Часть третья
Большое поселение

— Что значит: он здесь?

Гийом Ханаран, Верховный Правитель Большого Поселения, оторванный от безделья незапланированным появлением эдвайзора, нахмурил брови. Глянув поверх очков, он нехотя продемонстрировал одну из трех гримас недовольства, в свое время отрепетированных до совершенства. Первая гримаса называлась: «Я знаю, что ты все сделал не так».

— Сэр, сначала его хотели оставить в лаборатории для полного обследования, — сказал Пэш, и у него предательски дернулась скула. — Но он заартачился. Он потребовал, чтобы позвали кого-то из верхов…

— И? — Ханаран почесал бородку.

— С ним говорил господин Маре. И господин Куртц. И я тоже немного говорил с ним…

— Ну, и! — поторопил Ханаран.

— Мы все в таком шоке, сэр!.. Как бы сказать… Для бигема он больно толковый, несмотря на то, что он совсем юн. И, видать, он еще кое-что такое знает, о чем покуда помалкивает. Что-то чрезвычайно важное.

— Скажи, наконец, толком, где он сейчас?

— В карантине, сэр.

Пэш — простак простаком. В Поселение он пришел издалека и принес с собой десять фунтов старинных ювелирных изделий: потому его и взяли. Он ведь и не виноват, что простак. И стоять ему за каким-нибудь станком до глубокой старости где-нибудь в электро-монтажном участке, если бы не Куртц… Он-то нарочно этого идиота в эдвайзеры подсунул. Очередные козни.

Ладно. Этот Пэш старается, как может. Он опрятен и подтянут, но той вышколенности, которой отличался интеллигент Жерар, в нем, разумеется, нет.

В сущности, эта замена эдвайзора никак не повлияла на образ жизни Ханарана, и все же иногда ему не хватало Жерара, а порой он даже жалел, что погорячился насчет него.

— А Куртц… он не записан ко мне на прием?

— Нет, сэр.

— Вот хитрый жук… А господин Яглом?

— Тоже нет.

Ханаран побарабанил пальцами по мраморной столешнице, задумчиво рассматривая тщедушную фигуру Пэша в черном мундире без погон.

Похоже, опять скользкий вопрос. И, как обычно, решение принимать ему, Ханарану, чтоб после можно было сказать: «Но, сэр… вы ведь сами…»

— А как он нас нашел, этот бигем?

— Его как бы привела одна бабенка.

— Какая еще бабенка?

— Она из района Восточного плато, сэр. Выжила после карательного рейда, была в рабстве в небольшой общине на Шедаре. Да, сэр, оказывается, там до последнего обитали бигемы. Чересчур уж близко от Мертвой Зоны.

— И?

— Видать, он и впрямь оттуда, сэр. Просто великан. — Пэш сделал многозначительную паузу. — Глаза у него какие-то странные для бигема… больно въедливые. Простите, сэр… я, то есть, хочу сказать: выглядит он, как жутко разумный человек. Даже в школе бигемовских вождей не встречал я таких умников. Покуда с ним толковал, этот парень даже ни разу не ругнулся, а бигемы — те, сами знаете, всегда крепко выражаются. И лицо у него выбрито, и одежда на нем неизвестного кроя, да и обувь чудная. И самое диковинное, сэр, у парня ошейника нет. Так вот, сэр, он просит, чтобы ему позволили с вами поговорить.

День был явно не самым лучшим для Ханарана. Новости, которые принес Пэш, заставляли шевелить извилинами, принимать какие-то головоломные решения, а по ходу волей-неволей требовалось и самого эдвайзора воспитывать… Этого тугодума, пожалуй, куда проще убить. А Куртц еще уверял: лучший из лучших.

— О чем он хочет говорить, этот бигем? Он сказал тебе?

— Кажись, о терракотерах, сэр.

— Чепуха, тут не о чем говорить! Пусть об этом с ним толкует Куртц, у него лоб до затылка.

— Простите, сэр, этот бигем… он уверяет, что знает что-то важное.

«Как же, как же… — подумал Ханаран. — Не осталось ничего важного, все что было важно, давно мертво…»

— А та женщина… что она обо всем этом говорит?

— Она в отключке, сэр. Мы отправили ее в лазарет.

— Проклятье, Пэш! Издеваться вздумал? — Ханаран заставил себе упереть локти в стол и даже привстал с кресла (гримаса номер два: «А пошлю-ка я тебя на внеочередное тестирование»). — Кто только что сказал, что к нам этого бигема привела женщина?

— Я сказал: «как-бы привела», сэр. В каком-то смысле оно так и есть. Он сказал, что это она растолковала ему, как до нас добраться. Но в дороге она пострадала, головой бабахнулась. Бигем ее на руках принес. Симпатичная бабенка.

— Хочешь сказать, женщина объяснила дикарю, как пройти в Поселение, и он сумел его отыскать?

— Стало быть, так, сэр. Именно об этом и говорю.

— М-да… — Ханаран встал из-за стола, подошел к портрету Велимира в фосфоресцирующей рамке. — А почему этого бигема до сих пор не убили? Никто не догадался, что на самом деле он шпион от ренегатов?

— Кажись, такая догадка все-таки была, сэр… Да, точно была, я сам слыхал, как господин Зорге господину Куртцу говорил… Да только вот что, сэр… Ошейника-то у него не было, но наши датчики на звериных тропах… они показали, что этот парень пришел откуда-то с севера. Вот рапорт начальника отдела диверсий полковника Лепы, господин Яглом велел его передать вам. — Он развернул универсал дисплеем к Ханарану.

— Без ошейника… Смотри ты… Откуда именно он пришел?

— Со стороны Мертвой Зоны. Должно быть, из приграничных территорий. Ренегатам не под силу такой крюк сделать. Им не пройти наши южные заслоны.

— А следы на снегу?

— Не замечены. Он почти две мили по стенке каньона шел и проник через нижние щели. Тут его внешний патруль и накрыл.

— Надо же, — сказал Ханаран. Ему и впрямь становилось любопытно. — А почему об этом мне докладываешь ты, а не наш всеведущий умник Куртц или хотя бы кто-нибудь из руководства карантина? Им не нашлось, что сказать?

— Простите, сэр… Дело в том, что бигем хочет говорить именно с вами и ни с кем из них. Мне об этом сообщили, и я вам докладываю.

«Ну и дела…» — подумал Ханаран.

— Знаешь что, эдвайзор, — сказал он. — Ты должен был мне все это не так преподнести.

— Простите, сэр, но мне подумалось… — Пэш осекся, встретившись с мрачным взглядом Верховного.

— Весьма сомневаюсь, что ты вообще обдумываешь свои доклады заранее. Вот какое у меня впечатление складывается: ты — идиот!

Он сделал гримасу номер три, которой надлежало бояться всем без исключения. Когда-то Ханаран про себя называл ее «взглядом смерти».

— И из этого следует, что ты — потенциальный праноматериал, — сказал он, внимательно глядя на эдвайзора и пытаясь выцедить хоть каплю удовольствия из создавшейся ситуации.

— Помилуете, сэр, — пробормотал внезапно побледневший Пэш. Он с тревогой и преданностью вглядывался в глаза Верховному: ну, скажите, сэр, ведь это была всего лишь шутка, не так ли?

— Проклятье, — вздохнул Ханаран. — Сам ты что об этом думаешь?

— Мне… мне кажется… — ожил Пэш, — этот бигем в самом деле пришел из… Мертвой Зоны…

Он прикусил язык, видимо, испугавшись своих слов.

— Что-то я подзабыл, ты в своей должности сколько уже служишь? — спросил Ханаран.

— Три месяца, пять дней, сэр.

— М-да, достаточно много, чтобы научиться извилинами шевелить. Пора с тобой что-то делать, пора… Ну, ладно. Прежде чем увижу этого чудесного бигема, вызовешь ко мне Куртца и начальника особого отдела. И пригласи господина Яглома.

Поль Маре из тех офицеров-штурмовиков, которых на тактических курсах называют рвачами или стервятниками, хотя на самом деле в душе он не таков. Просто от природы Поль старателен, и всякое дело любит выполнять на совесть. К тому же он сын героя — резидента Клода Маре, человека, погибшего при исполнении задания в Мертвой Зоне. К счастью Клод Маре успел посвятить сына в линию штурма. Когда отец передал десятилетнему Полю ментальное послание штурма, мальчик принял его как принимают имя или наследственное имущество.

В самом этом слове — «штурм» — он чувствовал вкус детства. Возведенное до культа его предками задолго до того, как Велимир пришел к власти и привнес в него новое, более вещественное значение, это громкое, благозвучное, но безликое, слово жило в нем не как военная задача или манифест к действиям, а как некая извечная и непреходящая духовная ценность. Поль никогда не связывал с понятием штурма реальной возможности избавления от пороков настоящего, от тесноты подземелий, от нехватки солнца и воздуха. Зато он видел в нем возможность самоопределения и носительства идеи. Именно так — он был штурмовиком от рождения и всю свою сознательную жизнь свято верил, что штурмовиком и умрет.

Но отблеск той же самой идеи, проявленный в чуть ином значении, — «повстанчестве» — странным образом от него ускользал. Когда кто-нибудь при нем начинал рассуждать о светлом будущем — о тех временах, когда уйдут терракотеры, исчезнут карательные машины, а теперь уже и недавно открытые враги «кинготы» (новомодная гипотеза, толком никем не понимаемая, но вызвавшая небывалое количество пересудов), тогда Поль старался абстрагироваться. Он уходил в свои мысли, не желая слышать бестолковых разглагольствований. Он не любил, когда ругают бигемов только за то, что они огромные и якобы кровожадные. Или когда Шмуль на больших собраниях критиковал Куртца за слишком слабые требования к проектам эмигрантов со стороны его представителей в приемной комиссии.

Раньше Поль возглавлял танковый легион (смешно, притом, что он ни разу не бывал на технической позиции, и все учения проходили лишь на тренажерах). Поль делал все, что требовал от него устав. Его легион был лучшим с точки зрения тактической подготовки к штурму и абсолютно безукоризненным в плане технического состояния. Если бы когда-нибудь ему выпало руководить всем Поселением, первым делом он превратил бы его сложное законодательство в простой, емкий и справедливый устав, которого бы неукоснительно придерживался сам и требовал бы этого от подчиненных. Танкисты любили его, да и он чувствовал себя на своем месте, но однажды Поль совершил большую ошибку. На банкете в честь праздника Воссоединения в присутствии господина Яглома на вопрос выпившего Тагера, начальника службы питания: «Какими будут наши банкеты под небом свободы?» Поль философски ответил: «Разница лишь в том, господа, что может неожиданно пойти дождь». К счастью рядом был начальник карантина господин Зорге — друг и соратник отца — он заполнил болтовней создавшуюся паузу и, как мог, замял это дело. Он же на следующий день устроил так, что Поля перевели к нему заместителем почти без потери статуса и жалованья.

В карантине у Поля снова появилось раздолье для упоения идеей и педантической деятельности. Люди все поступали и поступали. Даже сейчас, когда в горах местами выпадал снег. В основном это были, конечно, албы — не менее трех-четырех человек в день. Из них формировали две ступенчатые группы. Иногда — раз или два в месяц — прибывшим албам удавалось привести с собой бигема. Для них был отведен отдельный корпус, одновременно в нем могло содержаться до семи особей. Сейчас кроме новенького там находился один бигем по имени Шоко, сильно пострадавший во время захвата, — он томился в своей камере уже две недели. Новый метод фермеров оглушать охотников бета-импульсаторами несколько увеличил приток бигемов, но продлил срок пребывания их в карантине. Тот, оглушенный, слабо реагировал на внушение и почти не обучался. Он сидел на полу и, обняв колени, ждал еды. Зато новенький был одним из самых любопытных экземпляров, которые Полю когда-либо приходилось видеть. Этот здоровяк спокойно согласился на дезинсекцию и прививки, однако, когда его хотели протестировать, поставил условие, что не ответит ни на один из вопросов, если ему не предоставят аудиенции с Верховным.

Поль покончил с оформлением документов, вынул из стола несколько маленьких барабанчиков, расставил их в нужном порядке и, достав из кармана палочки с мягкими наконечниками, отбарабанил «Марш отверженных» — любимое произведение, которое разучил еще будучи курсантом. Вздохнув облегченно, он спрятал инструменты.

После этого Поль обошел аудитории, где занимались албы, прибывшие в последний месяц-полтора. Все шло строго по расписанию, и Поль, напустив важности, каждому из преподавателей говорил: «Продолжайте».

Пэш сообщил, что господин Ханаран явится к новенькому бигему сам. Шеф — господин Зорге — еще не вернулся с приемной комиссии, и у Поля оставалось немного времени. Выйдя из учебного крыла, он направился в отделение бигемов.

Семь одноместных камер-ячеек за толстым стеклом были настолько компактны, что бигемы не могли в них сделать и двух шагов. Внутри была только лежанка, откидной столик, кран для воды и люк с крышкой для отправления естественных надобностей. Пройдя мимо сидевшего на полу Шоко, Поль подошел к последней камере. Новенький сидел с закрытыми глазами, подобрав под себя ноги: так бигемов учат сосредотачиваться в школе вождей службы господина Куртца, но этот парень, разумеется, ни по возрасту, ни по имеющимся данным не мог проходить обучения — да и был он типичнейшим представителем своей расы, чистейшим бигемом, без примеси албианской крови. Ни о каком интеллекте и речи быть не могло, но этот парень…

Бигем открыл глаза, поднял взгляд на Поля.

Поль включил громкоговоритель.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Лучше не бывает, — кивнул бигем. — Не думал, что у вас такая вкусная еда. Что это?

— Хм… — Поль пожал плечами. — Белковый хлеб, бульон из протеев, битки, специи, гормоны… Если примут в школу, вам дадут талоны на питание. Станете обычным наемником — будете продукты сухим пайком получать. Рекомендую быть посговорчивей и хорошенько поусердствовать, тогда сможете остаться в Поселении надолго. Может быть, в качестве грузчика, а если повезет, то и механика. Это уже полноправный труд с достойной оплатой — скажем, от трех до десяти эрдо в месяц. Таких среди бигемов — единицы, но вы, как мне кажется, имеете шанс.

— Но я не хочу быть механиком, — спокойно сказал бигем. — Вы офицер, да? Что обозначают ваши погоны?

Поль опешил. Слишком на равных держал себя с ним этот парень. Он инстинктивно шагнул в сторону, чтоб оказаться вне поля зрения отслеживающей камеры.

— Я военачальник третьего ранга. Майор, — негромко сказал Поль. — Если вас интересует военная иерархия Большого Поселения, вы сможете больше об этом узнать, попав в школу бигемов-вождей, но для этого надо выдержать тестирование.

— Как скоро придет Верховный? — спросил бигем.

— Проявите терпение. Люди в карантине ждут неделями своей участи. Верховного мало кому из рабочих удается увидеть. У господина Ханарана много дел. Между тем он дал согласие заглянуть к вам. Скажите, если не секрет… должно быть, у вас был хороший учитель?

— Может быть.

— Кто он? Бигем? Алб?

— Ни то, ни другое. Простите, майор, но я бы хотел собраться с мыслями перед разговором с Верховным.

Поль был задет, однако, оставаясь истинным офицером династической линии штурмовиков, он сдержал эмоции.

— Ожидайте, — сказал он.

Бигем тут же закрыл глаза.

Сигурд думал о великих дипломатах и парламентерах, чьи имена знал из вымышленной истории Федерации. Он вспоминал легенды о внедрении агентов в болгарские административные службы. Сейчас ему требовалось влезть в их шкуру. Всю дорогу он строил планы и представлял варианты своего появления среди «повстанцев». Но, оказавшись в Большом Поселении, Сигурд пришел к выводу, что все изначальные замыслы были ошибочны. Албы следят за терракотерами и надежно охраняют подступы к Поселению.

При столкновении с белоголовыми воинами в черной форме он понял: те, кто сюда попадают, уже не уходят…

Возвращение из Алгирска длилось сутки и одну ночь. Космодром они нашли только к утру. Если бы не Руна на плечах, то наверняка он прибежал бы еще засветло и, надев экран, успел бы добраться до леса.

Сигурд обошел дорогу, ведущую на космодром и, продравшись через заросли, отыскал экраны — здесь после них никто не побывал. Дорога на юг лежала через пустынную заснеженную долину, человеческие фигуры были бы на ней слишком заметны. Пришлось ждать до темноты.

Руна забыла прихватить свою шапку и чуть не отморозила уши, Сигурд тоже насквозь продрог — весь день оба они то и делали, что толкались, пытаясь согреться.

Корабля на космодроме не было. В течение всего дня на территории не видно было ни автобусов, ни людей, лишь несколько раз показывался змеерукий терракотер на колесах: он объезжал здание, на минуту задерживался за ним, и возвращался в помещение.

К вечеру они, измученные голодом, холодом и усталостью, двинулись в путь. Они не пошли через поле, а свернули на запад, сделали большой крюк, чтобы не оставлять следов. Добравшись до места, где из-под снега выпирали замысловатым хребтом исполинского зверя голые зубчатые плиты, Сигурд посадил Руну на плечи, взобрался на одну из них и стал прыгать с верхушки на верхушку, пока не достиг поросших лесом холмов. Потом он несколько часов бежал звериными тропами до начала гряды, а Руна рассказывала ему все, что знала о том, как по приметам отыскивать Большое Поселение. Сигурд ориентировался без особого труда: он хорошо помнил гряду из атласа географии, и вместе с Руной они вскоре разобрались, что по пути к каньону им предстоит пересечь Западный Перевал. Сигурд слыхал, что эти места раньше были плотно заселены албами, и он не хотел неожиданных неприятностей, потому решил обойти перевал стороной, тем более что на южный склон тучи снега не нанесли. Но когда горный массив был уже почти обойден, Сигурд оказался на скользком обледенелом склоне. Силы истощились, а ночь подходила к концу — возвращаться назад было опасно, и Сигурд рискнул бросить вызов этому участку склона. Но на одном из уступов нога его соскочила, и они полетели в пропасть. Ему все же удалось ухватиться за край камня, но скорость падения была велика, его развернуло, и Руна с размаху стукнулась о стену. Пару секунд она удерживалась, а потом руки ее разжались, и она полетела вниз. Сигурд метнулся следом и настиг ее чуть ли не в самом опасном месте, откуда уже начиналась отвесная стена. Дальше он волочил ее то на плече, то нес на руках, пока обессиленный не добрался до каньона. Тут он немного передохнул и снова пустился в путь. Тетради и несколько прихваченных Руной газет он спрятал в расщелине скалы, в укромном месте невдалеке от обвала в каньоне. С лучами восходящего солнца спустился к тому месту, где по всем признакам должен был находиться тайный вход. Там его и схватили.

Сигурд не спал две ночи, и сила скачка иссякла, но голова работала ясно. Он должен был впечатлить главного алба, заставить его сделать исключение. Для этого надо применить всю хитрость, весь ум. Если не совершить отчаянный рывок сейчас, позднее сделать это будет сложно.

Заявить главному албу, что перед ним продукт экспериментов терракотеров? Наверняка, тому станет интересно, не впихнули ли терракотеры в этого чудаковатого бигема что-нибудь такое, что можно будет использовать в борьбе с ними. Не превратят ли его тогда в объект исследований? — ведь они тоже большие любители опытов.

Надо как-то этого избежать. Следует давить на то, что для них важно. Вопрос: что для албов важно? Над этим-то он и ломал голову всю дорогу от города до Поселения. Кое-что Руна говорила, до иного сам додумался. Эти их лозунги были жестки и категоричны.

Разум — превыше всего… (спорно).

Свобода — право человека, борьба за свободу — долг человека… (логично).

Цель оправдывает средства… (дилемма).

Общественное выше личного… (прямо как в Федерации!).

Терракотеры — чужаки из космоса… (ну, это очевидно).

Идея ценнее жизни… (это уже настораживает).

Дух Спаро — это байки, и нет ему места в ученом уме… (что ж, они правы…).

Есть и кое-что еще, о чем албы помалкивают. Прана, персоли…

Он решил действовать напрямик. Албы — повстанцы. У них сразу должно сложиться впечатление, что в душе он один из них. А еще, что он достаточно разумен для того, чтобы участвовать в организованной борьбе и боевых действиях. Он не станет говорить им, что это его личная война: это вызовет лишние вопросы. Пусть лучше они сразу примут к сведению, что у него незаменимый опыт, ведь он был там и видел все своими глазами. Такого опыта нет ни у одного алба.

Трудность в том, как ему самому ужиться с ними — убийцами матери. Если они в первый же день узнают, что он затаил на них зло, а тем более, что еще месяц назад он был отсталым дикарем, и что терракотеры покопались у него в мозгах, все пойдет прахом.

Но албы не дураки. С самого начала они детально и методично начнут выяснять, зачем он пришел, пожелают услышать внятное объяснение, ведь они — хитроумные албы — ничего не принимают на веру, ничего, что может быть опасным, не оставляют без внимания. Но пусть им удастся докопаться до этого как можно позже. А он за это время постарается себя показать.

«Правильно ли то, что я здесь?» — спрашивал он себя, оглядывая маленькую каморку, куда его поместили. Его подсознательно влекло к тому, что у них тут происходило, и вот он пришел, так сложилось. Он стремился к победам, живя в горах, и мечтал о борьбе, учась в несуществовавшей школе. Но ночная охота на килунов и мечты бионера или сомолфеда — чушь в сравнении с грандиозной битвой, к которой готовятся албы.

Его беспокоило, как поведет себя Руна. Разумеется, они допросят ее, как только она придет в себя. Однако Сигурд надеялся, что сперва они дадут ей какое-то время. Вчера, когда они мерзли на холме около космодрома, он просил, чтобы она не говорила никому о гибели его матери, но кто знает, как она поведет себя здесь, среди своих. Чутье подсказывало, что рассчитывать на молчание Руны не стоило. Стало быть, времени не так уж много: надо хватать козла за рога.

Сигурд постарался упорядочить мысли.

Ханаран в сопровождении маршала Яглома, управляющего персоналом Куртца и Пэша вошли в карантин.

— А почему я не вижу Зорге? Где эта развалина? — спросил Ханаран у спешившего к ним Поля. Рядом с Полем шагал крепкий охранник.

— Господин Зорге еще не вернулся с комиссии.

— Туда ходить должен ты, — назидательным тоном сказал Ханаран. — Зорге вечно дрыхнет, он врага проспит.

— Но, сэр… не я ведь… — начал было Поль, но сбился, встретившись взглядом с Куртцом.

— Не ты, не ты… — сказал Ханаран. — Комиссию назначает Куртц, а я утверждаю. Но ты, парень, должен хоть какую-то инициативу проявлять, а? Не то Зорге будет еще долго на своем месте лентяя праздновать, а Куртц этому только рад будет, верно?

Поль стоял по стойке смирно, не зная, что ответить.

— Показывай, — разрушил молчание Яглом. Вид у него был нетерпеливый и раздраженный — не иначе, его оторвали от великих дел.

— Идемте, господа, — сказал Поль, жестом повелев охраннику следовать с ними.

Они прошли в корпус для бигемов. Шоко за стеклом насторожился, но, не увидев ни у кого в руках контейнера для еды, потускнел.

— Последняя камера, сэр, — сказал Поль.

Ханаран прошел вперед.

— Дверь не поднимать, — предупредил Яглом.

— Да, сэр. — Поль кивнул.

Новенький стоял, выпрямившись во весь свой гигантский рост, и, когда Ханаран подошел к стеклу, ему пришлось задрать голову.

— Хочешь что-то сказать мне, парень? — с ходу спросил он.

— Я знаю, как победить терракотеров, — сказал бигем. — Быстро, без потерь с вашей стороны.

— Ха! В самом деле — уникум. — Ханаран поправил очки и с полминуты разглядывал бигема, затем поинтересовался: — Это все? Или у тебя есть, что к этому добавить?

— В двадцати пяти милях на север от Шедара — город. Я прожил там три недели. У меня есть подробные карты. Они спрятаны.

— Предупреждаю: за вранье тебя убьют, — сказал Ханаран. — Никто никогда не бывал в городе.

— Знаю, — ответил бигем. — Но мне удалось. Женщина тоже была со мной. Ее стоит наградить за то, что она привела меня.

— Ты ставишь мне условия?

— Нет. Просто я слыхал, что за одного бигема в Поселение принимают одного алба. Эта женщина…

— Довольно о ней! Заслуги перед Поселением оценивает приемная комиссия. Подумай лучше о себе. Какие у тебя еще доказательства, что ты жил в городе?

— Я сам этому доказательство. Я разумен.

— Допустим, на идиота ты не похож. Но что это доказывает?

— То, что я был в городе. Я обрел там рассудительность.

— Что значит: обрел?

— У терракотеров мне удалось кое-что перенять, — бигем говорил негромко, отчетливо и с расстановкой. — Я много чего там видел, я знаю город как свои пять пальцев. Есть идея, которая может повлиять на стратегию войны с ними.

— Даже так, — усмехнулся Ханаран. — Назови себя.

— Сигурд Дзендзель.

— Родичи есть?

— Моя община жила на Шедаре. Терракотеры всех уничтожили, когда я был на охоте. Выжил я и Руна… албианка. Она была женой одного из наших.

— Значит, влияние города, говоришь… То есть, это терракотеры сделали с тобой то, что мы видим? Это они так славно над твоими мозгами поработали?

— Они ко мне не прикасались. Просто я кое-чему научился. Я с рождения был не глуп. Но город… там особая логика. Живя среди терракотеров, мне пришлось многое переосмыслить.

— Ты лукавишь, бигем. Я это чувствую.

— Не имею в своих намерениях, Верховный.

— Называй меня господин или просто сэр, — поправил Ханаран. — Есть у тебя какие-нибудь просьбы, прежде чем мои подчиненные зададут свои вопросы?

— Да… сэр. Я смотрел на небо среди дня, мои глаза успели привыкнуть… Хочу, чтобы всегда было так. Мы должны бороться за свободу.

— О, какие слова!

— Возьмите меня на военную службу, сэр. За этим я и пришел.

Ханаран посмотрел на маршала Яглома. Тот покачал головой.

Ханарану вспомнились времена Велимира. Они не раз пытались использовать бигемов в армии. С бигемами армия смотрелась бы внушительнее — так они считали. Но ничего из этой затеи не вышло: бигемы не могли жить под землей без тяжелой физической нагрузки, лучше всего они справлялись с обязанностями гонцов или грузчиков.

— Почему ты решил, что твое место среди албов? — спросил Ханаран.

— Албы — единственная сила, которая может стереть с лица земли инопланетную заразу.

— Да ты и впрямь оратор, — поразился Ханаран. — Но как же ты собираешься делать свои жертвоприношения? Солдатам не дают натуральное мясо.

— Я не делаю жертвоприношений, сэр. Я не верю в Спаро.

— Хм… нонсенс. Но есть и другая проблема. Пожалуй, с твоим ростом ты испортишь строй.

— Но я прошусь не в рядовые. Сделайте меня одним из военачальников.

Ханаран решил, что ослышался.

— Бигем вздумал командовать албами, так? Считаешь, твоя карта стоит должности военачальника?

— Она стоит того, сэр. В противном случае я бы не пришел к вам.

— Что ж… Мои люди — профессионалы, они разберутся. Ты должен довериться им, если хочешь, чтобы разговор между нами продолжился. Но если выяснится, что ты пытался ввести меня в заблуждение, тебя убьют.

— Как скажете… сэр.

Ханаран наградил его на прощанье прожигающим взглядом, усмехнулся в усы и сказал:

— Приступайте.

На выходе он негромко произнес:

— Этот парень — ценная штучка. Пускай узнают, где он научился так разговаривать. Лично я впервые такое вижу. Да, глаза у него и впрямь… вдумчивые.

— Именно так, сэр, — бодро отозвался эдвайзор.

— Проследи, чтобы с ним ничего не случилось ненароком.

— Слушаюсь, сэр.