I
Италия
– И вот так я оказался в вашем чемодане, мадам, – с легкой улыбкой заключил Аджаташатру.
Спрятаться в чемодане в Барселоне, чтобы вылезти из него в Риме, – это был самый замечательный фокус, который он показал за всю свою жизнь. Гудини не сумел бы лучше.
Красивая девушка с зелеными глазами и каштановыми волосами рассматривала его со смесью удивления, недоверия и желания закричать во весь голос. Это не так ужасно, как приступ истерии, охватившей ее, когда она открыла чемодан. Она поставила настольную лампу, которую схватила с тумбочки как оружие. История была шита белыми нитками, это точно, но в тоне этого человека было что-то настоящее, искреннее. А потом, как можно придумать такую невероятную ложь?
– Я сейчас выйду из этой комнаты, чтобы не мешать вам больше, мадам. Я навсегда исчезну с вашего горизонта. Но перед этим разрешите мне задать вам вопрос.
– Слушаю вас, – пробормотала она на прекрасном английском.
– Где мы находимся? Наверное, я задаю этот вопрос в четвертый раз за два дня. Если бы вы знали, как это раздражает…
– В Риме, – ответила Софи Морсо, – в отеле «Парко деи Принчипи».
– Вы хотите сказать, в Риме, в Италии?
– Да-да. Рим в Италии, – подтвердила девушка Джеймса Бонда из фильма И целого мира мало. – А что, есть другой?
– Нет.
Человек казался таким безобидным, а ситуация такой забавной, что актриса не смогла подавить улыбку. Ведь сначала она думала, что имеет дело с неуравновешенным фанатом, а теперь испытала облегчение.
Она смотрела на этого высокого, сухопарого индийца, узловатого, как дерево, с длинными усами на манер героев из Бригад Тигра. Его белая измятая рубашка была вся исписана микроскопическими буквами. Можно было подумать, что это саван, испещренный карандашными иероглифами.
– Что это? – спросила она, указав на его рубашку.
– Это? Карандаш. Карандаш из ИКЕА. Точнее, мой последний роман, скорее… хочу сказать, мой первый роман, написанный вслепую.
– У вас привычка писать книги на своих рубашках?
– А вы предпочли бы, чтобы я писал на ваших? – парировал Аджаташатру.
Софи Морсо прыснула. Потом повернулась к открытому и зияющему убийственной пустотой чемодану:
– Что касается моих, полагаю, они остались в Барселоне. И если я правильно понимаю, надеть мне больше нечего.
Аджаташатру опустил голову, как ребенок, пойманный с поличным. Он не осмеливался сказать ей, что спрятал ее крохотные трусики в карман своих брюк.
– Мне тоже, – сказал он.
От его красивого костюма, рубашки и галстука, взятых напрокат у старого Джамаля, ничего не осталось. Пиджак и галстук приказали долго жить во Франции, а рубашка была покрыта первыми страницами романа.
– Во всяком случае, мне эти платья не нравились, – соврала Софи Морсо. – Разве мы не находимся в стране Гуччи и Версаче? – добавила она, обрадовавшись при мысли, что ей придется совершить набег на бутики. – Проблемы что-то купить не возникнет, правда?
– Думаю, что да, – сказал Аджаташатру, который никогда не знал, как правильно ответить на вопрос, заданный в отрицательной форме.
– А кроме этого, у вас есть какие-то планы на вечер? В котором часу отходит ваш следующий шкаф?
Впервые в жизни кто-то поверил ему, просто так, без помощи мелких уловок, жалких трюков, просто потому, что он сказал правду. «Далекие прекрасные края» напоминали коробку шоколада, полную сюрпризов. А полиция не всегда выполняла функции комитета по приему. На несколько секунд исчезла ностальгия по его стране.
И это был четвертый удар тока прямо в сердце, который факир испытал с начала своего приключения. Ему снова помогли. Но когда он сможет кому-то помочь?
* * *
Софи Морсо, растроганная историей индийца, предложила ему провести с ней вечер. Это был экзотический, естественный и искренний персонаж, он поможет ей забыть об ужине с жеманными, слащавыми деятелями шоу-бизнеса, с которыми она сталкивалась с тех пор, как стала играть в американских блокбастерах. Кроме того, она поверила в его историю не полностью и предпочитала вообразить, что Аджаташатру был писателем-диссидентом, которого разыскивали на родине, и поэтому ему пришлось нелегально путешествовать в Европу и просить там убежища. Так было гораздо интереснее.
Гостиница, в которой актриса должна была жить следующие дни во время кинофестиваля, находилась на холмах итальянской столицы, как раз позади великолепного парка виллы Боргезе, так называемых легких города.
Поскольку «Парко деи Принчипи» (Гранд-отель и спа) был не по карману для Атташе-рука-рова,имя которого она произнесла безукоризненно, она пригласила его спать в соседнем номере 605, который зарезервировал ее агент, как и еще добрый десяток комнат на том же этаже, чтобы кинозвезду не беспокоили любопытные.
Действительно, стоило путешествовать в чемодане, если потом вам предлагают провести ночь в номере одного из самых роскошных римских отелей, отделенном только одной стеной от самой красивой в мире женщины. Однако индиец чувствовал себя немного виноватым. В это время Вуираж с друзьями вряд ли разместились с подобным комфортом. Он представил, как они сидят в глубине грузовика с товарами, пересекая франко-испанскую границу, едят консервы и печенье с шоколадной глазурью в ожидании, что их снова остановит полиция.
Хотя он не знал, что произойдет с ним в ближайшие десять минут, индиец был доволен, что находится здесь. В это время он должен был бы лететь в самолете, возвращаясь домой. И, как это ни странно, он ничуть не жалел об этом, по крайней мере сейчас, в эту самую минуту, поскольку напряжение немного спало. Он сказал себе, что совершает невероятное путешествие и повстречал замечательных людей. Нужно было воспользоваться этим порывом радости, поскольку очень скоро он будет томиться от скуки в постели совершенно один, охваченный острой депрессией, которая свойственна изгоям, невротикам, отшельникам, оказавшимся вдали от дома и испытывающим тоску по нему, неудачникам, которым не за что в жизни уцепиться.
Он подумал о своем кузене – там, вдалеке. Он так хотел бы поделиться с ним этими волнующими переживаниями, но если бы они были вместе, то с ним, наверное, ничего такого не произошло бы. А потом, они ни за что не уместились бы в чемодане «Вюиттон». Тем хуже, он все расскажет ему по возвращении, если когда-нибудь вернется. Если бы он мог сообщить односельчанам о своем постепенном продвижении по Европе. Он увидел за два дня то, чего никогда не видел за свои тридцать восемь лет, и никогда не увидел бы, если бы в один прекрасный день не решил спрятаться в шкафу в большом мебельном магазине. Как известно, жизнь непредсказуема, и самые исхоженные места могут стать началом увлекательных путешествий.
Оказавшись в роскошном номере, Аджаташатру прыгнул на огромную кровать, чтобы почувствовать, насколько она комфортабельна. «Покончено с богемной жизнью шарлатана, – сказал он себе, – у меня другие устремления. Среди прочих – самые разные: помочь кому-нибудь, опубликовать свой роман и снова увидеть Мари».
Удовлетворенный качеством матраса, он поднялся и направился в ванную. Там стояла большая белая ванна на ножках, с золотыми кранами. Индиец подумал, что хорошая горячая ванна была бы правильным началом новой жизни. Как будто смыть все старые грехи.
Когда через час он из нее вылез, завернувшись в мягкий белоснежный халат, то увидел чистую одежду, аккуратно разложенную на кровати. Красивая коричневая рубашка, бежевые брюки, носки в тон, туфли кремового цвета. Здесь было представлено больше вариантов бежевого, чем в палитре красок «Пантон». На листке бумаги – бланке гостиницы, оставленном на тумбочке у кровати, было написано ровным женским почерком: «Жду Вас через час в холле».
Он поспешил примерить комплект. Все идеально подходило, словно сшито по мерке. Он, конечно, не слишком в этом разбирался, но рукава не были ни длинными, ни короткими, а брюки прикрывали туфли.
Аджаташатру оглядел себя в большом тонированном зеркале. И не узнал. Выглядел он потрясающе. На сей раз он действительно был похож на богатого индийского промышленника. Какая элегантность! Он с трудом мог вообразить, что это его отражение в зеркале. Он казался себе красивым. Если бы у него был фотоаппарат, он сделал бы снимок и сразу послал его Мари. Но у него не было ни аппарата, ни ее адреса. А потом, этот костюм – всего лишь фасад. У него не было необходимых аксессуаров. Часов, компьютера, мобильного телефона, машины, дома, счета в швейцарском банке. Почему Софи так щедра к нему? Он для нее незнакомец. У него так и не возникло возможности кому-то помочь. Он спрашивал себя: как будет выглядеть первый человек, которому он окажет поддержку?
Пока что он видел только себя. Он сделал шаг к зеркалу. В этой идиллической картине чего-то недоставало, превращение было неполным. Или, напротив, что-то было излишним.
Впервые в жизни индиец вынул пирсинг из своих пухлых губ и сбрил усы – осторожнее, чем ему это сделали бы насильно, если бы его осудили. Это будет его последний фокус превращений и исчезновений. Факир бесследно исчез в пару́ ванной – там, где только что родился писатель.
* * *
За короткие полчаса, остававшиеся до свидания, Аджаташатру решил позвонить Мари, как и обещал себе, если переживет свой полет в самолетном отсеке. Жаль, что у него не было мобильника, как у кузена Джамлиданупа. Официальная версия – он телепату не нужен, неофициальная – у него недостаточно денег, истинная и постыдная – ему некому было звонить. Поэтому он довольствовался стационарным телефоном, установленным в доме его приемной матери.
Тогда он позвонил администратору гостиницы и попросил соединить его с номером, который француженка нацарапала на упаковке от жвачки.
Когда раздались гудки, сердце индийца начало биться в ритме техно. Что он ей скажет? Помнит ли она еще его? Ждала ли звонка?
Вопросы эти остались без ответа, поскольку никто не снял трубку. Испытывая разочарование и облегчение одновременно, он отсоединился, и в его глазах цвета кока-колы читалась грусть. Ему хотелось снова увидеть Мари. Теперь он в этом не сомневался. Что на него нашло, почему он не ответил на ее первые шаги? Он не хотел брать на себя никаких обязательств, чтобы не помешать своей миссии. Но в конце концов, что это за миссия? Купить кровать с гвоздями, которая теперь, когда он стал писателем, ему больше не нужна? Разве что разобрать ее и сделать стеллаж. Пятнадцать тысяч гвоздей – это сулит много веселых часов! В любом случае он не купил эту бесполезную кровать с гвоздями. Тем лучше.
До чего он был глуп! Он вспомнил руку фарфоровой куклы, когда она легонько опустилась на его руку. Он ее оттолкнул. Никогда больше ему не представится такая возможность.
Он медленно пошел забрать свою старую рубашку, которую со всеми предосторожностями положил на край биде, перед тем как влезть в ванну, потом подсел к секретеру.
Взял ручку с эмблемой отеля, большой лист бумаги и стал тщательно переписывать то, что написал в самолете. Иногда он с трудом разбирал строчки. Не так-то просто писать в темноте! Как и его слепой герой, он пальцем придерживал грифель карандаша, чтобы не писать в пустоте. Буквы были крошечными, некоторые местами стерлись, превращая его роман в гигантский текст, испещренный лакунами. Но поскольку он был его автором, то без труда вспоминал эти слова или придумывал новые.
Он спросил себя: что стало с его первым слушателем, собакой из багажного отсека? Вернувшись в свое убежище, когда самолет приземлился, Аджаташатру так и не увидел лицо, вернее, морду своего компаньона по путешествию. Животное и представить себе не могло, что присутствовало при последних часах существования факира Аджаташатру и при первых – Аджаташатру-писателя.
Сидя в первых рядах в отсеке самолета, оно стало свидетелем самого грандиозного трюка – трансформации человека.
Раджастанец посмотрел в окно. Солнце исчезало за деревьями парка. Время прошло очень быстро. Он положил ручку и поднялся. Продолжит потом. Главное, он не хотел опоздать на свое первое галантное свидание.
* * *
Гюставу Палурду достаточно было взглянуть на шикарную одежду, брошенную кучей на пол рядом с багажным конвейером, чтобы понять, что человек, которого он разыскивает, опорожнил чемодан и спрятался там. В это время индус уже должен был находиться где-то на взлетной полосе, готовый к погрузке в самолет, направлявшийся в Италию.
Цыган мог попросить другого цыгана, Тома Круза-Хесуса Кортеса и так далее, отвезти его к самолету. Там он обследовал бы отсеки и проткнул бы своим перочинным ножом «Опинель», с рукояткой из слоновой кости, все сумки, в которых могло поместиться длинное сухопарое тело его заклятого врага, узловатого, как дерево.
Но он ничего этого не сделал. У него возникла идея получше.
Не все отсеки были герметичны и отапливались, все зависело от модели самолета. Поэтому была большая вероятность, что во время полета индиец превратится в красивый кусок льда. Сотрудник багажной службы подтвердил, что на высоте тридцати шести тысяч футов (то есть почти одиннадцати километров), на которой летают пассажирские лайнеры, температура достигает минус 56,5 градуса. И в целях экономии отсеки не отапливаются, это объясняет, почему чемоданы часто бывают холодными, когда их кладут на карусель.
Если отсек не герметизирован, тогда вообще можно не волноваться. Голова вора разлетится на куски в своей чалме, как только самолет начнет взлетать.
Однако Гюстав был парнем предусмотрительным. В случае, если обокравший его индиец выживет (отчаянных беженцев из Африки или Южной Америки находили заледеневшими, но живыми, спрятавшимися в шасси), он организует ему небольшую группу по приему в Риме. Его кузен Джино, парикмахер по профессии, уже несколько лет живет в итальянской столице.
Но сначала нужно узнать, куда именно направляется чемодан, в котором спрятался индиец, ведь Рим – широкая арена действий. Тогда он решил, что будет разумным поручить это расследование верной союзнице, своей супруге. В самом деле, как это тонко подметил молодой испанский сотрудник багажной службы, обнаружив выброшенные вещи, кажется, они принадлежат кому-то знаменитому, или богатому, или и то и другое вместе. Впрочем, жена Гюстава, страстная любительница глянцевых журналов, знала про всех богатых или знаменитых особ, или и то и другое вместе, на планете Земля. Быстрее, чем это можно было бы выразить на языке глухонемых, она направит его к владельцу нарядов, как металлический шарик на ниточке профессора Трифона Турнесоля приводит Тинтина к семи хрустальным шарам.
Шофер такси был весьма доволен результатом трудов, когда принес Мерседес-Шаяне, которая сидела с дочерью в баре, несколько образцов из вороха найденной одежды.
– Матерь Божья! – воскликнула та, рассмотрев черное платье, усеянное блестками. – Это похоже на платье Софи Морсо!
Она узнала вечернее платье с вырезом, в котором знаменитая актриса появилась во время долгожданного прохода по крытой красным ковром лестнице на Каннском фестивале в мае этого года.
Она сняла мерки с помощью большого пальца, натянула материю, как профессиональная портниха, которая рассматривает законченную работу. Да, размер может подойти. А когда муж объяснил ей, где нашел эти потрясающие наряды, она взглянула на него с уверенностью, что эта одежда принадлежит кинозвезде, она может поклясться жизнью дочери, которая в данный момент флиртует с молодым сотрудником багажной службы.
– Эти вещи принадлежат Софи Морсо. Клянусь жизнью дочери, КОТОРАЯ В ДАННЫЙ МОМЕНТ ФЛИРТУЕТ С МОЛОДЫМ СОТРУДНИКОМ БАГАЖНОЙ СЛУЖБЫ! Тсс!
Продолжая присвистывать, женщина взмахнула в воздухе рукой, будто распугивала мух или прогоняла девиц, любезничающих с парнями на глазах у матери.
– Хорошо-хорошо, – сказал Гюстав, потирая пальцы, унизанные золотыми перстнями. – Теперь, Том Круз-Хесус, твоя очередь вступать в игру.
– Простите? – рассеянно заметил испанец, услышав свое имя.
Поскольку он работал в авиации, для него не должно было представлять труда проверить, значилась ли французская актриса в списке пассажиров на рейсе в Рим, Фьюмичино. А если так, то несложно будет разведать, в какую фирму такси для пассажиров VIP обращался ее агент. Тогда он узнает, где остановилась актриса, и на этом его работа будет закончена.
– Ты все понял? – спросил Гюстав, отрывая руку красавца-идальго от руки дочери. – Если ты раздобудешь мне эту информацию, получишь вознаграждение, – добавил он, указав кивком на Миранду-Джессику.
– Думаю, проблем не будет, – ответил польщенный и явно заинтересованный парень.
– Хорошо-хорошо. Как только что-то узнаешь, придешь к нам на обед. У нас небольшая квартирка в квартале рыбаков в Барселонете.
Сказав это, цыган взял картонную подставку, на которой стоял стакан с пивом его жены, и написал адрес.
– Hasta luego.
Женщины встали, и Гюстав взял сумку-холодильник.
– Можно мне оставить это себе, Гюс? – спросила Мерседес-Шаяна, указывая на груду одежды.
– Это подарок, куколка моя, – ответил водитель такси, уже представив себе жену в изысканном белье Софи Морсо.
– Ты прелесть, Гюс. Увидишь свою женушку…
Поверх цветастого пеньюара она натянула одно из платьев, что-то наподобие римской тоги розового цвета. В конце концов, теперь ее нижнее белье гармонирует по цвету с босоножками. «Какой класс!» – подумала она. Мерседес-Шаяна уже представляла, как будет разгуливать по пляжу в новых нарядах.
Ее дочь в свою очередь раздумывала, как бы выцыганить у матери эти сексуальные гарнитуры, чтобы очаровать красавца из испанской багажной службы. Она быстро забыла Кевина-Жезю.
Ее муж в свою очередь воображал, как он будет дырявить индийца – как тесто, которое не должно подниматься.
Том Круз-Хесус в свою очередь думал о том, что не должен посрамить первую часть своего имени, участвуя в этой серии фильма «Миссия невыполнима», если хочет «заполучить» красотку-блондинку.
* * *
У Софи Морсо не возникло проблем с приобретением нового вечернего платья. В нем она и предстала в холле гостиницы – серое платье-бюстье и скромная диадема с бриллиантами в каштановых волосах.
Аджаташатру, который быстро освоился в шикарном отеле и пытался что-то понять в итальянской газете, поднял свои глаза цвета кока-колы на юную женщину. Они искрились, как газированная вода, когда ее наливают в стакан.
– Вы ослепительны!
– Спасибо. Вы тоже выглядите неплохо. Без усов гораздо моложе. Кстати, не мешало бы вам выстирать чалму, она грязновата.
– Я никогда не снимаю чалму, даже перед дамой, – сказал индиец с видом английского денди.
Но подумал, что, наверное, следует ее постирать, прежде чем встретиться когда-нибудь с Мари. Никогда не знаешь, может быть, все француженки думают одинаково, а ему не хотелось произвести плохое впечатление на ту, что заставляла его сердце плясать в ритме мелодии для фильма, снятого в Болливуде.
В этот момент какой-то европеец, несколько полноватый, одетый в просторный костюм из белого льна, придававший ему диковатый вид, что-то среднее между гуру – лидером секты и санитаром «скорой помощи», вошел в холл и приблизился к Софи Морсо.
– Быстрее, Софи, мы опоздаем! – приказал он на языке, которого индиец не понял, но все же определил как французский.
– Эрве, позволь представить тебе моего друга Аджаташатру Кауравы. Ajatashatru, let me introduce you to Hervé, my manager.
Индиец поклонился, потом пожал руку вновь прибывшего. Огромная, влажная и вялая пятерня.
– Лошадь-аж-тпру-корова?– повторил толстяк-француз, спрашивая себя, какие безумные родители могли наградить чадо таким именем. Хорошенькие шуточки!
Потом взял под руку молодую красотку и потащил к выходу, не обращая особого внимания на индийца.
– Аджаташатру поедет с нами! – воскликнула актриса, сообразив, что ее агент не включил его в свои планы.
– Софи, это важный ужин. Нам нужно выбить роль в новом фильме Бекассини.
– Нам, то есть мне, – поправила Софи Морсо.
Если бы у Аджаташатру вместо глаз были лазеры, то килограммы жира французского агента были бы сожжены на месте быстрее, чем на диете Вейт Вотчерс.
Индусу, французский которого ограничивался несколькими словами, услышанными по индийскому телевидению по случаю Рождества, то есть «туалетная вода для мужчин», «туалетная вода для женщин» или «новые духи Кристиан Диор», не нужно было лезть в словарь, чтобы понять, что он стал причиной разногласий между его покровительницей и ее агентом. Смутившись, он догнал их и сказал по-английски:
– Не беспокойтесь из-за меня, я останусь вечером в гостинице. К тому же я совершенно выдохся после этого путешествия в чемодане. Я ведь не спал прошлую ночь.
Эрве, немного говоривший на языке Шекспира, не понял, что имеет в виду мужчина, упоминая путешествие в чемодане, наверняка это английское выражение, но ему оно ничего не говорило, особенно потому, что исходило от типа по имени Лошадь-аж-тпру-корова. Он отвел Софи в сторону и спросил, кто такой этот индиец и откуда он взялся. На первый вопрос актриса ответила, что ее друг раджастанец, гениальный писатель, которого преследуют на родине. На второй, что взялся он из чемодана «Вюиттон», но хватит разговоров, все равно Эрве ничего не поймет в этой истории.
Таким образом, агент был вынужден согласиться на то, что новый друг Софи будет сопровождать их. Или он поедет, или она вернется в номер и потому упустит вполне реальный контракт, который упускать нельзя. Он по опыту знал, что спорить с капризными звездами бесполезно.
Таким образом, к 20.30 такси привезло их к внушительному каменному зданию, уступившему натиску плюща и бессчетного числа цветов, бело-красная вывеска гласила «Il Gondoliere». Это был итальянский ресторан, но какой ресторан в Италии таковым не был?
Эрве назвал метрдотелю имя Эмили Жоли, тот покачал головой, словно это был пароль, известный только посвященным, и проводил их к роскошному столу в тихом уголке в глубине зала.
Пять минут спустя к столу подошли двое эксцентричных мужчин. Аджаташатру понял, что одного из них, того, что повыше, звали Мик Джеггер-Лекультр, что-то вроде рокера с неимоверным количеством часов на обоих запястьях. Второго, похоже его агента, толстого коротышку с влажными и вялыми руками, звали Стив. Индиец по очереди посмотрел на Эрве и на вновь прибывшего, спрашивая себя, все ли менеджеры звезд штампуются по одному трафарету.
– Софи, какая честь! – сказал высокий рокер, запечатлев на руке актрисы нежнейший поцелуй.
Его изысканные манеры никак не соответствовали внешности. Рваные джинсы, пирсинг, волосы, покрашенные в красный цвет, застиранный зеленый пиджак. Что-то среднее между клоуном и факиром.
Когда он повернулся к индийцу, француженка представила его как своего нового друга.
– Великолепно! – воскликнул экстравагантный кинорежиссер. – А как вы познакомились?
– Ну, я нашла его в своем чемодане, только и всего.
Все засмеялись.
– Надеюсь, вы не родились в чемодане, господин Антраша?
– Я из Раджастана.
Над столом пронесся вздох восхищения.
– Действительно интересно! А чем вы занимаетесь в этой жизни? – спросил агент Мика Джеггера-Лекультра.
Аджаташатру подмывало произнести, как обычно, слово «факир», но теперь он уже этим в жизни не занимался.
– Я писатель.
– Аджаташатру не такой писатель, как все остальные, – добавила Софи Морсо. – Он пишет романы на рубашках.
– Неужели? Как оригинально! – бросил кинорежиссер, которому нравились такие же экстравагантные люди, как он сам. – А ваши рубашки опубликованы?
Индиец улыбнулся:
– На самом деле я только начинаю.
– Ну разве это не замечательно? Так поднимем же бокалы за блестящую карьеру, которая открывается перед вами.
Все подняли бокалы с шампанским. Аджаташатру – с водой.
– А у вас есть издатель?
– Хм… Нет.
– Ведь это можно организовать, правда, Эрве? – предложила Софи Морсо, трепеща ресницами, чтобы очаровать своего агента.
Тот отреагировал сперва сдержанно, но, подумав минуту, наконец, как обычно, уступил просьбе своей красотки:
– Хорошо-хорошо! Я знаю кое-кого в издательстве «Скандал». Передайте мне рукопись завтра утром, и я ее им перешлю.
– Супер! – воскликнула Софи, подпрыгнув на стуле, как девочка, получившая то, чего хотела.
Остаток ужина прошел без особых происшествий, если не считать подписания важного контракта. Одни взяли шоколадные профитроли, другие – тирамису, а новоявленному писателю подлили шампанского. Короче говоря, вот каким образом Аджаташатру Кауравы Пател, для остальных смертных известный по кличке Корова, факир, переквалифицировавшийся в писателя, вступил в новую светскую жизнь и стал свидетелем подписания одного из крупнейших контрактов в истории кинематографии. А поскольку себя не переделать и всегда трудно за несколько секунд стереть прошлую жизнь, построенную на трюках и уловках, наш герой не смог противостоять соблазну и поразил и испугал присутствующих, когда между десертом и кофе согнул взглядом ложку и воткнул себе в глаз зубочистку.
* * *
Завернувшись в роскошные простыни из чистого льна, Аджаташатру плакал теперь как ребенок. Ну вот, на него напала депрессия, которой он так боялся. Это должно было случиться сегодня или завтра. Он оказался втянутым в сомнительное путешествие, конца которому не видно, вдали от дома и близких, и как будто одного этого было мало, к нему привязался еще какой-то злопамятный убийца и появлялся всякий раз, когда события принимали хороший оборот.
Слишком много для одного факира!
Он поднял глаза к потолку. Через шторы пробивалась полоска света, выхватывая из темноты стену напротив, на которой висела картина Хесуса Капилла в золоченой раме. Сельский пейзаж. Двое крестьян в одежде прошлого века, похоже, предавались раздумьям перед стогом сена.
Индиец позавидовал безмятежности двух стариков. Их присутствие успокаивало. Несмотря на несовпадение во времени, ему очень хотелось бы оказаться там, молча постоять рядом с ними, не двигаясь. Созерцать всю жизнь стог сена и больше не испытывать этого страха, возникающего где-то в животе. Он знал, что цыган никогда не станет искать его на этом поле. А если, увы, такое случится, то друг-крестьянин защитит его своими огромными вилами.
Аджаташатру вытер глаза уголком простыни. Несколько минут спустя, успокоенный силой искусства, рыданиями и усталостью, он дал Шиве увлечь себя в его объятия.
* * *
На следующее утро Аджаташатру в холодном поту проснулся, как от толчка, около 9.30. Ему снился страшный сон, в котором его кузен Джамлидануп, превратившись в помидор-черри, поджаривался на огне, нанизанный на шампур. Вокруг плясали и играли на гитарах жизнерадостные цыгане. Джамлидануп кричал от боли, но это никого не волновало. Казалось, один Аджаташатру видел страдания своего кузена, но, поскольку сам был нанизан на тот же шампур в виде коровы (священной), ничем не мог тому помочь.
Индиец протер глаза. Он возблагодарил Будду за то, что оказался в роскошном номере итальянского отеля, а не в салате из помидоров, который собирались сожрать прожорливые цыгане. Он вспомнил, что накануне должен был прилететь в Нью-Дели, но ничего не сообщил Джамлиданупу. Тот, наверное, все еще ждет его в аэропорту, взбешенный или взволнованный. Когда он вернется домой, он сам, наверное, смазанный оливковым маслом и чесноком, попадет на этот шампур, который видел во сне, а вокруг огня будут плясать индийцы. И эта мысль вовсе не вдохновляла писателя, даже несмотря на его предыдущую бытность факиром.
Аджаташатру набрал номер оператора и попросил соединить его с Сиринг, это был единственный телефон, который он помнил. Его кузен много раз менял номер своего мобильного, и индиец не счел необходимым всякий раз заучивать его наизусть.
Раздалось несколько гудков, и в трубке зазвучал голос старой дамы. Она зарыдала, едва поняла, что речь идет о ее малютке Адже. Она так волновалась! Что же с ним случилось?
– Вчера твой… кузен ждал тебя… всю ночь, – бормотала она, не переставая плакать. – Он все вверх дном перевернул, чтобы узнать, что с тобой произошло. В аэропорту проверили список пассажиров твоего рейса… сказали, что ты в самолет не садился. Почему, мой мальчик, ты остался… в Париже? С тобой все в порядке?
Она всегда разговаривала с ним как с ребенком, ее ребенком, что ж, так бывает, когда хотят избавиться от комплекса бездетности.
– Сиринг, дорогая, я уже не в Париже. Я в Риме.
– В Риме? – воскликнула старая дама и тут же перестала всхлипывать.
– Это долгая история. Передай Джамлиданупу, что у меня все нормально, что я стал порядочным человеком, писателем. Я скоро вернусь.
Последние слова совсем сбили с толку старую индианку. Порядочным человеком, писателем? О чем это он? Аджаташатру всегда был порядочным мальчиком, насколько она знала. Помимо всего прочего, он был наделен сверхъестественными способностями и поэтому с детства рос особым, непохожим на других. Она вдруг подумала, что, видимо, он утратил свой дар и этим можно было бы объяснить его внезапное и нелепое преображение. Писатель? А почему не танцор фокстрота или не жокей?
– Не волнуйся, – повторил индиец, не понимая, что, произнося эти слова, он еще больше пугает старую даму.
Потом, высказав еще несколько успокоительных слов, он попрощался. Не кладя трубки, он снова позвонил оператору и попросил, чтобы его попробовали соединить с французским номером, с которым он пытался связаться накануне. Раздалось несколько гудков, и в трубке зазвучал чудесный голос Мари:
– Аджаташатру? Это ты?
Если бы в английском существовали «ты» и «вы», Мари сейчас склонилась бы к первому.
– Да, это я.
Молчание на том конце провода продолжалось несколько секунд. Значит, она его помнит.
– Ты еще в Париже?
– Нет, я в Риме.
Кажется, ответ ее удивил. Для нее существовало только два места, где в эту минуту мог находиться раджастанец, Париж или Киш-о-йогурт, его деревня в Индии.
– В Риме?
– Профессиональная необходимость, – бросил Аджаташатру так, словно произносил эту фразу всю свою жизнь. – Я позвонил сказать тебе, что…
Он колебался как подросток, который впервые говорит с девочкой по телефону. Его сердце сперва стучало в ритме рэпа, потом перешло к ритму техно и наконец – к Вивальди.
– Я бы хотел приехать в Париж, чтобы снова увидеть тебя.
Стрела Купидона угодила прямо в сердце Мари. Мужчина произносил каждое слово с такой нежностью, что у нее заблестели глаза. Она покраснела, испытывая облегчение оттого, что по телефону этого не видно. Разом помолодела. «Снова увидеть тебя», – повторила она. Может быть, это идиотизм, но уже очень давно никто не говорил ей таких нежных, милых слов. Парнишки, с которыми она встречалась по вечерам, никогда не выражали желания снова увидеть ее. И к тому же они не были такими нежными, такими милыми. Это были животные без сдерживающих центров, которые хотели ее только для того, чтобы снизить избыток юношеского тестостерона.
– Мне понравилось, как мы разговаривали, смеялись, мне понравились твои глаза, – подытожил он нежно. – Я закончу кое-какие дела в Риме и приеду. До скорого, – добавил он, смутившись.
И Мари вдруг поняла, что в сорок лет можно влюбиться в незнакомца, встреченного в кафетерии ИКЕА. Наверное, это было не слишком разумно, но как приятно! Во всяком случае, никогда нельзя терять надежду. Одна таблетка под названием Аджаташатру стоила всех антидепрессантов в мире. Она повесила трубку, охваченная пламенем лихорадки.
* * *
Аджаташатру положил трубку.
Он понял, что когда несколько минут назад просил оператора соединить его с Францией, то понятия не имел, что именно он скажет Мари. Что у него все в порядке, что он о ней думает. Что еще? Он точно выполнял обещание, которое дал себе в багажном отсеке самолета. Позвонить ей, если выживет. Вот и все. У него был не слишком большой опыт телефонных разговоров, а еще меньше с женщинами.
Но вместо него заговорило его сердце. «Я закончу кое-какие дела в Риме и приеду», – услышал он свои слова. Куда? В Париж? Когда, а главное – как? Он сам этого не знал. Снова пустые обещания! Опять вранье!
Как поехать в Париж? Неплохая шутка. «Я закончу кое-какие дела в Риме и приеду», – сказал он самым естественным голосом, будто у него были деньги, чтобы позволить себе такую роскошь. Строит планы, как богатый, а у самого-то в кармане нет ни одной индийской рупии. Только красивый фирменный бежевый костюм.
Он представил себе, как в своем красивом костюме прячется за ящиками с картошкой и каждый раз, как грузовик замедляет ход, у него в животе вспыхивает страх. Должен быть какой-то другой способ.
Ладно, подумаем об этом позже.
Он отогнал от себя эти мысли, вытянулся на кровати и включил спортивный канал.
Мари тоже положила трубку, как мы уже сказали, охваченная пламенем любовной лихорадки, – эта фраза мало что значит, но имеет очень действенную литературно-метафорическую силу, как, например, аллитерация «л», которую нельзя не учитывать.
Несколько мгновений она молча смотрела на стену.
– Все в порядке, Мари?
Женщина обернулась к красивому двадцатипятилетнему адонису, которого подцепила несколько часов назад в отделе йогуртов в местном супермаркете. Он лежал на ее кровати с сигаретой в зубах, сосредоточенно нахмурив брови, точь-в-точь имитируя Джеймса Дина после любовной сцены.
– Иди домой, Франк.
– Бенжамен, – поправил молодой человек.
– Иди домой, Бенжамен.
Должно быть, он привык, что завоеванные им женщины выкидывают его из своих постелей, потому что встал, безропотно оделся, не выпуская сигареты изо рта и нахмурив брови.
Оставшись наконец одна, Мари сорвала с кровати грязное белье и бросила его в корзину. Иногда она испытывала отвращение. Как она могла снова совершить ошибку? Наверняка от одиночества, от желания нравиться. Но эти малолетки, которыми она иногда любила поживиться, даже мизинца Аджи не стоили. Он-то настоящий мужчина! Дикарь с проколотыми губами. Усач со взглядом цвета кока-колы и матовой кожей. Рядом с ним кажешься себе девчонкой. Никогда еще не чувствовала себя такой защищенной, как тогда, в кафетерии ИКЕА. Хотя, возможно, я вцепилась в прогнившую ветку. Может быть, все это только иллюзия, химера… Ну и что? А если мне хочется в это верить. Он ни на кого не похож. Вероятно, у нас больше точек соприкосновения, чем кажется на первый взгляд.
Ладно, подумаем об этом позже.
Она отогнала от себя эти мысли, вытянулась на кровати и включила спортивный канал.
* * *
В полдень Аджаташатру спустился в бюро обслуживания. Вернувшись из ресторана накануне вечером, он поднялся в свой номер и закончил переписывать рукопись, чтобы, не откладывая, отдать ее Эрве. В это время француз уже должен был встретиться с издателем, который на этой неделе находился в Риме.
Софи Морсо ждала его, читая французскую книгу, названия которой Аджаташатру не понял, поскольку в нем не было слов туалетная вода, мужчина, женщина, новые духи, Кристиан Диор,но зато там были другие слова: Зимним утром на дороге заунывно воют кроликинекой Анжелики Дютуа Деламэзон. Почувствовав его присутствие, молодая женщина подняла глаза и заложила закладку из красивой плотной красной бумаги там, где прервала чтение.
– Изменение программы, Аджа. Обедаем вместе чуть позже. Представитель издательства «Скандал» хочет встретиться с тобой.
– Это когда?
– Прямо сейчас, – ответила актриса, указывая своим изящным пальцем туда, где находится бар.
Там Эрве в компании какого-то мужчины дегустировал коктейль.
– Расскажешь мне потом, – сказала она, широко улыбаясь.
Смущаясь, писатель проделал несколько метров, отделявших его от этих двоих. Почему издатель захотел так быстро увидеть его? Успел ли он прочитать рукопись?
– Великий Ажан-да-Шартр! – объявил Эрве, вставая.
– Жорж-шантан-бартр?– спросил второй, крепко пожимая руку. – Какое красивое имя!
– Меня зовут Аджаташатру, но, если сложно, можете называть меня Марсель.
– Я Жерар Франсуа, это типичное французское имя, – продолжил издатель на прекрасном английском. – Очень банально звучит по сравнению с вашим… Итак, я прочел ваш роман, вернее, вашу новеллу, поскольку для романа это слишком коротко. Говорят, что вы написали ее на рубашке. Надо было перейти на брюки… Как бы то ни было, мне очень понравилось.
Трое мужчин сели. Жерар Франсуа не был похож ни на кого из агентов, которых до сих пор встречал Аджаташатру. Скорее, был их полной противоположностью. Во-первых, он не был толстым, и, во-вторых, руки у него не были влажными. Это был высокий человек атлетического сложения. Красивые голубые глаза озаряли его красивое загорелое, как у инструктора по лыжам, лицо. На нем был элегантный фирменный костюм и галстук, несмотря на жару. Внешность лыжного тренера и имя эстрадного французского певца хорошо дополняли друг друга.
– Единственное, однако, что меня огорчает, – это конец. Измените его, – добавил он тоном человека, привыкшего отдавать приказы и вызывать уважение к себе. – Я знаю похожую историю, но она произошла в больнице.
Красивых людей уважать легче, чем невзрачных, подумал индиец. От них исходит какая-то природная привлекательность. Они вызывают восхищение и зависть. Что-то наподобие манипуляций, гипноза, только безо всяких фокусов. Их слушаешь, потому что рядом с ними сам себе кажешься совсем ничтожным.
– Забавно, – добавил Эрве, который не смог устоять и прочел рукопись, прежде чем передать ее издателю. – Я тоже знаю похожую историю, но она произошла в монастыре.
– Перенести действие в шри-ланкийскую совершенно неизвестную тюрьму, с этим я соглашусь, но переделайте финал, прошу вас. Потому что уже с третьей страницы ждешь того момента, когда станет известно, что окно выходит на стену. А всего их четыре… Времени на напряженное ожидание, на саспенс почти не остается!
Аджаташатру понял, что история, которая родилась в его мозгу, уже посетила кого-то другого, до него. Он почувствовал то, что испытал человек, изобретший проволоку для резки масла, когда неожиданно увидел проволоку для резки глины, изобретенную за много сотен тысяч лет до него.
– Придумайте другой драматический финал! – любезно предложил Эрве, огорченный озадаченным выражением лица начинающего писателя. – Ну не знаю, например, пусть в конце станет известно, что на самом деле слепой вовсе не слепой. Или что он не в тюрьме, что все это ему приснилось.
– Ну это слишком затасканно, – сказал издатель, – слишком банально. Нужен финал, которого никто не ждет. Но я уверен, что наш автор придумает что-то необыкновенное. Не правда ли, Ажур-табу-шатру? В конце концов, его крестная – не последний человек… Ах, Софи, Софи… Давайте перейдем к делу, может быть, это вас вдохновит?
С этими словами он достал несколько листков бумаги:
– Мы сейчас подпишем контракт, и вы получите аванс, чтобы работать в нормальных условиях. Заставьте нас мечтать, мсье Ужин-туши-тру. Я правильно произнес ваше имя?
– Аванс? – спросил Аджаташатру, которому было совершенно наплевать, как тот произносит его имя, кстати, совершенно неправильно.
– Да, деньги, чтобы покрыть ваши расходы, пока вы не закончите книгу, аванс от продаж, – объяснил красавец. – У вас есть счет в банке?
– Хм, нет.
– Я так и думал. Поэтому взял на себя смелость и предвосхитил события.
Жестом фокусника он выложил на стол черный чемоданчик.
– Хорошо, обсудим ваш гонорар. Пятьдесят тысяч евро вас устроит? – произнес мужчина, уверенный в себе, с самодовольной улыбкой, похлопывая своими изящными загорелыми пальцами по черному чемоданчику.
– Пятьдесят тысяч… – повторил Аджаташатру с сомнением в голосе.
Улыбка красавца-идальго погасла.
– Что? Думаете, этого недостаточно? Хорошо. Пусть будет семьдесят тысяч.
Индиец ничего не сказал.
– С вами нелегко иметь дело, мсье Жуть-да-перрон! Девяносто тысяч?
И снова многообещающий новичок не выявил никакой реакции.
– Скажите-ка, дружище, вы считаете, что вы новый Марк Леви?
Лицо бывшего факира озарилось.
– Марк Левит, фокусник?
– Да, фокусник, он превращает страницы в золото. Ну ладно, сто тысяч, это мое последнее слово.
– О’кей, – сказал Аджаташатру невозмутимо.
На загорелом лице издателя заиграла победоносная улыбка.
– Спасибо, может быть, все-таки выкажете какую-то радость?! Аванс сто тысяч евро для начинающего писателя… ну пусть даже с задатками гения, который пишет на своих рубашках, но все же новичок… думаю, это немало. Короче, я знал, что на сто тысяч вы согласитесь. Поэтому вы найдете эту сумму, ни евро больше, ни евро меньше, в этом чемоданчике, который я заранее приготовил.
На самом деле эта игра могла бы продолжаться дольше, поскольку наш раскаявшийся факир не имел ни малейшего представления о том, что представляет собой такая сумма, – этим и объясняется отсутствие у него реакции.
Через минуту, казалось, он отреагировал, и на его лице заиграла широкая улыбка. Этого наверняка достаточно, чтобы купить билет на самолет до Парижа. А если останется еще немного денег, то и огромный букет цветов для Мари.
Мужчина протянул ему контракт. И хотя тот был составлен по-английски, Аджаташатру подмахнул его не читая, представив себе, как он явится перед француженкой с букетом в руках. Сюрприз!
– Я рад, что вы пришли к согласию, – сказал Эрве. – Лошадь-и-груз, вам остается переработать финал книги. Что касается денег, тут их много. Не открывайте чемодан здесь, сделайте это у себя в номере, один. На улицах и в гостиницах Рима небезопасно. Нужно положить деньги в банк. Мы займемся этим днем, если вы не против.
Двое мужчин поднялись и ушли. Оставшись в одиночестве, индиец тоже поднялся, держа в руках дипломат, и украдкой подошел к бюро обслуживания. За стойкой висело панно, на котором высвечивался сегодняшний биржевой курс обмена валют всего мира. Этим утром 1 евро стоил ровно 67,8280 индийской рупии.
Подсчитать труда не составило.
– Шесть миллионов семьсот восемьдесят две тысячи восемьсот рупий! – выдохнул Аджаташатру на своем родном языке, не веря своим глазам. Черт побери!
На такую сумму он мог купить не только билет на самолет Рим—Париж и огромный букет, но сам самолет с экипажем и весь цветочный магазин. У него в наличии было гораздо больше денег, чем он мог бы заработать за десять реинкарнаций.
Он крепко прижал чемоданчик и бросился к лифту мимо удивленной красавицы Софи, ждавшей его, чтобы вместе пойти обедать.
* * *
Вот уже несколько минут Аджаташатру Кауравы Пател ходил взад-вперед по комнате, как пес, который хочет где-то улечься. Индиец же не мог решить, куда спрятать такое количество денег. Будучи сам вором, он знал, что нет такого места в мире, которое нельзя было бы найти, а уж тем паче номер в итальянском отеле: потенциальному грабителю потребуется не больше пяти минут, чтобы отыскать чемоданчик, набитый купюрами, и скрыться вместе с ним.
Тогда он решил, что самым разумным будет не отпускать его от себя ни на шаг, хотя сами чемоданы ходить не умеют, а безопаснее всего будет прикрепить его к запястью.
Войдя в комнату, он быстро взглянул на содержимое дипломата, чтобы убедиться, что все это правда, что он не стал жертвой жуликов и его не обманули. Нет. Дипломат был туго набит пачками красивых сиреневых банкнот. Настоящие банкноты в 500 евро, напечатанные с обеих сторон, именно так!
«Хорошо, а что мне теперь делать?» – спросил он себя. Не будет же он таскать всюду за собой этот чемоданчик? Софи ждала его, чтобы идти обедать. Наверное, разумнее попросить ее подняться сюда и пообедать в номере? Да, так будет вернее.
Он снял трубку, позвонил администратору и попросил передать красивой девушке, которая читает книгу в холле, чтобы та поднялась в номер 605.
Через десять секунд в дверь постучали.
Вот это оперативность!
– Мужской парикмахер! Hairdresser! – выкрикнул гнусавый голос за дверью.
Если красавица-актриса неожиданно не подхватила насморк или не стала подрабатывать парикмахером, то это явно была не она.
– Sorry?
Аджаташатру не знал местных нравов, но ему показалось странным, чтобы в отеле, даже такого класса, кричали в коридоре, предлагая клиентам парикмахерские услуги. А потом, все кажется странным и подозрительным, если при тебе чемоданчик, в котором сто тысяч евро.
– Спасибо, не нужно.
– Тогда вы должны, по крайней мере, расписаться, что я у вас был.
Расписаться? Это выглядело серьезно. Да и стоит ли бояться какого-то парикмахера?
– Где расписаться? – спросил доверчиво индиец, открывая дверь.
– Где расписаться кровью? – поправил его невысокий человек со смуглым лицом.
Сказав это, незнакомец выставил вперед ногу, чтобы не дать двери закрыться, и вытащил из кармана своих дешевых брюк с застроченными складками автоматический нож. Парикмахеры теперь не то что раньше.
– Очень жаль, но с этим я завязал, – с иронией сказал экс-факир, показывая свои предплечья, покрытые шрамами.
Но ему стало не по себе.
– У меня сообщение от Густаво, – продолжал мужчина по-английски с сильным итальянским акцентом.
Его лицо, необычная внешность и манера одеваться напоминали водителя французского такси.
– Пустого?Такого не знаю. Меня зовут Кауравы.
Кажется, эта реплика не пришлась итальянцу по вкусу, он двинулся вперед, сжимая в кулаке нож. Аджаташатру резко отскочил назад, уклонившись от удара, но это позволило нападавшему ворваться в комнату. Вспомнив о последней схватке в Барселоне, а точнее, об ударе прямо в лицо сумкой-холодильником, индиец решил действовать так же и двинул чемоданчиком, который держал в руке, по носу итальянца, так сказать, завершил обмен любезностями. Тот с грохотом со всего размаху впилился лицом в дверцы шкафа, стоявшего в коридоре.
Путь был свободен. Но всего на несколько секунд, ровно на столько, сколько потребуется цыгану, чтобы прийти в себя. Тогда Аджаташатру воспользовался этим и выскочил из номера. Он бросился к пожарной лестнице и понесся, перепрыгивая через ступеньки, словно за ним гнался злодей, жаждущий превратить его в решето, что, впрочем, было недалеко от правды.
Затем он оказался в холле на уровне бюро обслуживания, проигнорировал последний курс индийской рупии и со всех ног помчался к выходу, пробежав, и даже не заметив этого, мимо красавицы Софи, которая все еще ждала его, чтобы пойти обедать.
* * *
А в эту минуту потрясенная Софи Морсо наблюдала, как Аджаташатру мчится сломя голову из отеля с чемоданчиком в руке. Поскольку Эрве недавно сообщил ей прекрасную новость об авансе в сто тысяч евро, она предположила, что ее новый друг уносит ноги вместе с чемоданчиком. А это подействовало на нее как полновесная пощечина. Ее понятия о дружбе и доверии сильно пошатнулись. Как он мог так поступить? Она его подобрала, приютила, приодела, уделила ему свое внимание и время. Одним взмахом ресниц нашла ему издателя.
Она вздохнула. На самом деле этот человек – просто безбилетный пассажир, воришка, живущий мелкими кражами. Чего она ждала? Гони природу в дверь, а она влезет через окно со скоростью священной коровы. Она чувствовала себя преданной, брошенной, как использованный бумажный платок, и дала себе слово быть бдительной, когда из чемодана «Вюиттон» появится очередной индиец. Все кончено. Она в ярости бросила на пол книгу «Зимним утром на дороге заунывно воют кролики»Анжелики Дютуа Деламэзон и заперлась в своем номере.
А в эту минуту Жерар Франсуа пробирался на своем скутере среди жутких римских пробок. В его багажнике лежал контракт, подписанный этим странным писателем. Он уже представлял себе его бестселлер на полках самых крупных книжных магазинов, переведенный на тридцать два языка, и среди них на аяпанеко, древний мексиканский диалект, на котором говорят только два человека в мире, правда оба они не умеют читать.
А в эту минуту Аджаташатру бежал по направлению к парку, который увидел из окна гостиницы. Впервые в жизни он бежал так быстро. А также впервые – с чемоданчиком, в котором лежало сто тысяч евро.
А в эту минуту Эрве поднялся к себе в номер и допивал последний глоток виски из крошечной бутылочки, которую достал из мини-бара. Он пил, чтобы забыться, но это не помогало. Он вспомнил руки Жерара Франсуа, его загорелую кожу, пухлые влажные губы. Ну почему самые красивые из его друзей, как на подбор, гетеросексуальны, хороши собой, а главное – друзья?
А в эту минуту слегка оглушенный Джино мчался с ножом наперевес по лестницам отеля, догоняя индийца, который обокрал и высмеял его кузена, а теперь собирается проделать то же самое с ним.
А в эту минуту Аджаташатру еще бежал.
А в эту минуту капитан Аден Фик (кто это такой?), стоя за штурвалом, вел свое торговое судно под ливийским флагом вдоль итальянского побережья мимо Лидо ди Остия, радуясь, что после трехмесячного плавания возвращается домой.
А в эту минуту Гюстав Палурд, лакомясь вкуснейшей курицей в чесноке, pollastre a l’ast, обсуждал с отцом молодого сотрудника багажной службы аэропорта Барселоны свадьбу, которая соединит их детей и, соответственно, их семьи.
А в эту минуту Миранда-Джессика Палурд, в недалеком будущем Миранда-Джессика Том Круз-Хесус Палурд Кортес Сантамария, положила на тарелку кусочек куриной ножки и плотоядно облизывала пальцы, не отрывая глаз от будущего мужа, сидящего напротив.
А в эту минуту Мерседес-Шаяна Палурд, проливая скупые слезы, решила отдать дочери для первой брачной ночи шикарное белье Софи Морсо.
А в эту минуту Том Круз-Хесус Кортес Сантамария погрузился в созерцание будущей супруги, которая плотоядно облизывала пальцы, поедая куриную ножку. Если бы он был индусом, он сразу же понял бы, в какое животное он хотел бы реинкарнироваться.
А в эту минуту Аджаташатру все еще бежал.
* * *
На санскрите Аджаташатру означает тот, чей враг еще не родился.Но теперь он перестал оправдывать свое имя, наживая себе врагов.
Когда индиец оторвал глаза от каменистой дорожки в парке виллы Боргезе, то увидел, что находится посредине лужайки округлой формы.
Он посмотрел налево, потом направо. На самом деле, его загнали в угол. Но на этом гонка еще не закончилась. В нескольких метрах поодаль, используя открытое пространство, итальянцы установили большой воздушный шар. Это был монгольфьер синего цвета, украшенный классическим золотым орнаментом. Под ним тысячами тонких тросов, словно золотыми нитями, крепилась привязанная к земле корзина-гондола, легонько раскачиваясь на ветру. По правде сказать, Аджаташатру впервые воочию увидел такое сооружение. Хотя он смотрел фильм Пять недель на воздушном шарепо одноименному роману Жюля Верна.
Поднятый на несколько десятков метров над землей монгольфьер давал возможность туристам за скромную плату в пять евро полюбоваться с воздуха панорамой столицы древних римлян.
К счастью, корзина еще находилась на земле, и несколько туристов терпеливо стояли рядом в ожидании посадки. Внутри никого не было, гид продавал билеты.
Аджаташатру оглянулся. Прямо на него бежал цыган. Он спрятал нож, чтобы не вызывать подозрений, но индиец не сомневался, что как только тот настигнет его, то без колебаний вытащит свое оружие и на глазах у всех проткнет его как куклу-вуду. Эта перспектива привлекла бы нашего экс-факира, окажись он на одном из своих надувательских выступлений, но без автоматического складного ножа и нескольких сообщников сцена странным образом теряла весь свой интерес.
Ни секунды не раздумывая, раджастанец прыгнул в металлическую гондолу.
Гид увидел его и закричал: «Эй!»
Туристы увидели его и воскликнули: «Ой!»
Джино увидел его и крикнул: «Ай!»
Аджаташатру был прав. Не обращая внимания на свидетелей, итальянский цыган выхватил из кармана нож и, держа перед собой, приготовился нанести последний удар. Только решетка отделяла теперь лезвие от живота индийца. Задыхаясь, тот закрыл глаза и наклонился вперед, руки на коленях, чтобы отдышаться. На этом путешествие заканчивается, подумал он. Последнее, что предстало перед его мысленным взором, – картина, украшавшая стену его номера в отеле. Он мечтал только о спокойствии и безмятежности и удивился, что в новой жизни хотел бы превратиться в стог сена на мирном поле.
* * *
Когда Аджаташатру открыл глаза, он понял, что еще жив и что перевоплощение в стог сена не состоялось. Он закрыл глаза в тот момент, когда противник метнул нож лезвием вперед по направлению к его желудку. Но индус инстинктивно подался назад, наткнулся на препятствие и растянулся плашмя на холодном дне корзины.
Несколько секунд он оставался в этой позиции, полагая, что горизонтальное положение гораздо лучше вертикального, – лицом к убийце, готовым за сто евро отправить его на тот свет, а может быть, и проткнуть чемоданчик, в котором лежало сто тысяч евро. Уже второй раз за два дня он прикидывался мертвым, это начинало входить в привычку, стало настоящей военной стратегией.
Итак, когда прошло какое-то время, но ни цыган, ни гид, ни туристы не залезали в корзину, Аджаташатру выпрямился, перешел в сидячее положение и замер от удивления. Он увидел, что наткнулся на огромный контейнер-холодильник, что на полу были и другие предметы: ручка, открывающая люк, и желтые баллоны, в которых наверняка находится запас газа.
Индиец осторожно встал на колени и с опаской бросил взгляд через решетку. Наемный убийца, а также гид и туристы исчезли. Исчезло все – деревья, окаймлявшие лужайку парка, сам парк, дома, отель, Рим, Земля. Абсолютно все. Вокруг гондолы, насколько хватало глаз, простирались обои пастельного цвета, украшенные белыми пятнышками. Небо.
Монгольфьер сорвался с привязи и впервые за всю свою туристскую карьеру, обретя свободу, поднялся в воздух, навсегда покинув земную твердь.
Писатель слегка наклонился вперед. Под ним болталась веревка, ею несколько минут назад летательный аппарат крепился к земле, но кто-то, озорства ради, перерезал ее ножом. Индиец не умер, но разве легче оттого, что он оказался в бескрайнем небе, отданный на волю дьявольской машине, управлять которой не умел? А может быть, он просто отсрочил неминуемую и гораздо более страшную участь – смерть от бесчисленных ножевых ран на твердой земле?
Водитель парижского такси не был гуманистом и не желал своему врагу быстрой смерти. Наверняка он велел своему подручному обречь его на долгую, мучительную гибель. А тот, увидев воздушный шар, придумал самую изощренную пытку.
Аджаташатру повезло, что он не страдал головокружениями и не боялся высоты. Но когда проплывавшие внизу крыши домов уменьшились до размера игрушечных, а туристы выглядели как муравьи в сандалиях, было от чего запаниковать даже самому стойкому дзен-буддисту.
Если бы не было ветра, монгольфьер завис бы над лужайкой парка виллы Боргезе. Но вместо этого, уносимый порывами Эола, он медленно, но верно двигался в неизвестном направлении. Теперь он поднялся на высоту ста пятидесяти метров, и с этого расстояния были видны окраины города, поля, окружавшие Рим, и серебряные отсветы вдалеке. Именно в сторону этих перламутровых бликов и плыл шар со скоростью пятнадцать километров в час. Скоро Рим остался лишь воспоминанием, крошечной точкой на горизонте. «Еще один город, который мне не удастся посетить», – подумал Аджаташатру.
Над головой индийца, словно разверстый рот осьминога, открывалось содержимое полотняного купола. В фильме Пять недель на воздушном шареон видел, что время от времени нужно манипулировать клапаном горелки, чтобы подавать пламя или газ внутрь шара. Здесь действует принцип горячего воздуха, который поднимается, потому что он легче холодного, и поднимает за собой шар. Он стал искать горелку, нашел и привел в действие. Огромное пламя, как разъяренный дракон, вырвалось из резервуара и исчезло в темноте глубокого зева.
Как и два века назад, современные монгольфьеры не управляются. Они скользят по воле ветра. Аэронавт знает, откуда будет взлетать, но ему никогда не бывает известно, куда он приземлится. В этом вся прелесть путешествий на воздушном шаре.
Хотя средняя продолжительность полета не превышает шестидесяти минут, автономность силовой станции зависит от количества потребляемого газа, и технически полет может длиться два-три часа и даже дольше. Поскольку за час монгольфьер преодолевает в среднем от десяти до двадцати километров, Аджаташатру потребовалось не более трех часов, чтобы достичь Средиземного моря, – потом шар замедлился и стал неотвратимо падать в направлении синей морской пучины.
Экс-факир никак не мог побороть судьбу. Он мог только присутствовать при неминуемом снижении к устрашающей водной поверхности. Ну вот, теперь он погибнет. Утонет, потому что так и не научился плавать. Да, впрочем, ему это умение и не пригодилось бы. С каждой секундой берег удалялся все дальше и дальше. Он бы неловко проделал несколько движений брассом, а потом наверняка камнем пошел бы на дно.
Значит, здесь закончится его путешествие. Столько усилий, и все впустую.
Эта красивая синяя поверхность, такая безобидная с виду, была его линией финиша. Но красивая синяя поверхность потом превратится в красную цвета пума, а потом уже в кроваво-красную. Синдром монгольфьера, который замедляет полет и падает в воду, оказался страшнее синдрома грузовика, который замедляет ход и останавливается.
Он взял себя в руки и стал искать спасательный жилет, но не нашел: воздушный шар был рассчитан только на подъем и спуск в определенной точке над Римом. В контейнере-холодильнике, о который он споткнулся, было несколько банок воды, бесполезных в таких условиях. Он попробовал открыть люк на дне корзины, но чуть не потерял сознание, когда понял, что его ноги повисли в пустоте. Он закрыл его и, отказавшись от борьбы, стал ждать.
Он ждал, когда гондола опустится на поверхность воды и начнет погружаться. Вокруг него простиралось бескрайнее море. Через несколько минут он окажется под водой, запертый в металлической клетке. Через несколько минут он умрет. Аджаташатру Кауравы Пател исчезнет с лица земли. Это будет его последний фокус с исчезновением. Он взглянул на огромную синюю поверхность. На ней же должна быть какая-то жизнь. Рыбаки, мореплаватели-одиночки, пилоты, у которых отказал мотор, закоченевшие от холода беженцы на первых подвернувшихся им кораблях, сотни нелегалов из Черной Африки, о которых рассказывал в грузовике Вуираж, – многие из них ежегодно исчезают между Ливией и итальянским побережьем, так и не добравшись до земли обетованной, их единственная вина – то, что они родились на неправильной стороне Средиземного моря. Ну что ж, он умрет, как и они, под толщей холодной воды. Еще одна жертва изголодавшегося убийцы.
Тогда он понял, что, если он умрет сейчас, мир будет помнить о нем как о мошеннике, воре, эгоисте, человеке, всю свою жизнь обиравшем других и ничего не дававшем взамен. А готов ли он предстать на Страшном суде с таким грузом на совести? Ваше резюме оставляет желать лучшего, скажет ему Будда, потирая свои длинные мочки ушей.
Нет, умирать нельзя. По крайней мере, не сейчас.
Не раньше, чем он сможет кому-то помочь. Не раньше, чем покажет другим, самому себе, что он изменился.
А потом, есть Мари. Он не может умереть, не узнав, что такое любовь. Это было бы несерьезно.
За несколько минут в его памяти всплыл весь разговор с француженкой, как кадры, снятые ускоренной съемкой, потом он увидел своего двоюродного брата, свою приемную мать, все прекрасные минуты, проведенные с ними, потом менее приятные: голод, насилие, мужчин, которые склонились над ним, обвиняя в том, чего он не совершал, их влажные руки, вцепившиеся в него, эти змеи, которые его жалили. Перед ним пронеслась вся его жизнь. Короткая, насыщенная, но совершенно зряшная жизнь. Нет, он не мог достойно предстать пред Буддой в таком виде. Тот наверняка реинкарнирует его в помидор-черри, нанизанный на шампур. Ничего похожего на умиротворенность стога сена в поле.
Но что делать, чтобы не погибнуть? Дело приняло плохой оборот. Он оказался пленником в ловушке, которая с каждой минутой все надежнее запирала его. Аджаташатру встал на колени в гондоле, уже наполнявшейся водой, и прижал к груди чемоданчик. Этот чемоданчик с деньгами теперь уже ему не пригодится. И впрямь, пословица «Не в деньгах счастье»подтвердила свою правоту.
* * *
Капитан Аден Фик никогда не видел с капитанского мостика такой огромный синий буй, как сейчас, да еще так далеко от берега. Поскольку он был человеком просвещенным и прагматичным, то пришел к заключению, что это вовсе не буй.
Но что тогда?
Метеорологический шар, упавший с неба? Гриб с фантастического острова из комикса про Тинтина? Монгольфьер с индийцем на борту, прижимающим к груди чемоданчик, в котором лежит сто тысяч евро?
Во всяком случае, что-то странное и небывалое, и у него не было на этот счет никаких предположений. Может быть, это ловушка, которую подставили ему пираты? Он запустил моторы, чтобы его торговое судно шло на полной скорости.
Аден взял бинокль и стал рассматривать НПО (неопознанный плавающий объект). И тут же узнал монгольфьер. Но там, где должна была находиться гондола, была лишь непрозрачная водная поверхность. Корзина, казалось, полностью погрузилась в воду вместе со всеми пассажирами.
Отбросив гипотезу о пиратах, капитан позвал одного из офицеров и приказал спустить шлюпку с двумя членами экипажа, чтобы провести разведку. Действовать нужно было быстро. Аден предпочитал поднимать на борт живых, а не трупы. С живого всегда можно было что-то взять. Мертвые не имеют никакой ценности.
Приказ был исполнен.
Двадцать минут спустя моряки вернулись на корабль в сопровождении высокого индийца в белой чалме, худого и узловатого, как засохшее дерево, в данном случае – мокрое. Одной рукой он придерживал изотермическое спасательное одеяло, накинутое ему на плечи, а в другой держал черный дипломат, который, казалось, не хотел выпускать.
– Я капитан этого судна, – гордо объявил Аден Фик по-английски, испытывая облегчение, что перед ним живой человек, с которого он, вероятно, сможет что-то получить. – Как повезло, что мы оказались в этом месте в нужное время. Что с вами произошло?
Аджаташатру тоже представился и рассказал, что участвовал в соревновании монгольфьеров в районе Рима, но поднялся опасный встречный ветер и отнес его в сторону моря. У него закончился запас газа, и оставалось только сесть на воду. Он бы утонул, если бы не появились матросы, посланные капитаном.
– В таком случае добро пожаловать на «Мальвиль». Полагаю, что больше всего на свете вы хотели бы вернуться в Рим, к обычной жизни, – продолжал моряк, косясь на загадочный чемоданчик спасенного. – Но поскольку у нас очень плотный график, я не могу пристать к берегу. У вас есть выбор – либо вернуться вплавь, что непросто с чемоданчиком в руке, либо остаться с нами и оказаться в пункте назначения, господин Этаж-сотрут-корова-падло. Но в этом случае придется заплатить, понимаете? Жизнь имеет цену… в отличие от смерти.
Последние слова заставили Аджаташатру содрогнуться. В какое новое осиное гнездо он опять угодил? Наверное, лучше было утонуть, когда предоставлялась такая возможность.
– А куда именно мы плывем? – спросил он, стараясь не выдать своего страха.
Но становилось слышно, как стучит чемоданчик в его трясущейся руке. Можно подумать – бразильский ударник на карнавале в Рио.
Капитан указал на красно-черно-зеленую нашивку на своей рубашке:
– В Ливию, конечно! А теперь скажите мне, что у вас там, в этом хорошеньком чемоданчике?
