Глава 2
Такси не понадобилось. Главная городская больница Мандалая обнаружилась в нескольких кварталах от вокзала. Уличный торговец бетелем показал дорогу. Я надела свой рюкзак и повесила на плечо рюкзак У Ба, – к моему удивлению, брат не стал возражать.
Дворик перед больницей больше напоминал рынок. На лотках торговали бананами, ананасами, кокосовыми орехами и манго. Здесь же можно было купить напитки, журналы и книги. Пешеходы стояли и читали при свете лампочек без колпаков. Рядом ожидали пассажиров велорикши и водители такси. Ко мне подошел молодой человек со свежими гирляндами из цветков жасмина на руке. Он улыбнулся и подал мне гирлянду, я вдохнула жасминовый аромат.
– Нравится запах? – спросил У Ба.
– Очень.
Я полезла за деньгами, но торговец снова улыбнулся и исчез в толпе.
На другой стороне улицы было кафе, под открытым небом стояла дюжина складных столов и пластиковых стульев. Повара на мангале готовили карри, мясо, грибы и прочие деликатесы.
У Ба задержался возле столика, где несколько мужчин играли в подобие шахмат – на нарисованной на куске картона доске и с разноцветными пробками от пластиковых бутылок вместо фигур. Тело одного игрока было густо покрыто татуировкой: руки, ноги и даже шея.
– Это зачем? – шепотом спросила я У Ба. – Для красоты?
– Татуировка охраняет его от злых духов.
Мы пошли в больницу и, миновав тамбур, очутились в большом помещении, напоминающем одновременно и приемные покои и зал ожидания. Войдя туда, я сразу усомнилась в своей затее, больница не вызывала у меня доверия. Ее воздух был влажным и спертым, запахи даже близко не напоминали больничные. Под потолком лениво вращались лопасти двух вентиляторов. Раздражающе-ярко светили неоновые трубки. Люди сидели плотно, иногда по два человека на стуле. Кто-то стоял, прислонившись к стене, кто-то сидел на плитках пола или лежал на собственных подстилках и одеялах. Женщины держали на руках грудных детей, один тихо хныкал. Нас провожали равнодушными взглядами, большинству было не до чужих проблем. Чувствовалось, они сидят здесь давно. Как давно – об этом я старалась не думать.
Но, посмотрев на брата, я поняла, что не напрасно привела его в больницу. У Ба действительно был болен. Войдя, он прислонился к колонне и уже не делал вида, что просто решил передохнуть. Я отправилась на поиски врача, осторожно обходя, а то и перешагивая через лежащих. Одной женщине я наступила на ногу, и она тихо застонала. Я принялась извиняться, боясь, что усилила боль несчастной. Заметив медсестру, бросилась к ней. Та внимательно меня выслушала, улыбнулась, кивнула и молча куда-то ушла. Похоже, она совсем не понимала английского.
Через несколько минут ко мне вышел молодой доктор и пригласил в кабинет. Я махнула У Ба, брат с неохотой двинулся следом. В кабинете он сел на стул у самой двери, словно пришел со мной за компанию.
– Чем могу вам помочь? – на удивительно хорошем английском спросил врач.
– У моего брата сильный кашель, с каждым днем ему все хуже. Во время приступов он задыхается.
Врач недоверчиво взглянул на У Ба.
– Ваш брат – бирманец или иностранец?
– Бирманец. А какое это имеет значение? – Я начинала раздражаться.
– Наша больница переполнена. Думаю, вы и сами это видели. – Он сделал краткую паузу. Наверное, хотел убедиться, что я поняла его слова. – В экстренных случаях предпочтение отдается иностранцам. Вы могли бы прийти через несколько дней?
– Через несколько дней? – ошеломленно повторила я.
– Да. Сегодня, завтра и, пожалуй, послезавтра у нас очень плотный график приемов. Мне очень жаль. – Последние слова он сопроводил улыбкой, но даже я понимала, чтó это за улыбка.
– Джулия, идем, – оживился У Ба.
– Нет, – властным тоном ответила я. – Доктор, мы не можем столько ждать. Мой брат болен. Ему день ото дня становится хуже. Ему необходима помощь.
Доктор продолжал улыбаться, но теперь я не знала, какие чувства он пытается спрятать.
– Вы видели, сколько людей в приемной? Они все тоже нуждаются в помощи.
Новая пауза и все те же слова: «Очень жаль».
Я достала две стодолларовые купюры и положила на стол.
Врач долго смотрел на деньги, потом – на нас с братом. Грустно улыбнулся, У Ба вздыхал за спиной.
Помешкав еще немного, врач встал, убрал деньги и подошел к двери:
– Идемте со мной.
Мы вышли в коридор, который тоже был запружен больными. У Ба брел, не поднимая головы. Врач привел нас в кабинет, где другие доктора осматривали четверых пациентов. Он попросил У Ба сесть, снять рубашку и сделать несколько глубоких вдохов и выдохов. Брат не возражал. Врач послушал его дыхание, потом зачем-то потрогал голову У Ба, надавил на грудь, заглянул в уши и задумался, наморщив лоб. У Ба не поднимал на меня глаз.
– У вас болит грудь, когда вы глубоко дышите? – спросил он по-английски.
– Нет, – тихо ответил брат.
– А в области подмышек?
– Нет.
– Во время приступов кашля выделяется слизь?
– Иногда.
– Много?
– По-разному. Когда больше, когда меньше.
– С кровью?
У Ба молча покачал головой.
– Вы уверены? – спросил врач, повернувшись ко мне.
Я пожала плечами.
– Подозреваю, что у вашего брата сильный бронхит. Надо сделать рентген легких.
Рентгеновский аппарат был реликтом времен английского колониального владычества.
Потом мы с У Ба молча сидели и ждали результат. Где-то через час снова появился врач, держа в руках снимки.
– Мои подозрения подтвердились, это действительно сильный бронхит. Вдобавок рентген обнаружил в одном легком узелок. Возможно, он возник из-за инфекции.
– Узелок? – переспросила я, холодея от страха.
– Точнее, круглое затемнение.
– И что это значит?
– Много чего, – уклончиво ответил врач.
– Например?
– Затемнение может указывать на острую форму туберкулеза, но в данном случае я сомневаюсь. Возможно, это след давнего, залеченного туберкулеза или другой болезни. Тогда опасности нет. Или же… – Врач замолчал и поджал губы.
– Что?
– Или же это симптом более серьезного заболевания.
– Какого именно?
– Их несколько.
– Назовите.
Ну и врач! Каждое слово приходилось из него вытаскивать, будто речь шла о секретных материалах.
– В худшем случае – рак легкого.
Его слова были как удар в живот, у меня перехватило дыхание.
– Существуют тесты, позволяющие выявить злокачественную опухоль, – быстро добавил врач. – Но здесь вы их не сделаете ни за какие деньги.
– А где же тогда?
– В вашей стране.
– Их что, не делают даже в Рангуне?
– Нет. Возможно, вам помогут в каком-нибудь военном госпитале, но утверждать не возьмусь. Так просто туда не попасть. Кто-нибудь из родственников вашего брата служит в армии? Я имею в виду высшие чины. Генералов.
Я покачала головой и уже не знала, о чем говорить дальше. У Ба сидел рядом и, конечно же, понимал наш разговор с врачом. Я пыталась заглянуть ему в глаза, но брат смотрел в пол.
– И что нам теперь делать? – растерянно спросила я.
– Ждать.
– Чего?
Вопросы врачу не нравились. Он тоже избегал моего взгляда, переминался с ноги на ногу и потирал левую руку, в которой держал снимки, большим пальцем правой.
– Дальнейших симптомов.
– Какими они могут быть?
– Я дам вам таблетки. Это антибиотики. Если у вашего брата всего лишь бронхит, через несколько дней ему станет лучше.
– А если нет?
– Тогда очень скоро в слизи появится кровь, а также боль в груди и подмышках.
– А потом?
Врач поднял голову. Наши глаза встретились, от его улыбки не осталось и следа.
– А потом? – тихо повторила я.
Он не ответил.
Выйдя из больницы, мы взяли такси. У Ба попросил водителя отвезти нас в ближайший отель. Вечер был душным, кондиционер в машине не работал. Мы ехали по разбитому асфальту, подскакивая на ухабах. Водитель следил за нами в зеркало заднего обзора и улыбался. Улицы были полны народу, люди прогуливались или сидели в многочисленных ресторанчиках.
– Ты меня прости, – сказала я брату. – Я не собиралась… Я просто хотела знать…
У Ба задумчиво глядел в окно, потом взял мою руку, погладил пальцы.
– Я впервые в жизни совершил подкуп, – вдруг сказал он, обращаясь, скорее, к себе.
– Ничего ты не совершил, – возразила я.
– Совершил. Только что. Я говорю про врача.
– Но это я дала ему деньги.
– Не имеет значения.
– Почему?
– Ты сделала это ради меня. Ради моей выгоды.
– Это были мои деньги и моя затея, – упиралась я. – Ты тут ни при чем. Я даже не спросила тебя. Потащила, как маленького.
– Я должен был встать и уйти.
– У Ба! О чем ты говоришь?
Его логика ставила меня в тупик.
– Да. Встать и уйти. Я не ушел, и потому я – твой сообщник, – без тени улыбки заявил У Ба. – Мы отвечаем не только за сделанные поступки, но и за те, что не сумели совершить.
– Я… Прости меня, пожалуйста. Я не хотела осложнять тебе жизнь. Просто пыталась помочь.
– Знаю, – ответил У Ба, стискивая мне пальцы.
Я достала пластиковую баночку с таблетками.
– Тебе обязательно нужно принимать по одной – утром и вечером.
Брат взял баночку, недоверчиво покрутил в руках и вернул мне, покачав головой.
– Ты же слышал. Это антибиотики. Если у тебя бронхит, таблетки помогут.
– Я не пью таблеток.
– Почему?
Я удивлялась его детскому упрямству.
– Большинство наших лекарств – китайские подделки. То, что внутри, не имеет ничего общего с написаным на этикетке. От них больше вреда, чем пользы.
Я покосилась на упаковку, где были лишь китайские иероглифы и затейливая вязь бирманских букв.
– Мы же не на рынке их купили. Я представить не могу, чтобы врач, да еще и в главной больнице…
– А что он мог дать? Других лекарств у него нет. У нас в Кало люди от таких таблеток умирали.
Такси остановилось перед обветшалым зданием с неоново-красной вывеской над входом. Сверху, на бетонном козырьке, росли деревца. Темные окна на двух нижних этажах были зарешечены, возле двери высилась груда мусора.
Я недоуменно посмотрела на брата:
– Может, есть другие отели?
На сей раз мы с У Ба сошлись во мнениях. Он что-то сказал водителю, тот быстро кивнул, и машина поехала дальше.
Через несколько минут он привез нас к современному шестиэтажному отелю. Швейцар поспешил к такси и открыл дверцу, его коллега почтительно взял у меня багаж. У входа стояли двое служащих, они держали тяжелые стеклянные двери и хором поздравляли нас с прибытием в их отель. В просторном вестибюле было прохладно и пусто. Посередине стояла искусственная елка, игрушки-свечи и красные шары отражались в блестящем мраморе пола. Служащие отеля приветствовали нас поклоном, администратор расплылся в улыбке и проводил нас к стойке регистрации. Вестибюль понравился мне обилием живых цветов. Молодая женщина предложила нам влажные салфетки и по стакану желтовато-красноватого напитка. Я заказала два одноместных номера, желательно рядом и как можно дальше от лифта. Затем попросила завтра разбудить нас в шесть часов и выложила на стойку кредитную карточку. И только тогда заметила, что У Ба рядом нет. Он стоял возле елки и задумчиво теребил узел на лоунджи. Время от времени поглядывал на дверь, словно намеревался сбежать.
Я взяла у швейцара багаж и сама подошла к У Ба:
– Что-то не так?
– Я мог бы спать где угодно. Есть ведь и другие…
– И думать не смей, – перебила я его. – Я сняла два отдельных номера, нас разбудят в шесть утра. Мы позавтракаем и поедем в Хсипо.
Он кивнул и послушно пошел со мною к лифту, который нам уже вызвали. Мы молча поднялись на шестой этаже, прошли по длинному коридору и остановились у двери его номера.
– Моя комната рядом. Тебе что-нибудь нужно? – (У Ба покачал головой.) – Могу я чем-то помочь?
– Нет, спасибо.
– Тогда спокойной ночи.
– И тебе спокойной ночи.
В моем номере было даже холодно. Я выключила кондиционер и осмотрела временное пристанище. Большая кровать с безупречно чистыми простынями, мини-бар, письменный стол со стопкой почтовой бумаги, два телефона, вай-фай, цветной телевизор, букет цветов и блюдо со свежими фруктами. Все это было ужасно знакомым. Сколько раз, отправляясь в деловую поездку, я останавливалась в похожих номерах. Только города менялись: Даллас, Майами, Чикаго, Хьюстон, Сан-Диего. Куда бы я ни приезжала, меня повсюду встречали одинаковые спальни в отелях, одинаковые кабинеты и комнаты совещаний. Это был безымянный, взаимозаменяемый мир. Уравновешенный, стерильный, без запахов и, уж конечно, без чувств. Мир, в котором я легко ориентировалась и в котором мне до недавнего времени было ни хорошо ни плохо. Я не жила. Функционировала. Проводила переговоры. Выполняла задания фирмы. Номер в мандалайском отеле напомнил о том мире. Мне стало неуютно. Я почувствовала себя не на месте. Отчужденной. Такое ощущение возникает, когда после долгой разлуки навещаешь близких друзей и понимаешь, что вас уже ничего не связывает.
Я устало рухнула в кресло, закинула ноги на подлокотники и стала ждать. Чего? Сама не знала. Мне не терпелось встать под горячий душ и выспаться на мягкой кровати. Сейчас не было сил, чтобы раздеться. Не знаю, сколько времени я так просидела. Из ступора меня вывел кашель У Ба. Приступ продолжался, и я решила зайти к брату. В коридоре стояли поношенные сандалии, дверь его номера была приоткрыта. У Ба снял с кровати покрывало, сложил пополам и улегся на пол. Рюкзак с рубашками и лоунджи служил ему подушкой. У Ба лежал на боку, подтянув колени к груди. Кашель его не разбудил, либо он уснул сразу после приступа. Я осторожно закрыла дверь, села на кровать и засмотрелась на брата. На его тощие ноги с мозолистыми ступнями, на то, как ритмично поднимается и опускается грудь. Человек, спящий на полу. Картина, привычная в крестьянских хижинах, здесь поражала несоответствием, отчего У Ба казался еще более старым, слабым и беззащитным.
Между двумя моими визитами в Бирму пролегло десять лет. Десять лет, в течение которых нас с У Ба связывали только письма. Неужели я не чувствовала, как скучаю по нему, как мне его не хватает? И вдруг я поняла, почему он отказывался приехать в Нью-Йорк. Тяжело представить его идущим по Манхэттену в лоунджи и сандалиях. Но еще труднее вообразить У Ба в джинсах и ботинках.
Зачем я потащила брата в больницу против его воли? Почему, даже не посоветовавшись с ним, подкупила врача? Я хотела помочь, боялась за него. Но отчего мне казалось, будто я лучше самого У Ба знаю, чтó для него хорошо?
Вспомнились слова отца, я слышала их в детстве, но тогда не понимала смысла: «Дорога в ад вымощена благими намерениями». Так он всегда говорил о благотворительных балах, которые помогала устраивать мать. Для меня «ад» и «благие намерения» были несовместимы. Я считала, что они находятся между собой в вечном и непримиримом противоречии. Потом, через много лет, я поняла, насколько точными были отцовские слова. До чего же тяжело противостоять благим намерениям. И как трудно от них ускользнуть. Тень угрызений совести слишком длинна.
Слова отца наверняка понравились бы Эми. Я уже дней десять, с самого отъезда, не вспоминала о ней. Странно. В последние годы мы постоянно виделись и перезванивались. Что сказала бы она, увидев меня сидящей на кровати брата? А что – услышав истории, которые слышали мы с У Ба?
Я вот подумала: а вдруг голос зазвучал в твоей голове не просто так?
Как же я соскучилась по ее «я вот подумала».
Я вот подумала: а был ли смысл тащить брата в больницу, где ему ничем не могли помочь?
Я вот подумала: а неужели ты не понимала, перед каким искушением ставишь честного врача?
Я вот подумала: а может, слова «благие намерения» – синоним чего-то другого?
Почему бы не позвонить ей? Я прикинула время: в Нью-Йорке сейчас день. Ее голос, несколько ее фраз помогли бы справиться со страхом за брата. Это все, что мне нужно. Я подошла к столу, сняла трубку. Номер Эми был один из немногих, которые я помнила наизусть: 001-555-254-1973. Я замерла, словно чего-то выжидая. Мысль о том, что я могу набрать комбинацию цифр и соединиться с Ривингтон-стрит на Манхэттене, казалась абсурдной. Будто ее мир и тот, где я сейчас, разделяла только эта комбинация.
Если бы все было так просто.
У Ба засопел и немного покашлял. Я присела возле него, дотронулась до руки. Потом встала, принесла из своего номера одеяло и легла на его кровать. Не знаю, что оказалось сильнее: нежелание оставлять брата в таком состоянии без присмотра или желание находиться рядом с ним.
