Меню завтрака поражало изобилием. В столь ранний час в ресторане мы были одни, и официанты с поварами разве что не танцевали перед нами, стараясь всячески услужить. У Ба весьма заинтересовался сырами и колбасами, внимательно разглядывал булочки и джемы, спрашивал, каковы на вкус мюсли и кукурузные хлопья, однако в итоге заказал бирманский суп с лапшой.

Мой омлет с сыром оказался пресным, а может, у меня просто пропал аппетит. Чувствовала себя паршиво, в животе была тяжесть. Спала я плохо и сейчас никак не могла сбросить напряжение в плечах. А еще не получалось отделаться от картины вчерашнего подкупа. Я помнила лицо врача в момент, когда выложила на стол двести долларов.

– Ты действительно никогда и никому не давал взяток? – спросила я брата. Он кивнул, прихлебывая чай. – Я думала, что коррупция среди местных властей процветает.

– Это верно. Но мне не приходилось покупать для детей результаты экзаменов. У меня не было ни лавки, ни чайного домика, чтобы просить разрешения на их работу. Я никогда серьезно не болел. За всю жизнь ни разу не имел дела с полицией. Я не требовал от властей ничего такого, за что нужно платить.

– Кроме паспорта, – вставила я.

– Да, – согласился брат и почему-то нахмурился.

Официант принес ему суп с лапшой. У Ба осторожно зачерпнул из миски и медленно проглотил, пробуя вкус. Мне показалось, что блюдо ему не слишком нравится.

– Хороший суп? – на всякий случай спросила я.

Он кивнул:

– А твой омлет? Смотрю, ты не съела и половины.

– Я не голодна.

– Почему? – (Я пожала плечами.) – Ты слишком много беспокоишься.

– И о чем же? – Я выдавила улыбку.

– О моих легких. Я вовсе не так опасно болен, как ты думаешь. Поверь мне.

– Откуда такая уверенность?

– Чувствую.

– Интуиция?

– Совершенно верно. – (Я засмеялась.) – До чего же ты красивая женщина.

– У Ба, не пытайся подкупить меня комплиментами, – устало сказала я. – Ты не принимаешь мои слова всерьез. А я действительно за тебя волнуюсь.

– Почему?

Либо он и в самом деле не понимал моих опасений, либо делал вид.

– Потому что под кашлем может скрываться опасное заболевание.

Прежде чем ответить, брат доел суп.

– Вполне возможно. И не только для меня. Для тебя тоже.

– У меня нет затемнения в легких.

– Утром ты проснулась с головной болью. Вдруг у тебя в мозгу опухоль, о которой не подозреваешь?

– Моя головная боль – это другое. Она от перенапряжения.

– Или же…

– Или же по пути на вокзал я могу попасть под машину. Мы не застрахованы от случайностей. Но речь сейчас не о них.

– А о чем?

– О том, что твой кашель – вовсе не пустяк. Ты рискуешь… Мы должны что-то сделать…

– Мы и делаем. Ждем. Тебе врач вчера объяснил. Больше сейчас ничего поделать не можем.

– Я не верю. Даже представить себе этого не могу.

– А если бы мы могли что-то сделать, ты бы меньше боялась?

– Не знаю. По крайней мере, не чувствовала бы себя такой беспомощной. Пассивно ждать результатов для меня невыносимо. Всегда можно что-то предпринять.

– Кто я такой, чтобы тебе возражать? – ответил он, озорно улыбаясь.

Под его иронией звучала нежность. У Ба искренне пытался понять мои опасения, но мы жили в слишком непохожих мирах. Иногда находили точки соприкосновения, иногда диаметрально расходились во мнениях.

– Голос Ну Ну больше не тревожит? – вдруг спросил У Ба.

– Нет. Я ждала, что она откликнется на рассказ Маунга Туна…

– Ты знаешь, мне тоже так казалось. Ожидал, что она заговорит, узнав, что ее сын жив, или даже раньше. Наверное, ей достаточно знать, что Тхар Тхар не погиб.

– Возможно. Или, как и нам, не терпится найти его.

В Хсипо мы зашли в чайный домик. Брат взял бирманский чай и разговорился с официантом, вскоре в разговор включились посетители за ближайшими столиками. Через несколько минут довольный У Ба повернулся ко мне.

– Его здесь все знают, – сообщил брат. – Он с детьми и подростками живет в старом, заброшенном монастыре недалеко отсюда – в нескольких километрах в сторону Намшо. Нужно ехать по главной дороге, а возле белой пагоды повернуть. Официант обещал подбросить нас туда на мопеде.

Через полчаса мы втроем втиснулись на сиденья «хонды». Я сидела на самом краю, а между мною и У Ба вклинивался багаж. Официант завел мотор, и мы поехали. Первые несколько ярдов «хонда» отчаянно виляла по улице, пока водитель не взял над ней верх. Белая пагода стояла на окраине города, там мы свернули на грунтовую дорогу. Я думала только о предстоящей встрече с Тхаром Тхаром и не обращала внимания на превратности пути. Меня качало из стороны в сторону, официант не без труда выравнивал мопед. Неужели мы действительно встретимся с Тхаром Тхаром? Как он выглядит сейчас? Захочет ли говорить с нами? Как ему удалось выбраться из ада в джунглях? Какие отметины оставило на нем время? Как он воспринял решение Ну Ну? Как пережил раннюю гибель отца? Какого человека мы встретим в монастыре? Что сталось с Ко Бо Бо?

Мопед въехал на вершину холма, и мы увидели монастырь: большое, потемневшее от времени деревянное строение, стоявшее на столбах. Крыша была жестяной, с несколькими башенками, на их фронтонах развевались флажки и поблескивали колокольчики.

Официант остановился и кивком головы показал в сторону монастыря, словно давал нам последний шанс повернуть назад. У Ба кашлянул, махнул рукой, и мы начали спуск с холма.

Через несколько минут въехали на усыпанный песком двор. Два пса приветствовали нас лаем, а вот многочисленным курам наше вторжение не понравилось, и они подняли настоящий переполох. Мы слезли. Официант, не глуша мотор, развернул мопед, готовясь уехать. Мы горячо поблагодарили его, а мой порыв добавить к благодарности денег У Ба задавил в зародыше.

– Он рад, что сумел помочь.

Официант уехал. Мы оглядывались по сторонам, удивляясь обилию цветочных клумб и красивым живым изгородям. Здесь росли розы, желтый и красный гибискус, олеандры, фиолетовые бугенвиллеи, гладиолусы и амариллисы.

Сам монастырь был в плачевном состоянии. Многие сваи подгнили, от стен оторвалось несколько досок, рифленая жестяная крыша поржавела, одно крыло здания полуобвалилось. К двери вела широкая лестница с щербатыми перилами. На заднем дворе сушились красновато-коричневые монашеские рясы, развешанные на бамбуковых палках. У Ба что-то крикнул по-бирмански. Ответа не последовало. Собаки и куры утихомирились, только колокольчики мелодично позвякивали на крыше.

Потом на крыльцо вышли мальчик и девочка в красных рясах послушников. Дети вопросительно уставились на нас. Следом возник монах. Он положил руки на плечи воспитанникам и что-то прошептал. Послушники засмеялись. Монах медленно спустился к нам, шаги его были уверенными и слегка пружинистыми. У меня заколотилось сердце. Неужели это и есть Тхар Тхар – человек, о котором я столько знала и, по сути, не знала ничего? Он оказался выше и мускулистее, чем я представляла. Его волосы были коротко стрижены, а зубы белизной напоминали цветки жасмина. Я залюбовалась его красивым лицом, полными губами и сильными руками. Конечно же, это был Тхар Тхар. Вот и родимое пятно под подбородком, и шрам на правой руке, на которой не хватало пальца. Монах дружески приветствовал У Ба бирманской фразой: «Най каунг гья тха лах». Ко мне обратился по-английски, но со странным акцентом, похожим на речь моей приятельницы-итальянки.

– Добро пожаловать в мой монастырь, синьора. Как добрались?