Под деревьями свет тусклый и рано меркнет, так что они останавливаются, поскольку дети хнычут совсем невыносимо. Эспен пытается скрыть свой страх, но он понятия не имеет ни как соорудить укрытие из снега, ни как разжечь огонь в таком глубоком снегу. Он расчищает участок земли и через некоторое время ухитряется разжечь костер из сырых сучьев, но еще прежде, чем успевает закипеть вода, окружающий снег подтаивает и заливает пламя. Замерзшие дети смотрят на Эспена сквозь слезы разочарования. Чтобы их подбодрить, Лина говорит не переставая, в горле у нее пересохло от жажды, губы потрескались от холода. Она в жизни столько не говорила; она решила не сдаваться, не выглядеть испуганной, не плакать.

Когда изнуренные Торбин и Анна наконец засыпают, она говорит:

— Завтра мы должны добраться до реки. Снег нас задержит, но мы доберемся.

Эспен некоторое время молчит. Она никогда не видела его таким несчастным.

— Ты не заметила его, нет?

— Что заметила? О чем ты говоришь?

Ее воображение наполняет лес медведями, размахивающими топорами индейцами, светящимися глазами волков. Эспен хмуро смотрит на нее.

— Наш след. Сегодня утром мы вышли на собственный след. Я заметил его, но не показал виду. Мы шли по кругу.

Лина таращит на него глаза, не сразу понимая, что это значит.

— Лина, мы ходим по кругу. Я не знаю, какое нам выбрать направление. Без компаса, не видя солнца, я понятия не имею.

— Подожди. Хорошо, мы свернули не туда. — Она должна успокоить его, объяснить, что по-прежнему владеет ситуацией. — Один раз — свернули не туда. Описали круг, но вряд ли большой. Нет, мы не ходим кругами. Лес изменился. Деревья меняются, они выше, так что мы должны быть гораздо южнее. Я точно это заметила. Просто нужно ехать дальше. Уверена, что завтра мы будем у реки.

Похоже, он ей не верит. Он смотрит под ноги, как непослушный ребенок, который не желает уступать, да только деваться ему некуда. Она прижимает ладони к его щекам, не снимая варежек — слишком холодно, чтобы стремиться к большей близости.

— Эспен… любимый мой. Не уступай сейчас. Мы так близко. Когда мы доберемся до Колфилда и найдем какое-нибудь жилье, то сядем у ревущего огня и посмеемся над нашими нынешними злосчастьями. С какого приключения начинается наша совместная жизнь!

— А если мы не доберемся до Колфилда? Мой конь болен. Лошадям не то что есть — пить нечего! Он ел кору, а им, я уверен, нельзя.

— Мы доберемся. Куда-нибудь точно доберемся. Чтобы пересечь лес, нужно всего три дня. Завтра мы вполне можем оказаться у озера! Тогда ты почувствуешь себя дураком.

Она целует его. Он начинает смеяться.

— Ты волчья ведьма. Невероятно. Неудивительно, что ты всегда получаешь то, что хочешь.

— Ха.

Лина улыбается, но думает что это несправедливо и совершенно неправильно. Разве она хотела, чтобы Янни сгинул в этой глуши? Разве она хотела жить в Химмельвангере? И все же, Эспен хотя бы веселый, а это главное. Если она заставит его идти, всех их заставит, то все будет в порядке.

Лежа вместе в жалком укрытии, обнимая пристроившихся между ними детей, Лина слышит сквозь усталость лесные звуки: револьверный треск замерзающей живицы, шуршание снега, соскальзывающего с ветвей. И однажды ей кажется, будто очень издалека она слышит волков, воющих в пустую ночь, и тогда ее, несмотря на холод, бросает в пот.

Утром конь Эспена отказывается двинуться с места. Он ел кору, и теперь жидкие испражнения, стекая у него по ляжкам, пачкают снег. Вся его поза выражает страдание. Эспен пытается накормить его разведенной в воде овсяной мукой, но конь воротит морду. В конце концов они трогаются в путь, Эспен ведет коня под уздцы, а дети сидят перед Линой на ее лошади. Вести или, скорее, тащить коня куда труднее, чем просто идти, так что через час Эспен окликает Лину:

— Это безумие. Без него было бы быстрее. Но оставить его — тоже ужасно. Что, если мы уже у реки?

— Давай пройдем еще немного. Может, он поправится. Снег перестал, и стало чуточку теплее.

Это правда: снегопад постепенно сошел на нет, и даже можно сказать, что снег кажется менее глубоким — кое-где, по крайней мере.

— Вести его все труднее и труднее. Он не хочет идти. Я думаю, скоро он просто ляжет. Он меня выматывает.

— Хочешь, я сама поведу его какое-то время? А ты сядешь с Торбином и Анной, пока не отдохнешь.

— Не глупи. Ты не сможешь. Нет… У тебя не получится.

Конь — Бенжи, хотя Лина старается даже в мыслях не называть его по имени, — глядя на них, прижимает уши. Спина у него просела еще больше вчерашнего, глаза мутные.

— Что, если мы оставим его? Мы всегда сможем за ним вернуться.

Лина вздыхает. Она представляла себе всякое, но никак не больного коня, ставшего помехой на ее пути. В нескольких ярдах от нее дети спешились и, повинуясь приказу двигаться, играют в какую-то довольно унылую игру.

— Бедный старый Бенжи, — похлопывает его по холке Лина; конь настороженно поводит глазами в ее сторону. Она принимает решение: — Мы оставляем его. Раз он не может идти, мы должны оставить его. Скажем детям, что потом вернемся и его заберем, или еще что-нибудь.

Эспен понуро кивает. Оплакивать брошенного коня стала бы другая Лина в другом месте. Но не эта.

Они возвращаются к детям. В тот самый момент, когда Лина открывает рот для объяснений, по лесу разносится оглушительный треск. Такой громкий, что Анна вздрагивает и чуть не падает. Все они переглядываются.

— Охотник! — восклицает Эспен.

— А может, просто живица замерзает? — сомневается Лина, просто для порядка.

— Слишком громко, да и звук не такой. Это ружье. Кто-то охотится неподалеку.

Он говорит так уверенно и дети кричат с такой радостью и облегчением, что Лине кажется, будто она победила. Здесь человеческие существа. До цивилизации рукой подать.

— Я пойду посмотрю, где он… Просто убедиться, что мы на правильном пути, — торопливо добавляет Эспен.

— Как ты найдешь обратную дорогу? — резко обрывает его Лина.

— Разожги костер. Я недолго. Он должен быть совсем рядом. — Эспен принимается кричать по-английски: — Ау! Кто там! Ау-у-у!

Не ожидая ответа, он поворачивается к ним:

— Думаю, звук был оттуда. Я недолго. Если я его не найду, сразу вернусь, обещаю.

Одарив их всех широкой уверенной улыбкой, Эспен скрывается за деревьями. Его шаги исчезают в тишине. Вторая лошадь, Ютта, испускает долгий конский вздох.