8
Керну удалось продлить вид на жительство еще на пять дней, потом его выслали. Ему выдали бесплатный билет до границы, и он отправился к таможне.
– Документов нет? – спросил его чешский чиновник.
– Нет.
– Входите. Там уже ждут несколько человек. Лучшее время для перехода – часа через два.
Керн зашел в таможню. Там уже сидело трое – очень бедный мужчина с женой и старик еврей.
– Добрый вечер, – поздоровался Керн.
Те что-то невнятно пробормотали.
Керн сел на скамейку, поставил чемодан на пол. Он устал и закрыл глаза. Он знал, что ему еще предстоит долгий путь, и попытался заснуть.
– Мы перейдем, Анна, – услышал он голос мужчины. – И ты увидишь, там будет лучше.
Женщина не ответила.
– Конечно, мы перейдем, – снова заговорил мужчина. – Конечно! Почему ты думаешь, что они нас не пустят!
– Потому что мы им не нужны, – ответила женщина.
– Но мы же люди…
«Бедный глупец», – подумал Керн. Он слышал, как мужчина еще что-то неясно пробормотал, потом Керн заснул.
Он проснулся, когда за ними пришел таможенник. Они пошли полем по направлению к лиственному лесу, который нечетко вырисовывался вдали большим темным пятном.
Чиновник остановился.
– Идите по этой тропинке и держитесь правой стороны. Когда доберетесь до дороги, сверните налево. Всего хорошего.
Он исчез в ночи.
Все четверо стояли в нерешительности.
– Ну, что будем делать? – спросила женщина. – Кто-нибудь знает дорогу?
– Я пойду вперед, – сказал Керн. – Год тому назад я уже здесь был.
Они медленно пошли к лесу, было темно. Луна еще не взошла. Трава шуршала под ногами, – мокрая, невидимая и враждебная. А потом они услышали могучее дыхание леса, который принял их под свою сень.
Шли они долго. Керн слышал позади себя шаги остальных. Внезапно перед ними засверкал свет электрических фонариков и раздался грубый голос.
– Стой! Стоять на месте!
Керн одним прыжком отскочил в сторону. Он помчался в темноту, натыкаясь на деревья; ощупью пробивался все дальше и дальше, продираясь через кусты ежевики. В один из кустов он забросил свой чемодан. Внезапно Керн услышал, что за ним кто-то бежит. Он обернулся. Бежала женщина.
– Спрячьтесь, – зашептал он. – Я залезу на дерево.
– Мой муж… он ведь…
Керн быстро забрался на дерево. Он почувствовал под собой мягкую, шуршащую листву и присел на развилке веток. Внизу неподвижно стояла женщина, он ее не видел, он только чувствовал, что она там стоит.
Вдали послышался голос старика еврея, он что-то говорил.
– А мне наплевать, – ответил на это грубый голос. – Без паспорта вы не пройдете! И все!
Керн прислушался. Через некоторое время он услышал голос другого спутника, который что-то отвечал жандарму. Значит, оба попались. В этот момент внизу зашуршало. Женщина что-то пробормотала и пошла обратно.
Некоторое время было тихо. Потом Керн увидел, как меж стволов замелькали огоньки карманных фонариков. Он прижался к стволу. Листва хорошо его скрывала. Внезапно он услышал твердый взволнованный голос женщины:
– Он должен быть здесь! Он забрался на дерево. Вот здесь!
Пучок света заскользил вверх.
– Слезай! – закричал грубый голос. – Иначе будем стрелять!
Минуту Керн раздумывал. Скрываться не имело смысла. Он спустился вниз. Яркий свет ударил ему в лицо.
– Документы?!
– Если бы у меня были документы, я не прятался бы на дереве.
Керн посмотрел на женщину, которая его выдала. Она была очень подавлена и находилась почти в невменяемом состоянии.
– Вам хотелось убежать, да? – набросилась она на него. – Вырваться? А мы бы остались здесь, – закричала она. – Все!
– Заткнитесь! – гаркнул жандарм. – Построиться! – Он осветил группу. – Собственно, мы должны отвести вас в тюрьму, это вы, наверно, знаете? За переход через границу без разрешения. Незачем на вас тратить продукты. Убирайтесь обратно. Обратно в Чехословакию! И запомните: в следующий раз будем стрелять без предупреждения!
Керн разыскал в кустах свой чемодан. Затем Керн и его попутчики молча пошли цепочкой назад. За ними следовали жандармы с карманными фонариками. Перебежчики не видели своих врагов – они видели только белые пятна фонариков, и от этого жандармы казались чем-то призрачным; существовали только, голоса и свет, которые их поймали и гнали обратно.
Кружки света остановились.
– Марш! Вперед в этом направлении! – крикнул грубый голос. – Если вернетесь, пристрелим!
Все четверо пошли дальше, пока свет не исчез между деревьями.
Керн услышал позади себя тихий голос мужа женщины, которая его выдала.
– Извините… она была вне себя… извините! Она уже наверняка жалеет об этом.
– Мне теперь все равно, – сказал Керн, обернувшись.
– Вы поймите, – зашептал мужчина. – Страх, ужас…
– Понять-то я пойму! – Керн обернулся. – Но простить – это для меня слишком тяжелая задача. Я лучше забуду.
Он остановился. Они находились на маленькой просеке. Другие тоже остановились. Керн улегся на траву и положил чемодан под голову. Другие зашептались. Затем женщина сделала шаг вперед.
– Анна, – произнес муж.
Женщина встала перед Керном.
– Вы не хотите показать нам дорогу назад? – резко спросила она.
– Нет! – ответил Керн.
– Вы!.. Это вы виноваты в том, что нас поймали! Вы, негодяй!
– Анна! – повторил муж.
– Не трогайте ее, – сказал Керн. – Пусть выговорится, тогда ей станет легче.
– Вставайте! – закричала женщина.
– Я останусь здесь. Вы можете поступать, как хотите. Сразу за лесом свернете налево и подойдете прямо к чешской таможне.
– Жидовская морда! – закричала женщина.
Керн усмехнулся.
– Только этого не хватало.
Керн увидел, что мужчина что-то шепнул разъяренной женщине и попытался оттеснить ее.
– Он наверняка пойдет на ту сторону, – всхлипывала она. – Он пойдет и пройдет! Он должен… Он обязан…
Муж медленно увел жену в сторону леса. Керн достал сигарету. Он увидел, как в нескольких метрах от него, словно гном из-под земли, поднялось что-то темное; это был старик еврей, который тоже улегся на траву по примеру Керна. Сейчас он приподнялся и покачал головой.
– Какие люди!
Керн ничего не ответил. Он зажег сигарету.
– Вы останетесь здесь на ночь? – мягко спросил старик спустя минуту.
– До трех. Это лучшее время. Сейчас они еще сторожат. А к утру им надоест.
– Ну, подождем до трех, – миролюбиво ответил старик.
– Путь далекий, и часть пути нам, наверно, придется проползти, – заметил Керн.
– Пустяки. Превращусь на старости лет из еврея в индейца.
Они замолчали. Постепенно на небе высыпали звезды. Керн нашел Большую Медведицу и Полярную звезду.
– Мне нужно добраться до Вены, – сказал старик спустя некоторое время.
– А у меня, собственно, нет определенной цели, – сказал Керн.
– Бывает и так. – Старик пожевал травинку. – А потом когда-нибудь окажется, что и у вас тоже есть цель. Так бывает. Приходит со временем. Нужно лишь подождать.
– Да, – согласился Керн. – Нужно подождать. Но чего?
– В сущности, ничего, – спокойно ответил старик, – Когда ты дождешься чего-нибудь, то видишь, что это ничто. И тогда начинаешь ждать чего-нибудь другого.
– Да, может быть, – согласился Керн.
– Меня зовут Мориц Розенталь, я из Годесберга-на-Рейне, – сказал старик через минуту. Он достал из рюкзака тонкий серый плащ и накинул его на плечи. Теперь он еще больше походил на гнома. – Временами кажется смешным, что у человека есть имя, правда? Особенно ночью…
Керн смотрел на темное небо.
– …и особенно когда у человека нет паспорта. Имена должны быть записаны, иначе они человеку не принадлежат.
В кронах деревьев зашумел ветер. Казалось, сразу за лесом начинается море.
– Как вы думаете, они будут стрелять, те, на той стороне? – спросил Мориц Розенталь.
– Не знаю. Наверно, нет.
Старик наклонил голову.
– Все-таки у людей, которым за семьдесят, есть преимущество – они уже не так рискуют своей жизнью…
Штайнер, наконец, узнал, где скрываются дети старого Зелигмана. Адрес, который он нашел в еврейском молитвеннике, оказался верным, но за это время детей успели перевезти в другое место. Прошло много времени, прежде чем Штайнеру удалось узнать, куда – сперва его принимали за шпика и не доверяли.
Он захватил из пансиона чемодан и отправился в дорогу. Дом находился в восточной части Вены. Прошло более часа, прежде чем он добрался до места. Он поднялся по лестнице. На каждом этаже – по три двери. Он чиркал спички и отыскивал нужную. Наконец, на четвертом этаже он увидел овальную медную пластинку с надписью: «Самуэль Бернштейн. Часовщик». Штайнер постучал. За дверью послышался топот ног и шепот. Затем раздался робкий голос:
– Кто там?
– Мне нужно вам кое-что отдать, – сказал Штайнер. – Чемодан.
Внезапно он почувствовал, что за ним наблюдают, и быстро обернулся.
Дверь квартиры за его спиной бесшумно отворилась. В проходе появился тощий мужчина в жилете. Штайнер поставил чемодан на лестницу.
– Вы к кому? – спросил человек в дверях.
Штайнер взглянул на него.
– Бернштейна нет, – добавил мужчина.
– У меня здесь вещи старого Зелигмана, – ответил Штайнер. – Его дети должны быть здесь. Я был рядом с ним, когда случилось несчастье.
Мужчина смотрел на него еще минуту.
– Ты его можешь спокойно впустить, Мориц! – крикнул он.
Зазвенела цепь, щелкнул ключ. Дверь в квартиру Бернштейна открылась. Штайнер вгляделся в тускло освещенную переднюю.
– Что? – удивился он. – Ведь это… ну, конечно, это отец Мориц!
В дверях стоял Мориц Розенталь. В руке он держал деревянную поварешку. На плечи был накинут плащ.
– Это я… – ответил он. – А это… Штайнер! – внезапно сказал он радостно и удивленно. – Я должен был бы догадаться! Действительно, мои глаза слабеют! Я знал, что вы в Вене. Когда мы встречались в последний раз?
– Приблизительно год тому назад, отец Мориц.
– В Праге.
– В Цюрихе.
– Правильно, в Цюрихе, в тюрьме. Хорошие там люди. В последнее время у меня что-то все перемешалось. Полгода тому назад снова был в Швейцарии. В Базеле. Там отлично кормят, но, к сожалению, там нет таких сигарет, какие дают в городской тюрьме, в Локарно. У меня в камере даже стоял букет камелий. Не хотелось уходить оттуда. Милан с ним не сравнишь. – Он помолчал. – Входите, Штайнер. Мы стоим на лестнице и обмениваемся воспоминаниями, словно старые грабители.
Штайнер вошел. Квартира состояла из кухни и комнатки. В комнате стояло несколько стульев, стол, шкаф и лежали два матраца с одеялами. На столе разбросаны инструменты. Между ними стояли дешевые будильники и статуэтки в стиле барокко с ангелами, держащими старые часы; секундная стрелка часов изображала смерть, размахивающую косой.
Над плитой на согнутой ручке висела кухонная лампа с зеленовато-белой ржавой газовой горелкой. На железных конфорках газовой плиты стояла суповая кастрюля, от которой шел пар.
– Я как раз варю для детей обед, – сказал Мориц Розенталь. – Нашел их здесь, как мышек в мышеловке. Бернштейн – в больнице.
Трое детей покойного Зелигмана сидели на корточках у плиты. Они но обращали внимания на Штайнера. Они уставились на кастрюлю с супом. Старшему было около четырнадцати лет, самому младшему – семь или восемь.
Штайнер опустил чемодан.
– Вот… чемодан вашего отца, – сказал он.
Все трое посмотрели на него равнодушно, почти не шевельнувшись. Они только чуть-чуть повернули головы.
– Я его видел, – продолжал Штайнер, – он говорил мне о вас.
Дети молча смотрели на него. Их глаза сверкали, словно отшлифованные черные камни. Газ в горелке шипел. Штайнер почувствовал себя неловко. Он знал, что должен. сказать им что-то теплое, человечное, но все, что приходило ему в голову, казалось глупым и неискренним по сравнению с той сиротливостью, которая исходила от трех молчащих детей.
– Что в чемодане? – спросил старший через некоторое время. У него был бесцветный голос, он говорил медленно, твердо и осторожно.
– Я точно не знаю. Разные вещи вашего отца. И немного денег.
– Теперь это наше?
– Конечно, потому я его и принес.
– Можно мне его взять?
– Ну, конечно, – удивленно ответил Штайнер.
Юноша поднялся. Это был худощавый, длинный, темноволосый парень. Медленно, не спуская глаз со Штайнера, он подошел к чемодану. Затем быстрым звериным движением схватил его и сразу отпрыгнул обратно, точно боясь, что Штайнер снова отнимет у него добычу. Он сразу же потащил чемодан в комнату. Двое других быстро пошли за ним, прижавшись друг к другу, словно две большие черные кошки.
Штайнер взглянул на отца Морица.
– Ну, вот, – сказал он с облегчением. – Они, наверно, давно об этом знали…
Мориц Розенталь помешал суп.
– Это уже их не очень трогает. Они видели, как умирали их мать и два брата. И они теперь почти не реагируют на смерть близких. То, что случается часто, приедается.
– Бывает и наоборот, – сказал Штайнер.
Мориц Розенталь посмотрел на него, вокруг его глаз собрались морщинки.
– Если человек еще совсем молод – нет. И если человек стар – тоже нет. А вот остальные годы – это плохое время.
– Да, – согласился Штайнер. – Эти никчемные пятьдесят лет между младенчеством и старостью – плохое время.
Мориц Розенталь мирно кивнул головой.
– Я вот уже миновал этот возраст. – Он закрыл кастрюлю крышкой. – Детей мы разместили, – сказал он. – Одного возьмет с собой Мейер в Румынию. Другой поедет в детский приют в Локарно. Я знаю там человека, который сможет за него платить. А старший останется пока здесь, у Бернштейна.
– Они уже знают, что их ждет разлука?
– Да, но это их не особенно тревожит. Они даже считают, что так будет лучше. – Розенталь повернулся к нему. – Штайнер, – сказал он, – я знал его двадцать лет. Как он умер? Он спрыгнул с машины?
– Да.
– Его не сбросили?
– Нет. Я был очевидцем.
– Я услыхал об этом в Праге. Но там говорили, что его сбросили с машины. Услышав о его смерти, я приехал сюда. Присмотреть за детьми. Я обещал ему это. Он был еще молодым. Около шестидесяти. Совсем не думал, что случится такое. Но он часто терял голову, с тех пор как умерла Рахиль.
– Мориц Розенталь взглянул на Штайнера. – У него было много детей. У евреев часто бывает много детей. Они хорошие семьянины. Но они-то как раз и не должны иметь семьи. – Он натянул на плечи плащ, словно ему стало холодно, и внезапно показался Штайнеру очень старым и усталым.
Штайнер вытащил пачку сигарет.
– Вы уже давно здесь, отец Мориц? – спросил он.
– Три дня. Один раз нас поймали на границе. Перешел ее с одним молодым человеком, вы его знаете. Он рассказывал мне о вас, его зовут Керн.
– Керн? Да, я его знаю. Где он?
– Тоже где-то здесь, в Вене. Я не знаю, где.
Штайнер поднялся.
– Может быть, мне удастся его найти. До свидания, отец Мориц, старый бродяга. Бог знает, когда мы теперь свидимся.
Он прошел в комнату попрощаться с детьми. Все трое сидели на одном из матрацев, разложив перед собой содержимое чемодана. В одной кучке, заботливо сложенные, лежали мотки с пряжей, рядом – шнурки для ботинок, мешочек с шиллингами и несколько пакетиков шелковых ниток. Белье, сапоги, костюм и другие вещи старого Зелигмана еще лежали в чемодане. Когда Штайнер и Мориц Розенталь вошли в комнату, старший поднял голову. Он непроизвольно положил руки на вещи, находящиеся на матраце. Штайнер остановился.
Юноша посмотрел на Морица Розенталя, щеки его раскраснелись, а глаза блестели.
– Если мы все это продадим, – сказал он возбужденно и показал на вещи в чемодане, – то у нас будет еще тридцать шиллингов. Тогда мы бы могли вложить все эти деньги в дело и купить на них материи: манчестера, букскина, а также чулок, – на них можно больше заработать. Я завтра же начну с этого. Завтра в семь утра я начну. – Он серьезно и выжидательно посмотрел на старика.
– Хорошо. – Мориц Розенталь потрепал его по маленькой головке. – Завтра в семь часов ты начнешь.
– Тогда Вальтеру не нужно будет ехать в Румынию, – сказал мальчик. – Он может мне помогать. Мы пробьемся. Тогда уедет только Макс.
Трое детей смотрели на Морица Розенталя. Макс, самый младший, кивнул. Он считал, что так будет правильно.
– Посмотрим. Мы еще поговорим об этом.
Мориц Розенталь проводил Штайнера до двери.
– Нет времени предаваться печали. В мире слишком много горя, Штайнер.
Штайнер кивнул.
– Будем надеяться, что мальчика не схватят сразу…
Мориц Розенталь покачал головой.
– Он будет начеку. Он уже многое знает. Мы рано узнаем жизнь.
Штайнер отправился в кафе «Шперлер». Давно он туда не заходил, С тех пор как он получил подложный паспорт, он избегал мест, где его знали раньше.
Керн сидел на стуле у стены и спал, поставив ноги на чемодан и прислонив голову к стене. Штайнер осторожно сел рядом с ним, он не хотел его будить. «Немного похудел, – подумал Штайнер. – Похудел и повзрослел».
Он огляделся. Рядом с дверью примостился судебный советник Эпштейн, на столе перед ним – несколько книг и стакан с водой. Он сидел одинокий, страшный и недовольный, держа в руке пятьдесят грошей. Штайнер обернулся: наверно, конкурент – адвокат Зильбер – переманил себе всю его клиентуру. Но Зильбера в кафе не было.
Подошел кельнер, хотя Штайнер его и не звал. Кельнер расплылся в улыбке:
– Опять заглянули к нам?
– Вы меня помните?
– Ну, еще бы! Я уже беспокоился за вас. Сейчас здесь стало намного строже. Вы опять будете пить коньяк?
– Да. А куда девался адвокат Зильбер?
– Он тоже пал жертвой. Арестован и выслан.
– А-а… А господин Черников в последние дни не появлялся?
– На этой неделе нет.
Кельнер принес коньяк и поставил поднос на стол. В тот же момент Керн открыл глаза. Он замигал, потом вскочил.
– Штайнер!
– Садись, – спокойно ответил тот. – Выпей-ка этот коньяк. Ничто не освежает лучше, если человек спал сидя.
Керн выпил коньяк.
– Я уже два раза заходил сюда, искал тебя, – сказал он.
Штайнер улыбнулся.
– Ноги на чемодане. Значит, негде ночевать, так?
– Да.
– Ты можешь спать у меня.
– Правда? Это будет чудесно! До сегодняшнего дня я ночевал в одной еврейской семье. Но сегодня я должен был оттуда уйти. Они страшно боятся держать кого-либо более двух дней.
– У меня ты можешь не бояться. Я живу далеко за городом. Мы можем отправиться прямо сейчас. Ты выглядишь очень сонным.
– Да, – сказал Керн. – Я устал. И не знаю почему.
Штайнер кивнул кельнеру. Тот примчался галопом, словно старая боевая лошадь, которая долго таскала повозку, а сейчас вдруг услышала звуки боевых фанфар.
– Спасибо, – поблагодарил он заранее, прежде чем Штайнер успел расплатиться. – Большое спасибо.
Потом взглянул на чаевые.
– Целую ручки, – пробормотал он в избытке чувств. – Ваш покорный слуга, господин граф.
– Мы должны добраться до Пратера, – сказал Штайнер, выйдя на улицу.
– Я пойду, куда хочешь, – ответил Керн. – Я снова бодр и свеж.
– Поедем на трамвае, у тебя же тяжелый чемодан. Все еще туалетная вода и мыло?
Керн кивнул.
– Между прочим, я переменил имя, но ты можешь спокойно называть меня Штайнером. На всякий случай я оставил второе имя – как у артиста. В случае чего, могу утверждать, что одно из имен было псевдонимом. Смотря по обстоятельствам.
– Кем же ты сейчас работаешь?
Штайнер засмеялся.
– Некоторое время я был подручным кельнера. Но когда бывший кельнер вернулся из больницы, я должен был снова уйти. Сейчас я работаю в универсальном заведении Поцлоха, ясновидец и холуй в тире… Ну, а какие у тебя планы здесь?
– Никаких.
– Может, я смогу тебя устроить у нас. Время от времени нам нужны помощники. Схожу завтра в каморку старого Поцлоха. Преимущество наше заключается в том, что Пратер никто не контролирует. Тебе даже не надо заявлять в полицию.
– О, боже! – воскликнул Керн. – Это было бы великолепно. Мне бы хотелось сейчас остаться в Вене подольше.
– Вот как? – Штайнер искоса посмотрел на Керна.
– Да.
Они вышли из трамвая и пошли по ночному Пратеру. Недалеко от Руммельплацштат Штайнер остановился перед вагоном, приспособленным под жилье.
– Ну, мальчик, вот мы и пришли. В первую очередь мы соорудим тебе нечто вроде кровати.
Он достал из угла одеяла и старый матрац и расстелил их на полу, рядом со своей кроватью.
– Ты, наверно, хочешь есть? – спросил он.
– Право, я не знаю…
– В маленьком ящичке лежит хлеб, масло и кусок сала. Сделай и мне бутерброд.
В дверь тихо постучали. Керн отложил нож в сторону и прислушался. Глазами он искал окно. Штайнер рассмеялся.
– Старый страх, малыш, а? Мы наверняка от него никогда не избавимся. Входи, Лила! – крикнул он.
Вошла стройная женщина и остановилась на пороге.
– У меня гость, – сказал Штайнер. – Людвиг Керн. Молод, но уже успел побывать во многих странах. Он останется здесь. Ты сможешь нам приготовить немного кофе, Лила?
– Да.
Женщина взяла спиртовку, зажгла и поставила на нее кофейник с водой. Потом начала молоть кофе. Она делала это почти бесшумно – медленными скользящими движениями.
– Я думал, что ты уже давно спишь, Лила, – сказал Штайнер.
– Я не могу спать.
У женщины был грудной хриплый голос. Лицо узкое и правильное. Черные волосы расчесаны посередине. Внешностью она походила на итальянку, но акцент был жесткий, характерный для славян.
Керн сидел на сломанном плетеном стуле. Он очень устал, устала не только голова – все тело расслабло, его охватила сонная вялость, какой он уже давно не ощущал. Он почувствовал себя в безопасности.
– Не хватает только подушки, – сказал Штайнер.
– Пустяки, – ответив Керн. – Я сложу свою куртку и подложу немного белья из чемодана.
– У меня есть подушка, – сказала женщина.
Она заварила кофе, затем поднялась и вышла из комнаты, бесшумно, словно призрак.
– Иди ешь, – сказал Штайнер и налил кофе в чашки без ручек.
Они принялись за хлеб и сало. Вскоре вернулась Лила, неся с собой подушку, она положила ее на ложе Керна и села к столу.
– Хочешь кофе, Лила? – спросил Штайнер.
Она покачала головой. Пока они оба ели и пили, она тихо смотрела на них. Потом Штайнер поднялся.
– Время спать. Ты устал, мальчик, правда?
– Теперь – да. Теперь я снова чувствую усталость.
Штайнер провел рукой по волосам женщины.
– Иди тоже спать, Лила.
– Да. – Она послушно встала. – Спокойной ночи…
Керн и Штайнер улеглись. Штайнер погасил лампу.
– Ты знаешь, – сказал он через минуту из теплой темноты, – нужно устраиваться жить с таким расчетом, что ты никогда больше не вернешься на родину.
– Да, – ответил Керн. – Мне это не трудно.
Штайнер закурил сигарету. Курил он медленно. Красноватая блестящая точка вспыхивала каждый раз, когда он затягивался.
– Хочешь сигарету? – предложил он. – В темноте у них совсем другой вкус.
– Хочу. – Керн нащупал руку Штайнера, который протянул ему сигареты и спички.
– Как жилось в Праге? – спросил Штайнер.
– Хорошо. – Керн замолчал, он курил. Потом он сказал: – Я там кое-кого встретил.
– Ты поэтому и приехал в Вену?
– Не только поэтому. Но она – тоже в Вене.
Штайнер улыбнулся в темноте.
– Не забывай, что ты бродяга, мальчик. У бродяг должны быть приключения, но – ничего такого, что разрывало бы им сердце, когда приходится расставаться.
Керн промолчал.
– Я ничего не имею против приключений, – добавил Штайнер. – И ничего – против любви. И меньше всего – против тех, которые дают нам немного тепла, когда мы в пути. Может быть, я немножко против нас самих. Потому что мы берем, а взамен можем дать очень немногое.
– Я думаю, что вообще ничего не могу дать взамен. – Керн внезапно почувствовал себя очень беспомощным. На что он способен? И что он мог дать Рут? Только свое чувство. А это казалось ему ничтожным. Он был молод и неопытен – и больше ничего.
– Вообще ничего – это гораздо больше, чем немногое, мальчик, – спокойно ответил Штайнер. – Это уже почти все.
– Это зависит от того, о ком…
Штайнер улыбнулся.
– Не бойся, мальчик. Все, что ты чувствуешь, правильно. Отдайся порыву. Но не теряй головы. – Он загасил сигарету. – Спи спокойно. Завтра мы отправимся к Поцлоху.
Керн отложил сигарету в сторону и уткнул голову в подушку незнакомой женщины. Он все еще чувствовал себя беспомощным, но в то же время – почти счастливым.
