Книга: Сердце, живущее в согласии
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5

Глава 4

Тхар Тхар засмеялся. Наверняка я была не первой, кого заставало врасплох его приветствие. Он замечательно смеялся. Человек со столь тяжелым прошлым не мог, не имел права так радоваться. И тем не менее.
Глаза его тоже смеялись. Подобных глаз я еще не видела: огромные, темно-карие, они спокойно смотрели на меня, и от их взгляда потеплело на душе. Да что там – мне стало просто хорошо. В этих глазах было столько силы и страсти, что все мое тело покрылось гусиной кожей. Тхар Тхар был из людей, рядом с которыми тебе спокойно, а почему – объяснить не можешь.
У Ба назвал бы это интуицией.
Наши руки соприкоснулись в рукопожатии. Мы стояли лицом к лицу, я не находила слов.
– Вы не говорите по-английски? – удивился он.
– Нет… то есть да… Конечно говорю.
– Что привело вас к нам? – спросил Тхар Тхар, посмотрев сначала на У Ба, затем на меня.
Брат тоже взглянул на меня. В его глазах я прочла вопрос, но не знала, как ответить.
– Мы приехали… – начал У Ба.
– Из любопытства, – выпалила я, весьма удивив брата.
Я не хотела говорить Тхару Тхару правду. Во всяком случае, в первые минуты знакомства. Наверное, боялась, что на том наше путешествие и закончится. Вдруг он сочтет меня сумасшедшей? Или увидит во мне медиума, канал для его ссор с матерью? Он мог потребовать, чтобы мы немедленно убирались и не напоминали ему о прошлом. Я не знала, что именно не позволило мне сказать правду.
– Наверное, вы услышали о нас в городе? – спросил Тхар Тхар, не замечая недоуменных взглядов У Ба.
– Да, – быстро подтвердила я. – Потому мы и здесь.
– Так я и думал. У нас… – Он не договорил. Мой брат снова зашелся кашлем. Тхар Тхар с искренним сочувствием посмотрел на У Ба, а когда тот успокоился, продолжил: – К нам иногда заезжают любопытные туристы. Услышат про нас в Хсипо и едут. Вы ведь, кажется, итальянка?
– Нет, американка, – возразила я, удивленная вопросом.
– Che peccato.
– Извините, но я…
– Как жаль.
На мгновение я усомнилась, Тхар Тхар ли это. Судя по рассказам, он был неграмотным деревенским парнем, никогда не учился в школе. Откуда же знает два иностранных языка?
– Вы говорите по-итальянски?
– Un poco. Немного.
– Где… где вы научились этим языкам?
Мое недоумение возрастало, искренне забавляя Тхара Тхара.
– У итальянского священника. Он учил меня английскому, азам итальянского и многому другому. Очень многому.
– Здесь? В Бирме?
– Да. Но это длинная история, от которой вы заскучаете. Вы же приехали сюда не за тем, чтобы слушать о моей жизни? Думаю, вы хотите осмотреть монастырь и познакомиться с детьми. – (Ошеломленный У Ба кивнул.) – Тогда прошу за мной.
Нам не оставалось иного, как пойти за ним. Мне показалось, что брат раздосадован не меньше моего.
Я все время ждала, что Ну Ну подаст голос. Мы нашли ее сына. Живым. Он показывает нам монастырь. Почему она молчит? Ей стыдно? Угрызения совести замучили? Что может сказать мать нелюбимому сыну, которого послала на смерть, но который вопреки всему выжил? Может, для нее достаточно видеть его живым? Знать, что он нашел свой путь в жизни? Может, теперь она наконец успокоится? Но как? Просто умолкнув и не попросив прощения?

 

Монастырские владения оказались обширнее, чем я думала. За монастырем был колодец, куда по бетонному желобу стекал ручей. Невдалеке от него высилась поленница дров, а слева тянулось футбольное поле с двумя покосившимися самодельными воротами. Рядом росла бамбуковая роща. Вдалеке, на другом поле, работали двое послушников. Ветви бамбука слегка покачивались от ветра и тихо скрипели, вторя звону колокольчиков – песня здешних мест.
В другом углу монастырского двора стояла серовато-белая ступа с позолоченным шпилем, ее стенки напоминали лицо, изъеденное крупными оспинами. Возле ступы сидели двое послушников и плели корзины из листьев и травы. Тхар Тхар позвал их. Послушники прервались, тяжело поднялись и побрели к нам. Один шагал медленно, осторожно, опустив голову, словно что-то искал под ногами. Второй шел согнувшись. Этот был горбатым. Босые ноги обоих украшали бесчисленные ссадины и царапины. Подойдя к нам, мальчишки взялись за руки и вежливо поклонились. Младшего судьба наградила не только горбом, но и заячьей губой, причем очень заметной. Когда голову поднял старший, я вздрогнула. На меня смотрели глаза, подернутые молочно-белой пеленой. Послушник был слеп.
У Ба взял меня за руку.
– Это Ко Аунг и Ко Лвин, – представил мальчишек Тхар Тхар. – Никто не сплетет корзину лучше, чем они. Я пробовал с ними соревноваться, но мне не угнаться за их руками.
Послушники хором прошептали что-то, отдаленно похожее на английское: «Как поживаете?»
– Я каждый день занимаюсь с ними по школьной программе, – с оттенком гордости сообщил Тхар Тхар. – В том числе немного учу их английскому.
Я ответила ребятам, что поживаю хорошо и рада приезду сюда. Послушники заулыбались, снова поклонились и отправились плести корзины.
Тхар Тхар пояснил, что остальные ребята сейчас в поле, и пригласил нас выпить чая.
Мы поднялись по расхлябанной лестнице; очутившись внутри, я застыла от удивления. Напротив входа, на подиуме, стояло не менее дюжины Будд. В свете электрических лампочек одни блестели позолотой, другие оказались матовыми, почти черными. Некоторые статуи были слегка раскрашены. Позы Будд тоже различались. Один возлежал, подперев голову, другой стоял, третий сидел с поднятой рукой, словно собирался что-то сказать. Был здесь и «Будда-клоун» – толстенький, как борец сумо. Из его глаз так и струилась самоирония. Подиум окружали вазы с красными гладиолусами, жасмином и ветками гибискуса. В миске плавали лепестки роз. Над алтарем висели бумажные фонарики и желтый балдахин с пришитыми разноцветными камешками. На тарелках лежали приношения: рис, пластиковые пакетики, конфеты, батарейки, пирожные. Дым от курительных палочек смешивался с ароматом живых цветов. За алтарем, на стене, я с удивлением увидела два распятия. К одной колонне был прикреплен плакат с ликом Девы Марии, к другой – изображавший волхвов. Оба плаката переливались позолотой. Я хотела спросить У Ба, откуда в буддистском монастыре христианские символы, но брату было не до них. Его опять одолел кашель. Когда приступ прошел, У Ба тихо сел на корточки. Я снова вспомнила слова мандалайского врача.
– Вижу, ваш спутник устал с дороги, – сказал Тхар Тхар. – Сейчас я заварю чай.
Он прошел в конец коридора и скрылся за дверью.
Я присела рядом с У Ба.
– Прошу меня извинить, но мне нужно немного передохнуть, – сказал он.
– Ты видел католические распятия? – шепотом спросила я.
Брат кивнул:
– Наверное, подарки итальянского священника.
– Но как они могут находиться в буддистском монастыре?
У Ба пожал плечами и устало улыбнулся.
Тхар Тхар вернулся с подносом, на котором стоял термос и три чашечки. Поставив все это на низкий столик, он сходил за подушками для нас с У Ба.
– Я буду очень признателен, если вы позволите мне немного отдохнуть. Конечно, если моя просьба не покажется вам назойливой, – тихо сказал У Ба.
Тхар Тхар немедленно встал и принес подстилку с одеялом.
– Вы в Хсипо где-нибудь остановились? – спросил он.
– Нет, – ответила я.
– В таком случае предлагаю пожить у нас.
Помимо кухонного помещения, остальное пространство монастыря не разделялось на комнаты. Я тщетно искала глазами кровати или хоть что-то, похожее на спальные места.
– Мы вас не стесним?
Тхар Тхар снова засмеялся:
– Ничуть. Места предостаточно. Сейчас подстилки свернуты, мы их разворачиваем перед сном. Если хотите уединения, могу устроить вам ночлег в том углу, за занавеской. Иногда туристы остаются у нас на ночь. У нас даже есть два спальных мешка, остались от туристов. Думаю, вашему спутнику стоит залезть в один.
– Это мой брат.
Тхар Тхар смутился:
– Простите, я не заметил сходства.
– Сводный. По отцу. Я живу в Нью-Йорке и приехала его навестить.
Тхар Тхар кивнул, приняв мои объяснения без вопросов.
На дворе смеркалось. Вскоре я услышала голоса детей, возвращавшихся с работы, шарканье их ног, громыхание пустых ведерок и переливы веселого хохота. Наверное, так беззаботно смеяться умеют только дети.
Вскоре все они поднялись по лестнице. Ко Аунга и Ко Лвина я уже знала. За ними хромали двое подростков, следом, опираясь на самодельные костыли, шла одноногая девочка. У другой, рядом с нею, была только одна рука. Процессию замыкали мальчик и девочка без видимых физических увечий. Все послушники тепло поздоровались с нами и скрылись на кухне, откуда вскоре донеслось потрескивание огня в очаге и стук посуды.
– Сколько их у вас? – спросила я.
– Двенадцать.
– А вы – настоятель монастыря?
– Нет. Мы занимаем монастырское здание, но не живем по уставу буддистов.
– Тогда как называть ваше… поселение?
Тхар Тхар задумался.
– Семьей. Мы живем вместе. Двенадцать моих чад и я. Все они… как бы это правильно сказать… все они отличаются от обычных детей. Ко Аунг слеп. Ко Маунг глухой. У Ко Лвина горб и заячья губа. Ко Хту хромает. Соэ Соэ потеряла ногу, Моэ Моэ – руку. У Тоэ Тоэ дрожат конечности, а у Эй Эй не сгибается нога. По разным причинам эти дети стали обузой для своих семей. Другие монастыри отказались их принять.
– Почему? – удивилась я.
– В буддистских монастырях не любят брать послушников с телесными увечьями. Считают, что у таких детей плохая карма. Монахами могут быть лишь здоровые физически и душевно. Потому эти двенадцать попали ко мне.
– И что вы с ними делаете?
Тхар Тхар подлил чаю и озадаченно посмотрел на меня. Наверное, мой вопрос показался ему бессмысленным.
– То, что и положено делать отцу семейства, – забочусь. Точнее, у нас все заботятся обо всех. Обучаю их, насколько хватает знаний. Мы выращиваем овощи, плетем корзины, покрытия для крыш и стен, которые продаем. Вместе молимся и медитируем. Вместе готовим еду и едим. Разве у вас нет семьи?
Я кивнула в сторону спящего У Ба:
– Есть. Брат.
– А в Америке?
– Там я живу одна.
– У вас нет мужа?
– Нет.
– И детей?
– Тоже нет, – выдохнула я.
– Значит, вы живете совсем одна?
Я не помнила, когда на меня смотрели с такой жалостью. Наверное, только в детстве.
– Да, я живу совсем одна, и мне это нравится.
Тхар Тхар склонил голову набок и слегка раскачивался, не говоря больше ни слова.
Девчоночий голос позвал нас к столу.
Мы расселись вокруг очага на трех бревнах, служащих скамейками. Двенадцать детей, Тхар Тхар и я. Каждый получил по миске риса с овощным карри и по вареному яйцу. Кто-то из детей украдкой поглядывал на меня, другие были слишком голодны, чтобы интересоваться моей персоной. У карри оказался горьковатый привкус, но мне понравилось. Рис был тщательно перебран и промыт. Мне не попалось ни одной песчинки или камешка.
На кухне царила тишина и покой. Потрескивал огонь, снаружи доносился шелест бамбука.
Только сейчас я заметила, что у одной девочки трясутся руки. Ее недуг напоминал болезнь Паркинсона. Она подносила ложку к губам, но рука тряслась так сильно, что рис падал обратно в миску. После нескольких безуспешных попыток девочка ухватилась левой рукой за правую, однако дрожь стала только сильнее.
Рядом, зажав миску между колен, сидела однорукая Моэ Моэ. Видя, что у соседки не получается есть самой, Моэ Моэ взяла ложку и принялась ее кормить. Девочка сразу успокоилась. Мы с Моэ Моэ переглянулись. Она была единственной, кто не отводил глаз. Жестом я показала, что готова помочь. Моэ Моэ едва заметно покачала головой и посмотрела с благодарностью. На ее лице мелькнула улыбка, прекрасная и невыразимо печальная.
Я отнесла миску риса У Ба, но у него не было аппетита. Отбросив привычные вежливые отговорки, брат сказал, что очень хочет спать.
Мы решили переночевать в монастыре.
Тхар Тхар устроил нас на ночлег. Он подмел пол, достал несколько подстилок и одеял и два спальных мешка, расстелил их в уголке, за занавеской. Под мой мешок подложил пару одеял, предполагая, что я не привыкла спать на жестком полу. Между мешками Тхар Тхар поставил взятую с алтаря миску, где плавали лепестки роз. По его словам, эти цветы отгоняли от человека дурные сновидения и навевали крепкий сон.
Меня тронула его предусмотрительность. Я присела рядом с мешком У Ба, брат устало улыбнулся, взял мою руку и через несколько минут заснул.
Я вышла на крыльцо, села на ступеньки. Над головой перемигивались яркие звезды, их было так много, что у меня захватило дух. Изнутри доносился кашель У Ба. Брат кашлял даже во сне.
Вскоре ко мне присоединился Тхар Тхар. У него были удивительно широкие, сильные ступни, никак не вязавшиеся с длинными, изящными пальцами рук. Он принес свечку, чай и две чашки.
– Хотите?
– С удовольствием.
– Ваш брат сильно простыл, – сказал Тхар Тхар, разливая чай.
– Надеюсь, у него всего лишь простуда.
– Вы предполагаете что-то иное?
Я рассказала ему о мандалайском враче с печальными глазами. О затемнении в легком У Ба и о лекарствах, которые не лечат.
– Вы вините в этом себя?
– Я беспокоюсь за его здоровье.
– Понимаю, но вам незачем тревожиться. Ваш брат не собирается умирать.
– И он так говорит. Но откуда эта уверенность? Вы же его впервые видите? Или у вас тут все астрологи и ясновидцы?
– Я не то и не другое. Но мне знаком его кашель. В холодное время года у нас так кашляют многие. И потом, в его глазах нет смерти.
– Вы верите, что по глазам человека можно узнать, суждено ли ему умереть?
– Да, – спокойно ответил Тхар Тхар.
– Как?
Мой вопрос заставил его задуматься. Он сидел, обеими руками почесывая бритую голову, словно сам себя гладил.
– У каждого по-разному. У кого-то в глазах стоит страх смерти. От жизни там остался крохотный огонек, который того и гляди погаснет. Из кого-то жизнь ушла еще не целиком, но во взгляде уже поселилась пустота. В глазах вашего брата я не увидел ничего, что указывало бы на приближение смерти.
– Доктор не был так уверен.
– Врачам некогда заглядывать в глаза.
Мне больше не хотелось говорить об этом. Я снова спросила Тхара Тхара об итальянском священнике.
– Это и в самом деле долгая история.
– Ничего. У меня есть время.
– Первый раз вижу западного человека, который никуда не торопится, – засмеялся он.
– А вы встречали многих людей с Запада?
– Что значит «много»? У нас иногда бывали гости. Отец Анджело радушно их принимал, но они вечно куда-то неслись. Даже на отдыхе.
– Я не спешу.
Тхар Тхар смерил меня взглядом:
– Вы надолго приехали сюда?
– Посмотрим. У нас нет никаких планов.
– Вы меня все больше удивляете, – признался он, морща лоб. – Значит, готовы провести здесь несколько дней?
– А почему бы нет?
– Но тот, кто живет с нами, должен помогать по хозяйству.
– Как?
– Готовить еду. Подметать полы и двор. Стирать белье. Собирать яйца. Кормить кур.
– Я согласна… если расскажете, как познакомились с отцом Анджело.
– Почему вас это так интересует?
Сказать правду? Но я боялась, что тогда голос Ну Ну станет главной темой разговора. А мне очень хотелось узнать, куда он ушел, неся на руках бездыханного Ко Бо Бо, и что случилось дальше.
Тхар Тхар был для меня загадкой. Я ожидала встретить другого человека, ведь мои представления о нем строились на рассказах Кхин Кхин и Маунга Туна. Я представляла себе озлобленного, ожесточившегося человека. Мятущуюся душу. Изможденную и подозрительную. Мне казалось: после ада, через который прошел Тхар Тхар, он должен был впасть в глубочайшую депрессию и возненавидеть мир.
Тхар Тхар ждал ответа.
– Наверняка это очень необычная история, потому мне и захотелось ее услышать, – сказала я, ничуть не солгав.
Ответ его удовлетворил. Тхар Тхар снова наполнил чашки и сел, начинать рассказ он не торопился. В тишине прокричал петух, затем еще один.
Украдкой я поглядывала на Тхара Тхара. Свечка стояла на ступеньке, и ее колеблющийся огонек едва освещал его лицо. Лицо спокойного, уверенного человека. Он сидел прямо, словно медитировал.
– Я тогда был… как бы это лучше сказать… в смятении. Я потерял семью и искал…
– Чего?
Он улыбнулся:
– Неужели в вас так мало терпения? – (Я тоже улыбнулась и кивнула, показывая, что намек поняла.) – Как-то в чайном домике я услышал про отца Анджело и узнал, что он помогает людям вроде меня. Он давно жил в здешних местах, прибыл миссионером во времена, когда страна еще официально называлась Бирмой и была английской колонией. При англичанах сюда приезжало много священников из Америки, Англии, Испании и Италии, и все они стремились обратить бирманцев в христианство. Одним из таких и был отец Анджело. Мне даже не пришлось его просить. Он сам взял меня под свое крыло. Я убирал в его доме, готовил, стирал белье, ходил на рынок. Отец Анджело поселил меня у себя и стал учить. Благодаря ему я начал читать и писать, освоил четыре действия арифметики. В математике отец Анджело был не силен. Он усиленно учил меня английскому, говоря, что этот язык мне пригодится. Мне нравился итальянский, но у отца Анджело все не доходили руки всерьез обучить меня своему родному языку. У него я впервые стал читать книги, узнал, какой силой обладает слово. У отца Анджело была небольшая библиотека. Все свободное время – а его у меня хватало – я жадно читал. Помню, меня поразила история Робинзона Крузо.
Я не скрывала изумления, и Тхару Тхару это очень нравилось.
– Потом я узнал про Моби Дика, Оливера Твиста. Затем настал черед Библии, первой притчей была история про Каина и Авеля… Под руководством отца Анджело я изучил Ветхий и Новый Завет. Спустя время стал помогать ему в службах, он отпевал покойников, крестил новорожденных, венчал. Вместе мы праздновали Рождество и Пасху. Он служил в старой церкви. Стараниями отца Анджело, христианская община в городе стала расти. За восемь лет я не пропустил ни одной его проповеди.
– Но, насколько я понимаю, обратить вас он не смог.
– Что это значит?
– Монастырь. Статуи Будд, ваши монашеские одежды…
– Это все внешнее. Не стоит обманываться, дети, пришедшие ко мне, выросли в семьях буддистов. Им привычнее и спокойнее, когда у входа их встречают знакомые статуи. Они верят, что Будда оберегает их. А что касается обращения… отец Анджело сумел меня обратить. Но не в христианство.
– Почему же вы не стали христианином?
– Потому что я не грешник, – улыбнулся Тхар Тхар.
– В какую же веру он вас обратил?
Тхар Тхар помолчал.
– Это уже другая история.
– У меня есть время.
Он покачал головой:
– Не сегодня. Сомневаюсь, что я вообще смог бы ее рассказать. Это не тот случай, когда воспоминания стоит облекать в слова.
Тхар Тхар как-то странно на меня посмотрел. Его взгляд был полон нежности. Или мне показалось?
– Почему вы оставили отца Анджело?
– Потому что он оставил этот мир. Он был стар и болен, и у него случился инсульт, я почти год ухаживал за ним. На следующий день после девяностолетия его сердце перестало биться. Я сидел у постели, отец Анджело взял мою руку и прижал к своей груди. Я чувствовал удары его сердца, они становились все медленнее, а потом затихли.
Над бамбуковой рощей взошла луна, заливая двор неярким светом. Луна убывала. Почему-то ее сияние напомнило мне о притихшей деревне, где ужас прятался среди листвы, корча рожи и отбрасывая уродливые тени.
Где сердца превращались в камень.
Я вспомнила хижину с отверстием в крыше… Сверкающие черные сапоги… Тела – мускулистое и хрупкое, – вздрагивающие отнюдь не от любовного экстаза… Слюну, капающую изо рта с кроваво-красными зубами… Секунды, решавшие кому жить и кому умереть… «Один останется с тобой. Второго мы заберем».
Тхар Тхар смотрел на меня и улыбался. У него сверкали глаза. Глаза, много лет смотревшие в самое сердце зла, знавшие столько смертей. Глаза, видевшие падение с дерева и гибель самого дорогого человека. Как после всего они могли сверкать и улыбаться?
В чем их секрет?
У меня возникло ощущение, что я действительно попала на остров. Только не на Остров мертвых. И не на Остров одиноких.
На другой. На остров, о котором мне никто и никогда не рассказывал.
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5