8
— У меня сегодня выходной, — сказала Руна наутро, стянув с Зуброва одеяло. Он сел, обхватив руками колени.
Солнце било в окно, и чувствовалось, что на улице мороз.
Вчера Зубров уснул до того, как легла Руна. Он просто взял и провалился в сон, только лишь голова коснулась подушки, и проспал всю ночь на одном боку.
Зубров осмотрелся и увидел рядом со своей подушкой еще одну, примятую. Стало быть, спали они рядом.
— Готов? — бодро спросила Руна.
Он пожал плечами.
— По крайней мере, недурно выспался, — заметила она. — Уже половина десятого. Для начала надо со сроками определиться. Попробуем сделать прогноз.
Он не понимал, о чем она говорит: должно быть, это и было написано на его лице. Руна улыбнулась.
— Хочу чтоб ты понимал: я впервые сталкиваюсь с подобным. Будем надеяться, что программа «Зубров» не противоречит структуре твоего сознания. Думаю, если бы было иначе, она бы не работала. Выходит, должны быть точки соприкосновения. Мой компьютер так или иначе их нащупает, в этом я почти уверена. А вот что касается всяких побочных действий терапии, тут я и предполагать не могу, что нас ждет. Компьютер-то у меня есть, но я дилетант. Так что выбор за тобой, Сиг. Пока не поздно, можешь отказаться от восстановления.
— Как это будет выглядеть? — спросил он, протирая глаза.
— Вот как: ты устроишься поудобнее, я положу рядом персоль, надену на тебя датчики, включу сканер. Сначала буду следить за его работой, а когда увижу, что все идет своим чередом, переведу в автоматический режим. Время от времени буду посматривать за твоим биоритмом и за деятельностью мозга. Сеанс будет длиться до тех пор, пока параметры организма будут в пределах нормы. Начнешь уставать — остановлю процесс. Все. А сейчас в душ и завтракать.
Когда он выходил из ванной, она протянула ему брюки.
— Еще с вечера выстирала, сейчас утюгом досушила, заштопала. Не ругайся, если плохо: не привыкла я к их иголкам.
— Спасибо, — пробормотал он, торопливо натягивая брюки.
Руна удивленно хмыкнула.
— Тебя прямо не узнать. Любопытно, каким же ты станешь после встречи Ореста с Сигурдом?
— Не знаю, — буркнул он. — Должно быть, таким, как ты сказала: взрывоопасным.
Оказалось, пока он спал, она успела сварганить большую кастрюлю макарон по-флотски и прибрала в квартире. На Руне был светло-голубой халат выше колен, в нем она со своими распущенными белыми волосами напомнила Зуброву одну заграничную певицу, имя которой он забыл.
Войдя на кухню и выглянув в окно, он увидел, что за ночь нападал тонкий слой снега. По коже отчего-то пробежал мороз, словно было что-то дурное в этом снеге. Он вспомнил, как в детстве у них в Багровске была гора-каталка — спуск в котловане, который по каким-то причинам года три или четыре оставался пустым, прежде чем его стали заполнять фундаментными блоками. Со своим другом Андреем они, задыхаясь от упоения, катались на санках, лыжах, картонках, жестянках и просто на мягком месте. Разве всего этого не было?
Макароны оказались такими, как Зубров любил: много мяса, масла и лука. Он умял две тарелки, а третью порцию доедал уже с некоторым стеснением, хотя Руна насыпала ему добавку почти силой.
— Я же знаю, какой у тебя аппетит, — проворковала она. — Ты — бигем и должен хорошо питаться!
Перед тем, как отдать себя во власть компьютера, он попросил Руну показать еще какой-нибудь материал о тех загадочных людях.
— Почти ничего нет, — сказала она с сожалением. — Только кое-какие случайные записи.
Руна включила телевизор, и Зубров, усевшись на полу, уткнулся в экран. Перед ним стали возникать, сменяя друг друга, горные пейзажи, подземные коридоры, залы, лица незнакомцев — рыжих, белых, мужчин, женщин, стариков, детей… Все выглядело причудливым, но в то же время пробуждало в памяти смутные образы.
Зубров попытался припомнить лицо матери, но вместо него в воображении возникло лишь бледное качающееся пятно.
Внезапно ему стало тошно.
— Давай свои присоски, — нарочито сурово потребовал он.
Руна предложила улечься поудобнее, сняла с себя ремень. Немного повозившись, она вытащила из разных отверстий несколько серебристых проводков с пластинками на концах. Одну прилепила к его затылку, другую установила над переносицей, третью на левый висок. Выудила из ремня еще один проводок — черный — и прилепила пластину к правому виску.
— Прикрой глаза, — попросила она. — Постарайся ни о чем не думать. Услышишь звук, очень тихий, сосредоточься на нем.
Он сделал как она сказала. Что-то щелкнуло в ушах, где-то в затылке едва уловимо зашипело.
— Не открывай глаза, — сказала Руна. — Теперь попробуй сделать вот что: постарайся закрыть еще одни глаза — внутренние, те, что смотрят в воображение. Ничего, если не получится с первого раза. Главное — не забывай концентрироваться на звуке.
Легко сказать. Где они, эти внутренние глаза? Зубров крепче зажмурился. Картинки, цвета, пятна — все в движении. Зажмурился сильнее — не помогло. Он представил, что захлопывает ставни — черные ставни, чтобы не видеть ничего, и почти тотчас его охватило ощущение провала.
«Пустота», — едва не воскликнул он, но губы слиплись, и невозможно было ими пошевелить. Стало абсолютно темно. Затем и тело куда-то исчезло, словно растворилось. Что-то бесплотное равномерно вращалось в пустоте, не имевшей ни верха, ни низа, поскольку самого центра тяжести больше не было. Мысли ушли, если не считать мыслью это странное вращение. Зуброву казалось, что крутился какой-то вал с зубцами на боках, счищая с внутренней поверхности черепной коробки отложившиеся там наслоения. Так это или нет — теперь он не смог бы даже сформулировать вопрос. Он крепко спал, вернее, наступил период, в течение которого не происходило ровным счетом ничего, лишь сознание ритмично то появлялось, то куда-то проваливалось. Неизвестно, сколько длилось это состояние, но со временем оно стало не таким глубоким, перешло в поверхностную дрему. Зубров стал видеть сны: сперва они были совершенно бессмысленными и неразборчивыми, затем обрели форму и цвет, стали поражать яркостью и четкостью картинок. В этих снах он мчался как ветер. Он был дикарем и радовался своей силе и ловкости. Он без страха прыгал в пропасть, чтобы, коснувшись гладкого камня, прыгнуть еще глубже и нестись к следующему камню, от него — еще дальше вглубь, чтобы потом резко развернуться и, впившись крепкими пальцами в расщелину, описать гибким телом дугу и мягко приземлиться на ровной площадке. Все знакомо, все изучено с детства.
Можно двигаться одинаково быстро как с открытыми глазами, так и вслепую. Вот он уже бежит по неровной поверхности, поросшей сухими кустарниками: в свете луны они кажутся голубоватыми. Какая торжественная, зловещая красота! Все принадлежит ему одному. Он — царь этих земель, хоть есть и враги, что притязают на право владения ими. Только он спокоен, ведь он убьет их всех: пускай только попробуют стать на его пути. Он презирает их — недостойных, пустых, бессильных, нездешних, лишенных права на существование. Он убьет их, но позже, а сейчас он занят охотой: он — стремительный опасный хищник! Его кости крепче любого камня, а мышцы сильнее дерева. Он чувствует упоение, радостный вопль рвется из груди. Но опытный охотник умеет кричать беззвучно, этот крик разносится по его просторной груди — крик восторга и ярости, крик победы…
— …хватит! Хватит! — испуганный голос Руны. — Сиг, пожалуйста!
Зубров вскочил на ноги, качнулся, едва устоял… Перед глазами все плыло, комнату мотало туда-сюда.
— Что? — прохрипел он.
Кровать встала на дыбы, он отпихнул ее от себя, его самого тут же бросило в сторону. Руна взвизгнула, отскочила.
«Ага… бойся меня…» — злорадно подумал Зубров, шаря руками в поисках опоры.
Он скрежетал зубами. Разъяренный зверь сидел внутри, он жаждал разрушения. Нет, он сам — этот зверь, и чужак — коварный, подлый — хотел телом завладеть. Демон влез в него во сне.
Майка теснила грудь… Одним рывком Зубров ее разодрал — воздуху не хватало…
Албианка… полуголая… она впустила демона, сука!
Бросился к ней, схватил за руку в тот миг, когда она пыталась подобрать с пола ремень. Ага… вот теперь дошло, что это за хреновина… Оружие, которым собиралась прикончить его, вот что!
— Орест! Остановись! Сиг!
— Хватит! — Он толкнул ее на кровать. — Заткнись!
Она упала на спину, халат задрался… белая полоска такни между ног… Там, за ней…
— Орест! — Она пыталась защитить себя ремнем. Взгляды встретились. Там, в ее глазах, ужас. Ремень полетел в сторону, на кресло…
Он навалился сверху, она охнула… новое чувство… волны… жаркие… Все потемнело… Вокруг — ничего… только впереди лицо девушки… перекошено… глаза широко раскрыты… «Ладно, — хочет сказать кто-то внутри. — Не причиню вреда». Но вместо слов — рык. Руна… она такая… такая…
Стал рвать на ней халат… тонкая ткань на бедрах легко порвалась… Она вскрикнула. Ярость — это твоя сила… получи над ней власть… Нет, это надо понять, это… Но думать не получалось. Его лихорадило, рот наполнился слюной, и он не мог ее даже сглотнуть, не получалось: она так и текла на подбородок. Он провалился куда-то в глубину… Руна застонала… внутри у нее было тепло. Краешком разума он отметил: хорошая добыча… теперь… всегда… Он продолжал хотеть Руну, ему мало этой теплой глубины. Наконец, его желание стало бесконечным и невыносимым, превратилось в крик, он стал орать, и тогда в какой-то момент все исчезло — он взорвался. Пошел обратный отсчет… С каждой ослабевающей конвульсией реальность стала меняться. Он все еще содрогался, а память уже возвращалась в свой замысловатый лабиринт, на ходу сортируясь и упорядочиваясь — год за годом, день за днем, минута за минутой.
— Эй, албианка… — прохрипел он, откидываясь на спину. — Эти твои штуки… проводки твои… они сработали, железяка в печенку!
Теперь память содержала и истинное, и ложное, и в этом, как ни странно, не было противоречия.
Он сел, потер руками виски.
— Вот зараза!
Он попытался собраться с мыслями, но они расползались.
— Кажись, вышло! Как заново народился! Охренеть!.. Слышь, а? Э-хе-хе… каково же я тебя…
Это было похоже на пробуждение после слишком крепкого хмельного сна. А может на исцеление сумасшедшего. Только на кой хрен они только что все это вытворяли?..
— Злобный чхарь… морок нашел… — пробормотал он. — Морок в башке… во всем теле… Что же это я… Послушай, Руна… вроде, дикарь во мне очнулся.
Тут до него окончательно дошло, что он натворил, и ему стало неловко. Он покосился на Руну: волосы ее разметались по подушке, на бледном лице проступил слабый румянец.
***
Первый сеанс восстановления памяти до того, как у Зуброва началось оцепенение мышц, как оказалось, длился семнадцать минут и десять секунд. Затем его стало трясти, и Руна вынуждена была сорвать датчики.
Она считала, что сеанс придется повторить, но он был другого мнения и даже слушать не хотел.
— Хватит того, что есть. Айда! Тот мужик, что до этого был… ну, я, то есть… забудь того тюфяка, чхарь бы его…
Зубров вспомнил и мать, и сестру, и дядю Огина, и Мерло Джикера, и Мохнатого Толстяка Уилла, и Обезьяну Свона, и всех-всех-всех. Он помнил Шедар и их мрачную шахту с ее закоулками, кухней, генератором, хозяйственными и спальными помещениями. Помнил свой электронный ошейник и экран, который надо было надевать при выходе на поверхность. На него нашло возбуждение.
— Ерунда получается, — бормотал он. — Шедар — это Трапезус, а там, дальше берег — и все… то есть, море… Туда автобусы ездят, там санатории, порты всякие… Да любой знает! Но я-то не забыл еще: нет ничего за Шедаром — одни скалы да пещеры. Я всю жизнь там прожил. Все годы …
Он схватил ее за руки.
— Слышь! Не понимаю, что нашло. Так это… я ж тебя убить мог. И ножом тогда, на Шедаре… Чхарь меня пожри! Теперь-то дошло… Нож! Эй, не надо больше проводков. Пускай Зубров останется. Зубров — ум. О-ха-ха! Так, стало быть, этот мозг работать может!
Он несколько раз так звонко хлопнул себя ладонью по лбу, что Руна испуганно охнула.
— Поумнел бигем! — гоготал он. — Выходит, работает соображалка! А то!.. Эй, ты только прикинь: Сигурд Дзендзель — учитель! Однако же… А ведь тут раньше было хоть шаром покати. Это что ж выходит? Прочих бигемов тоже научить можно? Только не так, не внушением… По-другому. Знаю, путано говорю…
Руна улыбнулась ему, откинулась на подушки и закрыла глаза. Лицо ее осветилось блаженством.
— Так ты не злишься, эй? — Он не стал дожидаться ответа: мысли скучивались, напирали одна на другую, он едва успевал их озвучивать: — Поумнел я, погляди-ка! А раньше тупица был. Дикарь, верно? Тебя чуть не угробил со зла. А ты совсем молодая… Скажи, Толстяк Уилл не обижал тебя?
Руна хихикнула, не открывая глаз, у нее на щеках появились ямочки, которых он не замечал раньше.
— Болтун, — сказала она. — Не думала, что ты можешь быть таким говорливым.
Зубров снова сел, принялся тереть виски. Подумал, что если не возьмет себя в руки, то будет без конца изливать этот поток восторга и самоуничижения. Вскочив с кровати, он сходил в ванную, жадно попил воды из-под крана и, упершись в края раковины, минут пятнадцать смотрел на себя в зеркало. Но восторг все не утихал. Он вернулся к Руне.
— Значит так. Я — это я. Дзендзель… Зубров… какая разница? Им не достать нас. Я только что сам понял. Вот оно, тут. — Он положил руку на сердце. — Они во мне копались, что-то со мной делали, но я то — жив, я — есть! Они ничего с нами не могут сделать. Понимаешь? Ничего!
— Стоило добраться до города, чтобы ты стал настоящим мудрецом, Сиг. — Она оперлась на локоть, стала любоваться Зубровым.
— Они мне дали ум, это точно. И я найду как его применить, — сказал он довольным тоном. — Ум — это здорово. А они… пускай выкусят.
Он опять задумался. Что бы было, если бы не Рунин ремень? Да, надо уйма времени, чтобы все в толк взять и как следует переварить.
Он снова прилег рядом с ней.
«А она права насчет Инзы, — думал он. — Инза Берк… Как позавчера меня огорошил, а выходит, и он тоже ненастоящий… подделка. Кукла, как все прочие. И директриса — кукла, и Локков, и милиция, и мать… если она вообще когда-нибудь существовала. Черт! Злобный чхарь! Кому все это нужно?»
Он облапил Руну, и часа два они лежали молча. К нему приходили все новые и новые откровения, но он уже не говорил ни о чем. Внутри попеременно проявлялись то Зубров, то Дзендзель, то оба сразу, — они удивлялись друг другу и пытались притереться. Первоначальную радость мало-помалу сменили сомнения. Дзендзелю мешала привычка Зуброва колебаться по любому поводу. В свою очередь Зубров впадал в ступор от неосознанных бестолковых порывов, которые то и дело возгорались внутри Дзендзеля.
«Двоим в одной голове никак, — думал он. — Надо бы нам друг с другом разобраться. Эдак и шизиком недолго сделаться».
Наконец, устав от раздумий, хозяин тела решил, что правильней всего ему отвлечься на какую-то деятельность, и, может быть, тогда все внутренние противоречия постепенно улягутся сами собой.
Он встал и оделся. Руна осталась лежать, прикрытая краем покрывала, и теперь выглядела не менее соблазнительно. Став перед ней, он сказал:
— Слушай мое окончательное решение, албианка. Я буду Сигурд Дзендзель, и больше никто. Зови меня только так и не иначе. Ясно?
— Как скажешь, Сигурд Дзендзель, — сонно пробормотала она.
Он походил по комнате, играя мышцами и подбирая подходящие слова.
— Они нами командовать могут, — сказал он, остановившись. — Но разве у них есть на это право? Нету! Теперь тебе не придется мне втолковывать, что терракотеров изучать надо. Теперь и сам понимаю. Мстить надо по-умному. Обмозгую все, тогда отомщу. За дядю Огина и за общину. У меня и на вас зуб, но это уже другое дело.
«Все скверное из одного корня, — подумал он. — Сначала узнать надо, кому все это нужно. Кто и зачем кукол на Землю привез, для чего все эти Локковы и Табитты? Знать хочу, кто главный враг…»
***
Одного из наблюдателей он увидел из окна кухни. На высоком бетонном постаменте была устроена металлическая площадка около четырех квадратных метров, по ней взад-вперед бодро ездил змеерукий терракотер. Голова его быстро и беспрестанно вращалась.
— С балкона видно еще одного, — сказала Руна, подойдя к нему и завязывая пояс на халате. — Он на крыше дома напротив.
— С виду железяка железякой, — пробурчал Сигурд.
— Терракотеры — великие знатоки человеческой психологии. Ведь они сами ее создают. Они опасны и непредсказуемы. И главное — их по всему городу десятки.
— Ночью на разведку выйду, — сказал Сигурд. — Слишком я заметен, знаю. Ночью буду не так в глаза бросаться. В темноте могу видеть не хуже, чем днем.
— Рановато, Сиг, — засомневалась Руна. — Тебе нужна адаптация.
Сигурд почесал затылок. Ему нужен был план действий.
— Слушай-ка. — Он жестом велел ее присесть за стол, сам уселся напротив. — Ты старше меня и много чего знаешь. Это факт. Но ты усвоить должна: главным буду я. Ты — моя спутница, я тебя защищаю. Идет?
Она кивнула.
— Мне немного сейчас не по себе… Малость пережить все это надо, переболеть… А тем временем о терракотерах побольше разузнаем. Потом двинем отсюда, разыщем место, где ваши живут… ну, те, о которых ты на Шедаре толковала… албы. Нам, бигемам, они недруги… у меня с ними свои счеты, но сейчас… сейчас я об этом не хочу думать. Если все, как ты говоришь, если эти танки — правда, албы — сила. Хочу туда, к ним. Я разберусь в себе. Знаю, что говорю. А пока здесь — учиться буду. Придем к албам — тогда… — он посмотрел на нее изучающе: говорить ли?
— Что тогда?
— Возглавлю их, вождем стану. Вот что.
Руна посмотрела растерянно.
— Позволь спросить, зачем тебе быть вождем албов?
— Не спрашивай, — сказал он. — Я решил. Пока не об этом думай, а о том, как в городе выжить. Не знаю… Может, кукол грабить придется. Они, вроде, не настоящие люди — стало быть, не грех.
— Кто знает, Сиг. Они на нас похожи. К тому же есть и другие способы выжить. Я могу ходить на работу, мне будут платить. Немного, но нам хватит, мы ведь тут недолго пробудем, правда? Пока я в милиции, буду в курсе общей ситуации в городе. Тебе и выходить не придется. Соберем кое-какую информацию — и уйдем.
«Хитрит, лиса…» — подумал он и сказал:
— Ладно, грабить, пожалуй, не буду. Но сегодня ночью пойду в разведку.
***
После обеда Руна пошла в магазин. Сигурд остался лежать на кровати и смотреть телевизор. В «Новостях» показали репортаж из Болгарии о массовых увольнениях из корпорации «Нью Эйдж».
Толпа людей, потрясавших транспарантами, наводила на мысли о средневековых карнавалах.
Что-то крича, люди в разноцветных одеждах махали кулаками в сторону высотного здания.
Группа полицейских в потешных кожаных фуражках пыталась эту толпу оттеснить с проезжей части к парку.
«А есть ли она, эта Болгария?» — подумал Сигурд. Разве это не может быть вымысел, монтаж, подделка?.. Должно быть, чтобы узнать это, надо пересечь множество кордонов и постов, преодолеть незаселенные зоны, а их тщательно прочесывают камерами спутников. Что там, за морем? Древние руины? Новые города с такими же заводными куклами, какие бродят по Алгирску?
После репортажа о Болгарии стали показывать чудо-корову, которая в день по три с половиной ведра молока дает. Высокая суровая женщина в платке и маленький приплюснутый мужичок в фуфайке по очереди отвечали на вопросы журналиста, и в эту минуту Сигурду было особенно понятно, что за каждым сказанным словом стоит работа компьютерной программы.
Он выключил телевизор и стал бродить по квартире. Вдруг услышал, как кто-то не спеша поднимался по лестнице. По шагам — не Руна.
«Кукла, — с пренебрежением подумал Сигурд. — Кто же еще? Больше тут никого нет».
Снова полезли вопросы: зачем это нужно? кому это нужно?
Он взялся за голову и шумно выдохнул, силясь вытеснить из разума все лишнее. В следующий момент в дверь позвонили.
Сигурд замер.
Звонок повторился. Сигурд бесшумно скользнул к двери. На ходу подметил, что зубровского страха в нем поубавилось — все стало едва ли не как раньше, вот только мешает некоторый избыток мыслей. Сейчас эти мысли не давали ему до конца предаться интуиции.
Он глянул в глазок и сразу отпрянул. Милиционер! Прижавшись к стене, Сигурд заскользил прочь от двери.
Он ожидал выстрелов, но их не было. «Откуда я вообще взял, что стрелять станут? — подумал с раздражением. — Фильмов насмотрелся. Тех, которых не было…»
Он наткнулся на тумбочку и едва успел подхватить стоявшую на ней вазу. «Черт! Это все мысли, мысли!»
Он расслышал, как вздохнул тот, кто стоял за дверью.
Сигурд вошел во вторую комнату, шагнул к балконной двери. На крыше дома напротив гигантским грибом торчал терракотер. Он был почти вдвое больше того, что на постаменте, и был лишен змеерук. Для чего он там поставлен? Может, под броней у него спрятаны ракеты с пулеметами?
Сигурд пробежал взглядом по окнам. Там могли сидеть наблюдатели.
Милиционер позвонил в третий раз. «Вот возьмет сейчас и дверь вышибет», — подумал он, однако ничего такого не случилось.
Нет, если бы арестовать собирались, дверь наверняка бы уже выбили. Стало быть, у них на уме что-то другое. Так как же быть? Спуститься с балкона — не проблема, ни один милиционер не догонит, да и от пули он уйдет, только вот что с Руной станется?
Тут в двери зашуршало, и у Сигурда сжались кулаки. Надумают ворваться — он попробует их обезвредить, завладеет оружием. Ну, а там — по ситуации.
Он потихоньку открыл защелку балконной двери: в любом случае должен быть путь к отступлению.
В эту минуту тот, кто стоял на лестничной площадке, снова вздохнул и начал не спеша спускаться. Сигурд затаил дыхание, весь превратился в слух.
Милиционер удалялся. Через минуту хлопнула дверь подъезда.
«Наверное, у них так договорено», — догадался Сигурд. Он вернулся в спальню и глянул в окно. «Чхарь все планы пожрал! — подумал сердито. — Раскололи таки. Надо что-то делать. Срочно!»
Милиционер вышел из-под навеса и, дойдя до дороги, обернулся, глянул на окна. Сигурд отпрянул, он успел заметить разочарование на лице невысокого человечка в форме.
«Парадокс, — подал голос Зубров. — На операцию по задержанию преступника, да к тому же особо опасного, посылают мальчишку. Пусть даже в разведку, пусть для переговоров, пусть хоть для отвлечения внимания — все равно. Неа… что-то тут не так. Этот парень и не думал арестовывать».
Он сходил в кухню, выглянул из-за гардин. Милиционер как раз проходил под постаментом, на котором проворно вертелся терракотер.
«Милиционер — тупица, — на этот раз заговорил Сигурд Дзендзель. — Какой из него толк, раз все равно про железяк не знает? Да они тут на каждом углу торчат, спиногрызы поганые! Кому после этого нужна ваша паршивая милиция? Прикончить его надо было!»
«Нет, это всего лишь взгляд изнутри, — отозвался Зубров. — А что вообще заставляет меня считать этого человека охранником правопорядка и соответствующе к нему относиться? Условное допущение? Но ведь нелепость и абсурдность и есть главное правило игры, оно навязано терракотерами! Почему я его принимаю? Милиция ненастоящая. Да, я в самом деле мог бы убить того парня, и даже не вспоминать о нем больше. Но есть ли смысл уничтожать куклу? Все, что кажется логичным, на самом деле не стоит внимания. Нет, определенно я обязан научиться отличать настоящее от ложного».
По ногам потянуло холодом. Сигурд сходил в комнату, закрыл балконную дверь и вернулся в спальню.
Он опустился на кровать и стал строить планы о том, как станет вождем албов. Он, современный образованный человек, сильный, ловкий, решительный, придет к ним, живущим по законам едва ли не первобытно-общинного строя, хранящим при этом знания цивилизованных предков, обладающих мощным оружием. Да, он станет их лидером!
Сидел он до тех пор, пока не вернулась Руна. Она открыла дверь ключом и вошла с большой хозяйственной сумкой и авоськой.
Сигурд бросился в коридор и застыл перед ней, держа палец у губ.
— Вычислили, — прошептал он. — Был милиционер. Я не открыл. Они следят.
— Невысокий такой? — Она поставила ношу и неторопливо закрыла дверь на замок. — Молоденький.
— Угу, — кивнул он. — Шкет. Так ты что, видела его?
— Это Коля Басов. Оперативник. С моей работы. Ухажер, — сказала Руна. — Каждый день приходит. Давно за мной ухлестывает, до нашего прихода в город. По сценарию.
— Ясно. — Сигурд подобрал сумку с авоськой, машинально заглянул, потащил на кухню, поставил на стол, стал вытаскивать продукты: варенку, консервы, хлеб, пакеты с кефиром, масло, сахар. Руна вошла следом.
— Правильно, что не открыл.
— Угу, — буркнул Сигурд. Ему было как-то не по себе. — Тот гриб, на крыше дома… может, он ими управляет? У меня теперь куча догадок. Вообще в голове каша. Мысли всякие…
— Коля думает, что любит меня, — сказала Руна. — Кто знает, может, и правда…
— Правда — не правда… Какая разница? Сама же говоришь: сценарий.
— Да так. — Она задумалась. — Просто интересно, что происходит в его голове, в сердце. Они ведь, в принципе, такие же как мы.
— Такие — да не такие, — пробурчал он, убирая продукты в холодильник.
— Нет, но он же чувствует… — сказала она. — Понимаешь, это может быть… как по-настоящему. Или почти как по-настоящему…
Он не нашел, что ответить. Настроение испортилось. Когда приходил милиционер, и требовалось срочно решать, что предпринять, Сигурд чувствовал себя спокойнее, чем сейчас.
— Его надо отшить, — решительно сказал он. — Этот твой Коля — наша проблема.
Руна взяла его за руку.
— Послушай, я встретила его на остановке. Сказала, что сегодня и завтра буду у брата. Он хотел проводить меня до квартиры. Я объяснила, что спешу. Извинилась. Сказала, что у меня нет ни минуты. Он, вроде, понял. Но! По сценарию Флора тоже была к нему снисходительна. Даже очень. Так что надо играть… Эй, что с тобой, милый?
— Чего со мной? — Сигурд отолкнул ее руку. — Со мной ничего. Это с тобой что-то не так.
— Постой. — Глаза Руны заблестели. — Ты что, ревнуешь?
— Не говори ерунды, — буркнул он. — Меня беспокоит наша безопасность.
— Ах, вот оно что! — На губах ее затрепетала лукавая улыбка.
— Ясное дело. И на этом закончим.
«Злобный чхарь! — мысленно выругался он. — Думала, меня могут увлекать их выдумки? Вранье… сценарии… железяки… Тоже мне… бытовая романтика?»
Слова Дзендзеля мешались со словами из лексикона Зуброва.
— Да, я поняла. — Руна быстро пересыпала картошку из авосек в корзину и ушла в ванную.
Сигурд был сердит. Ему не нравилось, что существовал этот Коля, пусть он и ненастоящий. Неприятно и то, что Руна вдруг вздумала дурачиться. Будь он прежним Зубровым, можно было бы дразнить сколько угодно, но Сигурд Дзендзель не позволит, чтобы за женщиной, которую он назвал своей спутницей, волочился какой-то… Тьфу! Стоп!
Он почуял, что происходит неладное. Умник, засевший в мозгу, начинал досаждать.
«Ладно, посмотрим, кто кого!» — Сигурд сел за стол, обхватил голову руками.
Что-то липкое, холодное вцепилось в грудь, расползлось по нутру. Где-то в глубине сознания жаловался и каялся Зубров. И было из-за чего. Проклятая программа продолжала действовать, и только что он вновь позволил ей собою управлять.
Ревность! — минуту назад Дзендзель впервые в жизни узнал о ее существовании. Не кто иной, как географ-неудачник Орест Крофович Зубров наградил его этим дрянным, сопливым чувством. Оно, в свою очередь, было следствием другого, более опасного чувства, которое… Нет, Сигурд не мог и не хотел этого понять.
«Вот зараза!» — пробормотал он. С тех пор как Руна разбудила его память, внутри росло напряжение. Обитавшие в нем личности все больше противоречили друг другу, причиняли ноющую боль.
«Ладно, — сказал он себе. — Давай по порядку. Милиционер думает, что хочет Флору. Она в одном с ним отделении служит. На самом же деле это просто игра. И управляют ею терракотеры, железяки. А я — Сигурд Дзендзель, я — бигем. Я в пещере рожден, подземным племенем выращен, терракотерами усовершенствован, я — охотник и умник. И я готов за правду умереть. И в то же время я на сопливое дитя похож, которое смотрит кукольный спектакль и уподобляет себя одному из героев. Да что я такое?! Тьфу!»
Осторожно: чувства! Он вспомнил, что раньше, в жизни Зуброва, не раз хотел все это изведать. Проблема в том, что этого «раньше» никогда не было. Да и сам Зубров появился на свет всего неделю назад. Дзендзель толком не понимал, что все это значит. Однако он понимал, что нельзя допустить, чтобы эти наваждения приходили в будущем.
Он вспомнил, как заблестели глаза у Руны, как она улыбнулась. Да что там она разумеет, пещерная жительница? Разве она была на его месте? Нет! А вот он многое узнал. Да, он узнал о выдуманных чувствах — за все эти никогда не существовавшие годы из никогда не существовавших книг и фильмов.
Как бы там ни было, но все-таки он помнил. И очень даже хорошо помнил. Это было во втором классе. Ее звали София. Она сидела в среднем ряду, у нее были зеленые глаза, острый носик и круглые конопатые щеки. И было щемящее чувство и стук сердца, и частое дыхание, стоило ей в класс войти. А уж если она проходила мимо и рукавом задевала!.. И когда он вспоминает о ней, у него в сердце рождается ностальгия — леденящая, как мятная конфета.
Да только не было никогда той девочки. И чувств — красивых, романтичных, из-за которых совершают благородные поступки — еще неделю назад не существовало. В том смысле, что не существовало их на планете. А вот теперь они есть, и здоровенный бигем Сигурд Дзендзель должен терпеть на себе их физические признаки. И оттого ему так липко и холодно.
А пришла к нему вся эта чепуха через Зуброва, через дурацкую его выдуманную личность. И какой урок из этого? А вот какой: умник Зубров, тот самый, от которого Сигурд недавно на седьмом небе был, должен быть усмирен. Задавлен он должен быть! Ведь не только в чувствах дело. Мало ли, чего еще там терракотеры намудрить могли! Все, что на первый взгляд кажется правильным и хорошим, на самом деле представляет опасность. Разве терракотеры для того создали милицию, Болгарию и чувства, чтобы куклы довольны были? Да черта с два! Вся эта запутанная логика — заразная жвачка искусственных программ. С какой стороны не подступись, ждет тебя противоречие, и разгадывать его придется до кишечных колик.
Нет, покуда не смешались Сигурд и Орест, пока естество еще не вымарано этой дрянью, надо держаться подальше от умничанья и всяких там чувств. В прежнее свое состояние вернуться.
Так соображал Дзендзель, путаясь в сомнениях и страстно желая стать таким же бездумным и неистовым, каким был раньше.
— Сигурд, прости. — Руна вошла в кухню и положила руки ему на плечи. Он хотел их сбросить, но отчего-то передумал. Все, что холодило и мучило внутри, внезапно вздрогнуло, потеплело и отодвинулось.
— Я выучила язык, но вместе с ним набралась кое-каких местных привычек. Думала, тебе будет проще со мной, если буду себя вести, как одна из… — Внезапно она всхлипнула. — Снова не могу к тебе приспособиться. Сиг, мне сложно и страшно. Ты мне поможешь?
Она что-то достала из кармана халата и положила на стол.
— Вот, купила тебе станок, лезвия. Ты весь в щетине.
***
К вечеру болезненные ощущения притупились. Теперь уже нелегко было разобраться, где Дзендзель, а где Зубров.
Внутренняя борьба утомила Сигурда и, поужинав, он завалился на кровать. Руна помыла посуду и улеглась рядом.
Подремав пару часов, он проснулся на удивление бодрым. Впечатления дня отодвинулись в прошлое. Сигурду даже начало казаться, что он всегда был таким вот охотником-умником, хотя он и догадывался, что в будущем еще не раз его ждут эти внутренние столкновения противоположностей. Но если относиться философски и с достаточной долей терпения, думал он, то рано или поздно все уляжется.
Он сходил в ванную, тщательно выбрил лицо, шею, руки и грудь, потратив на это упаковку лезвий. Сигурд внимательно себя осмотрел. Синяки на удивление быстро рассасывались: на туловище уже не осталось и следа от позавчерашних побоев, а под глазом была лишь тонкая желтоватая полоска.
«Хорошее тело, хорошая регенерация, — сказал себе он. — Я человек разумный. Контролировать себя буду. Все отлично. Рано или поздно я стану вождем албов».
Из большого флакона он налил на ладонь одеколон «Лето» и, растерев его, прошелся по щекам и шее. Посвежевший, вышел к Руне. Она сидела на кровати, обложившись газетами.
— Ищу, сама не знаю что, — призналась она. — В той реальности, где Федерация живет, терракотеры себя никак не проявляют. Сиг, послушай, — она внимательно посмотрела на него, — а что, если нам прямо сейчас взять и уйти из города?
— Нет, — сказал он. — Прямо сейчас нельзя. Мы должны быть здесь. Учиться надо. Пожалуйста, купи мне завтра несколько школьных тетрадок.
***
Несмотря на уговоры Руны остаться в квартире, вечером он пошел на разведку, накинув на себя старый рыбацкий плащ, найденный в кладовке.
Ему хотелось двух вещей — движения и одиночества. Он шел быстрым шагом, а иногда, на темных пустынных улицах, где не были установлены наблюдатели, переходил на бег.
Это было похоже на экскурсию по огромному фантастическому музею.
Город жил привычной жизнью. Он отдыхал после трудового дня. Время близилось к полуночи, и в большинстве окон в домах уже не было света. Одинокие прохожие возвращались с вечерних смен или поздних гостей. Над всем этим возвышались гигантские постаменты, и на их вершинах мрачно копошились терракотеры. В беззвучном движении они поблескивали в свете луны, не спеша вращая головами. Некоторые постаменты были оборудованы площадками, и терракотеры могли перемещаться. На других постаментах они были прилеплены к месту, и их можно было принять за диковинные башни. Была в их силуэтах особая неприятная отрешенность. Еще бы, ведь эти терракотеры следили только за внешним порядком, и едва ли их волновало внутреннее действие постановки, происходящей в городе. Они были словно работники технической службы театра, не имевшие отношения к разыгрываемым спектаклям, но отвечавшие лишь за состояние освещения, отопления и пожарной безопасности в здании.
«Они не попадают на фотоснимки, — озадаченно подумал Сигурд, вспомнив страницы местных газет. — Даже и это как-то предусмотрено. Наука будущего. Чего же они хотят, эти пришельцы?»
Он брел по городу, и всюду было одно и то же: дома, улицы, машины на стоянках и гигантские таинственные «железяки» на фоне беззвездного неба.
И все требовательней, вырастая из двух реальностей — настоящей и фальшивой — вставал перед ним вопрос: «Зачем?» Он выкристаллизовывался из ненависти и страха, распространяясь по всему телу мучительным вибрирующим зудом.