— Урсула, сядь сюда, — сказал Господин, перебирая пальцами какие-то глянцевые бумаги, и она поняла все.

Он никогда не называл ее по имени без уважительной причины.

— Да, — сказал Господин, — это так. Я уеду уже сегодня, такси через тридцать минут. Клинику открываю не здесь, а в Москве, и все готово уже. Квартира твоя, прописал тебя месяц назад. Я не вернусь. Принеси ключи.

Жестом указал на ошейник, полоску черной кожи животного, два года покоящуюся на ее коже.

Все произошло, такси не опоздало, никаких особых разговоров не было, Господин понимал, что любые разговоры будут оскорбительны для Урсулы, они значат мало, а она хочет много, она не получит ничего. Но что-то он говорил, она просто не слышала, не слышала, не слышала… Не плакала, дверь закрылась, все было плохо. Она поверила, что утром придумает что-нибудь, надела смешную пижаму в цветочках и кошечках, легла в кровать и пролежала до утра, почти не ворочаясь.

Утром собрала необходимые вещи и пошла в ванную. Включила воду.