Глава 20
Ночью я проснулась от громких всхлипываний. Никак брат плачет? Я встала, впотьмах нащупала фонарик и, светя тусклым лучиком, на цыпочках подошла к комнате брата. Оттуда доносилось спокойное, ровное дыхание. У Ба спал. Может, почудилось? Или меня разбудил голос вернувшейся Ну Ну? Я прислушалась. Жужжали цикады. Вдалеке залаяла собака, ей ответила другая. И ничего более.
Я легла на кушетку. Минуту или две прислушивалась, потом снова заснула.
Во второй раз меня разбудил голос Ну Ну.
Где Тхар Тхар?
Я села на постели, вглядываясь в ночные тени. Голос звучал не изнутри, а откуда-то из темноты.
Что случилось с моим сыном? Что они с ним сделали?
У меня похолодела спина. Я шарила руками в поисках фонарика, но не могла его найти.
Почему ты меня не послушалась? Почему не вернулась в Нью-Йорк? Все это плохо кончится.
Неожиданно вспыхнула лампочка под потолком. Напротив меня стоял У Ба.
– Что случилось? – встревоженно спросил он.
Меня удивило, что я не услышала его шагов.
– Ты кричала во сне.
– Голос. – Я оглядела комнату. – Опять слышала ее голос.
У Ба присел рядом:
– Уверена?
– Да… Нет. Не знаю. Но голос был очень похож на ее.
– О чем она спрашивала?
Я была в растрепанных чувствах и никак не могла сосредоточиться.
– Где Тхар Тхар? – догадался брат.
– Да.
– А что еще говорила?
– Что мне лучше вернуться в Нью-Йорк. Наши поиски добром не кончатся.
У Ба кивнул:
– Каким был ее голос?
Я попробовала вспомнить интонацию и вдруг усомнилась, действительно ли слышала Ну Ну.
– Сама не знаю, что и думать, – призналась я. – Пытаюсь вспомнить, каким был ее голос, и не могу. Возможно, это был сон.
– Я так не думаю.
В жилище У Ба было более чем прохладно. Я натянула одеяло до подбородка и сама не заметила, как моя голова очутилась на коленях брата. Я чувствовала себя смертельно уставшей. Неужели все усилия напрасны? Неужели старый монах ошибся? Или это я оказалась слишком доверчивой, поймавшись на суеверную чепуху о «двух душах в одном теле»?
– Монах говорил, что голос исчезнет, когда я найду ту, кому он принадлежит, и узнаю обстоятельства ее смерти. Мы узнали то и другое. Как думаешь, может, буддист ошибся? Или есть другая Ну Ну?
– Монах сказал правду. И мы нашли именно ту Ну Ну. – У Ба замолчал на несколько минут, затем продолжил: – Я думаю, она не успокоится, пока мы не узнаем все остальное. Как еще мятущаяся душа обретет покой?
– То есть Кхин Кхин нам лгала?
– Нет. Но мы должны выяснить судьбу Тхара Тхара. Мать хочет узнать, когда и при каких обстоятельствах умер ее сын. Где похоронен. Пока это неизвестно, она не успокоится.
У Ба откинул волосы с моего лица и задумчиво посмотрел на меня.
– Может, Кхин Кхин рассказала что-то еще, о чем ты мне не сказал? Вдруг в ее словах есть зацепка?
– Я бы не назвал это зацепкой. Не более чем слух. Кхин Кхин пересказала мне его вчера, но я не обратил внимания.
– Что за слух?
– Говорили, одному парню из той деревни удалось ускользнуть. Попытки к бегству редко бывают успешными. В деревне никто не станет говорить о них, даже виду не подадут, что им что-то известно. Люди боятся. Смертная казнь грозит не только дезертирам, но и их семьям и тем, кто им помогает. Однако слух такой есть.
Мой брат был взволнован, рассеянно гладил меня по голове, но мысли его были далеко, дышал он часто, а в животе урчало. У Ба вдруг встал, молча ушел к себе и вернулся полностью одетым.
– Скоро взойдет солнце. Мне нужно снова поговорить с Кхин Кхин. Вчера я ее не спросил, – быть может, она знает о дальнейшей судьбе того парня.
Мне не хотелось оставаться одной.
– Можно, я с тобой?
У Ба покачал головой:
– Пожалуй, в этот раз лучше пойти одному. Я не задержусь. Жди здесь; если меня будут спрашивать, отвечай, что не знаешь, куда я ушел и когда вернусь.
Я неохотно кивнула.
У Ба проворно спустился и ушел.
Комнату залили первые солнечные лучи. Кричали петухи, хрюкали свиньи, окрестные дома просыпались. Я подумывала встать, разжечь очаг, согреть воды и приготовить завтрак, но усталость была сильнее голода, и я снова забралась под одеяло. Тхар Тхар не шел у меня из головы. Наверное, он был удивительным человеком. Почти мой ровесник. Жаль, что нам не встретиться.
Я вспомнила о матери и американском брате. Когда-то мы тоже много времени проводили втроем. Отец работал допоздна и часто уезжал по делам. В памяти всплыли события давнего летнего дня. Мы с матерью и братом отдыхали на Лонг-Айленде и, как всегда, пошли на пляж. Мне было лет шесть или семь, я смотрела, как они намазывают друг друга солнцезащитным кремом: спину, руки, ноги, лицо. Потом они побежали к воде, забыв про меня. Я помчалась следом. Мать с братом заплыли далеко. Заходить в воду я боялась и плескалась на границе воды и песка, роя ямки и наблюдая, как они заполняются водой. К вечеру мои бедра, руки и нос настолько покраснели, что отец повез меня к врачу.
У меня были ожоги первой и второй степени. Словно меня опалило не солнцем, а огнем.
Мы не были близки. Во всяком случае, близости с братом у меня не было. Пожалуй, с матерью тоже. Сказать с уверенностью не могу, но мне так казалось. Возможно, она не обрадовалась моему рождению. Думаю, как и Тхар Тхар, я вторглась в мир, где двоим было хорошо без меня. Я не знала, хотели ли родители второго ребенка, или я, как говорят, «получилась». У нас в семье никогда об этом не говорили.
Кто я? Взрослая жительница Нью-Йорка, у которой маленькое сердце? Сердце, где слишком мало свободного места? Но другого у меня нет.
Я все еще лежала, когда вернулся У Ба. Он запыхался от быстрой ходьбы, таким взволнованным я его никогда не видела. Найдя меня валяющейся в постели, брат слегка нахмурился.
– Она думает, слух верен, – сказал У Ба, втягивая в себя воздух.
– Значит, кому-то из парней удалось бежать?
– Да.
У Ба покосился на мой рюкзак:
– Ты готова быстро собраться?
– Да. Но зачем?
– Мы отправляемся в небольшое путешествие.
– Когда?
– Сейчас.
– Надолго?
– На пару дней.
– И куда?
– На остров, – чуть помешкав, ответил У Ба.
– На какой?
– Тхай бсон тху мья, а хти кьян тху мья я тхет шин най тху мья сан сар яр кьюн го тхва май, – по-бирмански ответил брат.
– Я не поняла ни слова!
