Глава 17

Родители Колин вышли на парадное крыльцо, едва машина повернула на подъездную дорогу.

– Вот и они. Фрэнк и Милли.

Патрик произнес это странным, напряженным голосом и помахал, улыбаясь со стиснутыми зубами.

Машина остановилась. Джек сразу распахнул дверцу и выскочил, чтобы броситься к бабушке с дедушкой. Элен и Патрик наблюдали за тем, как он их обнимал. Похоже, один только Джек и собирался вести себя совершенно естественно в этот день.

– Все нормально, – сказал Патрик, когда они с Элен вышли из машины.

– Скорее! – окликнула их от двери Милли, кивая, когда Джек уже исчез в доме вместе с дедом. – Входите, ребята, внутри тепло и уютно!

– Привет, Милли! Конечно! Это замечательно! – крикнул в ответ Патрик таким бодрым тоном, какого Элен никогда прежде не слыхала.

Боже праведный, только и подумала она.

– При-и-вет! – воскликнула она, отчаянно спеша продемонстрировать родителям Колин, что она вполне дружелюбная, милая особа и что очень сожалеет об их потере.

О боже, да почему она крикнула свое «привет» таким голосом, похожим на эхо? Она что, здоровалась с ними через горный хребет? Как ненормальная!

Милли была права. В доме казалось в особенности уютно и тепло после леденящего визита на кладбище. Где-то играла тихая музыка, и Милли пригласила Элен сесть в кресло прямо у камина.

– Что будешь пить? – спросила она.

Милли походила на птичку. Крошечная женщина, одетая по-молодежному: в джинсы и белый джемпер, болтавшийся на ее худеньком теле. Когда-то она явно была очень хороша собой, и в ней читалось нечто такое… Нечто вроде смирения: «Да, я знаю, что уже не красавица, но мне на это наплевать».

Ее муж Фрэнк тоже был худым и при этом очень высоким, как состарившийся и ссутулившийся баскетболист. Элен видела, как горе иссушило их лица, словно оставив на них поблекшие шрамы.

Оба они выглядели людьми застенчивыми, но тем не менее улыбались приветливо и добродушно и болтали о пробках на дорогах и о погоде. Это буквально резануло Элен по сердцу. Если бы они не были такими чертовски милыми.

– Что Элен действительно необходимо, так это сухие крекеры, – сказал Патрик. – Ее постоянно тошнит. Ну, вы понимаете, беременность.

Не показалось ли Элен, что на слове «беременность» Патрик слегка понизил голос, как будто говорил о какой-то постыдной болезни?

– Сейчас принесу! – откликнулась Милли.

– Я приготовила их дома, чтобы взять с собой, но забыла. Извините, что приходится хлопотать из-за меня. – Элен произнесла это сбивчиво, словно просьба о крекерах выглядела в высшей степени неуместной и причиняющей беспокойство, хотя на самом деле она подразумевала, что чувствует себя виноватой из-за того, что вообще существует на свете, что она жива и беременна, что занимает место их дочери.

– Когда я вынашивала Колин, то целыми днями жевала сухие бисквиты, – сообщила Милли, подавая Элен тарелку. – Но когда она сама носила Джека, ей повезло, ее совершенно не тошнило! – Милли улыбнулась внуку. – Ты был таким благовоспитанным мальчиком, Джек, еще даже до рождения! – Она снова повернулась к Элен. – Но я совсем не хочу сказать, что твой собственный малыш ведет себя плохо.

Пока Милли говорила, Элен заметила на стене фотографию в рамке – Колин с Джеком на руках. Ему, наверное, здесь было не больше полугода. Колин восторженно улыбалась, глядя на сына, а Джек грыз ногу плюшевого кролика.

И тут это и случилось.

Элен внезапно разрыдалась, давясь крекером, выплевывая крошки, заставляя всех испуганно и изумленно смотреть на нее.

Ты что такое творишь? Элен казалось, что ее тело само собой сделало нечто совершенно неприличное в хорошем обществе, вроде громкого испускания газов. «Прекрати немедленно!» – приказала она себе, но слезы продолжали катиться по ее лицу.

В ее чувствах смешалось все сразу: и восхищение лицом Колин на фотографии, и невероятное облегчение оттого, что она съела наконец крекер, и тепло дома после холодного горного воздуха, и слова Милли «твой малыш», и странность посещения кладбища, и напряжение от этого визита, и то, что на следующий день ей предстояло впервые встретиться с отцом. Ох, да кто знает, что это было, вот только собственные чувства никогда прежде не вызывали у Элен такого смущения.

– Эй, ну ладно тебе, – сказал Фрэнк, подходя к Элен и приседая рядом с ней на корточки, согнув длинные паучьи ноги под острым углом и поглаживая Элен по спине круговыми движениями.

Счастливица Колин, она выросла с таким вот любящим отцом, как Фрэнк.

– Элен, что случилось? – спросил Джек.

Он посмотрел на отца, но Патрик был настолько ошеломлен, что ничего не мог ему объяснить. А ведь он изо всех сил поддерживал ровную беседу с того самого момента, как вошел в этот дом. Его голос звучал беспечно и бодро, но в нем слышалась скрытая паника, как будто Патрик пытался удержать кого-то от прыжка с утеса, заговаривал до приезда полиции.

Элен никогда не видела, чтобы он так много говорил. Теперь стало очевидно, что эти посещения стоят ему огромных усилий, словно Патрик преисполнялся решимости не дать беседе прерваться ни на секунду, не допустить неловкого молчания, которое могло бы позволить вырваться наружу чудовищному горю. А Элен вдруг нарушила хрупкое равновесие, которое с таким трудом поддерживал Патрик.

– Мне очень жаль, – выдохнула наконец Элен. – Наверное, все дело в гормонах.

Гормоны, гормоны, гормоны. Она только это и повторяла в последнее время, но все равно и не думала винить собственное тело в своем поведении! Элен всегда верила в силу единства разума и тела. Однако в этой паре именно разум влияет на тело, а никак не наоборот. Когда ее клиенты рассказывали о своем неразумном поведении, а потом пытались обвинить во всем гормоны, Элен обычно говорила таким утешающим, таким всезнающим тоном: «Подозреваю, что это способ вашего тела попытаться сообщить нечто, скрытое в подсознании».

Патрик наконец в достаточной мере опомнился, чтобы подойти к Элен и обнять ее.

– Ты, наверное, просто слишком устала от поездки, – сказал он своим совершенно обычным, нормальным голосом, и ощущение его руки на плечах, знакомый запах Патрика чуть не заставил Элен снова разрыдаться.

– Мне так жаль, – с трудом выговорила она.

– Да не думай ты об этом! – постарались успокоить ее Фрэнк и Милли.

Элен изо всех сил старалась искупить свою вину, поддерживая легкий разговор Патрика. Они быстро обменивались репликами через стол, не позволяя возникнуть ни малейшей паузе, как будто перебрасывали друг другу горячую картофелину.

Когда наконец собрались уезжать, Элен заметила, что Фрэнк и Милли выглядят жутко уставшими. Похоже, им обоим очень хотелось, чтобы гости заткнулись хотя бы на пару секунд.

– Надеюсь, увидимся снова через месяц, дорогая, – сказала Милли, когда они уже выходили из дома, и мягко коснулась руки Элен.

На какой-то пугающий момент Элен почувствовала, что из ее глаз снова готовы хлынуть слезы, но огромным усилием воли она загнала их обратно.

Патрик и Элен молчали, пока выбирались из Катумбы. Джек, похоже, задремал на заднем сиденье. Но наконец Элен уже не могла этого выносить.

– Прости, что я вот так вдруг там разревелась, – проговорила она, будто слово «разревелась» могло превратить все в забавный и невинный инцидент.

– Все в порядке, – ответил Патрик. – Правда. Не тревожься из-за этого.

Вот на этом бы Элен и остановиться.

– Должно быть, для них было довольно сложно познакомиться со мной, да еще будущий ребенок…

– Да, – согласился Патрик. – Хотя рыдала-то именно ты!

Удар был таким сильным, что у Элен перехватило дыхание.

– Извини, – почти сразу продолжил Патрик, протягивая к ней руку. – Вообще-то, я хотел пошутить. Вот уж глупая шутка! Просто когда я встречаюсь с Фрэнком и Милли, чувствую себя виноватым из-за того, что я жив, а Колин мертва. Мне очень тяжело их навещать. И неловко.

Тут уж никаких шуток.

– Да. Я тоже чувствовала себя крайне неловко, – кивнула Элен.

– Извини, – повторил Патрик, возвращая руку на руль. – Правда, мне очень жаль. Ты сегодня была великолепна. Я так тебе благодарен за то, что ты с нами поехала. Мне просто хотелось… – Его голос затих, Патрик замолчал и нахмурился, глядя на дорогу перед собой, как будто она теперь требовала полного сосредоточения.

Что он пытался сказать? «Мне просто хотелось бы, чтобы ты не плакала? Мне просто хотелось бы, чтобы Колин была жива?» Элен молча наполнялась самыми разными эмоциями, которым даже не смогла бы дать точного определения: стыд, негодование, обида и еще нечто похожее на страх.

«Это не я, – твердила она мысленно. – Я совсем не такая».

Она нарушила молчание, когда они наконец остановились перед красным сигналом светофора:

– В общем, я полагаю, у тебя сегодня вечером не найдется времени, чтобы убрать все те коробки.

Когда Элен произносила эти слова, другая часть ее сознания холодно наблюдала за ней, как бы качая головой. Ох, Элен! Ты чувствуешь себя виноватой из-за того, что смутила Патрика своими слезами, так что это просто детский способ указать ему, что и он далеко не совершенен. Ты нарываешься на ссору, ведь тебе хочется, чтобы что-нибудь произошло.

– Я же говорил, что мне нужно на работу, – ответил Патрик.

– Тогда, может быть, мы назначим предельным сроком следующие выходные? – сказала Элен, и ее голос прозвучал легко и весело, как будто она просто шутила, но в ее тоне ощущалось при этом и нечто вроде стальной нити.

– Не придирайся ко мне, – откликнулся Патрик, и когда Элен повернула голову, чтобы посмотреть на него, то увидела, что он с такой силой стиснул челюсти, что у него провалились щеки.

– Не придирайся? Разве я придираюсь?

– Не сейчас. Не здесь, – прошипел Патрик, слегка повернув голову и взглядом указывая на Джека на заднем сиденье, как будто Элен намеренно решила поссориться с ним прямо на глазах у его юного впечатлительного сынишки.

Остаток пути до дома они оба не произнесли ни слова. Элен потратила все это время на то, чтобы вспомнить те выходные в горах, которые она провела с Джоном, намеренно задерживаясь на сценах секса. Это было самым пассивно-агрессивным занятием, какое только она вообще позволяла себе в жизни.

Когда они наконец добрались до дома, воздух в автомобиле буквально загустел от их молчания.

– Увидимся позже, – коротко сказал Патрик перед тем, как уехать, предоставив Элен самой увести Джека в дом.

Ей еще нужно не забыть позвонить Джулии и отменить их встречу, прежде чем она займется домашними делами.

– А это что такое? – спросила она, открыв внешнюю решетчатую дверь.

На верхней ступени лежал некий сверток в серебристой фольге. Элен наклонилась и подняла его. Он оказался теплым.

Дыхание Элен сразу же ускорилось.

Это было импульсивное решение. Я вошла в ее кухню с пластиковым пакетом, и это походило на то, как если бы я вернулась домой из супермаркета. И тогда мелькнула мысль: «А почему бы мне не испечь для них бисквиты?»

Я наслаждалась тем, что была на ее кухне, пользовалась ее миксером, ее ложками, ее противнями. Возникло ощущение, что большинство вещей здесь принадлежали, пожалуй, еще ее бабушке. Я помнила, как она говорила, что не стала уж слишком что-то здесь менять, когда унаследовала этот дом. «У меня, похоже, вкусы в стиле ретро», – сказала Элен мне однажды.

Тогда я что-то заметила относительно того, что люблю ковры. Наверное, это у нас общее. А еще Патрик, конечно.

Я ощутила странное чувство покоя, как будто имела все права находиться в этом доме. Как будто я была Элен. Патрик с Джеком куда-то ушли, и я решила их удивить свежими бисквитами, как делала это, когда Джек был совсем еще малышом и они с отцом отправлялись на прогулку в парк. В голове родился яркий образ: вот они возвращаются домой, раздается скрежет ключа в замочной скважине, потом топот ног Джека в коридоре.

Кухня Элен во многом напоминала кухню моей матери. Может быть, именно поэтому я и ощущала себя здесь уютно не в соответствии с моментом. Я словно очутилась в доме своего детства. Вспоминались те дни, когда я была еще девочкой, стояла на стуле в кухне, в одном из маминых фартуков, и помогала ей готовить. И я всегда представляла, как когда-нибудь буду точно так же учить собственную дочурку.

Я ведь и на самом деле этим занималась с Джеком, вот разве что не трудилась повязывать на него фартук и не ставила его на стул. Просто позволяла ему сидеть прямо на кухонной стойке рядом со мной. Ему это очень нравилось. Вечно у него волосы были перепачканы мукой, пальцы измазаны чем-то липким, а в тесто попадала яичная скорлупа. Однажды я разрешила ему взять миксер, а Джек его поднял из миски и забрызгал всю кухню тестом для печенья.

Как я смогу что-то объяснить, если они вернутся домой рано?

Они не вернулись раньше времени, но вот кто-то все же явился.

Я как раз доставала бисквиты из духовки, когда зазвонил дверной звонок. Я буквально подпрыгнула на месте. И в тот же миг почувствовала себя ужасно виноватой. Я ведь не совсем еще сошла с ума и понимаю, что не полагается входить в чужой дом и приниматься за выпечку бисквитов.

Звонок умолк, но кто-то принялся стучать в парадную дверь.

Первая мысль была, что это Патрик, потому что грохот чем-то напоминал его гневный тон при последней встрече, но это, конечно, лишено всякого смысла – Патрик мог бы просто войти в дом.

Или это, может быть, полиция. Кто-нибудь увидел, как я доставала ключ, и вызвал полицейских. Возможно, какие-то друзья-соседи. Элен из тех, кто дружит с людьми по соседству.

Я поставила поднос и неслышно прошла по коридору, мимо коробок Патрика, сваленных в неопрятную кучу. Бедная Элен. Теперь в ее доме уже не ощущалось прежней чистой духовности, ее заглушили пыльные коробки. Я с интересом подумала, не преисполнилась ли Элен ненависти к этому хламу? Или она выше столь земных проблем? Ну, насколько я знаю Патрика, эти коробки еще долго будут здесь стоять.

Я осторожно выглянула в узкое окошко рядом с парадной дверью и увидела какого-то мужчину. Он засунул руки в карманы брюк и выпятил подбородок, будто готовясь к какой-то схватке. Ему было явно за сорок. И что-то было в его внешности. Что-то высшего класса, что-то, говорившее о деньгах. Может быть, это костюм, или чуть длинноватые, тщательно уложенные волосы, или просто то, как он стоял, широко расставив ноги, словно был тут главным.

Меня охватило любопытство.

Кто это?

Какой-то клиент, нуждающийся в сеансе гипноза?

Или бывший возлюбленный Элен? Но он как будто не в ее вкусе.

Впрочем, уверена, что и Патрик тоже не в ее вкусе: он уж слишком ординарен и традиционен, стопроцентный средний мужчина. Ей бы найти какого-нибудь бледнолицего поэта, а мне вернуть моего крепкого простого геодезиста.

Любовник? А что, если Патрик вовсе и не отец ее ребенка? О, это было бы идеально! Может ли оказаться вот этот по-настоящему рассерженный с виду мужчина причиной разрыва?

Я открыла дверь.