Глава 21
Жожо, сверяясь со списком, в последний раз проверил разложенные на кровати вещи. Он стоял нагишом — на фоне белого тела выделялись темные от загара ноги, руки и лицо. Из стоявшего у изголовья пластмассового приемничка вырывались звуки суперхитов, прерываемые исступленными выкриками диск-жокея, как будто тому в своей студии «Радио Воклюз» в жизни не было так весело. В конце концов, сегодня был праздник, Четырнадцатое июля, «Le Quatorse», когда все мужчины, женщины и дети во Франции должны радоваться soirée de fête.
Жожо закурил и стал одеваться в соответствии со списком. Надел через голову шнурок, почувствовав на груди холодок ключа от замка. Натянул черные шорты и желто-красно-синюю трикотажную майку, рассовал по большим карманам темные очки, резиновые перчатки и хлопчатобумажную кепочку. Спортивная форма скрылась под поношенными брюками и темной просторной трикотажной рубахой. Черные велосипедные туфли на тонкой подошве были не к месту, но кто в праздничный вечер станет обращать внимание на туфли?
Еще раз прошелся по списку. Ничего нельзя упустить, особенно теперь, когда Генерал поручил ему руководить операцией. Bon. Сел с сигаретой на кровать, дожидаясь, когда подойдет время встречи с остальными неподалеку отсюда, на стоянке машин у кавайонского вокзала. Представил, каково будет господину со средствами на Мартинике. Ром на пляже и крупные туземные женщины. Вот это жизнь.
А в жарких тесных квартирках бетонных коробок в пригородах Кавайона остальные, поглядывая на медленно ползущие стрелки часов, тоже сверялись со списками, удерживаясь, чтобы не потянуться за бутылкой, дабы успокоить нервы. Когда начнется и адреналин хлынет в кровь, они будут слишком заняты, чтобы думать о тюрьме. Но нет ничего хуже, чем ждать. Всегда так.
Около половины одиннадцатого фургон Борелей встал на стоянку у вокзала. Жожо вышел из тени.
— Порядок?
Старший из Борелей, флегматичный и невозмутимый, кивнул. Жожо забрался в кузов, освобожденный от садового хлама, травокосилок, рыхлителей и кусторезов. Бензином и удобрениями, правда, попахивало. Жожо уселся на один из мешков с парниковой землей, разложенных вдоль бортов в качестве сидений. Посмотрел на часы. Снова закурил.
По одному прибыли остальные — Башир, Жан, Клод и, наконец, с сумками в обеих руках подрывник Фернан. Передал сумки в кузов, потешаясь над тем, с какой опаской их принимают.
— Не хватайтесь за сердце. Не взорвутся, пока я не прикажу.
Борель включил зажигание, моля Бога, чтобы не встретить по дороге патруль жандармов, и свернул под железнодорожный мост. Все молчали.
Вечер в закусочной «У Матильды» складывался удачно. Множество туристов и несколько местных семей отмечали здесь Четырнадцатое июля. Будь все нормально, Матильда с довольным видом следила бы, как один за другим в кассе накапливаются счета, подумывая о том, что, может быть, в этом году удастся провести нормальный отпуск где-нибудь за границей. Вместо этого из головы не выходило, что сказал ей сегодня муж.
Безумие. Именно так она ему и сказала. И это когда их маленький бизнес так хорошо налажен. Со временем можно все продать и уйти на отдых от кухонных запахов и грязной посуды. Она была слишком потрясена и взбешена, чтобы плакать, а когда он сказал, что дело верное, напомнила ему, что он и в прошлый раз говорил то же самое. Три года мыкалась одна, в дни свиданий носила ему пиццу. Обещал больше никогда не связываться с этой дрянной компанией. И вот тебе. Генерал, то и дело поглядывая на часы, стараясь улыбаться, обслуживал посетителей, открывал бутылки, украдкой бросая взгляды на жену. Бедная Матильда, ей было нелегко проглотить это известие, и теперь на ее лице было уже знакомое ему сердито-скорбное выражение отчаяния. Он помнил это выражение с прошлого раза. Он пробовал объяснить, как ему это необходимо, что ему не хочется, как бы его ни хвалили, до шестидесяти лет оставаться официантом, умолчав, однако, еще об одной причине — связанном с этим делом азартом. Она бы не поняла. Терзаясь и волнуясь, он снова взглянул на часы. Они уже должны быть там.
Что касалось парковки, Иль-сюр-Сорг по выходным всегда был кошмаром, а этот вечер был самым худшим в году. Борелю пришлось объехать весь город, прежде чем он отыскал свободное место напротив хранилища антиквариата, фургон простоит там до понедельника.
Потягиваясь и нервно зевая, ребята выбрались из машины.
— Значит, начинаем, — сказал Жожо. — Погода как раз для купания, а? — пощупал висящий на шее ключ. — Сперва посмотрим, нашел ли место Генерал. Фернан, давай мне одну сумку.
Фернан дал ему ту, что потяжелее, с фонарями, ломиками и кувалдой. Он никому не доверял свой, как он говорил, набор взрывного оборудования.
Они не спеша двинулись в путь, стараясь не отличаться от других компаний, ищущих в этот душный вечер развлечений. Приблизившись к центру, услышали глухие ритмичные звуки, раздававшиеся из середины толпы, до отказа заполнившей небольшую площадь как раз перед банком. Над головами в задаваемом вспотевшим ударником ритме мелькали лиловые, зеленые, красные, желтые огни — принадлежность любой передвижной дискотеки во Франции. Две юные певички с ярко накрашенными губами, в переливающихся черных платьях, энергично двигаясь по крошечной сцене, вопили в микрофон. Позади них гитаристы и клавишник, дергая головами и бедрами, будто на электрическом стуле, извивались в судорогах своей музыкальной виртуозности.
— Надо же, черт возьми! — заметил Башир. — Ну и грохот!
— А ты что хотел? Полчаса тишины, чтобы не мешали работать? — толкнув локтем Жожо, спросил Фернан, стараясь перекричать электронные вопли терзаемой гитары. — Откуда будут пускать фейерверк?
Протолкавшись на другую сторону площади, они встали на узком мосту через речку. Выше по течению с интервалом в десять метров на якорях расставлена дюжина плоскодонок, на каждой, охраняемые молодыми людьми в официальных праздничных майках, ракетницы и огненные колеса.
— Запустят в полночь, — сказал Жожо. Поглядел на часы. — Пошли.
Позади банка было темно. Когда привыкли глаза, стали различимы силуэты деревьев, между ними автомашины. Танцующая в темноте под звуки доносящейся с площади музыки парочка, завидев приближающуюся семерку, поспешила выйти на освещенное место.
— Voilà, — облегченно вздохнул Жожо. — Вот он, как и обещал.
Генерал поставил фургон у ограды сразу слева от ничем не выделяющегося стального прямоугольника задней двери банка. Жожо, оглянувшись, достал из сумки фонарик, посветил в ветровое стекло и удовлетворенно щелкнул языком, разглядев внутри сложенные рядком велосипеды.
Они встали в тени платана в десяти метрах от воды. На другой стороне каменный парапет. За ним проезжая часть, уличные огни, люди.
— О’кей, я пошел на ту сторону, — объявил Жожо. — Не двигайтесь, пока я не чиркну зажигалкой. Буду подавать сигнал каждому, по одному разу. Если огонька не будет, значит, кто-то идет, надо подождать. Понятно?
Жожо передал сумку Баширу и, перейдя мост, встал напротив отверстия водостока. Благодаря про себя рок-группу, которая, кажется, собралась побить рекорд по децибелам, взял в рот сигарету и поглядел по сторонам. Автомобили не проблема. Через парапет могли заглянуть только пешеходы.
Никого. Повернулся, щелкнул зажигалкой, увидел, как первая фигура скользнула в воду и скрылась в отверстии. Должно быть, Фернан.
На другой стороне улицы две парочки. Лучше не рисковать. Посмотрел на часы. Времени в избытке. Парочки перешли улицу и направились к площади. Один из мужчин в такт музыке похлопывал подружку по пышному заду.
Путь свободен. Новая вспышка, еще одна фигура. За ней еще одна. Все идет как по маслу, подумал Жожо и застыл на месте. Притормаживая, к нему приближалась «Рено-4». В свете уличного фонаря Жожо разглядел темные лица шофера и пассажира в кепи жандарма. «Рено» остановилась, и Жожо вдруг почувствовал, что сердце не помещается в груди.
Жандарм подозрительно окинул его сверху донизу холодным профессиональным взглядом. Не спрашивай у меня документов, ты, ублюдок. Оставь меня в покое.
— Добрый вечер, — кивнул он жандарму.
Жандарм отвернулся, и «рено» двинулась дальше. Сердце Жожо снова приобрело нормальные размеры, он перевел дыхание, чувствуя, как расслабляются плечи. Щелкнул зажигалкой. Остались двое, потом его очередь.
Щелчок. Почти все, уйма времени, постарайся успокоиться. Сигарета прилипла к губе.
Кто-то приближается, одинокий мужчина.
Пошатываясь и старательно ступая, как это бывает с пьяными, когда отказывает мозг и верх берет инстинкт, мужчина направился к Жожо. Пошарив по карманам, достал сигарету и, дыша перегаром пастиса, остановился перед Жожо.
— Нет огонька?
Жожо отрицательно покачал головой.
Пьяный безуспешно попытался постучать себе пальцем по носу.
— Хватит врать. Вон сигарета. Что с ней собираешься делать, есть, что ли?
Стараясь побыстрее избавиться от него, Жожо машинально дал ему прикурить. Глядя через плечо Жожо, мужчина удивленно заморгал. С опозданием на пару секунд Жожо загородил ему вид.
Пьяный тронул Жожо за руку.
— Только между нами, в реке кто-то есть. — Пытаясь улыбнуться, добавил: — Может, пить захотел.
— Никого там нет, — ответил Жожо.
На лице пьяного появилось недоуменное выражение.
— Никого?
— Никого.
— Ну тогда это, мать ее, большая рыба.
Не сводя глаз с воды, Жожо повел пьяницу прочь и бросил на мосту.
Остановившись в тени платана, Жожо оглядел улицу, перекрестился и быстро спустился вниз. Холод воды, скользкие неровные камни под ногами. Он нырнул в черную дыру.
— Какая жалость, — встретил его Жан. — Опоздал познакомиться с крысами.
Они, скорчившись, сидели цепочкой по всей длине водостока. Находившийся впереди Фернан передал лист черного пластика и пригоршню гвоздей. Жожо натянул перчатки и, закрыв входную дыру пластиком и закрепив его гвоздями, отгородил последние проблески уличного света. Привязал к гвоздю конец длинного шнура.
— Скажите Фернану, все в порядке.
В дальнем конце водостока зажегся фонарь, осветив отвратительные лужи затхлой воды и мокрые стены. Цепочка людей продвинулась выше. Генерал сказал, что от входного отверстия до середины кладовой двадцать метров. Шнур передавали из рук в руки, пока он не вытянулся во всю двадцатиметровую длину. Фернан отдал фонарь Жану и стал долбить кувалдой и костылем сводчатый верх водостока.
Старая сырая известь отвалилась быстро, и Фернан в считанные минуты выломал два больших камня. В воду шлепались куски грунта и камни помельче, потом костыль ударился о железобетон. Фернан улыбнулся Жану. Началось дело, которое он любил больше всего, артистическая работа, когда нужно заложить ровно столько, сколько требуется, и чтобы на голову не рухнуло все здание. Передав молот и костыль Жану, он взял сумку у бережно державшего ее над водой Бореля и принялся укладывать пластиковую взрывчатку.
До полуночи десять минут. Оркестр издает последние оглушительные звуки перед получасовым перерывом, чтобы вместе со всеми ринуться смотреть фейерверк. Главный распорядитель праздника в личной лодке, где в качестве гребца выступает племянник мэра, объехал ряды плоскодонок, чтобы удостовериться в готовности молодых людей в должном порядке произвести запуск, которым он сам будет руководить с моста. Жандармы, которым надоело сидеть в «рено» в небогатый происшествиями вечер, убивая время до конца смены, прогуливаются в толпе, разглядывая девиц. Сидящие в водостоке ждут, поглядывая на часы.
— Две минуты, — говорит Жожо.
Фернан проверил взрыватели.
— Все готово. Всем к выходу. Обвалится большой кусок потолка.
Они зашлепали по воде к выходу и молча сгрудились у пластикового занавеса. Фернан светил фонариком на часы. Господи, подумал Жожо, надеюсь, что он знает свое дело.
— Шестьдесят секунд.
Распорядитель с очищавшими ему место на мосту двумя жандармами по бокам воздел руки к небу. Ему нравилось воображать себя фон Караяном пиротехники и ощущать себя не последним участником такого важного события. Он с удовлетворением оглядел плотные ряды зрителей на обоих берегах, ожидающих, когда он взмахнет руками, начиная, как он неизменно говорил, симфонию фейерверка. Поднялся на цыпочки, надеясь, что фотограф из «Провансаль» обратит на него внимание, и, лишь только куранты церковных часов возвестили полночь, стремительно бросил руки вниз и одновременно наклонил голову, давая знак первой плоскодонке.
Взрыв в водостоке был на удивление неэффектным — глухой звук взрыва в значительной мере поглотила вода. Последовал плеск валившихся сверху камней. Скрестив пальцы на счастье, Фернан побрел посмотреть на результат.
Он посветил фонариком в рваную дыру, обрамленную лохмотьями обгоревшего ковра. Луч света уперся в гладкую белую поверхность потолка кладовой. Фернан, ухмыляясь, обернулся к приятелям.
— Чековые книжки у всех с собой?
Они по одному выбрались через дыру наверх и стояли там мокрые, возбужденные и оробевшие. Фернан, методично двигаясь вдоль рядов, принялся врачевать сейфы пластиковой взрывчаткой.
— Не замирайте каждый раз, — сказал он. — Дело долгое.
Жожо сбросил с себя мокрые брюки, мечтая о сухой сигарете.
— Не забудь, что фейерверк заканчивается в половине первого.
Фернан безразлично пожал плечами.
— С такими стенами здесь можно начинать третью мировую войну, снаружи никто и не услышит. Прислушайся. Что-нибудь слышно?
Дыхание, скрип мокрой кожи, когда кто-то переступил с ноги на ногу, слабый стук падающих на ковер капель. Больше ничего. Они находились в звуконепроницаемом вакууме.
— Тогда давай, — поторопил его Жан. — Рви их, черт возьми.
Генерал знал, что Матильда не спит, просто лежит, отвернувшись. Она не пошевелилась, когда он свесил ноги с кровати, потом встал. Он был полностью одет, только натянуть ботинки. Потянувшись за ними, крякнул от боли. Снова разыгралась шея. От волнения.
— Скоро вернусь.
От свернувшейся в темноте темной фигуры никакого ответа. Вздохнув, генерал спустился вниз.
Три часа утра. Иль-сюр-Сорг наконец заснул. Генерал вылез из машины и, натягивая перчатки, направился к фургону. Воздух посвежел. Он чувствовал запах реки, слышал тихое журчание воды и шум ее, где она падала с плотины. Открыв заднюю дверцу фургона, принялся доставать велосипеды, проверяя у каждого шины, и ставить вдоль ограды. Протянув сквозь рамы цепь, щелкнул замком. Потом задержался у стальной двери, думая, как идут дела в паре метров от него по другую сторону.
Фернан захохотал, увидев содержимое большого конверта из манильской бумаги.
— Оставим это фараонам. Пускай развлекутся. Не все же им лепить на ветровые стекла билетики со штрафом.
Остальные столпились вокруг, передавая друг другу поляроидные снимки: голая девица в сапогах и маске, с выражением скуки на лице; тучный мужчина средних лет, с глупой ухмылкой выставивший напоказ свой торчащий член; снова голые девицы, с плетками в руках скалившиеся в камеру.
— Не твои ли приятели, Жожо?
Жожо уставился на фотографию женщины постарше и много крупнее, облаченной в замысловатое убранство из кожаных ремешков. На мгновение представил в подобном убранстве мадам Понс.
— Не возражал бы против этой. — Он показал снимок. — Гляньте, какие габариты. — Перебрал еще несколько фотографий и остановился, разглядев напряженно смотрящего в камеру мужчину средних лет со смутно знакомым лицом. — Где-то я его уже видел… в отеле, когда там работали. Эй, Клод, узнаешь?
Гигант заглянул через плечо Жожо.
— Конечно, — смеясь, подтвердил он. — Это же англичанин, что был на рождественской вечеринке, говорили, журналист. — Взял снимок у Жожо и стал разглядывать повнимательнее. — А почему не снял носки?
Прошло больше трех часов, не отмеченных ничем, кроме череды негромких взрывов. Ребята расслабились. Все сейфы вскрыты, содержимое свалено в кучу на столе: Ювелирные изделия хорошей работы; два полотняных мешочка, набитых золотыми наполеондорами, и наличность — горы банкнот, сколотых вместе, засунутых в конверты, свернутых трубочкой и скрепленных резинкой. Французские франки, швейцарские франки, немецкие марки, доллары… Никто из них в жизни не видел столько денег и каждый раз, проходя мимо стола, не мог удержаться, чтобы не потрогать.
Пол усеян ненужными коробками, конвертами и документами. Имущественные договоры, завещания, любовные письма и счета швейцарских банков. Полиции будет интересно порыться в личных, порой незаконных делах клиентуры банка. Управляющего, аккуратного и добросовестного месье Мийе, скорее всего, уволят и пошлют в отделение банка где-нибудь в Габоне. Поставщиков неуязвимой сигнальной системы досмерти засудят, а страховая компания, как всякая правильно ведущая дела фирма, найдет напечатанную красивым шрифтом оговорку, освобождающую их от финансовой ответственности. Если бы эти мысли пришли в голову семерке, они бы еще больше порадовали их как лишняя возможность утереть нос истеблишменту.
Теперь оставалось только ждать.
Кто растянулся на полу, кто бесцельно бродил по комнате. Всем хотелось курить. Башир беспорядочно насвистывал, Клод хрустел костяшками пальцев. Жожо, почувствовав, что первое возбуждение прошло, ломал голову над тем, как поднять настроение. Считается, что это обязанность командира. Боевой дух, вот как это называется. Генерал всегда говорил о боевом духе.
— Bon, — начал Жожо, — теперь, когда мы их заполучили, что будем с ними делать? — Все повернулись к нему. Свист и хруст пальцев прекратились. — Что до меня, собираюсь на Мартинику. Куплю на пляже приличный бар. Дешевый ром, никакой тебе зимы, девочки в юбках из травы с большими…
— Таити, — вмешался Фернан. — Вот где носят юбки из травы. Видел в календаре. — Он кивнул в сторону братьев Борель. — Вот им надо ехать туда со своими травокосилками. Эй, Борели, что скажете?
Старший Борель, улыбаясь, покачал головой.
— Не люблю острова. Слишком много песку, а если какая заварушка, то трудно выбраться. Нет, мы думаем отправиться в Сенегал. Земля там хорошая., Можно выращивать трюфеля, белые. Выкраси в темные, отправляй в Перигор, три тысячи франков за кило…
— И схлопочешь пяток в тюряге, — скорчил рожу Жан. — На вашем месте я бы выращивал баклажаны. Какой смысл рисковать?
— А это как называется? — толкнул его Клод. — А?
— Дурак. Сделать карьеру.
— Башир, — обратился Жожо к молча сидевшему в уголке смуглому парню. — Как насчет тебя?
Широкая белозубая улыбка.
— Поеду домой и куплю молодую жену, — объяснил Башир. — Толстую молодую жену.
Час проходил за часом, они не раз возвращались к разговору о будущем, и Жожо понял, что ни у кого из них, даже у него самого, не было больших желаний. Немного денег под матрасом, более легкая жизнь, ничего фантастического. Главное — об этом так или иначе говорили все — ни от кого не зависеть. Хватит хозяев. Хватит указаний, что тебе делать. Хватит, чтобы с тобой обращались как с вещью одноразового пользования. Независимость. И она лежала перед ними на столе.
Воскресное утро. Солнце только набирает силу, сгоняя туман с реки, а торговцы всякой всячиной уже расставляют свои лотки. Не выспавшиеся за короткую ночь зевающие официанты, мечтая о рекордных чаевых, расставляют на тротуарах столики, забирают у булочников бумажное мешки с батонами и рогаликами. Распространители лотерейных билетов располагаются в кафе, заказывая первые из полудюжины чашек смертельно крепкого кофе. Груженные пиццами, колбасами, сырами и рыбой, тупоносые фургоны пробираются по узким улицам к главной площади. Молодые цыганки с лимонами и головками чеснока, шипя и толкаясь, стараются занять выгодные места на перекрестках. Иль-сюр-Сорг помаленьку готовится к еще одному жаркому и удачному рыночному дню.
Первые туристы, страдающие бессонницей или охотники за дешевыми покупками, начали появляться сразу после восьми, небрежно разглядывая реликвии чужих домов — старые книги и картины, помутневшие от времени бокалы, столы и стулья с резными ножками и провисающими плетеными сиденьями, военные медали забытых войн, вазы и шляпы — отложения тысяч чердаков. Торговцы с другой стороны улицы — антиквары со своими предметами в стиле Людовика XV и Наполеона III, с их «модерном» и потемневшими помпезными картинами, пока еще не спеша завтракают. Их клиенты появятся позже, загородят проезд огромными машинами, пока будут рассчитываться в задней комнате пятисотфранковыми банкнотами.
Жожо потянулся и посмотрел на часы. Генерал сказал — в половине двенадцатого, когда уличные пробки станут плотнее цемента. Еще два часа. Он сел на пол, прислонившись к стене. Некоторые дремали, остальные уставились в потолок. Разговоры и шутки иссякли. Кончился адреналин. Всеми овладело состояние нетерпеливого ожидания. Грызли червячки сомнения. Все ли получится с дверью? Окажутся ли велосипеды на месте? Нет ничего хуже, чем ждать.
Генерал оставил попытки еще утром. Матильда отказалась вставать, ехать, как обычно, к сестре в Оранж, даже разговаривать. Лучше пересидеть в сарае, подальше от ее молчаливого укора. Он потрепал ее по плечу и, чувствуя, как она резко отстранилась, решил уехать не попрощавшись.
Несколько минут, дергая усы, сидел в машине. Услышав работающий мотор, она, должно быть, подумает, что теперь увидит его в тюремной комнате свиданий. Сверкающий на солнце белый гравий автостоянки слепил глаза, и Генерал подумал о столике в тени и очень холодном пиве. Матильда, как и раньше, не пропадет. Повернув ключ зажигания, он поглядел на часы. Теперь недолго.
Двум цыганятам ничто не светило. Обычно в базарный день удавалось стянуть сумочку или фотоаппарат, оставленные на столике кафе или на прилавке отвернувшимся на несколько секунд владельцем. Но сегодня туристы не выпускали из рук свои вещички. К тому же многие теперь носили на поясе эти большие сумки. Туг уж без ножа не обойтись. Зарабатывать на жизнь нечестным путем становится все труднее и труднее.
Цыганята брели позади банка, пробуя дверцы стоящих машин, когда увидели аккуратно расставленные вдоль ограды велосипеды. Такие дорогие велосипеды, да еще в хорошем состоянии, будет легко продать. Даже старый жулик в Кавайоне, который за бесценок брал у них фотоаппараты, не откажется от пары гоночных машин. Пацаны украдкой подошли поближе, чтобы получше разглядеть толстую цепь и замок. Замок большой, но несложный. Отец научил их обращаться с замками. Чтобы не упустить счастливый случай, они побежали искать отца, торговавшего на другом конце рынка украденными ночью живыми курами. У него в кармане была маленькая штуковина, открывавшая все, что угодно.
— О’кей, — объявил Жожо, — пора.
На столе разложили семь кучек. До отказа набили большие глубокие карманы маек, распихали по шортам крупные купюры, так что на ногах внезапно вздулись богатырские мышцы. Фернан, в последний раз тщательно обтерев кувалду и другие инструменты, швырнул их в дыру на полу. Внизу раздался всплеск. Старую одежду прикрепили клейкой лентой к двери поверх зарядов, чтобы ее уничтожило взрывом.
На столе осталась лишь кучка поляроидных снимков. Фернан настоял устроить, как он выразился, exposition érotique и остатками ленты прикрепил их на задней стене, поместив в центре фотографию Амброза Крауча в мятых черных носках. Будет непростительно, сказал Фернан, если пострадают такие фотографии, поскольку они явно представляют дорогие воспоминания. Отступил назад, восхищенно глядя на стену.
— Au revoir, mes belles.
Оглядев комнату, Жожо снял через голову шнурок с ключом.
— Надеть шапочки. Не забудьте темные очки.
На часах 11.25. Почти пора.
Они сгрудились в углу, чувствуя, как, словно подуло холодным ветром, по телу пробежала нервная дрожь.
— Десять секунд, — объявил Фернан. — Не потеряйтесь по дороге.
Склонившиеся над замком цыганята услышали почти слившиеся в один три взрыва и в ужасе увидели, как вываливается дверь. Удирая, они были до того перепуганы, что не нашли ничего необычного в появившейся в проеме группе людей в шортах, темных очках и резиновых перчатках.
Жожо открыл замок и сорвал с упавшей цепи первый велосипед.
— Allez, allez, allez!
Лавируя между машинами, они побежали, ведя велосипеды: скрежет металла — педаль царапнула дверцу; ругательство — кто-то, в спешке плюхаясь в седло, прищемил яйца; наконец ноги на педалях и они, будто спринтеры, мчатся по узкой полоске, разделяющей неподвижные ряды попавших в пробку машин.
Все заняло не больше сорока пяти секунд, не больше, чем ушло у оторвавшегося от чтения «Экип» дежурного жандарма на то, чтобы осознать связь между сигналом тревоги и мигающим красным огоньком на щитке банковской системы.
Они с напарником, не переставая гудеть клаксоном, сидели в «рено», вклинившемся в скопище машин, которые были не в состоянии освободить им путь. А, черт! Выскочив из машины, жандарм, придерживая рукой кепи, с бьющей по заду кобурой побежал по забитому людьми тротуару к зданию «Кэсс д’Эпарнь». И зачем только он вызвался дежурить в воскресенье? Вот черт.
Заслышав вдали звук клаксона, велосипедисты пригнули головы к рулю и быстрее заработали ногами, сердца застучали как пулеметы — семь человек, охваченные страхом и неимоверно уставшие. Держись за передним, остерегайся камней на дороге, не думай о едущей сзади машине, не поднимай головы, не замедляй хода, соберись. Ради Бога, соберись. Они мчались по разрезающим виноградники и лавандовые плантации дорогам, оставляя за собой над плавящимся асфальтом громкий шорох шин.
Не отрывая глаз от поворота в пятистах метрах ниже по склону, потея и выкуривая сигарету за сигаретой, Генерал ждал их у ведущей к сараю тропы. Дело должно выгореть. Он все сделал, все продумал, все предусмотрел. Но, как он знал, порой по собственному горькому опыту, любой план может рухнуть из-за простой случайности. Прокол, выбежавший на дорогу пес, встречная машина — сотни мелких случайностей. Он даже не знал, выбрались ли они из банка. Может быть, они еще там, застряли за плохо взорванной дверью и какой-нибудь слишком старательный фараонишка машет перед ними пистолетом, предвкушая повышение по службе. Он снова закурил.
Увидел появившуюся из-за поворота первую фигуру, голова почти касается руля, за ней плотной группой остальные. Испустив радостный вопль, потрясая кулаками над головой, он выбежал на середину дороги. Мои ребятки! Дело сделано!
Они съехали с дороги и, не сходя с велосипедов, покатили вниз по тропе. Когда проехал последний, улыбка на лице Генерала застыла, а потом исчезла.
Их должно быть семеро. Он пересчитал спускавшиеся вниз фигуры. Насчитал восемь.