Книга: Женщина в зеркале
Назад: 15
Дальше: 17

16

— Ну, Анна, пойдем с нами на рынок.
Не обращая внимания на умоляющие взгляды Хедвиги и Бенедикты, сидящая на лестнице девушка сжалась, сгорбилась, опустила плечи, глухая к просьбам тетки.
— Я пообещала торговцам, что приведу тебя, — настаивала Годельева. — Все будут так рады повстречаться с тобой.
Анна чуть было не ответила: «Вот именно», но смолчала, угадав, что молчание внушает больше уважения, нежели объяснения, — уверенные в себе люди не оправдываются.
— Ты ничем не отвечаешь на любовь людей к тебе, Анна. Одно твое появление для них благо.
При этих словах Анна сорвалась с места, взбежала по скрипучим ступенькам и заперлась на ключ у себя в комнате.
Разочарованные Годельева, Хедвига и Бенедикта отправились за покупками, — право слово, не пропускать же время привоза рыбы.
Глядя из окна, Анна сожалела о том, что огорчила их; тем не менее она отвергала поклонение жителей Брюгге.
За несколько недель ее положение изменилось: чудом спасшаяся, теперь она слыла спасительницей. В тот вечер после облавы удалец Рубен не перенес ни своей неудачи, ни мнимой усталости своих спутников, отказавшихся продолжить охоту на волка. У ворот города он отделился от них, решив выследить зверя ночью.
Он повернул обратно с той же мыслью, что пришла в голову Анне: найти место, куда зверь приходит на водопой. Тем не менее, будучи опытнее девушки, он не рискнул оставаться на виду; дойдя до излучины ручья, он взобрался на дерево, откуда ему видна была дальняя поляна.
Продолжение замысла виделось ему очень простым: со своего наблюдательного пункта он пустит стрелу и убьет хищника.
Но, усевшись верхом на толстой ветке, он понял, что тут ему не развернуться, к тому же цель оказывалась недосягаемой для его лука.
Он подождал.
Каково же было его удивление, когда на берегу ручья он увидел незнакомую девушку. Взбешенный, он хотел крикнуть ей, чтобы она убиралась, но его остановила мысль о том, что этим он выдаст хищнику свое присутствие.
Слишком поздно. Из близкой рощи раздалось зловещее рычание.
Дрожь пробежала по спине Рубена, и он принужден был вцепиться в кору, чтобы не упасть.
Волк ринулся вперед, с пеной на клыках. Бессильный помочь, Рубен отвернулся, чтобы не видеть убийства.
Внезапная тишина побудила его снова взглянуть туда. Огромный зверь стоял перед девушкой, исчез оскал его клыков, шерсть на загривке улеглась. Рубен мгновенно сообразил, что это не краткая передышка: несмотря на большое расстояние, он ощущал спокойствие, которое излучала незнакомка. Хрупкая, она силой своей мысли принуждала волка и охотника — безоружного убийцу и убийцу вооруженного — отказаться от войны. Ее спокойствие передалось ему.
За какие-то полчаса обстановка так изменилась, что Рубену стало казаться, что он наблюдает за встречей маленькой девочки и крупной собаки.
Воспользовавшись моментом, он взялся за лук, чтобы выстрелить. Неудача. Потянувшись за колчаном, висевшим на спине между лопатками, он не достал до него, потерял равновесие и сорвался с ветки. К счастью, быстрая реакция юноши позволила ему ухватиться за другую ветку; он снова устроился на ней.
Поодаль настороженный хищник почуял опасность.
Девушка тоже. Может, она ждет, что какой-нибудь герой явится и спасет ее?
Опасаясь волка и не желая впустую обнадеживать несчастную, Рубен не шевелился. Чтобы не свернуть себе шею, следя за развитием событий, он сконцентрировал внимание на своем неустойчивом равновесии.
Некоторое время спустя он услышал осторожные шаги уходящего волка. Девушка осталась сидеть у воды.
Он предпочел остаться наверху. Облака опять заслонили луну, и поляна погрузилась во мрак. Около четырех часов утра, когда мир, как казалось ему, уснул, он спустился со своего насеста, потер затекшие члены и чуть ли не бегом бросился в Брюгге.
Там он устремился на Рыночную площадь, чтобы рассказать народу невероятное происшествие, свидетелем которого он стал при лунном свете. Горожане были потрясены этой историей, поразившей их воображение, поскольку она противоречила законам природы. Годельева, Хедвига и Бенедикта, взволнованные, тотчас бросились к конной страже заявить о пропаже своей племянницы и кузины. Было очевидно, что Анна и девушка, которой чудом удалось избежать волчьих клыков, — это одно и то же лицо.
С той поры горожане ждали возвращения Анны. Кто говорит «чудо», говорит «Бог»!
Святоши воспользовались этим происшествием, чтобы заявить во всеуслышание, что раз Бог спас это создание, значит она была чиста, девственна, безгрешна.
Вся ее жизнь была пересмотрена в свете теологии. Даже бегство от жениха в лес стали объяснять иначе: она хотела сохранить себя для Бога; еще немного — и Филиппа сочли бы совратителем и змием-искусителем.
Что до ее молчания, оно было расценено как смирение.
Стоило Анне войти в городские стены, как, осеняя себя крестным знамением, горожане сбежались и окружили ее, некоторые даже становились на колени. Священники объявили об особых богослужениях, и каждый из них интриговал, чтобы усадить ее у себя в первом ряду. Тетя Годельева, несмотря на свою деревенскую простоту, была в смущении. Вместо того чтобы встретить племянницу пощечиной и упреками, она побежала к священнику и, поговорив с ним, вымолила позволение заключить ее в объятия.
Одна только Ида, неспособная скрыть свою вражду к той, кого горожане считали Божьей избранницей, до такой степени распалилась ненавистью, что матери пришлось отправить ее пожить к бабке в Сент-Андре.
Следующие недели обогатили и приукрасили репутацию Анны. Почему? Волк прекратил свои зверства. Сначала думали, что он после облавы покинул эти места. Тем не менее, когда опять исчезли три ягненка и недосчитались нескольких кур, после того как отброшено было предположение, что жулики воспользовались слухами о существовании волка, чтобы бессовестно воровать, пришли к заключению, что ужасный зверь все еще пошаливает в окрестностях. Но на крестьян он больше не нападал…
Рубен доработал свой удивительный рассказ: Анна уговорила волка не трогать людей. Высказывая свою гипотезу, юноша действовал скорее не интуитивно, а шутки ради. Не догадываясь, насколько он близок к правде, он импровизировал, желая привлечь внимание, приукрашивая красивую сказку.
Поскольку Анна не опровергла — и было почему, — легенда стала быстро распространяться от лачуги ремесленника к лавке купца, от хижины к дворцу, от кружевницы к герцогине, от местной лодочки к иностранному кораблю. Город вел торговлю со всем миром, фламандские торговцы шерстью рассказывали легенду английским суконщикам, те передавали ее овцеводам за Ла-Маншем, торговцы перцем и пряностями занесли новость на Восток, португальские моряки — в средиземноморские королевства, не говоря уже о французах, которые управляли городом, или немцах, приезжавших сюда за покупками. Анна сделалась достопримечательностью Брюгге наравне с Беффруа.
Эта внезапная головокружительная и, на ее взгляд, незаслуженная слава вызывала у нее отторжение. Люди присвоили ее поступки, все равно как вор срывает одежду со своей жертвы, не спрашивая ее, что она об этом думает и согласна ли она. В ее глазах известность превращалась в насилие: у нее не только отняли пережитое, но и выпотрошили его глубинную суть, ее намерения, сердцевину ее души.
Внизу раздался стук. Чья-то стальная рука колотила в дверь.
Анна решила не отвечать.
Стук продолжался.
Анна закрыла глаза, убежденная в том, что опущенные веки ослабят и слух.
— Анна? Госпожа Годельева?
Он узнала голос Брендора. Кубарем скатившись по лестнице, она отперла дверь монаху.
— Наконец-то! — воскликнула она.
В накидке с капюшоном, еще сильнее заляпанной грязью, чем прежде, великан вошел в тесный домик. Он тяжело опустился на стул у камина. Его мешки повалились на пол. Он потер опухшие щиколотки.
Несмотря на молодость, высокий рост и жилистость, Брендор казался выжженным усталостью.
Несколько раз подряд вздохнув, он разоблачился, волосы его озарили комнату, он улыбнулся. Ободренная его появлением, Анна любовалась его прямым, крупным носом, резким, как четко выраженная мысль.
— Ну что, моя милая Анна, слухи о тебе дошли до меня за тридевять земель. Все теперь думают так же, как когда-то я. Я рад за тебя.
— О чем вы говорите?
— О Боге, который тебя избрал. О Боге, который говорит через тебя. Ты, безусловно, Его избранница.
— Ах нет, не говорите так! Я не думала о Боге, когда шла навстречу волку. Ни когда бежала от свадьбы с Филиппом. Бог тут ни при чем. Бог ничего мне не говорил. Господи, я верю в Бога, я поклоняюсь Ему, я молюсь Ему, и все же я сомневаюсь в своей любви к Нему. Уж точно, когда читаю Библию, она на меня не действует.
Она возбужденно пыталась описать то тяжкое впечатление, которое оставляла у нее эта книга. Никогда она не видела столько грехов, убийств, несправедливостей — конечно, по вине людей, но и по вине Бога тоже, который мстил как примитивный зверь, требуя нелепых жертвоприношений — сына Авраама, например, без причины мучил праведника Иова, короче, вел себя как тиран, как привередливый монарх, проявляя не больше хладнокровия и величия духа, чем разбойник с большой дороги.
— По мне, Бог должен быть выше мелочности. Бог должен показывать не свое могущество, а только милость. Бог должен внушать не послушание, а поклонение.
Брендор поднял ее на руки:
— Чудно… Ты научилась отливать золото своего сердца в слова.
Она высвободилась — не то чтобы она опасалась силы его объятий, напротив, ей это даже понравилось, но потому, что он упирался, не желая понять.
— Брендор, послушайте меня! Я ни чудом спасенная, ни святая. Я вела себя как надо, поэтому волк меня не тронул. Если он теперь не ест людей, это потому, что я показала ему капканы и объяснила, что не надо приближаться к фермам.
— То есть ты умеешь обращаться с животными, и все?
— Я умею говорить с ними.
— А кто такие животные? Создания Божии. Значит, ты умеешь говорить с Божьими созданиями.
Она прекратила что-то доказывать, смутившись. Довольная тем, что Брендор считает животных творениями Бога наравне с людьми, она подумала о том чувстве, которое побуждало ее уважать все сущее, чтить жизнь во всех ее проявлениях. Может, это и называется любовью к Богу?
Брендор гнул свою линию:
— Ты знаешь святого Франциска Ассизского?
Она насторожилась:
— Нет, и знать его не хочу.
— А ведь это он написал…
— Я еще Библию не дочитала.
Брендор, хоть и был доминиканцем, испытывал огромную любовь к покровителю францисканцев, этому властителю душ, вернувшему нестяжательство и милосердие в центр веры.
— Ты права, Анна. Сосредоточься на Новом Завете. Думаю, Иисус многому может тебя научить.
Упрямая, Анна хотела возразить, что сомневается, но знала, что так нельзя разговаривать, особенно с церковником. Просто фарс! В то время как она в уме непрестанно богохульствовала, монах, кюре и горожане принимали ее за примерную христианку.
— Брендор, я поступила вполне естественно, я даже не помышляла о том, что вы вывели из моих поступков.
— Христос тоже поступал естественно, по зову сердца, и Его учение укрепляет души и поныне и будет еще укреплять века.
— Вы ошибаетесь: вы переоцениваете мой ум. Я не такая важная особа.
— Не знаю, важная или нет; знаю только, что через тебя приходят важные вещи.
На это она ничего не возразила, опять заинтригованная.
Когда она следовала своим порывам, убегала в лес или разговаривала с волком, то повиновалась некой сущности, которая была больше и сильнее ее. Но что это было? Или кто?
— Почему ты не желаешь признать, что это Бог? — прошептал Брендор, словно услышав ее мысли.
Анна опустила голову. Не так уж ясно. Да, она верила в Бога; да, она думала, что Бог создал всех; да, она представляла Его себе присутствующим в мире. И все же, если Он везде, почему Его нигде не видно, а?
Она горестно вздохнула:
— Что есть Бог, Брендор?
— Тот, кто учит нас добру. А дьявол — тот, кто толкает ко злу.
Он не сводил взгляда с тлеющих углей.
Если она будет дальше слушать монаха, то согласится с ним во всем, она это чувствовала.
Он подошел к ней и ласково продолжал:
— Разве Бог тебе не советчик? Ты не находишь, что, став посланницей к волку, ты совершила добро?
Она принуждена была согласиться. Он продолжал:
— Простодушные воображают, что Бог следит за нами и вмешивается постоянно. Это, конечно, мило, но очень наивно. Я не замечал, чтобы Бог проявлял себя в земных делах: ни чтобы удержать кинжал убийцы, ни чтобы решить исход битвы во время войны, ни чтобы исцелить во время эпидемии чумы, вознаградить добродетельного человека или наказать злодея при жизни. Наши горести и радости не зависят от Его воли. Если бы мы упорствовали, настаивая на этом, нам пришлось бы признать, что Бог имеет мерзкое обличье, а суд Его неправедный.
— Может, Он держится в стороне?
— Нет, Он действует через нас, людей. Он просвещает нас, ободряет, пробуждает в нас щедрость, настойчивость. Поняв это, мы осознаем, что на нас лежит ответственность за то, чтобы Он был, сейчас и здесь, на этой земле.
— На этой земле, а не на небе?
Он кивнул:
— Бог в наших руках.
Анна искала опору, она оперлась о стену и сделала глубокий вдох:
— Значит, правы люди, считающие меня избранной служительницей Бога? Разве они лучше меня понимают, что со мной происходит?
— Ваза, в которую ставят цветы, не видит самого букета.
Анна содрогнулась. Она терпеть не могла таких сравнений, во-первых, потому, что на нее это сильно действовало, во-вторых, потому, что никогда не знала, что возразить. Все еще пытаясь сопротивляться, она отрекалась от роли пламенной посредницы, которую навязывал ей Брендор, предпочитая считать себя жертвой.
Почему другие всегда крадут у нее мысли и поступки? Когда они перестанут искать скрытый смысл в ее словах, делах, молчании? Они доходят до абсурда, ища каких-то смыслов. Они чрезмерно приукрашивают ее.
— Брендор, а нельзя ли оставить меня в покое? Можно я буду просто жить?
Назад: 15
Дальше: 17