Господин посмотрел неодобрительно и принес книжку «Пролетая над гнездом кукушки», рассказав, что Кен Кизи написал ее в 27 лет, участвуя в государственных экспериментах насчет ЛСД и других психоделических препаратов. По-английски Урсула читала еще очень плохо, медленно, то есть она-то думала, что просто великолепно владеет языком, а вот на деле вышло не так.

Кроме «Кукушкиного гнезда» Господин велел ей прочитать три произведения Берроуза — «Голый завтрак», «Нова Экспресс» и «Внутренний кот». Тут дело пошло получше, может, потому, что написано необычно было — отрывочно и как бы ни о чем. Какой-то он сумасшедший на всю голову — утвердилась в мысли Урсула, но Господину разумно не сообщила о своих выводах. Оставила при себе, и правильно сделала. Господин очень ценил творчество Берроуза, сумасшедшего на всю голову, с восторгом рассказал, например, что в «Нова Экспресс» Берроуз впервые употребил слово «хеви-метал».

«Это контркультура», — говорил Господин. Урсула слушала.

«Контркультура, — говорил Господин, — должна не развлекать, не успокаивать, а беспокоить и тревожить. Напоминать обывателю, жующему бутерброд с салом, что мир полон горя и боли. Мучить обывателя, грызть изнутри, лишать покоя. Доказывать, что у него не получится жить „без печали и гнева“, выпивать по субботам сто граммов водки, после спокойно засыпать, пуская слюни на наволочку в горошек… Копить деньги на домик у речки…»

Урсула сначала не очень усвоила, почему домик у речки — плохо. Родители тоже копили на что-то такое. У речки.

«Театр жестокости Антонена Арто, — говорил Господин и зачитывал ей из самиздатовских блеклых рукописей, — „в том состоянии вырождения, в котором мы пребываем, можно заставить метафизику войти в души лишь через кожу. Иными словами, в сложившихся условиях театр как таковой вообще невозможен без определенного элемента жестокости, лежащего в основе… и потому я сказал „жестокость“, как если бы я сказал „жизнь““».

Урсула пыталась представить себе театр жестокости и его актеров, но в голове сменяли друг друга кадры советского фильма про Джулию Ламберт, как она учит держать паузу возможно долго, если уже пауза взята.

Господин продолжал читать, отмахивая рукой ритм: «В явленном мире, говоря на языке метафизики, зло остается перманентным законом, а благо — лишь усилием и, стало быть, еще одной жестокостью, добавленной к первой…»

А еще платочек, вспомнила Урсула, чтобы отвлечь внимание от лица и костюма, можно крутить в руках яркий платок, ну или что-то по типу. Шляпу? Зонт?

«Жестокость старше нравственности, мудрее ее, и только она сможет пробиться через защитный слой равнодушия! Арто призывает к жестокости и к ужасу, советует обратить внимание на культуру первобытных племен, радостно и с готовностью исполняющих страшные ритуалы…»

Нет, подумала Урсула, зонт — слишком громоздко. Может быть, маленькую плоскую сумку.

«Самодовольный человечек, уверенный в завтрашнем дне, должен знать, что в любой точке его маршрута могу стоять я, разминая сильные пальцы, чтобы выудить его глаза из глазниц, вырвать язык, ногти, волосы на теле и заставить все это сожрать немедленно…»

Так Урсула понимала лучше, ей нравилось, что она — вся такая контркультурная. Впускает боль в свою жизнь, чтобы стать частью мира, полного слез.

Оказалось, смотреть можно не только «Пролетая над гнездом кукушки» и ужасы про Фредди Крюгера. Можно смотреть специальные фильмы, запрещенные и от этого особенно притягательные: про отношения между людьми в стиле «доминирование — подчинение», или BDSM.