о мусоре, а у них столько всего накопилось из-за переезда, и кстати, как прошло воскресенье? А я не сразу вспомнила о своей мифической вечеринке в честь чьего-то там сорокалетия! Но когда вспомнила, то сообщила, что вечеринка была великолепной, просто мне уже кажется, что это было давным-давно, хотя сегодня только еще понедельник, но работа и не такое с людьми делает, и ха-ха-ха, и тра-ля-ля, и так далее, как уж водится.

А потом, сегодня, я отправилась на работу, вообще не думая о Патрике, или Элен, или Джеке, или о их будущем ребенке. С удовольствием провела встречу на площадке, где должен был строиться новый торговый комплекс. Место на холме с видом на океан. Тогда я и подумала о кабинете Элен, с огромными стеклянными окнами, за которыми тоже плескался океан, и о том, как солнце играет в волнах, и сказала заказчикам, что нужно бы оформить здесь все в деревенском стиле, с огромными окнами. Чтобы в торговом центре были такие уголки, где можно посидеть с чашечкой кофе и посмотреть на небо, и чтобы вокруг хватало места для малышей – они могли бы бегать кругами и воображать себя самолетами. Это должно стать таким местом, в каком нуждалась я, когда Джек едва начал ходить и я брала его с собой в походы за покупками. Странно, конечно, но я до сих пор чувствовала себя матерью малыша, едва начавшего ходить, хотя Джек уже давно был школьником и мне он больше не принадлежал. Я словно застряла во времени. Заказчики сказали «отлично», похихикали, заявили, что назовут этот центр «Приютом безмятежности имени Саскии». Все это звучало с легким оттенком снисходительности, будто я у них просила лично для себя кухню побольше, но ведь я это делаю для других матерей.

В общем, я была полна сил и профессионального удовлетворения и думала о том, как мне нравится работа по городскому планированию, а когда подошла к машине, мой телефон зазвонил, и это была Тэмми.

Моя старая подруга Тэмми Кук.

Та самая, которая позволила мне пожить у нее в свободной комнате, когда Патрик сказал: «Все кончено».

В то время она была мне действительно добрым другом, заботилась обо мне, словно я инвалид. Варила мне куриный суп и готовила чай, держала меня за руку, когда я лежала на кровати, таращилась в потолок и пыталась дышать, хотя у меня было такое ощущение, что на моей груди припарковался грузовик. Помню, как спрашивала ее, может ли жизнь для меня стать прежней, и она говорила: «Конечно, милая, так и будет». Она ошибалась, но все равно была очень хорошей девушкой, из тех, что называют вас «милая» и повторяют: «Я так тебя люблю!»

Теперь сложно поверить, что когда-то у меня была такая подруга. Это как если бы я вспоминала, что когда-то бегло говорила по-французски, а теперь не в силах понять ни единого слова.

После того как я переехала в таунхаус, Тэмми пыталась поддерживать дружеские отношения. Ей хотелось, чтобы я ходила с ней в ночные клубы и бары, пила и танцевала, чтобы наконец отбросила все, вернулась к жизни.

Помню, как думала тогда, что это несправедливо. Если бы Патрик погиб, например, в автомобильной катастрофе, мне бы позволили горевать о нем много лет подряд. Люди бы присылали мне цветы и сочувственные открытки; они бы привозили мне какие-нибудь запеканки, чтобы я не померла с голода. Мне можно было бы держать в доме множество его фотографий, постоянно говорить о нем, вспоминать старые добрые времена. Но из-за того, что он меня просто бросил, из-за того, что был все так же жив, моя печаль воспринималась как нечто непристойное и жалкое. Я выглядела недостойной женского равноправия, когда говорила, как сильно люблю его. Он меня разлюбил, следовательно, и я должна была перестать его любить. Причем немедленно. Хлоп – и готово! Выбрось из головы все эти глупые чувства! На твою любовь больше не отвечают взаимностью, а значит все это ужасно глупо.

Патрик с Джеком ушли из моей жизни, как если бы умерли, но это едва ли можно было считать трагедией. Разрывы между людьми случаются то и дело. То же самое было, когда умерла мама. Старые люди умирают естественным образом. К тому же она болела! Так что на самом деле это лишь к лучшему. Ну и что, что ты никогда больше не услышишь ее голос? Ну и что, что ты никогда не будешь читать Джеку книжку перед сном? Ну и что, что ты никогда больше не будешь заниматься с Патриком любовью?

Забудь все это, преодолей, возьми себя в руки, девочка! Все вокруг желали, чтобы я поскорее снова сделала себя счастливой – подстриглась по-другому, записалась на какие-нибудь вечерние курсы. И всех ужасно раздражало, что я ничего не предпринимала – просто не могла. Потому не стоит удивляться, что Тэмми в конце концов исчезла из моей жизни.

Но теперь она снова появилась, спустя столько лет. И ее голос в моем мобильнике звучал все так же: Тэмми всегда слегка задыхалась, как будто только что пробежала вокруг квартала.

– Саския, милая, я вернулась в Сидней! – сообщила она.

А я и не знала, что она уезжала из Сиднея.

– Тебя нет в «Фейсбуке»! – возмутилась Тэмми. – Интересно, как твоим старым друзьям тебя найти, если тебя нет в «Фейсбуке», негодница!

Тэмми разговаривала так буднично, словно мы только что расстались. Она даже не упомянула о Патрике. А потом спросила, не хочу ли я где-нибудь с ней выпить вечером в среду. И я согласилась! Сама же при этом сидела в машине, подставив лицо солнцу, и ликовала: не нужно мне никакое лечение! Завтра вечером я встречаюсь со старой подругой! Я совершенно нормальна!

А пять минут спустя вдруг обнаружила, что еду к дому гипнотизерши.

Я сказала себе, что просто проеду мимо. Не стану останавливать машину. Джек должен быть в школе, Патрик на работе, а Элен наверняка сидит в своем полосатом кресле, в своем уютном маленьком стеклянном раю, и предлагает кому-то шоколад, и разговаривает мягким голосом, а солнечный свет танцует на стенах вокруг нее.

Пока я ехала туда, ужасно хотела снова превратиться в Дебору Ванденберг и прийти к ней на сеанс из-за болей в ноге. Странно, как я наслаждалась этими сеансами. А боль в последнее время усилилась. Я ведь и не думала применять те приемы, что рекомендовала Элен. Ведь Деборы больше не существовало, а значит и рекомендации гипнотизерши я вроде как не вправе использовать.

Но Патрик оказался там.

Когда я повернула за угол, на их улицу, то увидела, как они вместе выходят из дома, спеша, словно куда-то опаздывают. Патрик в джинсах. Значит, взял выходной. Но почему? Он никогда не устраивал себе выходных посреди недели. Элен тоже в джинсах и великолепной длинной серой куртке с изумительными помпонами. Такие куртки могут себе позволить только женщины подвижные и очаровательные. Пока что беременность Элен была совсем незаметна.

Прямо настоящая пара! Глядя на них, никто бы и не подумал, что они не принадлежат друг другу. И тут же меня пронзила странная, изысканная, нежная боль, легкая, но обжигающая, словно в мое тело медленно вонзали длинную, тонкую сияющую иглу.

Куда это они могли собраться? Я и не пыталась сопротивляться любопытству. Я просто должна была узнать, и все. Если узнаю, мне будет не так больно. Я всегда так думаю, несмотря на то что знание может причинить еще больше боли.

В общем, я отправилась за ними. Ехала на одной из служебных машин, потому что моя снова вышла из строя, поэтому Патрик меня не заметил и не стал хитроумно маневрировать, чтобы оторваться.

Они направились в школу Джека.

Возможно, там предстоял какой-то концерт? Или игра в футбол? А я и не знала. Можно отправить на телефон Патрика вопрос, хотя, конечно, не для того, чтобы получить ответ, но потом я увидела, что Элен осталась в машине, а в школу вошел только Патрик. Он почти бежал. Неужели Джек заболел?

Через несколько минут Патрик уже появился в дверях. Он снова шел очень быстро, неся школьную сумку Джека, а Джек вприпрыжку несся за ним. Они запрыгнули в машину и снова куда-то поехали.

Я совершенно не могла догадаться, куда они отправились в такой час, и теперь мое желание узнать это превратилось в мучительную жажду. Я наклонялась вперед, изо всех сил сжимая руль, и полностью сосредоточилась на номерном знаке машины Патрика.

Иногда мне этот номер даже снился.

Зазвонил мобильник. Это был Тоби с работы, но я не стала отвечать, желая, чтобы Тоби просто оставил сообщение. Для меня в этот момент значение имело только преследование. Но я потеряла их у светофора на Милитари-роуд, когда какая-то идиотка ударила по тормозам на желтый свет, точно целью всей ее жизни было помешать мне.

Я даже закричала от разочарования и с такой силой стукнула по рулю, что, наверное, останутся синяки. Можно считать удачей, что я снова нашла их. Когда я добралась до конца Фалькон-стрит, то повернула налево, на скоростное шоссе Пасифик, не по какой-то особой причине, а просто потому, что была в левом ряду, – и тут же увидела всех троих. Элен показала на какое-то здание, и они исчезли внутри.

Я припарковалась поблизости и даже не стала трудиться опускать деньги в счетчик. Тут же кинулась ко входу. Ногу при этом сжимала и скручивала боль.

Войдя в пустой вестибюль, я остановилась у доски с указателями, где значилось название множества разных фирм и организаций. Стоматологическая хирургия. Дипломированный бухгалтер. Специалисты по иммиграции. Они могли пойти куда угодно.

А потом я увидела это: «Кабинет УЗИ».

Так вот куда они направлялись. Посмотреть на младенца.

Младенец.

Я восприняла это как нечто личное. Словно они все втроем нарочно это делали, чтобы причинить мне боль. Да само это здание торчало здесь только для того, чтобы сделать мне больно.

Конечно, Патрик будет держать ее за руку, они будут вместе прислушиваться к сердцебиению малыша и обмениваться нежными взглядами и сияющими улыбками. Я видела такое в кино. И знаю, как это действует. Джек впервые увидит своего маленького братишку или сестренку.

Когда мы с Патриком пытались сделать ребенка, я постоянно твердила Джеку, что он будет лучшим в мире старшим братом. Джек же говорил, что он бы хотел иметь младшую сестренку. В начальной школе он дружил исключительно с девочками. «Я хочу сестренку и чтобы ее звали Джемайма, – как-то раз сказал он. – С черными волосами». А потом, подумав, добавил: «Пожалуйста!» В то время я постоянно учила его хорошим манерам. И я ответила ему, что это было бы замечательно. Мне очень понравилось имя Джемайма.

А ведь мне повезло, что я их увидела и поехала за ними! В противном случае я могла вообще не узнать, когда именно они соберутся на ультразвуковое исследование. Мне бы могло просто прийти в голову, часа в три ночи, например, что, вообще-то, Элен уже пора пойти на УЗИ, и потом я бы лежала без сна, мучительно воображая разные подробности такого похода, гадая, где это будет, когда и так далее.

Тут я, по крайней мере, контролирую ситуацию. И продолжаю оставаться в гуще событий. Я продолжаю существовать. Пусть сами они не догадываются, что я здесь, но я-то знаю. Могу, например, сказать: «О, как мило видеть вас здесь!» – когда они выйдут из кабинета. Или могу вечером послать им эсэмэску: «Ну как прошло УЗИ?» Или могу вообще ничего не делать, но все равно останусь частью событий с самого начала – с первого теста на беременность.

Может, они пригласят меня на роль крестной матери?

Ох, я уж совсем размечталась.

Я зашла в большую и шумную комнату ожидания, наполненную пухлыми животами беременных, парами, державшимися за руки, тихонько болтавшими между собой, и стройными женщинами, читавшими журналы, и при этом на их лицах бродили таинственные улыбки. Все это люди, которые вписываются в общество так же легко, как ложатся на место кусочки головоломки. Ухоженные, благоразумные, здоровые люди – они все кого-то любят и их кто-то любит.

Я села на первый попавшийся свободный стул, рядом с дверью, и взяла какой-то журнал. И как раз в это время услышала голос медсестры: «Элен О’Фаррел!» Последовала небольшая пауза и медсестра повторила, на этот раз громче: «Элен О’Фаррел!»

Мой взгляд выхватил Элен. Она как раз наливала воду в два пластиковых стаканчика из кулера и сразу заволновалась в типичной для нее манере – очаровательно, по-девичьи. И не знала, что ей теперь делать со стаканчиками, а когда слишком быстро выпрямилась, ремень сумки соскользнул с ее плеча. Я увидела Патрика и Джека, поспешивших к ней, и Джек вернул ремень на плечо Элен. Это было так по-взрослому, так вежливо. Это я научила его хорошим манерам. А Патрик взял стаканчики. Медсестра сказала что-то, чего я не расслышала, и все они улыбнулись и пошли куда-то по коридору, а меня даже не заметили.

Женщина, сидевшая рядом со мной, вдруг спросила:

– С вами все в порядке?

Я и не осознавала, что плачу.

– А если ты умрешь, – поинтересовался Джек, – маленький что, тоже умрет?

– Джек! – одернул его Патрик. – Что за странный вопрос?

Они отправились перекусить в местную пиццерию, и Джек внимательно изучал снимки УЗИ, пока они ждали, когда им принесут пиццу.

– Да, я нужна малышу для того, чтобы он мог жить и расти, – ответила Элен.

Может, ей нужно было сказать, что она не собирается умирать, как его мама? Или это чистое любопытство? Или он как раз на то и надеялся, что она может умереть? Вдруг ему уже до тошноты надоели здоровые школьные обеды?

– Ты сегодня съел в школе свой обед? – спросила она.

– Ну, я просто… Если наступит Армагеддон и все беременные женщины умрут… – начал Джек.

– О боже! Хватит уже об Армагеддоне! – воскликнул Патрик. – Именно поэтому тебя и мучают кошмары, поэтому ты и засыпаешь прямо на уроках в классе!

– Я не совсем заснул, – возразил Джек. Он положил снимки УЗИ на стол, и Элен тут же осторожно потянулась к ним и пододвинула к себе. – Я просто на минутку закрыл глаза, чтобы сосредоточиться.

– Да, вот только тебя не сразу смогли разбудить, – напомнил сыну Патрик.

Как раз перед тем, как Элен и Патрик собирались поехать на ультразвук, им позвонили из школы, чтобы сообщить: Джек внезапно уронил голову на парту и заснул так крепко, что учитель не смог его разбудить и просто отнес в школьный медицинский пункт. Можно было предположить, что у Джека начинается какая-то болезнь, однако теперь он выглядел абсолютно воодушевленным, радовался тому, что его забрали из школы на весь день и взяли с собой на УЗИ.

– Ты наверняка еще и храпел, – продолжил Патрик, – так что никто другой уже сосредоточиться не мог. – Он свесил голову вбок и изобразил шумный храп.

Джек ухмыльнулся:

– Это ты храпишь. А я – нет, никогда.

– Я? Я не храплю! – возмутился Патрик. – Ведь правда, Элен?

– Правда, – подтвердила она.

На самом деле он храпел. Элен уже подумывала о том, чтобы купить беруши.

Она взяла снимки УЗИ и всмотрелась в них. «Мой, – подумала она, – мой ребенок». Потом посмотрела на Патрика и мысленно поправилась: «Наш ребенок». Снимки были расплывчатыми и непонятными, словно фотографии какого-то сверхъестественного явления.

– Все выглядит так, как тому и следует выглядеть, – сказала им женщина, проводившая процедуру. – Поздравляю! – А потом вдруг добавила: – Ох, смотрите-ка! Он или она машет вам ручкой!

И она показала на крошечную призрачную ручонку, и все они – Патрик, Элен и Джек – помахали рукой в ответ.

– Да ты храпишь, как землетрясение! – Джек обвиняюще ткнул пальцем в Патрика. Он наклонился вперед, опираясь локтями о стол, и скатерть поползла в его сторону. – Ты храпишь, как настоящий вулкан!

– Эй, поосторожнее, приятель! – Патрик поправил скатерть. – Твоя мама однажды записала на пленку мой храп. И правда походило на вулкан.

«Дзинь! Четвертое упоминание о Колин за последний час!» – подумала Элен.

Она явно не в силах прекратить этот подсчет, как бы сильно ни старалась.

– В Америке есть гигантский вулкан, супервулкан – Йеллоустоун, – сообщил Джек. – И когда он рванет – ого-го! – Он стукнул кулаком по столу, и высокая вазочка с пакетиками сахара упала на бок. – Это будет конец света! А случиться может в любую минуту.

– В самом деле? – спросила Элен.

– Ну, я так не думаю, – сказал Патрик – Да где же наша пицца? Они что, не понимают, что мы здесь просто умираем от голода? Дай-ка я еще раз посмотрю снимки. – Он взял снимки из рук Элен.

– А меня вы тоже вот так фотографировали? – спросил Джек.

– Да, твоя мама вложила эти снимки в твой детский альбом. Ты же их видел.

Дзинь!

Ох, Элен, да передохни же ты! Что было делать бедняге? Не обращать внимания на вопрос сына? Притвориться, что Колин и на свете-то не существовала?

– Мне нужно в туалет! – возвестил Джек.

Он всегда отправлялся в туалет, когда они обедали или ужинали вне дома. Это был предлог для того, чтобы побродить по ресторану, поглазеть по сторонам.

– Могу поспорить, он остановится там, откуда можно заглянуть в кухню, – сказала Элен.

Джек замер на месте, как по сигналу, с небрежным видом прислонившись к какому-то дереву в горшке, и приподнялся на цыпочки, чтобы заглянуть через прилавок туда, где замешивали тесто для пиццы.

Элен и Патрик рассмеялись, и на мгновение Элен показалось, что они оба – родители Джека.

Патрик улыбнулся:

– Забавный парнишка. – Он взял снимок и всмотрелся в него. – А тебя тоже когда-нибудь заинтересует Армагеддон, малыш? Или ты будешь безмятежным и духовным существом, как твоя мама?

– Ну, прямо сейчас я себя не чувствую так уж безмятежно, – сказала Элен. – Что за день выдался! Сначала Луиза потребовала назад деньги, потом этот Ян Роман пригрозил уничтожить меня. Думаю, это можно назвать наихудшим днем в моей профессиональной жизни.

– Ян Роман просто привык чувствовать себя крутым, – ответил Патрик. – Не думай о нем. Он обо всем забудет, решив купить еще одну телевизионную программу или еще что-нибудь. – Патрик немного помолчал. – А ты действительно гипнотизируешь его жену, чтобы она в него влюбилась?

– Конечно же нет, – удивилась Элен. – Я не могу заставить человека чувствовать нечто такое, что ему несвойственно. Рози просила меня сделать это, но я предложила поработать над ее чувством собственного достоинства. Ты не можешь любить кого-то, пока не разберешься в самом себе, пока у тебя нет внутреннего покоя. Я не могу тебе всего рассказать, но… В общем, я просто сказала ей, что могу попытаться помочь ей обрести достаточно уверенности в себе, чтобы она сама разобралась: то ли ей оставить его, то ли попытаться как-то с ним ужиться.

– Ммм, – промычал Патрик. На его лице отразилось сомнение.

– Что такое? – спросила Элен.

– Не знаю. Просто мне кажется, что это звучит немножко… причудливо, как фантазия.

Элен охватило нешуточное раздражение.

– Ох, так, значит, ты тоже думаешь, что я нечто вроде обычного шарлатана?

– Конечно нет! Послушай. Я самый простой геодезист. Земной человек. И ты ведь понимаешь, что на самом деле я понятия не имею, о чем говорю.

– Это очевидно.

– Стоп, хватит! Сменим тему. Как насчет нашего прекрасного малыша? А? – Он протянул Элен снимок, и та невольно улыбнулась. Через секунду Патрик спросил уже совершенно другим тоном: – Ты ее видела?

Элен продолжала смотреть на снимок. Она прекрасно поняла, кого имел в виду Патрик.

– Да, – кивнула она.

– Я все-таки должен что-то предпринять, – сказал Патрик. – С учетом того, что наш ребенок… – Он прижал к снимку палец. – Я никогда не считал, что она может быть опасной, но на этот раз она выглядела как-то… Не знаю, но как будто слетела с катушек. Более безумной, чем обычно.

Элен подумала о Луизе, о том, как сегодня выглядела эта несчастная женщина; она буквально сходила с ума от горя и завидовала беременности Элен. И представила лицо Саскии в тот момент, когда та вошла в комнату ожидания. Элен мгновенно ее заметила. У Саскии был больной, отчаявшийся вид, словно она неслась сломя голову на очень важный для нее рейс в аэропорт.

– А Саския хотела иметь ребенка от тебя? – спросила Элен.

– Да кого это интересует, даже если и так? – грубо бросил Патрик. – Это ее ничуть не оправдывает!

– Мне просто хочется знать, – тихо произнесла Элен.

– Большую семейную будете заказывать? – перебила их официантка.

Когда они вернулись домой, на автоответчике Элен их ждало сообщение от какой-то журналистки, представившейся как Лиза Гамильтон. Она сказала, что пишет статью о гипнотерапии для «Дейли ньюс» и для этого ей необходимо было поговорить с кем-нибудь из клиентов Элен. «Мне хотелось бы знать, согласитесь ли вы прокомментировать кое-какие утверждения, сделанные ими?» – спросила она.

Голос журналистки звучал холодно и резко, она говорила уверенно и властно, с легким оттенком отвращения.

Элен выключила автоответчик.

– Все в порядке? – спросил Патрик.

– Думаю, я знаю, как именно Ян Роман решил разрушить мое дело.