Глава 15

Любой из вас оказывался в ситуации вроде этой.

Вы на вечеринке.

Вы стоите – или сидите – ни с кем не общаясь, лишь наблюдаете за происходящим. Или же болтаете с подругой о какой-то только вам известной ерунде, смеетесь только вам понятным шуткам. Как вдруг, откуда ни возьмись, к вам приближается некий тип.

Вы не знаете, кто он такой. Не знает его и ваша подруга. Вы даже не можете вспомнить, видели ли его раньше. Вполне возможно, что вы краем глаза заметили его, когда пришли, но не придали никакого значения. Вы даже могли ему улыбнуться. Без всякой задней мысли. Но он понял вашу улыбку превратно, по-своему, как призыв, как сигнал к действию.

И вот теперь этот тип стоит перед вами. Он говорит «привет» и представляется, потому что для него вечеринка – это место, где принято знакомиться. И он решил, что хочет с вами познакомиться. Но это еще не значит, что вы хотите познакомиться. Более того, тридцати секунд в его обществе достаточно, чтобы вы точно решили, что не хотите такого знакомства.

Вы еще толком не успели познакомиться, как уже знаете все, что хотели бы знать про этого человека. И уже ломаете голову, как бы от него избавиться. Чертова вечеринка. Чертов Дикки.

Дикки – специалист по бетону. По готовым смесям. Провел всю жизнь в строительном бизнесе. Он председатель и исполнительный директор самой большой в мире компании по производству стройматериалов. Бетон – это его жизнь, и он способен говорить о нем часами. Он пытается убедить меня, что первое в истории упоминание цемента – это такая же важная веха для человечества, как и умение добывать огонь. Что его работа так же важна для мировой культуры, как археология, медицина и философия вместе взятые.

Но Дикки – далеко не мать Тереза. Отделения его компании расположены в каждой горячей точке планеты. Он производит столько бетона, что может отстроить страны быстрее, чем те будут разрушены.

– Война – это большой бизнес, – говорит он мне.

Анна разговаривает с приятелем Дикки по имени Фредди, менеджером финансового фонда. Она хихикает, похоже, ей здесь страшно нравится. Возможно, денег у Дикки куры не клюют, но его разговор такой же сухой и серый, как бетон, который он производит. От скуки у меня вот-вот лопнет резинка на трусах.

Если бы на мне были трусы. Будь я в трусах, Дикки своими разговорами давно бы заставил их свалиться от скуки. Но трусов на мне нет.

Зато на мне надето другое: черная кружевная повязка, закрывающая глаза, белые гольфы, красные туфли на шпильках. Вместо платья – длинная, до пят, накидка, обернутая вокруг плеч, ярко-красная, под цвет любимой губной помады. Нижнего белья на мне нет.

Лицо Анны закрывает филигранная металлическая маска в форме бабочки, а ее пышные формы, словно в меха, укутаны в изумрудно-зеленый плащ. Вместе мы похожи на красный и зеленый сигналы светофора.

Плащи и маски – часть дресс-кода для этой небольшой вечеринки. Никакой кожи, никаких джинсов. В масках и анонимно. Потому что это тематическая сексуальная вечеринка, по фильму «С широко закрытыми глазами». Это вам не «Фак-Фэктори». Здесь все не так. Только для избранных. Интересно, что бы подумал об этом Кубрик. Который Стенли, а не Ларри.

Он создал умную притчу о взаимосвязи секса, богатства, власти и привилегий. Это был его последний киношедевр, самые долгие съемки за всю историю, фильм, где, как и в любом другом его фильме, каждая деталь, каждый нюанс, каждая сцена преследуют определенную цель. Работа, в которую режиссер вложил столько труда и страсти, что это свело его в могилу и он так и не узнал, как его детище было принято публикой. Что, наверное, даже к лучшему. Потому что единственное, чего Стенли Кубрик не мог предвидеть, что те самые люди, которым адресован его фильм, воспримут его буквально.

Что горстка толстосумов, которым – в отличие от нас, простых смертных – власть и деньги позволяют жить по собственным правилам, без оглядки на общепринятые социальные, моральные и сексуальные заповеди, которые считают, что декаданс – это что-то такое, что можно купить кредиткой в дорогом салоне, воспримут его детище как закамуфлированную рекламу элитного клуба, своего рода оправдание самого факта существования таких мест.

Мы находимся в гостиной просторного, со вкусом обставленного особняка, полного антикварной мебели и копий известных полотен. Дом расположен где-то за городом. Где точно – не знаю. Не знает и Анна, потому что нас привезли в машине, которую для нас организовал Банди, и по пути мы обе уснули, убаюканные урчанием мотора, мельканием света хвостовых фар впереди и легким покачиванием на поворотах извилистых сельских дорог.

Помню лишь, как Анна взяла меня за плечо и легонько встряхнула:

– Кэтрин, Кэтрин, просыпайся. Приехали.

И вот теперь мы внутри. Ловлю себя на том, что понятия не имею, где нахожусь, и это совершенно невозможно узнать, потому что за окнами темно, а сами окна закрыты ставнями. Впечатление такое, будто здесь снимают кино. Реальность сжалась до размеров этого дома.

Повсюду расставлены огромные столы, буквально ломящиеся от снеди, что напоминает античные пиры. Огромные бутылки «Вдовы Клико» в ведерках со льдом. Серебряные вазы, наполненные черной икрой. Гигантские блюда с дарами моря – устрицами, креветками, мидиями, выложенными на льду в виде цветочных клумб. Горы фуа-гра. Эти люди так пресыщены своим богатством, что, похоже, никто ничего не ест. Камердинеры в смокингах и черных масках стоически обносят гостей шампанским.

Словно кто-то приоткрыл для меня дверь, которая до того всегда была закрыта. Дверь, за которой скрывалось место, о существовании которого я даже не догадывалась, – и вот теперь меня пригласили зайти вместе со всеми. И действительно, почему бы не заглянуть внутрь, не испытать все на собственном опыте? Какова она, жизнь в запретной для меня зоне?

Пока на оргию не похоже. Наоборот, все чинно-благородно. Напоминает буржуазную коктейльную вечеринку. Я смотрю на Анну, как будто спрашиваю у нее: «Это так?» Это действительно то, ради чего мы сюда приехали? Неужели Банди не мог придумать ничего лучше? В то же время я под впечатлением от увиденного, потому что эти ребята играют совсем в другой лиге.

И, конечно, не в лиге Банди. Он и близко не стоял. Вот почему мы здесь, Анна и я, а Банди с его жалким подобием боди-арта – нет. Потому что здесь он был бы как бельмо на глазу. Зато он подогнал девочек. Анну, она перемещается между двумя мирами с легкостью и достоинством, сексуальность открывает для нее любые двери. А заодно и меня – как говорится, двое по одному билету.

Я бы дала Дикки как минимум лет шестьдесят, если не больше, но он в том возрасте, когда этот самый возраст – годом больше, годом меньше – уже ничего не значит и вообще непредсказуем. У Дикки – зачесанная назад седая шевелюра и тело, похожее на мешок картошки, все в каких-то выпуклостях, оплывшее книзу. На нем маска Зорро и белая атласная накидка с красной отделкой на манер тех, что носят священники. В остальном Дикки, если можно так выразиться, облачен в костюм Адама. Он похож не столько на клирика, сколько на супергероя с нудистскими замашками на пенсии. «Капитан Бетон».

Разговаривая со мной, Дикки сидит, скрестив ноги, и в мельчайших подробностях рассуждает об особенностях производства цемента. Его член и мошонка безвольно примостились у него на ноге. Как и я, они умирают со скуки. Фредди намного моложе Дикки, не годится ему даже в сыновья. На нем сутана, которая подошла бы к накидке Дикки, как будто это две части одного и того же костюма, который они взяли напрокат, а потом бросили монетку, кому что достанется.

Пока Дикки трындит про бетон, на меня накатывает неописуемая печаль, но я стараюсь не подавать вида. Из последних сил изображаю интерес и пытаюсь поддержать разговор. Но я за всю свою жизнь ни разу никого не называла «Дикки» и не собираюсь этого делать. Вместо этого я говорю «Ричард».

– Ричард, – обращаюсь я к нему.

– Дикки, – поправляет он меня в третий или четвертый раз.

И я в третий или в четвертый раз притворяюсь, будто его не слышу.

– Ну хорошо, Ричард, – говорю я, – расскажи еще раз, какие преимущества в использовании бетона, дающего малую усадку?

Я быстро перенимаю его словечки, чтобы изобразить неподдельный интерес, то и дело подбрасываю их, чтобы он думал, будто я слушаю.

Я продемонстрировала лишь крупицу интереса, но со стороны может показаться, будто я понимаю, о чем речь. Дикки воспринимает это как сигнал грузить меня дальше. Я отключаюсь. На стене позади Дикки висит серия примитивных рисунков в рамках: мужчины и женщины, совокупляющиеся в самых разных позах.

Я тотчас узнаю рисунки из книги, которую пролистывает Брижит Бардо в фильме Годара «Презрение». Эту книжку вульгарный американский продюсер дал ее муженьку-сценаристу, чтобы слегка сдобрить сексом сценарий, написанный Фрицем Лангом, поскольку сценарий немецкого режиссера, при всех своих художественных достоинствах, не принесет кассовых сборов. И вот продюсер дал муженьку-сценаристу книжку с древнеримскими порнографическими рисунками, чтобы тот мог подрочить над ней на досуге, в надежде, что это выльется в творчество и поможет продюсеру вернуть вложенные в проект денежки, заманив зрителя в кинозалы. Картины, которые воспроизведены в книжке и висят здесь на стенах, были созданы с конкретной целью. Это своего рода руководство по сексу и эротической стимуляции для посетителей борделя в Помпеях, где их, собственно, и нашли. И что-то мне подсказывает, что и здесь они развешаны для того же.

Дикки продолжает извергать свою бетонную диарею, и единственные слова, которые регистрирует мой слух, это «выбросы», «вибраторы» и «загрязнение». Поскольку я не слежу за его словесным поносом, я не знаю, о чем он говорит, то ли про бетон, то ли рассказывает похабный анекдот. Но с другой стороны, если бетонные смеси вызывают у Дикки эрекцию, то его, наверно, легко ублажить. Просто я не тот человек, чтобы это делать.

– Загрязнения, – повторяю я.

– Да, киска, загрязнения, – поддакивает он, – от посторонних примесей. В воде.

– Понятно, – говорю я.

И вновь выключаюсь. Обвожу взглядом комнату, обнаженных мужчин и женщин, всех возрастов, форм и размеров, и пытаюсь угадать, на чем они делают деньги.

Пластмассы. Биотехнологии. Пистолеты. Нефть. Фармацевтика. Логистика. Торговля фьючерсами.

Потому что все эти безымянные безликие бюрократы, что возглавляют корпорации, о которых вы отродясь не слышали, но чье влияние и принятые ими решения незримо затрагивают каждую грань вашей жизни – от таблеток, которые вы глотаете за завтраком, до бензина, который закачиваете в бак вашей машины, до ортопедической подушки, на которой ваша голова отдыхает ночью, – все эти люди тоже занимаются сексом. Они не могут не трахаться. Я пытаюсь представить, где они это делают. Прямо здесь. На эксклюзивной вечеринке вроде этой, призванной оберегать их доброе имя, но отнюдь не их скромность.

Они приходят сюда в масках, чтобы быть в своей частной жизни такими же анонимными, как и в публичной. Неожиданно мне страшно хочется писать, и я понимаю, что это отличный предлог, чтобы избавиться от Дикки и Фредди.

– Извините нас, джентльмены, – говорю я. – Нам нужно посетить дамскую комнату.

С этими словами мы как можно быстрее – насколько позволяют высокие каблуки – удаляемся в расположенный на втором этаже туалет. Мы стоим с Анной бок о бок перед зеркалом, поправляем косметику, и я говорю Анне, что, по-моему, эта сцена с маркизом де Садом – полной отстой.

– Что это за место? Где мы?

– Они называют это «Обществом Жюльетты», – отвечает она.

– Это еще что за фигня? – спрашиваю я.

– Да я и сама знаю не больше тебя, – отвечает она. – Просто так называется. Скажем так, «Фак-Фэктори» для простых смертных. Эти же люди – не простые.

Вообще-то, это я и сама вижу.

– Но как Банди сюда пролез? – спрашиваю я.

– Ну, как обычно, – хихикает Анна. – У Банди полно сюрпризов. Его пути неисповедимы.

– Это как понимать? – Я заинтригована.

– Так, – отвечает Анна, – что он только на вид свой в доску, но предки у него с деньгами. Он питает слабость к богатым телочкам, таким, как он сам, которые готовы ради него на что угодно. Я имею в виду таких, у которых в банке на счетах шестизначные суммы, но они работают стриптизершами. У него для них даже есть специальный сайт.

– Попробую угадать, – говорю я. – «Богатые сучки»?

– А ты откуда знаешь? – удивляется, причем совершенно искренне, Анна.

– Догадалась.

Я обновляю губную помаду, Анна кисточкой наносит румяна. Напоследок она смотрит на себя в зеркало, чтобы убедиться, что наложила их ровно, а сама тем временем говорит:

– Знаешь, чем старше мужчина, тем лучше он умеет удовлетворить женщину.

Не успеваю я подумать, мол, это надо же, услышать от нее такое, как Анна выдает очередной перл, который заставляет меня на нее уставиться.

Она не перестает меня удивлять. Она говорит это как нечто само собой разумеющееся. Проще не бывает.

– Это как?

– Потому что они такие же кобели, как и в восемнадцать, но их тела не поспевают за членами.

Я хохочу в ответ.

– Я совершенно серьезно, – заявляет Анна. – Они набрасываются на тебя, как маньяки, но вскоре выдыхаются. Им нужна передышка, чтобы снова набраться сил. Тогда они все начинают сначала. Таким образом, они могут трахаться всю ночь.

– Но разве молодые парни не поступают точно так же? В чем, собственно, разница?

Я задаю этот вопрос, и мне кажется, будто я вернулась в комнату к Дикки.

– Молодым нужно вечно что-то доказать, – говорит Анна, открывая тюбик губной помады. – И еще одно правило: те, кто посмазливее, настолько тщеславны, что в постели у них напрочь отсутствует воображение.

– Это точно, можешь не объяснять. Сама знаю, – говорю я, вспоминая бывшего дружка-футболиста.

– Обычно им хочется трахаться перед зеркалом, чтобы убедиться, что они хорошо смотрятся под любым углом, – продолжает Анна, – как будто они режиссеры порнушки с собственным участием. Они трахают самих себя, а ты – только часть декораций. А вот чувакам постарше важно, что тебе с ними хорошо. Им всегда хочется попробовать что-то новое, потому что они уже многое пробовали раньше и знают все маленькие хитрости. И еще кое-что, – добавляет она, поправляя маску. – Твердый член не имеет возраста. Неважно, сколько ему лет, главное, чтобы функционировал. Этих ребят даже не надо раскочегаривать. Они глотают таблетку виагры, и вжик – у них уже стоит!

Анна щелкает пальцами.

Не знаю, сколько мы пробыли в туалете, но когда возвращаемся, это уже другая вечеринка. Совершенно иная. Энергетика изменилась. Как будто, пока нас не было, кто-то позвонил в колокольчик, вроде того, что звучит при открытии торгов на фондовой бирже – и за секунду зал охватывает всеобщее безумие, этакая оргия бегающих по клавиатуре пальцев.

Вот и здесь больше не ведут светские беседы. Все до единого трахаются. По двое, по трое, а то и вчетвером, а кое-кто даже, так сказать, соло, наблюдая за остальными.

Мы стоим на верхней площадке лестницы, и я пытаюсь понять, что происходит. Должна сказать, что зрелище это не для слабонервных, но я понимаю, что на этот раз спрятаться негде. Бежать тоже некуда. Надо либо смириться, либо заткнуться. Мне требуется минута на то, чтобы, собрав нервы в кулак, вздохнуть поглубже и устремиться вниз.

– Иди вниз, – говорю я Анне. – Я сейчас подойду. Хочу немного постоять здесь и посмотреть сверху.

– Хорошо, – говорит она и сбегает с лестницы, словно барашек, который со всех ног несется по полю, чтобы принять участие во всеобщей потасовке.

Перегибаюсь через перила, глядя вниз на людей, совокупляющихся в главном зале, и ловлю на себе взгляд какого-то чувака. И я честно не понимаю, что происходит со мной и всеми этими незнакомыми мужчинами. Не иначе, я испускаю какой-то специфический запах.

Меня привлекает его маска – она гораздо круче, чем у всех остальных. Вдруг до меня доходит: это парень из моего сна, тот самый ренессансный мужчина в маске Арлекина. Это доходит до меня в считаные доли секунды. Не успела я его заметить, как он уже движется ко мне. Сердце громко стучит в груди. Я парализована предвкушением. Он же приближается ко мне, словно хищник, словно трутень, летящий к пчелиной матке.

Время замедляет ход. Я наблюдаю за ним, будто в режиме медленной перемотки вперед. Я впиваюсь в него глазами, стараюсь запомнить мельчайшие детали.

Он движется этаким гоголем, уверенный в себе, в своей неотразимости. Кожа загорелая и обветренная, но тело мускулистое, пружинистое. Не иначе, следит за собой, регулярно ходит в «качалку». Внешний вид говорит сам за себя, а именно, что этот мужчина знает свою силу и умеет ею пользоваться. Он хорошо выглядит для своего возраста, сколько бы ему ни было, потому что, на мой взгляд, ему уже хорошо за сорок.

Теперь, когда он подошел ближе, я ощущаю его запах. От него пахнет деньгами. К тому моменту, как он стоит передо мной, я уже на него подсела. В нем явно что-то есть, вот только не могу сказать что. И тут до меня доходит. Что-то напоминает мне Джека.

Нет, не того Джека, каким я знаю его сейчас. А Джека в будущем. Я всегда говорила себе, что хотела бы прожить жизнь рядом с Джеком. Иногда я представляю себе, какими мы будем лет в пятьдесят-шестьдесят, когда мы проживем половину жизни в обществе друг друга. Интересно, как мы будем выглядеть спустя годы, как будем относиться друг к другу, как будем трахаться?

И этот чувак, решаю я, воплощает в себе все мои фантазии о том, каким будет Джек в будущем, когда мы постареем, как он будет выглядеть, как будет держаться.

Я прекрасно знаю, как это воспринимается. Это воспринимается как оправдание, и в некотором смысле так оно и есть. Ведь это оправдание тому, что придумал мой мозг в оправдание тому, что чувствует мое тело. А тело чувствует страшное влечение к этому человеку, даже если я не знаю, кто он такой, и никогда не узнаю. Этот человек для меня как чистый холст, на который я могу перенести все свои фантазии. И я воплощаю их в жизнь. Проживаю их в режиме реального времени.

Незнакомец предлагает мне руку. Беру ее, не колеблясь ни секунды. Он ведет меня вниз по лестнице в главный зал, и мне кажется, будто мы юные любовники, что прогуливаются в воскресенье по пирсу, и у нас обоих голова идет кругом.

Мы спускаемся вниз, и я вижу Дикки и Фредди. Оба возятся вокруг Анны, и я бы не сказала, что очень удивлена. Она стоит в коленно-локтевой позиции на старинном кожаном диване. Фредди пристраивается к ней сзади, Дикки же, поставив одну ногу на диван, засунул свой дик ей в рот. Руки он положил себе на поясницу – так иногда поступают чуваки в порнофильмах, когда им делают минет, – как будто у него радикулит. И – вот это сюрприз! – Дикки оставил на ногах носки! Правда, это дорогие носки. Вечерние носки от Ральфа Лорена. Фредди не такой пижон. Он в чем мать родила.

Нужно воздать Анне должное, она мастерица завести кого угодно. И она показывает им, что такое хороший секс. У Дикки на лице блаженная улыбка длиной в милю. У вас тоже была бы такая, если бы симпатичная молодая телочка вроде Анны шлепала себя по лицу вашим пенисом – а именно этим она сейчас занята, – одновременно ведя с вами похабные разговорчики.

– Ты старый похотливый козел, – говорит она Дикки. – Старый похотливый козел Дикки со своим старым похотливым дикки.

Не знаю, с кем именно она разговаривает, с ним или с его членом, но мне почему-то кажется, что довольны оба.

Затем она поворачивается к Фредди и говорит ему:

– Да-да, папик. Давай, покажи, на что ты способен. Сделай это, Фредди, как тебе самому нравится. Ну, давай, трахни меня!

Чувак в маске ведет меня через весь зал в дальний конец комнаты, как будто выставляя меня напоказ, чтобы все мной полюбовались. Затем жестом приглашает меня в огромное старинное кресло, обтянутое красным бархатом. Я сажусь – ноги вместе, руки на коленях – как примерная ученица католической школы.

Он смотрит на меня, улыбается и стучит пальцами по подлокотнику. Ему не нужно ничего говорить. Я уже знаю, чего он хочет, чего ждет от меня. Я закидываю ноги на подлокотники и соскальзываю попой к самому краю сиденья. Он опускается передо мной на колени, берет в руки мою левую ступню и начинает большими пальцами массировать мне пятку, постепенно поднимаясь все выше и выше, как кот, что проверяет, насколько удобно кресло, прежде чем на нем устроиться.

Наконец он добирается до самого верха и гладит мне основание пальцев, затем проводит вдоль каждого из них, разводит в стороны, изучает пространство между ними. Я закрываю глаза, чтобы отключить внешний мир и сосредоточиться на каждом прикосновении, – и в следующий миг он уже целует мою стопу, жадно припадает губами к каждому пальцу, ласкает их языком.

Неописуемое блаженство. Я чувствую, как его пальцы медленно подбираются вверх по моим ногам, как ласкают мне промежность, как он указательным и большим пальцем раздвигает лепестки моего бутона. Между ног у меня мокро и липко. Я чувствую, как он неторопливыми, ритмичными движениями языком слизывает мою влагу, словно кошка, что вылизывает себе шерсть. Его маска прижата к моему клитору, ее нос трется об него, а тем временем его рот ласкает меня между ног – лижет, покусывает, сосет.

Затем я чувствую, как он проникает в меня языком. Это так приятно, что я издаю стон и подаюсь вперед, насаживая себя на его язык. Но стоило мне это сделать, как он убирает язык, дразня меня.

Он кладет руки мне на ноги, сводит их вместе и высоко поднимает, так что ступни оказываются у меня над головой, зато моя «штучка» выпирает вперед, мокрая и разбухшая, выставленная на всеобщее обозрение. Я обхватываю ноги руками, удерживая их на месте, пока он кладет одну руку мне на бедро, а второй шлепает меня между ног. Я негромко вскрикиваю, причем мне непонятно, на что, собственно, я отреагировала, на сам шлепок или на его звук, однако это дает ему повод сделать это еще раз. Он снова шлепает меня, и, когда убирает руку, я чувствую, как набухает мой клитор.

Затем я снова чувствую его рот, но на этот раз он впился мне в клитор. Он буквально затягивает его в себя, сосет, играет языком, трогает, лижет. И всякий раз, проделывая очередной цикл – сосет, покусывает, лижет, – он меняет последовательность действий, и я не знаю, что за чем последует. Но мне так хорошо, что я время от времени негромко постанываю от удовольствия.

Пока его рот занят клитором, его руки находят дырку, которая так мокра, что я уже чувствую, как из нее к анусу стекает ручеек моих соков. Мужчина не тратит понапрасну время – засовывает внутрь пальцы, исследуя мягкий холмик позади клитора. Он продолжает сосать клитор, двигая взад-вперед внутри меня пальцы, и мне кажется, что я вот-вот кончу, и я бессильна что-либо с собой сделать, даже если бы очень захотела. Чувствую, как вибрируют нервные окончания, как по телу пробегают электрические разряды, как они, словно молнии, пронзают меня. Я прижимаюсь к его рту, я чувствую его зубы, его язык, его губы, сомкнувшиеся вокруг клитора.

Затем чувствую, как он, предварительно послюнив, вводит мне в анус большой палец. Наверно, решил, что я так увлеклась, что ничего не замечу. Это тотчас с громким стуком возвращает меня на землю. Смотрю ему в глаза и твердо говорю «нет». Будь у меня возможность видеть его лицо, я бы прочла на нем разочарование, но он не настаивает, мне же глубоко безразлично, что он обо мне думает. Пусть считает меня лицемеркой. Дело даже не в том, был ли у меня до этого анальный секс, а он был. Просто есть вещи, которые я хотела бы оставить себе. И Джеку. А здесь вам не «Фак-Фэктори». Это там каждый волен делать все что угодно, там каждый за себя, будь то мужчина или женщина. Здесь ситуацию контролирую я. Здесь я отвечаю за то, приятно мне или нет, это мое право позволять лишь те вещи, что нравятся мне.

Мы меняемся местами. Он садится на диван, я взбираюсь ему на колени и медленно опускаюсь промежностью на его член. Я такая мокрая, что тот легко входит в меня по самое не могу, и теперь моя очередь заставить его стонать от удовольствия. Я поднимаюсь и соскальзываю прочь. Его член перемазан густым, белым соком, который медленно вытекает из моего влагалища и собирается на его волосатой мошонке. Я плюю себе на ладонь и беру в кулак член, влажный от моей слюны и сока, и начинаю двигать рукой вверх-вниз. Я делаю это до тех пор, пока до меня не доносится сдавленный стон – доказательство того, что я все делаю верно.

Затем вновь медленно опускаюсь на его член и подаюсь вперед, упершись ладонями в подлокотники кресла. При этом я слегка приподнимаю зад, а заодно тяну вверх и член. Я поочередно то вращаю бедрами, то скольжу вверх-вниз, и вскоре из-под его маски до меня вновь начинают доноситься глухие стоны. Руки тянутся к моей груди. Указательным и большим пальцами он зажимает мои соски, как будто хочет удержать их на месте.

Теперь уже я вошла во вкус, я мокрая и готова на что угодно. У него же, похоже, в заначке имеется еще один козырь: он хочет поделиться мною с другими. Я не знаю, откуда мне это известно, может, он подал им сигнал, но неожиданно я замечаю, что окружена со всех сторон. Вокруг выросла стена мужской плоти. Она, словно кокон, отделяет меня от остальной комнаты. Внутри нее я ощущаю себя в безопасности.

Стена подвижна. Стоит кому-то отколоться от нее, как на его место тотчас приходит другой. И мне это нравится. Чем больше, тем лучше. Я уже потеряла счет и маскам, и безымянным членам. Они подходят ко мне и склоняют головы, словно просят уделить им внимание. Я хватаюсь за первое попавшееся, до чего может дотянуться моя рука. Вскоре я вхожу во вкус, и мне хочется больше и больше. И чем больше я получаю, тем сильнее во мне голод, и он пройдет лишь тогда, когда я захочу. Я же не хочу, чтобы он проходил. Потому что секс с каждой минутой делается все лучше и лучше.

Оргазмы делаются все сильнее и ярче, и когда мне кажется, что я уже достигла пика, следует очередной, который уносит меня еще выше, и я не хочу останавливаться, потому что удовольствие, которое я получаю, ни с чем не сравнимо. Как будто сквозь тело пропускают электрический ток. Причем не только когда я кончаю. Каждый раз, когда ко мне кто-то притрагивается. Как будто меня раз за разом касаются электрошокером. Мне так приятно, что удовольствие это сродни боли. Мой мозг напоен дофамином. По телу стремительно разносится адреналин. Я перестаю замечать время…

Ощущение такое, будто я нон-стоп трахаюсь вот уже двадцать четыре часа. И наверное, если бы я захотела, я бы не останавливалась еще двадцать четыре. Мое тело способно функционировать до тех пор, пока мозг получает стимулирующие сигналы. Загвоздка вот в чем: мозг не способен устать от физической активности, зато ему вскоре становится скучно, и он начинает отвлекаться. И вот тогда начинаешь уставать. Но если вы в состоянии сосредоточиться, то ваш мозг способен выдержать еще очень долго.

Похоже, на этот раз он выдержал дольше, чем я предполагала, и если бы я могла увидеть себя в той комнате в окружении стены мужчин, то не сказать точно, узнала бы я себя или нет. Наверное, я узнала бы Анну.

Когда я, наконец, возвращаюсь домой, то чувствую себя совершенно разбитой. Все мышцы болят, словно я поднялась на гору, причем для того, чтобы достичь вершины, мне пришлось задействовать все без исключения части моего тела. Я ощущаю бодрость духа и одновременно понимаю, что выбилась из сил, и мне хочется одного – как можно дольше понежиться в горячей ванне.

Пока набирается ванна, рассматриваю себя в зеркале спальни. Я рада, что Джека сейчас нет. Ему вряд ли понравилось бы, что мое тело все красное от того, что его шлепали, тискали, щипали. В то же время я все еще пребываю в возбуждении, и мне хочется еще секса. Будь Джек дома, его член уже в следующий миг оказался бы у меня во рту. Я бы встряхнула Джеку косточки, заставила бы наказать меня, а его член стал бы орудием наказания.

Я зажигаю ароматическую свечу с ароматом жасмина, расставляю вокруг ванны плоские свечи, капаю несколько капель лавандового масла и медленно, дюйм за дюймом опускаюсь в горячую воду. Вскоре я чувствую, как мои мышцы начинают расслабляться, как пар проникает в поры лица и тела и по мне струится пот.

Я сплю так, как не спала уже давно, сном младенца. Когда я просыпаюсь, тело по-прежнему болит, но сознание ясно. Готовлюсь выйти из дома. Мне нужно выполнить кое-какие поручения, и я оставляю Джеку записку, потому что сегодня он возвращается, и я хочу, чтобы все было идеально, надеюсь, что он задумается, и мы с ним замутим что-нибудь этакое. Я пишу ему записку, в которой говорю, как сильно его люблю. И я действительно его люблю. А сегодня даже больше, чем когда-либо. И хочу его больше, чем хотела раньше.

Уже на пороге роюсь в сумочке, чтобы проверить, на месте ли ключи. Вместо ключей нахожу скрученные трубочкой банкноты. Несколько сотенных бумажек. И хоть убей не могу вспомнить, как они туда попали и когда. Беру деньги в руки и смотрю на них. Я в шоке. Я окаменела от растерянности, будто кто-то стукнул меня по заднице, и вот теперь я ломаю голову, что случилось и кто бы это мог быть.

Зря я не прислушалась к Анне. «У Банди полно сюрпризов», – сказала она, и я подумала, это лишь ее очередная шутка, которые она постоянно выдает. Теперь я все понимаю. Банди сделал из меня то, чем я никогда не хотела стать. Я позволила обмануть себя, повелась на его фантазию в духе «пигмалион шиворот-навыворот», в которой каждая добропорядочная телка только и ждет, чтобы из нее сделали б… Банди сделал из меня «Дневную красавицу». Красотку дня. Дежурное блюдо. Превратил в одну из своих сучек.

Я ощущаю себя вывалянной в грязи. В желудке у меня пусто, и я чувствую, как к горлу подкатывается ком тошноты. Мне так муторно, что я хочу, чтобы меня вырвало. Затем на смену тошноте приходит злость. Я слышу, как в голове возмущается мой собственный голос.

Господи, как я могла оказаться такой дурой? Я мысленно ору на себя, потому что Банди меня поимел, а я даже этого не заметила, пребывая в уверенности, что контролирую ситуацию, что я там самая умная и не поведусь на его разводки. И вот выходит, что повелась.