36

Мы ехали на север. Сперва по мелким дорогам вдоль побережья, потом выбрались на магистраль. Лиза спала рядом со мной на пассажирском сиденье, обмякнув в привязном ремне и неловко прислонясь головой к боковому окну. В зеркале заднего вида я видел, что Каролина и Юлия тоже спят. Юлию мы устроили на заднем сиденье, укрыли спальником, а голову она положила на колени матери. Когда мы поднимали ее в машину, она было проснулась, но минувшие два часа проспала.

В это воскресное утро движение на дорогах было невелико. Но вождение с одним закрытым глазом стоило изрядных усилий. Я видел другие машины, однако с трудом оценивал, на каком они расстоянии. Я знал об этом, читал, слышал на лекциях: зрение утратило перспективу, глубину. Раньше я не очень-то представлял себе, что это означает, теперь же испытал на собственной шкуре. Тут совсем не так, как когда на время зажмуриваешь один глаз. Второй глаз еще некоторое время помнит перспективу, но через полдня мир становится плоским. Плоским, как фотография, — перспектива вроде бы есть, но лишенная движения. Опереться можно лишь на опыт, на свои навыки. Габариты машин известны. И опыт подсказывает, что автомобиль, сперва маленький, но увеличивающийся в размерах, по всей вероятности, приближается.

День между тем вступил в свои права. Солнце заливало ярким светом белые бетонные плиты дорожного покрытия. Мне очень хотелось надеть темные очки, однако я опасался, что тогда стану видеть еще хуже. Я свернул к автозаправке: бензина в баке достаточно, но необходимо подкрепиться. Выпить чашку кофе. Съесть бутерброд или батончик «марс».

Каролина резко вздрогнула, когда я остановил машину, потом открыла глаза. Я жестом предложил ей выйти. Она осторожно стянула с Юлии спальник, свернула его, подложила дочери под голову.

— Мне надо в туалет, — сказал я. — И взять что-нибудь поесть и попить. Ты будешь?

Каролина потерла заспанные глаза. Покачала головой.

— Я вот о чем подумал, — прошептал я. — Мы можем без остановки проехать до дома, но, пожалуй, мысль все же не самая удачная. То есть где-нибудь так и так придется сделать остановку, целый день за рулем я не выдержу. Вдобавок, может, мы только ухудшим ситуацию, если сразу поедем домой? Не лучше ли остановиться в какой-нибудь гостинице? У моря. Или в горах. Немножко отвлечься. На потом. Чтобы ей вспоминались не только ужасные вещи.

Минувшие два часа я провел в размышлениях. В особенности об одном случае из моего отрочества. Спрашивал себя, способен ли еще вести машину. Разумно ли это, когда в крови алкоголь, а голова гудит от нехватки сна. Мне нужно беречь семью. Главное, ни под каким видом не съехать с дороги. Но ведь я в любую минуту могу заснуть за рулем. Симптомы мне знакомы. Моргнул глазами, а в следующий миг чего-то уже нет: рекламного щита на холме, загородного дома с кипарисами, тощего ослика за оградой из колючей проволоки. Ты спал. Секунды три, не больше, но спал. И за это время рекламный щит и ослик успели исчезнуть. Коротенькая заметка в газете. На второй странице. Нидерландское семейство (…) вылетело через отбойник на встречную полосу…

Мне было лет тринадцать, когда отец давал мне первые уроки вождения. Сперва на парковке, а довольно скоро и на шоссе. Некоторые люди не любят водить машину. Я же, в нормальных обстоятельствах, получаю искреннее удовольствие, и так всю жизнь. И вне всякого сомнения, основы моей любви к вождению заложены в тринадцать лет.

Однажды днем мы по узкой извилистой дороге ехали на Велюве. Я сидел за рулем, отец — рядом со мной, а мама — сзади. Впереди был крутой поворот налево. Я находился уже на том этапе, когда вождение достигает полного автоматизма. Этап опасный, поскольку внимание слабеет. Навстречу выехал автомобиль, который я заметил слишком поздно. Резко вывернув руль, я бросил машину вправо и избежал столкновения. Нас вынесло с дороги на довольно крутой склон, я сумел не налететь на деревья, но в итоге рывком остановился, уткнувшись в деревянный стол для пикника. Отец вылез из машины обозреть ущерб. Потом сам сел за руль и снова выехал на дорогу.

Я думал, он так и останется за рулем, но он затормозил и опять вылез из машины.

«Теперь опять ты», — сказал он.

«Я не знаю…» — пискнул я; руки и лоб у меня взмокли от пота. Я точно знал только одно: мне вообще больше не хочется водить машину.

«Надо! — сказал отец. — Надо, иначе ты вообще никогда больше не рискнешь».

Вот об этом я размышлял первые часы после отъезда с летней дачи. Думал о Юлии и об опасности прерванного отпуска. Мы проехали уже больше сотни километров, были уже далеко оттуда, хотя путь до дома еще ох как долог. Дома ждут люди. Подруги и родственники, которые начнут задавать вопросы. Как отвечая на вопросы, так и увиливая от ответов, можно нанести много вреда. Здесь мы пока вчетвером. И не лучше ли побыть вчетвером еще некоторое время?

— Я не знаю, — сказала Каролина; мы стояли у приоткрытой задней дверцы, смотрели на спящую дочь. Я положил руку на плечо жены. Легонько погладил ее по волосам.

— Я тоже не знаю. Просто пришло в голову. Интуитивно. Но, честно говоря, я не знаю. Потому и спрашиваю. Решай ты.

Два часа назад я тихонько разбудил Каролину.

«Мы уезжаем, — сказал я. — Потом объясню».

Каролина пошла наверх, подняла с постели Лизу. Стэнли и Эмманюель мы тревожить не стали.

«Когда-нибудь палатка к нам вернется, — сказал я. — Мы все равно не будем ею пользоваться».

Больше мы никого не видели. Все спали. Ралф, возможно, еще бодрствовал, но и он не вышел из дома, когда я завел мотор и мы выезжали с участка.

Я как раз собирался повернуть на улицу, когда в зеркало заднего вида заметил какое-то движение. Притормозил, всмотрелся. Наверху, у лестницы, стояла мать Юдит. Махала рукой. Вернее, жестом просила нас остановиться. В следующую минуту я, по-прежнему в зеркало, увидел, как она спускается по лестнице. Кажется, даже что-то кричит. Но я дал газу и выехал на дорогу.