20
У Ба безостановочно говорил несколько часов подряд. Его рот был полуоткрыт, а глаза смотрели прямо на меня. Он сидел почти неподвижно и дышал бесшумно. И вообще было подозрительно тихо. Все, что я слышала, — собственное дыхание и жужжание пчел. Мои руки судорожно цеплялись за подлокотники стула. Что со мной? Так я вела себя лишь в самолетах, и то когда они попадали в воздушные ямы или шли на посадку. Усилием воли я заставила себя разжать пальцы и откинуться на спинку.
Постепенно дом наполнился звуками, и все они мешали. Скрип дерева. Какой-то хруст возле моих ног. Голубиное воркование под крышей. Постукивание ставен. Вода, капающая из крана на кухне. Мне только показалось или я слышала биение сердца У Ба?
Я пробовала представить своего отца в детстве и юности. Одиночество и отчужденность, темноту, окружавшую его, пока он не встретил Ми Ми. Я старалась хоть немного прочувствовать отчаяние и ужас, охватившие папу, когда он понял, что может потерять все, достигнутое им с помощью Ми Ми. Я плакала так, будто не Су Кьи, а я сама провожала его тем утром в Рангун. У Ба встал, подошел ко мне и стал тихо гладить по голове. Я не могла успокоиться. Наверное, я впервые по-настоящему оплакивала своего отца. Конечно, и раньше бывали дни, когда мне его особенно не хватало. Я чувствовала опустошенность и потерянность. Кажется, даже плакала, хотя утверждать не стану. Но по кому я лила слезы? По папе? Или по себе, потерявшей отца? А может, это были гнев и досада на человека, сбежавшего от нас?
Возможно, ему было бы легче, расскажи он маме, а затем и нам с братом о первых двадцати годах своей жизни. Но захотела бы прежняя Джулия Вин услышать его историю? Была ли она способна сопереживать отцу? И вообще, хочется ли детям знать, какими были их родители, прежде чем соединились и произвели их на свет? Готовы ли мы признать, что наше появление когда-то вовсе не было для них главной жизненной целью? Или эгоизм детей требует, чтобы родители с пеленок были идеальны во всем?
Я достала из рюкзачка платок и вытерла слезы.
— Есть хотите? — тихо спросил У Ба.
Я покачала головой.
— А пить?
— Немного.
У Ба на миг скрылся на кухне и вернулся с кувшином холодного чая с имбирем и лаймом. Как ни странно, напиток помог мне успокоиться.
— Вы утомились? Хотите, провожу вас в гостиницу?
Я действительно устала, но вовсе не желала остаться одна в гостиничном номере. Сама мысль о нем приводила меня в ужас. Что мне делать в громадной пустой комнате с кроватью, которая размерами не уступала лужайке перед отелем? Я буду ворочаться с боку на бок, одинокая и потерянная.
— Я хочу немного отдохнуть. Вы не рассердитесь, если я… всего несколько минут… если я…
— Я ни в коем случае не рассержусь. Ложитесь на кушетку. Сейчас принесу одеяло.
Я настолько ослабела, что едва встала с кресла. Неказистая с виду кушетка оказалась довольно удобной. Я свернулась калачиком. Кажется, успела почувствовать, как У Ба заботливо укрывает меня. Под монотонное жужжание пчел я проваливалась в сон. Этот звук стал для меня чем-то вроде колыбельной песни. Я слышала шаги У Ба. Во дворе лаяла собака. Несколько раз прокукарекал петух. Деловито похрюкивали свиньи. Из уголка моего рта сочилась слюна.
Я проснулась в темноте и не сразу сообразила, где нахожусь. В комнате стало прохладно. У Ба прикрыл меня вторым, более плотным одеялом и подсунул под голову подушку в ветхой наволочке. На столике я увидела стакан чая, тарелку с сухими пирожными и вазочку со свежими лепестками жасмина. Все это почему-то пахло кофе и булочками с корицей. До меня донесся скрип закрываемой двери. Потом я повернулась на бок, подтянула колени к подбородку, укрылась почти с головой и вновь провалилась в сон.