Интересно наблюдать за движением персонала фактории. Как расходятся или сходятся вместе люди. Судя исключительно по моим собственным наблюдениям, Оливье явно не пользуется особой любовью со стороны прочих индейцев. Он жмется поближе к Стюарту, постоянно у него на побегушках и даже подражает некоторым его манерам. У всех прочих есть чувство дистанции между белыми и туземцами, и Оливье выглядит своего рода перебежчиком, принявшим чужую сторону. Сначала мне казалось, что они уважают Стюарта и даже любят его, но теперь я уже не так в этом уверена. Уважение есть, но это настороженное уважение, вроде того, какое испытываешь к потенциально опасному зверю. Нора его ненавидит и, хотя, по-видимому, любит Несбита, одинаково груба с ними обоими. Со Стюартом она обращается так нагло, что приходится лишь гадать, какой властью над ним она обладает, — иначе я просто представить себе не могу, почему ей все это позволено. А еще я несколько раз заметила в коридоре хорошенькую Нэнси. Поскольку она вроде не убирает и не прислуживает, интересно было бы знать, чем она занимается. Возможно, готовит.

Я жду, когда что-нибудь произойдет. Два часа прошло с тех пор, как вернулся поисковый отряд. Я слоняюсь между комнатой, кухней и столовой, выдумывая те или иные неотложные мелочи по хозяйству: принести растопку (я сама ее унесла) или подтереть разлитый кофе. Вследствие чего Нора смотрит на меня волком, но сразу после шести меня вознаграждает крик из кабинета Стюарта. Повышенный голос принадлежит Несбиту, и в голосе этом явственно различимы истерические нотки.

— Ради бога, я же вам говорю, что не знаю! Но она пропала, в этом нет никаких сомнений.

Тихое бормотание Стюарта.

— Господи, меня это не волнует. Вы обещали! Вы должны мне помочь!

И еще бормотание — что-то о «нерадивости».

На цыпочках я подбираюсь поближе, моля Бога, чтобы не скрипнула половица.

— Это должен быть один из них. Кто еще мог? И вот еще… Получеловек — вам следует держать его под контролем.

Бормотание становится еще тише. Почему-то от этого меня еще сильнее бросает в дрожь. Подходить ближе я не решаюсь. Что подразумевает Несбит под «получеловеком»? Он оскорбляет Стюарта? Или кого-то еще?

К двери приближаются тяжелые шаги. Я поспешно ретируюсь и достигаю двери столовой, прежде чем кто-то успевает выйти. На меня смотрит сидящий в кресле у камина Муди.

— Миссис Росс. Я бы хотел кое-что обсудить с вами…

— Одну минутку… — Я ставлю кофейник; за дверью все вроде спокойно. — Прошу прощения, мистер Муди, я, кажется, кое-что забыла. Сейчас вернусь.

Я закрываю дверь, глядя на его вытянувшееся лицо.

И выхожу в пустой коридор. Дверь Стюарта закрыта. Я стучу.

— Что? — доносится голос Несбита. Очень раздраженный.

— О, это я, миссис Росс. Можно войти?

— Я сейчас очень занят.

Все-таки отворяю дверь. Несбит выглядывает из-за стола — такое впечатление, будто он только что сидел, уткнувшись носом в столешницу; лицо у него бледное и покрыто потом, волосы всклокочены еще больше обычного. Я испытываю к нему что-то вроде сочувствия. Я помню, что это такое.

— Я же сказал…

— Я поняла, простите, пожалуйста. Но я так ужасно себя чувствую. Я разбила молочник, мне так неловко.

Раздраженный Несбит непонимающе хмурится:

— Ради бога, это совершеннейшая ерунда. Если вы не возражаете…

Я делаю еще один шаг и закрываю за собой дверь. Несбита аж передергивает. Он смотрит на меня глазами загнанного зверя.

— Вы что-то потеряли? Я знаю, как это бесит. Может, я сумею вам помочь?

— Вы? О чем вы говорите?

Но только я успеваю закрыть дверь, как он осознает смысл сказанного и внимательно смотрит на меня:

— Почему вы решили, будто я что-то потерял?

— Он держит все у себя, не так ли? И заставляет вас выпрашивать.

Я будто сорвала маску, его лицо так побелело, что стало чуть ли не синим. Он сжимает кулаки; он готов ударить меня, но не смеет.

— Где? Что вы с ней сделали? Отдайте мне.

— Я все верну, если вы мне кое-что расскажете.

Он хмурится, но мои слова дарят ему надежду. Он встает и делает шаг ко мне, но слишком близко не подходит.

— Расскажите мне, кого следует держать под контролем. О ком нельзя говорить?

— Что?

— В первую ночь я слышала, как вы приказывали женщине не болтать о нем. О ком вы говорили? Прямо сейчас вы сказали Стюарту, что его нужно держать под контролем. Вы назвали его получеловеком. Кого? Расскажите мне, кто это, и я вам все верну.

Он весь как-то сдувается. Голова поворачивается из стороны в сторону. На губах его играет полуулыбка, словно он чувствует облегчение.

— Эх. Мы не хотели, чтобы Муди проведал. Если это дойдет до сведения Компании… Один из наших людей сошел с ума. Это Нипапанис. Стюарт пытается его защитить из-за его семьи…

— Нипапанис? Вы хотите сказать, что он не умер?

Несбит качает головой:

— Он живет сам по себе, как дикарь. Еще несколько недель назад все было в порядке, но теперь он совершенно безумен. Возможно, опасен. Это может стать ужасным позором для семьи. Стюарт решил, что для них лучше верить, будто он мертв. — Он снова качает головой. — Это все. Ха!.. Просто ужас, я хочу сказать.

— И он уходил… в последнее время?

— Уходил и приходил.

— Три недели назад…

— Я не знаю, куда он ходит. Он вернулся дней десять назад.

Я не знаю, что еще сказать. Или спросить. Он посматривает на меня украдкой.

— Так я могу получить?

Мгновение я думаю, не шмякнуть ли склянку об пол, ведь что-то пошло не так, и я не могу понять, что именно.

— Пожалуйста. — Он подступает ко мне еще на шаг.

Я вынимаю ее из кармана — склянку, которую вытащила у него из-под матраса, пока он был с Муди. Он хватает ее, проверяет, не отлила ли я себе — мимолетное рефлекторное движение, — а затем отворачивается и пьет прямо из горлышка. Остатки человеческого достоинства заставляют его сохранять некоторую уединенность. Потребуется время, чтобы средство, принятое таким путем, подействовало, но другого у него, возможно, и нет. Он не поворачивается, уставившись на занавески.

— А где он сейчас?

— Я не знаю. Надеюсь, подальше отсюда.

— Это правда?

— Да.

Я не могу отвести глаз от склянки в его руке. Что бы я не согласилась отдать, чтобы вырвать у него пузырек и отхлебнуть?

Несбит больше не смотрит на меня. И говорит вполголоса, уже совершенно спокойно. Это приводит меня в чувство. Я оставляю его у стола, он стоит спиной ко мне, но плечи его прямы, будто бы с вызовом.

Я возвращаюсь в столовую. Нипапанис безумен. Нипапанис — свихнувшийся убийца Жаме? Кажется, это именно то, что я хотела найти. Но нет во мне радости победы. Нет удовлетворения. Я не знаю, что думать, но из головы не идет Элизабет Берд, сидящая на снегу и от горя ошпаривающая свою плоть.