Глава 18

– Маделайн, да ты послушай! – Джулия коснулась руки Маделайн, и Элен заметила, как та слегка дернулась.

Был вечер среды, и они втроем сидели за столиком битком набитого тайского ресторана, перед тем как пойти в кино. Они устроились в крошечной кабинке. Фильм начинался в девять вечера, а была уже половина восьмого, но им только-только принесли меню. Похоже, они могли опоздать к началу сеанса, и это сердило Маделайн, а Джулия ничуть из-за этого не беспокоилась, поскольку была куда более беспечной и легкомысленной, чем Маделайн.

Джулия и Маделайн между собой не дружили, они лишь делали вид, что приятельствуют, – ради Элен. А Элен, как их общая подруга, обычно старалась встречаться с ними по отдельности. В этот раз она просто знала, что обеим хочется посмотреть новый фильм с Джорджем Клуни, так что ей показалось глупым не пригласить сразу и Джулию, и Маделайн.

Но теперь Элен мысленно делала для себя заметку никогда больше такого не повторять. Джулии, похоже, постоянно хотелось напомнить Маделайн, что она гораздо дольше знает Элен, а потому то и дело вспоминала какие-нибудь истории из их школьных дней, говорила о каких-нибудь старых друзьях и вообще вела себя немножко по-детски. Маделайн же отказывалась принимать участие в игре «уж я-то и есть самая лучшая подруга Элен» и вместо этого взяла на себя роль настоящей матери, единственной в их компании. Она сидела с немного рассеянным видом, точно постоянно прислушивалась, боясь услыхать детский плач. Маделайн носила своего второго ребенка уже восемь месяцев, так что выглядела немного хуже обычного и постоянно держала одну ладонь прижатой к животу. Теперь, когда Элен тоже была беременна, Маделайн получила явные преимущества над Джулией и не преминула использовать их в полной мере, то и дело переводя разговор на детей.

Джулия, единственная среди них, кому можно было пить спиртное, одолела уже полбутылки вина. Она изо всех сил старалась вставить в разговор что-нибудь относительно собственного замечательного свободного существования, которому не мешают дети, и идущей в гору карьеры.

Элен хотелось схватить их обеих за плечи, встряхнуть и сказать: «Эй, расслабьтесь!»

– Что? – спросила Маделайн, осторожно отодвигая свою руку от руки Джулии.

Она была из тех, кто не любит прикосновений. А Джулия, заметив это, постоянно касалась руки Маделайн, да еще и нарочито целовала ее, когда они встречались втроем.

– Эта ее преследовательница оставила у нее под дверью свеженькие бисквиты. И что, разве Элен тут же выбросила их в мусорный бак и позвонила в полицию, как сделал бы любой нормальный, разумный человек? – сказала Джулия. – Нет, она заварила себе чай и съела эти бисквиты!

– Надеюсь, в них не было орехов? – спросила Маделайн. – Тебе следует избегать арахиса, пока ты носишь ребенка, ты это знаешь?

– Орехи – это уж точно самое последнее, из-за чего ей нужно тревожиться! – воскликнула Джулия. – Та особа могла ведь и плюнуть в них! Или еще что похуже. Ох, Элен, боже, меня тошнит от одной только мысли о том, что она могла сделать. И скорее всего, сделала! Я серьезно!

– А что это были за бисквиты? – спросила Маделайн.

– Приправленные дерьмом! – сердито бросила Джулия и тут же захихикала так, что накренилась вбок.

Маделайн отодвинулась от нее подальше и напряженно улыбнулась.

– Да почему ты решила, что их именно она принесла? – спросила она у Элен.

Джулия, не успевшая выпрямиться, поинтересовалась:

– Они были с шоколадом?

– Сухие новозеландские бисквиты, и я знаю, что их оставила она, потому что там была записка, – пояснила Элен. – В ней было сказано: «Я испекла это сама, сегодня, и подумала, тебе они могут понравиться. С любовью, Саския».

– Ох, это уж слишком, просто в дрожь бросает! – Маделайн содрогнулась от отвращения, как бы показывая, что уж в ее-то вполне обычной жизни ничего такого произойти не может.

– Вообще-то, дело обстоит еще хуже.

– Как это? – Джулия наконец села прямо.

Элен успела рассказать ей лишь половину истории до того, как пришла Маделайн.

– Я думаю, она их пекла на моей кухне.

– Что?!! О. Боже. Мой, – медленно и с расстановкой выговорила Джулия.

– С чего ты так решила? – спокойно спросила Маделайн, потому что драматическую роль уже взяла на себя Джулия.

– На кухне пахло свежей выпечкой.

Она тогда стояла на кухне после всего этого странного и ужасного дня в горах, вдыхая отчетливые ароматы золотистого сиропа и коричневого сахара, и ее сердце бешено колотилось, потому что она слишком ярко вспомнила, как приходила сюда, когда еще была жива ее бабушка. Та постоянно пекла сухие новозеландские бисквиты. Саския приготовила их почти так же хорошо, как бабуля. А может, и лучше. Они получились более хрустящими.

– Тебе могло просто показаться, – сказала Джулия.

– А может, и нет, – возразила Маделайн. – Во время беременности обоняние очень обостряется. Когда я вынашивала Изабеллу, то однажды почуяла…

– Но там не было никаких крошек, беспорядка? – перебила ее Джулия. – Каких-то еще признаков? Ну, вещи не на своих местах в шкафу?

– Как раз наоборот, – ответила Элен. – Моя плита была даже слишком чистой. Думаю, она ее помыла после того, как закончила готовить.

– Да зачем ей было забираться в твою кухню и кулинарить там? – задумчиво произнесла Джулия. – Что хотела этим сказать сумасшедшая? Какое она пыталась передать тебе послание?

– Ненавижу готовить в чужих кухнях, – заявила Маделайн. – Я никогда не могу там найти то, что мне нужно.

Джулия медленно моргнула, уставившись на Маделайн, а потом снова повернулась к Элен:

– А как отреагировал Патрик?

– Я ничего ему не рассказала, – призналась Элен. – Когда мы вернулись с гор, он отправился прямиком к себе на работу – едва забросил домой нас с Джеком. Да и нет смысла ему сообщать. Он только еще сильнее расстроится.

Она не стала делиться с подругами тем, что они с Патриком не разговаривали к тому времени, когда вернулись из поездки.

– А Джеку ты что сказала? – спросила Джулия.

– Что печенье оставила одна моя подруга. Да ему это и не было интересно.

– Ты ведь не позволила Джеку их есть? – спросила Маделайн.

– Разумеется, нет. Я подумала, что лучше не надо. Я отвлекла его шоколадными бисквитами. Мы их ели, пока он делал домашнее задание.

– Бисквиты перед ужином! – пробормотала Маделайн.

– Сама-то ты их ела! Да тебе вообще не нужно было до них дотрагиваться! – воскликнула Джулия. – Они же могли быть отравлены!

– Не говоря уж об опасности для твоего ребенка, – добавила Маделайн.

Теперь подруги явно пришли к полному согласию, и у обеих возникло на лицах серьезное и обеспокоенное выражение.

– Да, верно, – кивнула Элен. – Но я даже не подумала об этом. К тому же бисквиты так аппетитно пахли.

Вот ведь ирония. Да, Элен была расстроена и смущена, увидев эти бисквиты, но потом, когда вытащила один из пакета, ей вдруг показалось, что это именно то, что ей нужно для улучшения настроения. И бисквит оказался просто замечательным, и Элен съела еще один.

Поедание бисквитов заглушило потрясение. И только когда Элен съела уже три подряд, ей наконец пришло в голову, что они могут быть отравлены. Потому остаток вечера она глубоко дышала, стараясь, чтобы это было незаметно, и искала в «Гугле» ответ на вопросы вроде: «Когда может проявиться действие яда?»

– Ты с самого начала уж чересчур легкомысленно относилась ко всей этой истории, – заговорила Джулия, одновременно стараясь привлечь внимание официанта, находившегося в другом конце зала. – Эта женщина пришла в твой дом. Она нарушила твое частное пространство. Почему ты не испугалась? И почему этот официант делает вид, что не замечает меня? О нет, ты меня заметишь, ты заметишь!

– Не знаю, – ответила Элен. – Вообще-то, я немножко испугалась.

После происшествия с бисквитами она как будто слегка задыхалась, словно слишком поздно наткнулась на нечто очень важное. В предыдущую ночь она проснулась перед самым рассветом с отчетливой мыслью: «Должно случиться что-то очень плохое». Саския просто не остановится, пока что-нибудь не случится. Но что именно? Что должно произойти?

Ей казалось, дело уже совсем не в Саскии и Патрике. Дело в Саскии и в ней, Элен. Это была схватка двух женщин. И если только ей удастся понять, что именно нужно сделать или что именно необходимо сказать, возможно, она сумеет со всем этим покончить.

Но что сказать? Что сделать? Что? Это напоминало то бесконечно долгое мгновение, когда вы сшибаете что-то со стола и вместо того, чтобы поймать это в воздухе, застываете с протянутой рукой, а когда оно разбивается, вы думаете: «Я же могла остановить это в самом начале!»

– Но ты должна была ужасно перепугаться, – строго произнесла Маделайн. – Ты должна постоянно бояться!

– Большое спасибо, – откликнулась Элен. – Это чрезвычайно утешает.

– Вот чего я совершенно не понимаю, так это того, почему ты не хочешь привлечь полицию, – сказала Джулия. – Ты должна получить запретительный ордер, а потом, как только она нарушит предписание, звонить копам, и – опа! – она уже в наручниках. Проблема решена.

– Патрик однажды обращался в полицию, – ответила Элен. – И постоянно твердит, что нужно снова это сделать, а потом как будто забывает. И еще, не думаю, что это так просто, как ты описываешь.

– Я слыхала, что запретительные ордера совершенно бесполезны, – согласилась Маделайн.

– Значит, сама иди в полицию! – приказала Джулия, тыча пальцем в Элен и не обращая внимания на Маделайн.

Был один момент, когда Элен держала бабушкины кухонные рукавицы, думая о том, что Саския, скорее всего, пользовалась ими, совала свои руки в их мягкое нутро, чтобы защититься от жара. Тогда Элен вдруг наполнилась настоящей яростью из-за бесконечной наглости этой женщины. Она решительно направилась к телефону, чтобы позвонить в полицию, но потом остановилась, не успев даже снять трубку. А как она все это докажет? Запах в воздухе, офицер, вы разве не чувствуете, что здесь что-то пекли? И вы только посмотрите, какой чистой стала моя плита! Я никогда не доводила ее до такого состояния! Да, Элен выглядела бы полной дурой.

И, кроме того, это дело Патрика, а он по каким-то причинам до сих пор не был готов к тому, чтобы впутывать в дело полицию.

– Она никогда не выказывает никакой склонности к насилию, – неуверенно пробормотала Элен.

– Это лишь пока, – возразила Маделайн.

– Ты ведь осознаешь, что она наверняка явится на вашу свадьбу? – сказала Джулия. – Когда священник скажет: «Если кому-то из присутствующих известна причина, по которой эти двое не могут быть соединены брачными узами…», она выскочит и закричит: «Я, я знаю!»

– Не думаю, что они и теперь произносят эту часть ритуала, – сказала Элен.

Но Джулия почти закричала:

– Она помчится по проходу к алтарю и будет кричать: «Я, я причина!»

– Она и пистолет может прихватить, – добавила Маделайн.

– Тебе придется надеть бронежилет под свадебное платье, – решила Джулия.

– Пожалуй, я не стану брать с собой детей, – задумчиво пробормотала Маделайн.

– Ммм… – промычала Элен.

Именно поэтому они с Патриком недалеко ушли в обсуждении свадебных планов. Каждый раз, когда об этом заходила речь, разговор неизбежно возвращался к Саскии.

– Даже если мы отправимся куда-нибудь за море, она, скорее всего, нас выследит, – обычно говорил Патрик.

И он явно испытал облегчение, когда Элен предположила, что, возможно, им лучше просто подождать, пока не родится ребенок, даже если его мать очень обеспокоится из-за того, что дитя может родиться вне брака.

Да и в любом случае тошнота не позволяла Элен по-настоящему ощутить себя невестой.

– Ты должна ее ненавидеть, – сказала Маделайн. – Я уже ее ненавижу из-за тебя. Ты не можешь даже подготовить собственную свадьбу!

– У меня нет к ней ненависти, – ответила Элен. – Если по правде, то нет. Мне даже хотелось бы с ней поговорить.

– О да, прекрасная идея, ты еще пригласи свою преследовательницу на кофе! – буквально заржала Джулия.

– Ты ей позвони прямо сейчас и позови с нами в кино, – фыркнула Маделайн, неловко усмехнувшись Джулии.

Та же снова захохотала – сильнее, чем то было необходимо. Их явно сблизила глупость Элен.

– Я могла бы ей как-нибудь позвонить, – задумчиво сказала Элен. Она болтала соломинкой в бокале с минеральной водой и смотрела на пузырьки. – Просто могла бы.

С того самого воскресенья я непрерывно думала о мужчине, приходившем к Элен.

– Элен О’Фаррел? – спросил он, когда я открыла дверь, и вроде как решил броситься на меня.

Я отступила назад, оставив закрытой решетчатую дверь.

– Нет, – ответила я. – Ее нет дома.

– Ладно, а вы кто?

Мужчина говорил тоном человека, который требует самого лучшего обслуживания – и получает его. Он напомнил мне застройщиков, с которыми мне приходилось иметь дело по работе. Эти мужчины весьма уверены в том месте, которое они занимают в мире.

– Ладно, а вы кто? – довольно высокомерно бросила я, что, конечно, забавно, если учесть, что у меня не было никаких прав находиться в этом доме.

– Я человек, которому необходимо с ней поговорить, – ответил мужчина. Его ноздри раздулись. – И срочно.

– Могу оставить ей записку, – предложила я, представляя, как приклеиваю к холодильнику Элен нахальный листок: «Тут заходил какой-то сердитый тип, которому нужно срочно с тобой поговорить. С любовью, Саския».

– Не беспокойтесь. – Вид у него был такой, словно он с трудом сдерживался и ему хотелось изо всех сил ударить кулаком по стене. – Я зайду в другой раз.

– Ваше дело, – беспечно кивнула я.

И он ушел.

Это казалось очень странным, но когда я закрыла дверь, то почувствовала, будто от чего-то защитила Элен. В ней ведь всегда было что-то такое бесхитростное, простодушное, как будто она верила, что все люди вокруг так же милы и искренни, как она сама. Хотя это совсем не так.

И еще у меня возникло отчетливое ощущение, что я этого мужчину знаю. Вот только не в силах припомнить откуда.

– Ну и как прошла встреча с семьей покойной супруги? – спросила Джулия.

Ее щеки раскраснелись от выпитого вина, она то и дело терла глаза, отчего тушь уже слегка размазалась, придавая ей сексуально взъерошенный вид. В приглушенном освещении ресторана она выглядела так, как это бывало, когда они с Элен в старших классах пользовались фальшивыми удостоверениями, чтобы выпить. Это было в их недолгий и не слишком активный период бунта против взрослых. Мать Элен и обе ее крестные вели себя куда как хуже в таком же возрасте.

– Ох, погоди, мне хочется услышать о твоей встрече с отцом!

Маделайн откинулась на спинку и сложила руки под грудью, на большом животе.

При этом движении Маделайн локоть Элен задел крепкую плоть ее живота, и она была потрясена ощущением реальности ее ребенка. Там ведь был самый настоящий ребенок, в каких-то сантиметрах от локтя Элен. Это была уже не просто идея ребенка, нечто далекое и отстраненное. Нет, настоящий живой малыш свернулся клубочком под полосатой тканью просторной блузки Маделайн, под натянутой до предела кожей ее живота. Элен осторожно сложила руки так же, как Маделайн, чтобы коснуться ими своего собственного живота, который пока что был совсем еще мягким и лишь начал едва заметно округляться, как будто Элен переела пиццы. Да, одежда уже становилась ей тесновата, но невозможно представить, что через несколько месяцев и у нее будет такой же огромный живот, как у Маделайн, и она будет выглядеть настолько откровенно беременной, что люди начнут улыбаться ей, предлагать стул и спрашивать: «Долго вам еще ждать?»

– В последнее время у Элен не жизнь, а просто какая-то мыльная опера, правда? – сказала Джулия.

– Ну да, ее жизнь течет, как песок в песочных часах, – выразительно произнесла Маделайн, отлично подражая американскому акценту.

Элен никогда прежде не слышала, чтобы она таким вот образом шутила.

– А ты помнишь, какой она раньше была спокойной и созерцающей? И с ней никогда не случалось ничего неожиданного?

– Неправда! – возразила Элен. – А как же разрывы с возлюбленными!

– Нет, даже твои разрывы происходили на каком-то более высоком уровне, не на том, на котором мы все существует, – уточнила Маделайн.

– Знаешь, меня это слегка бесит, – бросила Элен.

Ей стало неприятно, будто она случайно подслушала разговор, из которого стало ясно, что на самом деле думают о ней ее подруги.

Джулия и Маделайн неожиданно начали нравиться друг другу, это случилось впервые и это невозможно было не заметить.

– Ох, да почему же? – удивилась Джулия. – И в любом случае я спросила первая. Так что за семья у покойной жены?

– Может, нам лучше сосредоточиться на том, чтобы побыстрее поесть? – сказала Элен, поскольку рядом с их столом возник наконец-то официант с тремя огромными тарелками, которые он ловко держал на согнутой руке.

– А давайте не пойдем в кино, – предложила Маделайн. – А просто отдохнем, и все.

– Блестящая идея.

Джулия поудобнее устроилась в тесной кабинке и улыбнулась Маделайн.

Наблюдая за тем, как ее подруги разговаривают с официантом, уточняя, что именно лежит на блюдах, вежливо отклоняясь назад, чтобы ему удобнее было положить на их тарелки рис, Элен впервые в жизни заметила, что на самом деле Джулия и Маделайн очень, очень похожи. Их старательно небрежная манера поведения скрывала за собой нервную самозащиту, будто обе они ожидали, что в любой момент услышат нечто неприятное о себе, но терпеть это не станут. И обе отчаянно цеплялись за специально созданный образ. Я именно такая, поэтому я в себя верю, я так думаю, я так поступаю, и я права, я права, я уверена, что я права!

Впрочем, каждый человек в определенной степени действовал именно так. Может быть, все взрослые на самом деле оставались детьми, тщательно замаскированными, но иногда так желающими свободы. Возможно, это необходимая составляющая взрослой жизни. Или все дело в том, что сама Элен ощущала себя куда более расплывчатой, менее определенной личностью, чем Джулия и Маделайн.

Или, возможно, вообще все это полная чушь, а Маделайн и Джулия именно такие, какими выглядят. В последнее время Элен становилась все более нетерпимой, хотя сама подобного никогда в жизни не одобряла. Она не понимала собственной нетерпимости, раздражительности. Как будто неожиданно восстала против милых старых подруг, и без какой-либо причины.

– Пожалуй, это должно было быть довольно неловко, – сказала Маделайн. – Ну, обедать с бывшими тестем и тещей Патрика.

– Как ты думаешь, они тебя возненавидели? – спросила Джулия. – Ты ведь заняла место их любимой дочери.

– Они были очень милы, – возразила Элен. – И держались совершенно свободно и спокойно, но я сама себя выставила полной дурой.

– О нет! – воскликнула Джулия таким тоном, будто для Элен было делом обычным выставлять себя в нелепом свете. – И что ты сделала?

– Я увидела фотографию на стене, Колин с Джеком на руках, когда он был еще младенцем, и…

– Ты что-то плохое о ней сказала? – шепотом спросила Джулия. – Ты дурно отозвалась о покойной?

Джулия до судорог боялась смерти. И когда ей приходилось сталкиваться с этим явлением, подруга тут же становилась пугливой и суеверной, будто таким образом могла отогнать смерть прочь.

– Неужели похоже, что я на такое способна? – спросила Элен, поднося ко рту ложку.

– Это какой-то моллюск! – взвизгнула Маделайн и оттолкнула ложку от губ Элен.

– Да нет же! – Элен показала на свою тарелку. – Это цыпленок!

– Ох, извини, ты права, – кивнула Маделайн. – Продолжай.

– Ну, как бы то ни было, думаю, все эти россказни насчет того, что можно и чего нельзя есть во время беременности, – глупые фантазии, – заявила Элен. – Француженки преспокойно продолжают есть мягкий сыр и пить вино, а японки лопают суши. И с их детишками все в порядке.

Маделайн поджала губы, точно вовсе не была убеждена в таком уж хорошем качестве французских и японских детей.

– Но все-таки я бы не стала хоть как-то рисковать во время первого триместра.

Джулия слегка увяла, как только речь зашла о беременности.

– Так что же ты сделала, когда увидела ту фотографию?

– Я заплакала, – ответила Элен.

– Заплакала? Да ты даже не знала ту девушку!

Маделайн отложила вилку, словно ей в рот попало нечто отвратительное; она откровенно огорчилась за Элен.

– Да с чего вдруг ты заплакала? – с любопытством спросила Джулия.

– Гормоны, – с умным видом пояснила Маделайн. – Хотя ты ведь не можешь и следующие шесть месяцев пребывать в таком состоянии! Ты разве не могла бы… Ну, не знаю… Загипнотизировать сама себя или еще что-то сделать?

Похоже, Маделайн слишком серьезно ко всему отнеслась, если даже вспомнила про самогипноз. Элен прекрасно знала: Маделайн считает гипнотерапию просто новомодной ерундой, пустой тратой времени и денег, шарлатанством, чистой глупостью, обманом ради дохода и так далее. Элен не знала, какие именно слова могла бы использовать Маделайн, но прекрасно понимала при виде искусственно вежливого и пустого выражения лица подруги, когда речь заходила о бизнесе Элен, что та ничего хорошего об этом не думает.

Элен никогда не пыталась на чем-то настаивать, поскольку видела: из вежливости Маделайн солжет, а Элен вовсе не желала заставлять подругу испытывать неловкость. Она ведь знала, что та ее любит и не захочет ранить ее чувства.

И до этого самого момента Элен ничего не имела против подобного положения дел. И где-то даже слегка наслаждалась ощущением некоторого превосходства, потому что перед лицом предубеждений Маделайн ощущала собственную прогрессивность. Ее самооценка вовсе не зависела от одобрения других.

Но теперь ее вдруг охватило негодование. Ее работа была очень важна для нее. Она составляла огромную часть ее жизни. Так почему же Маделайн хотя бы не попыталась узнать побольше о гипнотерапии? Она ведь ни разу не задала Элен ни единого вопроса о ее бизнесе! В чем тут дело? Это выглядело уж слишком неуважительно. Это даже приводило в бешенство.

– У меня что-то между зубов застряло? – растерянно спросила Маделайн. Она повернулась к зеркалу на стене кабинки. – Чего ты на меня так уставилась?

Элен осторожно откашлялась. Было бы слишком неприлично вдруг сорваться на крик.

– Маделайн, почему ты никогда ничего не спрашивала о моей работе?

Да что с ней происходит в последнее время? Беременность как будто сожгла дотла всю ее эмоциональную зрелость. Элен то и дело охватывали совершенно новые для нее чувства, не поддававшиеся контролю. За мгновениями абсолютной ярости следовали мгновения безнадежного отчаяния. Боже праведный! Она вела себя хуже иных из собственных клиентов.

– Извини, – поспешила сказать Элен. – Я как-то забылась.

– Думаю, тут должно быть нечто большее, чем просто гормоны, – заявила Джулия. – Может, ты вдруг почувствовала себя виноватой? Ну, при мысли, что ждешь ребенка от ее мужа? Конечно, это ты специалист по угнетающим мыслям.

Элен бросила на Джулию благодарный взгляд. В отличие от Маделайн, Джулия всегда была на стороне Элен и гордилась ее работой. Год за годом она постоянно рассказывала об Элен десяткам своих друзей и знакомых. Да, она была настоящей подругой.

– Ты что, снова плачешь? – спросила Джулия. – При одном только воспоминании об этом?

– Нет, извини. Просто я… – Элен жалобно захихикала и увидела, как подруги переглянулись.

– Знаю, беременные женщины становятся немножко сумасшедшими, – проговорила Джулия. – Но разве это не чересчур?

– Именно так, – кивнула Маделайн.

– Мне даже думать не хочется о том, что ты выкинула, когда впервые увидела своего отца, – сказала Джулия. – Тебе явно нужны какие-то успокоительные. – Она провела ладонью по лбу. – О, папочка, папочка! Мой давно утраченный папочка!

Маделайн громко фыркнула, но тут же виновато затихла.

– Ведь в тот момент тебя, наверное, переполняли эмоции.

– Вообще-то, проблема прямо противоположная. Я ничего не почувствовала. Абсолютно ничего.

– В самом деле? – Маделайн явно испытала облегчение.

– Он был просто каким-то мужчиной, – пояснила Элен. – Скучным, обыкновенным мужчиной. Вроде твоего дантиста. Или бухгалтера. Редеющие волосы. Очки. Мне он даже просто интересным не показался.

– Бедный папочка, – пробормотала Джулия в свой бокал с вином.

– Знаете, о чем бы мне действительно хотелось поговорить? – Элен отложила вилку и нож. – О коробках. О коробках, из-за которых невозможно пройти по прихожей и коридору.

– Звучит не слишком-то интересно, – сказала Джулия.

– Это коробки Патрика, да? – спросила Маделайн, мгновенно ухватывая суть.

– Да, – кивнула Элен. – Я все прошу его и прошу, а он их не убирает. Это доводит меня до сумасшествия. Как можно заставить мужчину сделать что-то, не ноя без конца?

– О! – воскликнула Маделайн. – Это вопрос на миллион долларов.

Я смотрела поздний выпуск новостей этим же вечером, когда вдруг меня осенило.

Тот мужчина – я теперь точно знала, кто это!

Но чего он хотел от Элен? И почему так на нее злился?

Элен сидела в машине, в темноте, не поворачивая ключ зажигания и наслаждаясь внезапной тишиной после шумной болтовни в ресторане. В ушах у нее гудело, она чувствовала себя перевозбужденной, словно целый вечер пьянствовала в каком-нибудь ночном клубе, а не сидела мирно с двумя старыми подругами за безалкогольным ужином.

Почему-то сегодня Джулия и Маделайн показались ей уж очень утомительными. Их лица в тесной кабинке ресторана находились слишком близко к ее лицу. К собственному удивлению, Элен обнаружила морщинки у Джулии вокруг глаз. К удивлению, потому что Элен всегда смотрела на Джулию как на свою школьную подругу, которой вечно оставалось четырнадцать лет. А у Маделайн лицо стало пухлым и мягким, и на нем был слишком заметен вздернутый нос и губки бантиком. Элен все еще ощущала запах духов Джулии, слышала слегка хрипловатый голос Маделайн – она явно простудилась.

– Завтра вечером я встречаюсь с Сэмом, – сообщила ей Джулия, когда они уже стояли на тротуаре перед рестораном и Маделайн поспешно ушла.

– Со Стинки? А в тот раз у него и в самом деле был грипп? Я так и знала! Ты его видела? А почему ничего не рассказала?

– Не надо его так называть, – сказала Джулия. – В любом случае не надо сразу фантазировать и воображать милые встречи двумя парами. Мы с ним просто друзья.

Но Элен видела надежду, ярко светившуюся в глазах подруги.

– Прекрати! – велела Джулия, заметив выражение лица Элен. – Ни слова!

Однако ее рука крепко сжала руку Элен, когда они прощались.

Элен бросила взгляд на наручные часы. Было всего девять вечера. Джек еще не будет спать, когда она вернется домой. Он, похоже, слишком поздно ложился для восьмилетки, но, впрочем, ей-то откуда знать?

Она понимала: Патрик весьма уважительно отнесется к ее словам, если Элен предложит немного изменить режим Джека. Только почему-то испытывала сильную неловкость, когда нужно было вести себя по-родительски по отношению к этому весьма самодостаточному мальчику. Словно роль какую-то играет.

Ей бы стоило спросить Маделайн, во сколько ее дитя ложится спать. Подруга ее просветит.

Было так приятно возвращаться не в пустой дом. В окнах будут гореть огни, когда она повернет машину. Когда же откроет дверь, ее должны встретить запахи кукурузных лепешек, или воздушной кукурузы, или еще чего-нибудь, что жуют поздно вечером. Патрик с Джеком, наверное, будут вместе смотреть телевизор. Или играть в какую-нибудь компьютерную игру, или просто бегать по дому друг за другом, размахивая веткой, которая некогда висела под потолком, напоминая о необходимости практиковать памятование, а теперь каким-то образом превратилась в меч, или в лазерное ружье, или еще во что-нибудь, – они оба иногда проявляли такую склонность к насилию! Патрик спросит о фильме. Джек пожелает рассказать ей что-нибудь о дневных событиях. Они выпьют горячего шоколада или съедят шоколадку, из тех, что продаются в школе благотворительными фондами. Патрик раз двадцать скажет Джеку, что пора спать, и наконец тот и в самом деле уляжется в постель.

Да, было очень приятно возвращаться домой к суете семейной жизни, о которой Элен всегда мечтала.

Но она все еще не повернула ключ в замке зажигания.

Точно так же неплохо было бы вернуться в пустой дом, в успокоительную тишину, войти в прихожую, где нет никаких коробок, выпить чашку чая, читая какую-нибудь книгу, не спеша принять горячую ванну – и чтобы никто при этом не спрашивал, скоро ли она ляжет в постель.

И на самом-то деле было бы замечательно, если бы ее дом принадлежал лишь ей одной, если бы ее кровать была только ее кроватью, если бы хоть на один вечер вернулась ее прежняя жизнь.

Элен подумала обо всех тех вечерах в течение последнего года, когда она возвращалась домой одна. В темноте нащупывала ключ и замочную скважину, и в эти мгновения ей отчаянно хотелось, чтобы внутри ее кто-то ждал, кто-то именно такой, как Патрик.

Потом Элен подумала о Саскии, так безумно сосредоточенной на своем желании вернуть Патрика. Она цеплялась за него все эти годы. Привлекательная, умная женщина. Саския могла бы выбирать из множества мужчин, но она хотела только Патрика.

Элен понимала, что сама далеко не так сильно любит Патрика. Вообще-то, она никогда и никого не любила уж слишком сильно. И никогда не стала бы вламываться в чей-то дом. Ею никогда бы не завладели столь сильные чувства, чтобы нарушить закон или сделать еще что-нибудь, не принятое в обществе. Элен как будто услышала, как Джулия и Маделайн говорят ей: «Это же хорошо, дурочка! Это разумно! Это по-взрослому!»

Она вздохнула, протянула руку к ключу зажигания – и тут же уронила ее на колени. Мимо машины по тротуару шла какая-то парочка. Они о чем-то спорили. Внезапно девушка развернулась на каблуках и пошла в обратную сторону, помахав рукой на прощание. Молодой человек смотрел ей вслед. «Поспеши за ней! – подумала Элен. – Она же именно этого от тебя ждет!»

Но парень лишь стиснул зубы, пожал плечами, сунул руки в карманы и направился в другую сторону.

Все эти годы Элен ханжески твердила своим клиентам, что выстраивание отношений – это трудная работа, хотя на самом деле сама никогда по-настоящему не понимала того, что говорила.

Втайне Элен считала, что отношения представляют собой тяжкий труд для других людей, но не для нее, не при ее знаниях, искусстве и уровне эмоциональной тренировки. Ох, что за тщеславие, что за самонадеянность!

Конечно, они с Патриком обо всем поговорили после поездки в горы, в тот же вечер. И облегчение после этого разговора было огромным.

– Это я во всем виновата, – благородно заявила Элен.

– Нет, это полностью моя вина, – возразил Патрик и рассказал Элен о проблемах, которые возникли у него на работе: какой-то заказчик отказывался оплачивать большой счет. И еще он видел Саскию в машине перед домом Элен, когда они отправлялись в горы. Патрик сказал тогда:

– Думаю, я бессознательно передал тебе свое напряжение.

Он старался говорить на ее языке, и это даже вызывало восхищение.

А потом он с ужасом узнал, что Элен пришлось отменить встречу с Джулией, чтобы остаться дома с Джеком.

– Почему ты мне ничего не сказала? Это безумие какое-то!

– Не знаю, – призналась Элен. – Наверное, просто хотела выглядеть хорошей матерью.

– Ты и есть хорошая мать! – воскликнул Патрик. – Меня так радует то, как ты с ним управляешься! Лучше и быть не может! Мне бы и в голову не пришло, что ты никогда не общалась с детьми.

– Наверное, мне и признаваться в этом было не нужно.

– Замолчи, женщина! В том, что сегодня случилось, виноват только я, – решительно повторил Патрик, а потом минут двадцать массировал ноги Элен.

В общем, в тот момент просто не было возможности упомянуть о бисквитах Саскии. Массаж тут же прекратился бы, а Патрик принялся бы метаться по комнате, страдая и ругаясь.

А позже тем же вечером он и в самом деле убрал из прихожей две коробки. Перетащил их в гостиную, оставив на бабушкином ковре две полосы, как будто по нему прокатились шины чудовищного грузовика. Элен как наяву увидела пораженное ужасом лицо бабушки, вспомнив, что та немало времени проводила, стоя на четвереньках и отчищая от ковра некие крошечные пятнышки, заметные только ее собственному глазу.

Остальные коробки пребывали на прежнем месте. Они будто осели и покосились. И невозможно было вообразить, что они куда-то исчезнут.

Элен повернула ключ и включила фары, осветив улицу перед собой.

Юноша, которого она уже видела раньше, бежал обратно по улице, опустив голову и работая руками, словно тренировался на футбольном поле. Да! Элен ощутила легкий внутренний укол. Он гнался за своей девушкой, чтобы стиснуть ее в объятиях, зарыться лицом в ее волосах. Как это мило!

А может, возвращался, чтобы врезать как следует своей подружке. Жизнь не всегда оказывается такой уж романтичной. Элен выехала на шоссе.

Например, можно вообразить, что первая в жизни встреча с отцом обязательно наполнит вас некими нежными, трепетными чувствами.

Обед в понедельник был откровенной ошибкой. Почему, черт побери, она решила, что встреча днем будет лучше, чем вечером? Ведь было же совершенно очевидно, что ужин куда больше подходит для такого случая. Но в итоге они встретились в каком-то кафе в северной части Сиднея, потому что у всех троих в тот день были назначены и другие встречи в этом же районе, так что все выглядело вполне разумно. Проблема лишь в том, что в результате обед как бы встал в один ряд с этими самыми другими встречами, словно это нечто рабочее, что следовало поскорее вычеркнуть из списка. Элен не отпускало ощущение, что они собрались для недолгих деловых переговоров. На таких обычно кто-нибудь всегда достает планшет и нетерпеливо говорит: «Давайте начнем поскорее!»

И еще освещение было абсолютно неправильным. Вокруг все выглядело чересчур ярким и реальным. Элен совершенно не хотела бы замечать крошечные черные волоски на верхней губе отца. Она не желала видеть поры на коже его носа или розовую кожу, просвечивавшую сквозь редкие волосы на голове. Она не желала видеть, как соус от цыпленка по-мароккански испачкал его губы. И она уж точно не желала видеть, как ее мать весело стирала эти капли своей салфеткой! Ее мать! Она вдруг стала такой мягкой, и терпимой, и женственной! И в какой-то момент она, забывшись, даже принялась крутить прядь собственных волос!

Делу ничуть не помогла и постоянная тошнота Элен. Она самым настоящим образом изменила цвет окружавшего ее мира. Все стало отвратительно-бежевым. А ведь к вечеру должно было стать легче. Почему же она об этом не вспомнила вовремя?

Когда Элен вошла в кафе, обстановка почему-то заставила ее подумать о свиданиях, назначаемых по Интернету: о том, как взгляд напряженно оглядывает зал в поисках лица некоего незнакомца, который вполне мог быть стать спутником жизни. Могла бы я представить, как целую тебя, чужак, гуляю с тобой, просыпаюсь рядом с тобой, спорю с тобой? Вот только в данном договоре о встрече не было пункта, освобождающего стороны от ответственности. На самом деле совершенно не важно, что именно Элен подумает об отце. И она не сможет поискать в Великой Сети и найти себе другого отца.

Сначала ее взгляд скользнул мимо него. Он был просто одним из тех совершенно обычных седоватых деловых людей в хороших костюмах, что наполняли это кафе. А потом Элен увидела мать напротив него. И с трудом ее узнала. Элен ведь привыкла видеть свою мать в компании Мел и Пип, и эта троица всегда привлекала к себе внимание: они разговаривали и смеялись громче окружающих. А теперь, сидя напротив этого седого мужчины, Анна как будто уменьшилась. И вместо того чтобы откинуться на спинку стула в безупречной позе, как королева, она наклонялась вперед, поставив на стол локти, и ее голова была вскинута под странным раболепным углом.

Когда она увидела дочь, то резко выпрямилась, словно ее застали за совершением какого-то дурного поступка, потом улыбнулась и помахала ей. Элен заметила, как на лице матери вспыхнуло выражение гордости, почти мгновенно сменившееся выражением скрытого страха.

Дэвид, ее отец, встал, когда Элен подошла к ним, и изящно расцеловал ее в обе щеки, именно в той манере, какая присуща в наши дни мужчинам определенного возраста и уровня дохода. «В последнее время привычка целоваться буквально вышла из-под контроля в этом городе! – заявила вечером за ужином Маделайн. – Теперь следует ожидать, что тебе придется целоваться с кассиршей, когда ты забираешь свои покупки в бакалейном магазине».

– Элен, очень рад познакомиться с тобой, – приветствовал ее отец, а потом, когда они уже сели, произнес нечто вроде обязательной в данной ситуации фразы: – Ты весьма, весьма приятный сюрприз в моей жизни.

Но как раз в то мгновение, когда он это произносил, появились официантки. Они переговаривались через его голову, бросили меню на их столик, и Дэвид, похоже, так и не понял, слышала ли его Элен. Та же сразу занялась разговором с официанткой, спрашивая, нельзя ли как можно скорее принести простого хлеба. Это избавило Элен от необходимости уверять отца, что и он тоже стал для нее приятным сюрпризом.

И этот крошечный момент неловкости заставил слегка покачнуться изысканный фасад, сдвинул его немножко в сторону. Это вызвало у Элен ощущение, будто она увидела нечто такое, чего ей видеть не следовало. Будто вдруг заметила, что Дэвид носит накладные волосы.

После этого они принялись болтать ни о чем. Поговорили о выходных, которые Дэвид и Анна провели вместе. «Потрясающе! Изумительно!» Голос матери Элен звучал излишне высоко. Она стала слишком похожей на всех других матерей. Потом рассказали о спектакле, на который ходили, и каково Дэвиду снова жить в Сиднее по прошествии стольких лет. Он был хирургом-ортопедом и предполагал практиковать еще несколько лет, а потом уйти на заслуженный отдых.

– И тогда, может быть, я куплю какое-нибудь суденышко и отправлюсь в кругосветное путешествие на годик. – Дэвид посмотрел на Анну. – Хочешь стать моим первым помощником?

– Конечно, – просияла Анна, – если только на борту будет машина для приготовления кофе-эспрессо!

А Элен, слушая их, то и дело мысленно повторяла: «Это мои родители. Я обедаю со своими родителями».

При этом ей казалось, что она обедает с какой-то подругой или вообще с кем-то из клиентов – с человеком, который ничего о ней не знает.

Как это невероятно банально!

Отец задавал Элен множество вопросов о гипнотерапии, искусно, хотя как бы и случайно упоминая статьи на эту тему, которые недавно читал. Было совершенно очевидно, что он потратил некоторое время на то, чтобы ознакомиться с темой специально перед их встречей. У Элен слегка покалывало в глубине глаз при виде того, как Дэвид любезно и внимательно выслушивал ее ответы.

Было также очевидно и то, что он обладает относительно широкими взглядами на то, что называется альтернативной терапией, в особенности для хирурга его возраста и образования. Мать Элен при этом не делала своих обычных резких замечаний. Она даже произносила нечто похожее на комплименты. «К Элен, знаешь ли, частенько записываются заранее, потому что у нее совсем не остается возможности принять новых клиентов», – сообщила она Дэвиду, а несколько минут спустя добавила доверительно, как врач врачу: «Она явно добивается вполне хороших результатов в случае болей неясного происхождения».

«Вот только ты, мама, ни разу не сказала обо мне ни одному из своих собственных пациентов», – подумала Элен.

Может быть, ее мать ощущала необходимость «продать» дочь новоявленному отцу? Как будто Анна – мать-одиночка, а ее дочь что-то вроде обязательного багажа, как Джек был частью имущества Патрика.

Дэвид рассказывал о двух своих сыновьях. С небрежной отцовской нежностью; одно лишь упоминание их имен вызывало у него невольную улыбку.

– А у них самих уже есть дети? – спросила Элен.

Она категорически не желала слишком много размышлять о том факте, что два совершенно незнакомых ей мужчины (один агент по недвижимости, а второй маркетолог), на несколько лет моложе ее, живущие на другом конце мира, говорящие, скорее всего, с английским акцентом и англичане с виду, – ее единокровные братья. Это все равно что услышать, что выдуманные друзья твоего детства на самом деле всегда существовали.

В детстве Элен часто спрашивала мать, есть ли у ее отца другие дети, а та отвечала, в зависимости от настроения, беспечно или напряженно: «Вполне может быть».

Элен придумывала себе сестер и братьев: сексуального старшего брата, который носил кожаный пиджак, гонял на мотоцикле и имел множество красивых друзей, младшую сестренку, которая обожала Элен, и старшую сестру, которая позволяла Элен пользоваться своей косметикой. Конечно, со временем она это переросла. И теперь у нее совсем не было потребности в двух младших братьях. Она слишком занята. Ей хватало забот и проблем с ее собственными друзьями. И вообще, чего от нее ждут: что она начнет искать братьев в «Фейсбуке»?

– Нет, внуков у меня пока нет, – сказал Дэвид. – Каллум женат, но его жене, похоже, не слишком хочется обзаводиться потомством, а Лахлан, судя по всему, предпочитает оставаться холостяком. – Дэвид ненадолго умолк и нахмурился. – Так что… – Он сделал неловкий жест, указывая чайной ложкой на живот Элен, – так что это мой первый внук! – И тут же покраснел, будто позволил себе что-то лишнее.

– Да, – кивнула Элен, стараясь быть великодушной.

– Кто бы мог подумать, что мы станем бабушкой и дедушкой, – промурлыкала Анна, и Элен увидела, как ее родители – ее родители! – тайком обменялись многозначительными взглядами.

В течение всего обеда Элен рассматривала лицо отца, пытаясь найти свидетельства того, что у них общая ДНК. Она отметила маленькие уши и отличные зубы, которые ее мать некогда внесла в список преимуществ. Элен пока не заметила никаких признаков «странного чувства юмора», но это, возможно, потому, что Дэвид нервничал. Они все нервничали. Ни один из них не был в это время по-настоящему самим собой. Дэвид, должно быть, так же скрытно изучал Элен, потому что в какой-то момент он вдруг сказал: «Думаю, у тебя глаза моей матери».

Это был тот единственный раз, когда Элен словно вплотную приблизилась к ощущению чего-то чрезвычайно важного: может быть, чувства утраты того, что могло быть? Семьи, которой она никогда не знала? Для нее ведь главной опорой всегда оставались бабушка с дедушкой.

– Твоей матери, которая умела гадать на картах Таро? – спросила Элен.

– Да, верно. – Дэвид явно изумился. – Она умела. Это было ее увлечением, хотя и казалось забавным. Но каким образом ты…

– Твоя мать однажды гадала мне, – быстро сказала Анна. Предполагалось, что Дэвид ничего не знал о системе оценок, которую использовала Анна для выбора отца своего ребенка. – Ты разве не помнишь? Она мне сказала, что видит в моем будущем некое путешествие в дальние края. Думаю, она надеялась, что я отправлюсь куда-нибудь подальше от тебя. Я ей не слишком нравилась.

– Наверное, она видела в тебе угрозу, – улыбнулся Дэвид. – Ей очень нравилась Джейн.

– Джейн была твоей женой? – спросила Элен и тут же покраснела, ведь речь шла о женщине, с которой Дэвид начал встречаться, когда уже была зачата Элен, и она почему-то почувствовала себя виноватой в этом.

Дэвид негромко откашлялся:

– Да.

Он поднес к губам чашку с капучино. За соседним столиком две женщины вместе смотрели в ноутбук и страстно обсуждали процент ответивших на какой-то опрос.

– Моя мать умерла в тысяча девятьсот девяносто восьмом, – сказал Дэвид. – Ты бы ей очень понравилась. И ее бы весьма заинтересовало выбранное тобой занятие.

– Вот только она вполне могла не одобрить само мое существование. – Элен улыбнулась, показывая, что Дэвиду не о чем тревожиться, потому что все это на самом деле не имеет для нее никакого значения, она ведь не какой-нибудь озабоченный проблемами семьи подросток, что все это давным-давно в прошлом.

– И тем не менее, – откликнулся ее отец и прикусил нижнюю губу. – И тем не менее… – Вдруг он посмотрел на наручные часы. – Ох, мне надо спешить. Очень рад был встрече. Надеюсь, мы это повторим. И конечно же, мне бы хотелось по возможности познакомиться с твоим будущим мужем. Патрик, ведь так? Ну, если ты сама того пожелаешь.

Ох, как все это было странно, до ужаса странно! Как окончание свидания, назначенного через Интернет, из тех, когда мужчина пытается добиться второй встречи, хотя совершенно уверен в том, что никаких шансов у него нет, но все же не готов уйти, не предприняв попытки.

– Конечно! – ответила Элен, фальшиво улыбаясь.

Дэвид расцеловал их обеих и ушел, задержавшись лишь у стойки, чтобы быстро оплатить их счет. Он явно был из тех мужчин, которые всегда, просто машинально, оплачивают счета.

– Ну и что ты о нем скажешь? – спросила Анна, не отрывая взгляда от спины Дэвида, выходившего из кафе.

Он не оглянулся. Дэвид уже смотрел на ходу на экран своего iPhone. А вот в прекрасных фиолетовых глазах матери Элен увидела нечто такое, что напомнило ей взгляд Патрика на могиле Колин. Была ли это острая тоска? Или что-то еще?

Это вызвало у Элен раздражение.

– А ты была на их свадьбе? – внезапно спросила она.

– На чьей свадьбе?

– На его. Когда Дэвид женился на Джейн.

– О-о. – Анна приняла свою обычную позу, и ее голос упал на пару октав. – Ну, вообще-то, была. Мел, Пип и я – мы все там были. Мы же учились все вместе. Ужасный был день. Я так плохо себя чувствовала.

– Потому что считала себя виноватой?

– Нет. Просто уже три месяца я носила тебя.

– Ох, мама!

А если бы бедная девушка узнала, что одна из ее гостей беременна от ее жениха?

– Я не совсем понимаю, почему ты ведешь себя так, словно для тебя все это сюрприз, – сказала ее мать. – Ты же всегда знала, что он женился на ком-то еще.

– Ну да, знала, – кивнула Элен. – Извини. Просто не подумала о том, что ты могла присутствовать на его свадьбе.

Элен уже поняла, что именно делает. Она слишком отчетливо отождествила себя с той невестой. И случилось это потому, что бессознательно… Нет, вполне осознанно беспокоилась о том, что, возможно, собирается замуж за человека, который до сих пор любит другую женщину, пусть даже и давно умершую.

– А ты никогда не думала о том, чтобы сообщить ему о своей беременности? – спросила Элен.

– Нет, – ответила Анна. – Я и самой себе не признавалась, насколько он меня интересует. Подавляла это чувство, если пользоваться твоим профессиональным языком. Изображала из себя крутую феминистку, которая просто хочет иметь ребенка.

«Но ты мне нравилась, пока была крутой феминисткой, – подумала Элен. – Мне нравилось, что ты так сильно отличаешься от меня. Для меня это много значило».

– Я полагала, тебе все это может показаться весьма романтичным, – продолжила Анна. – Думала, это как раз то, что надо! Даже говорила Пип и Мел, что тебе это должно понравиться. А ты так странно ко всему отнеслась, явно негативно. И это моя дочь, мисс Сама Положительность! Мисс Я-Обнимаю-Весь-Мир! Даже ненормальную преследовательницу своего жениха! Ну а как насчет небольшой доли сочувствия к собственной матери?

– Мои гормоны… – осторожно начала Элен.

– Ох, умоляю! Не надо подсовывать мне гормоны!

– Ладно, – кивнула Элен. И тут она поняла, что должна сказать. Ведь ее мать только что познакомила ее с каким-то новым мужчиной. – Он очень милый. В смысле Дэвид. Обаятельный. Хорош собой. Он мне действительно понравился.

Это было не такой уж и неправдой.

Элен как будто включила электрическую лампочку. Ее мать просияла:

– Я так и знала!

И следующие полчаса они провели в сравнении положительных качеств Дэвида с качествами других мужчин, с которыми у Анны случались романы.

– Разумеется, ни у кого из этих бедняг никогда и единого шанса не было, – констатировала Анна. – Теперь я это понимаю. Да и откуда бы взяться, если я всегда любила только твоего отца? Я подсознательно оставалась в прошлом, ведь так? Мне нужно было позволить тебе загипнотизировать меня! Ты смогла бы вытащить на свет все эти проблемы.

– Да такое уже миллионы лет случается, – усмехнулась Элен.

Ей было почему-то приятно видеть роскошный блеск глаз матери, когда та произносила слово «проблемы». Хорошо бы, Анна теперь начала проявлять уважение к гипнотерапии.

Но вот наконец Элен остановила машину перед своим домом и посмотрела на ярко освещенные окна.

Больше не придется нащупывать в темноте ключ и скважину. Фонарь над крыльцом сломался уже много лет назад, но, как и другие вещи в доме, он был тихо, незаметно, самым волшебным образом исправлен Патриком в течение недели после его переезда.

Элен рассмеялась, заметив силуэты Патрика и Джека, промелькнувшие в одном из окон; оба размахивали руками. «Мы дома, – мысленно сказала Элен своему малышу. – Похоже, твой папа и старший брат еще не спят».

Она прижала ладонь к животу и вдруг, словно получив послание из будущего, почувствовала болезненное жаркое покалывание в груди. Для Элен было открытием, что ее тело может испытывать настолько новые ощущения.

– Эй, там, внутри! – На этот раз Элен заговорила вслух. – Странная боль, а? Но все в порядке, я ничего не имею против. Ты там сиди спокойно. Продолжай расти.

На нее вновь нахлынула ослепительная радость. Малыш. Святые небеса, у нее ребенок от мужчины, который ее обожает! И все остальное просто не имеет значения.