Руна расстегнула манто, подняла свитер, вытащила из юбки сизую комбинацию, задрала вверх. Зубров увидел свежий рубец на левом боку, — ему почему-то вспомнился нож — тот, что остался в печке. Ниже рубца талию девушки опоясывал широкий ремень из серого металлизированного материала, весь испещренный выемками, кнопками, отверстиями, пластинками.

— Это персоль, — пояснила Руна. — Мой компьютер. В нем много разной информации, куча сложных программ. Это он неделю назад спас мои мозги от перезаписи. А вот след от ножа. Ты оставил мне перед тем, как вытащить из шахты на Шедаре. — Она указала на шрам. — Нет, я не в обиде.

— Нож… Шедар… Что такое Шедар? — Зубров отвел взгляд от шрама, он вспомнил свою вчерашнюю обмолвку, сердце забилось чаще.

— Это гора. — Она махнула рукой куда-то на юг и стала заправляться. — Километрах в тридцати отсюда. Мы жили в одной из ее шахт. Надо было скрываться от терракотеров, от всего мира… Мужчины охотились, женщины ждали их возвращения. Я там была чужачкой. Мы из разных рас, Сигурд. Глянь-ка на себя, ты вон какой здоровенный, ты — бигем. А я из расы албов. Мы обычные. Зато у нас знания… та часть, что сохранилась после всемирной катастрофы. Вот так.

— Значит, была катастрофа? — спросил Зубров.

— Ага, — сказала она. — Пятьсот лет назад мир захватили терракотеры. Албы считают, что они пришли из космоса. Но вы — бигемы — думаете, что терракотеры — сверхъестественные существа, которыми правит злой демон — чхарь. Вот так, вкратце…

Руна застегнула манто и, сунув руки в карманы, подняла глаза к небу, решая, что говорить дальше. Затем испытующе глянула на него.

— По-твоему, все это бред?

Зубров пожал плечами и посмотрел на часы.

— Мало времени. Я тебе даю три минуты, рассказывай.

— Три минуты, — пробормотала она. — Сначала вопрос. Сиг, а твоя шерсть… Где она? Кто ее сбрил? Они или ты сам?

Зубров опешил, но через несколько секунд опомнился:

— Так. Вопросы потом. Давай дальше.

— Ага, — сказала она. — Думаешь, легко говорить правду, когда знаешь, что ее заведомо воспримут как какую-то чушь?

— Время, — напомнил Зубров. — Не хочешь рассказывать дальше, можем распрощаться прямо сейчас.

— Нет, — она нахмурилась. — Я просто пытаюсь подобрать алгоритм. Раньше я общалась с одним человеком, но теперь ты совсем другой. У тебя новое восприятие… Скажи хоть что-нибудь о себе. Есть профессия?

— Была, — устало сказал Зубров. — Я — учитель географии. У тебя еще две минуты.

Руна округлила глаза и, не сдержавшись, прыснула. Казалось, ей пришлось сделать усилие, чтобы не расхохотаться вовсю.

— Прости… учитель географии. Красота! Сигурд Дзендзель становится учителем. У них что, других вакансий не нашлось?

— Ну ничего, — сказала она, успокоившись. — Они не смогли тебя изменить окончательно. Инстинкты, генная память… все это должно было остаться. Они впихнули в тебя кое-чего, но прошла неделя — и вот ты в розыске. Мать-природа сильней!

Зубров жестом велел ей остановиться, он снова подошел к кустам, глянул, не видно ли преследователей, но никого не было. Вернувшись, он кивнул. Так и быть, он выслушает ее до конца — просто спокойно выслушает.

— Не знаю, — Руна покачала головой. — Пока неизвестно, откуда все эти люди. Девять против одного, что их в самом деле сюда прямо из космоса доставляют, а потом везут в город программировать… Теперь узнай о том, что происходит в городе. Всё, что ты там видел, — подделка. Можешь не сомневаться. То, что ты о себе помнишь — монтаж. Мы должны попробовать восстановить твою память. Кто знает, сохранилось ли что-нибудь в твоем подсознании или всё исчезло безвозвратно, но выход один — рискнуть. А до того бессмысленно доказывать тебе, что на самом деле ты охотник из племени бигемов. Э-э… Мне нужно еще несколько минут, чтобы полней обрисовать общую картину.

— Обрисовывай.

Руна осмотрелась и, увидев повалившийся пень, присела.

— Итак, — сказала она. — Я уже сказала: терракотеры захватили Землю. Они уничтожили ее население, но небольшая часть оставшихся в живых ушла в подземелье. Условия жизни были ужасными — холод, радиация, влажность… вдобавок терракотеры применяли вредное излучение. Со временем у людей начались мутации, появились вы — бигемы: сильные, ловкие, быстрые. Вы способны входить в особое состояние — скачок, когда сила мышц невероятно возрастает. Причина всему — ваш гипертрофирован гипофиз, он в три раза больше, чем у албов. Он способен выбрасывать в кровь такие порции гормонов, что организм на время превращается в боевую машину. Посмотри, какие у тебя руки, ноги: бигемы совершают скачки регулярно, так что мускулы у них очень развиты, кости — толстые и крепкие. К тому же у вас очень острое зрение и слух. Вы — прирожденные охотники, вы — ответ природы на вторжение терракотеров. А шерсть на теле — явление побочное. Теперь понимаешь, почему ты… такой?

— Дальше, — сказал он.

— Что до нас, албов, то мы мало чем отличаемся от прежних людей, разве что кожа светлее и в волосах нет пигмента. Можно сказать, жители Алгирска и мы — на самом деле один и тот же вид. Разница лишь в том, что албы, как и бигемы, — существа свободнорожденные. Мы живем в подземельях, но принадлежим себе. А люди, живущие в этом городе, — целиком и полностью управляемы. Их воспоминания — искусная подделка. Ну, как тебе это?

— Ты не сказала главного, — хмуро заметил Зубров. — Что надо этим терракотерам?

— Это очень важный вопрос, Сиг! — Руну явно приободрила его заинтересованность. — Терракотеры громят наши убежища, хотят очистить от нас землю. Они не остановятся, пока не погубят всех до единого. Но, увы, никто толком не знает, какова их окончательная цель.

«Расскажи она мне это лет десять назад в пионерлагере, я и то вряд ли повелся бы», — подумал Зубров и улыбнулся ей.

— Сиг, пойми, это было чуть больше недели назад! — воскликнула она. — Ты вернулся с охоты и узнал, что все погибли. Ты потерял дядю Огина, я — Уилла, бигема, своего мужа. Ты нашёл меня. И ты… ох, каким ты был упрямцем, Сиг. Ужас! Тебя прежде вся община боялась. Но в итоге ты оказался отличным парнем… ты меня из шахты вытащил и из леса вынес. А потом мы нашли станцию… настоящий космодром. Ну, вспоминай же!

— И что было дальше?

— Мы прибились к толпе людей… правильней сказать, стаду двуногих идиотов, нас увезли в лабораторию. Она тут, в городе, в поликлинике при Третьей больнице…

— И там меня, подземного мутанта, превратили в учителя географии. — Он постучал себя по лбу.

— Именно. Не веришь? В поликлинике терракотеры и люди, работающие на пришельцев. Каждый программируемый с новой памятью и фамилией там получил паспорт и направление в фальшивую жизнь. Юноше выдали новенький паспорт, старику — потрепанный. И тот, и другой покидали лабораторию с мыслью, что проходили там медосмотр. Персоль защитил меня, зато тебе пришлось расстаться с личностью Сигурда. Потом ты, как и все, уехал в свое новое жилье. Нашел там разные знакомые тебе вещи, хотя на самом деле видел их впервые. Ты пошел на работу и встретил людей, которых никогда не знал.

Зубров стал ворошить память, пытаясь там выискать хоть что-нибудь, что соответствовало бы ее словам. Никаких охотников, подземелий и терракотеров там не было.

— А знаешь что? — сказала Руна. — Мне вот какая картина представляется. Две-три недели назад в Алгирске вообще ни души не было! Ты себе только представь: пустые улицы, подъезды — и одни лишь терракотеры туда-сюда мотаются, разным барахлом квартиры начиняют… Вот так! А всем этим руководит единая компьютерная программа! В ней — вся реальность, от и до, вся сложная система человеческого общества, которое строят пришельцы. Это то, что когда-то в древности называли свитком жизни… Что скажешь, Сиг?

Руна перевела дыхание. Зубров смотрел на нее сверху вниз, зачем-то потирая руки.

В принципе, то, что она наговорила, даже и бредом было назвать трудно. Конечно, он не собирался верить во всякую чепуху, но надо было разобраться, зачем она все это ему сказала.

Только попробуй разобраться… Разве что методом исключения.

Пока версия была одна: он оказался жертвой какого-то дикого эксперимента, связанного с воздействием на сознание. Он как-то читал, что такие штуки болгарское правительство незаконно проводило над мирным населением. Да только слишком уж все запутано и наворочено: сперва тебе мерещится, что у тебя проявляются сверхспособности, затем к тебе прикрепляют агентку и, напоследок, вводят в заблуждение всякими небылицами.

— Так устроен наш мир, — сказала Руна. — Бигемы верят в духов. Выживание — единственная их забота. Албы занимаются наукой, изучают агрессоров. Хотят выяснить, что собой представляют пришельцы. Самое ужасное, что между бигемами и албами вражда. А ведь правильнее было бы объединить силы… То, что случилось с тобой и со мной, Сиг, с одной стороны просто ужас, но с другой — везение. Мы — земляне — попали во враждебный мир. Тут, в тылу врага, мы сможем получить ценную информацию, а потом к нашим уйдем. Мы разыщем их! Что скажешь, Сиг?

— Дурацкая шерсть… Вроде, я сбрил ее сразу… как впервые себя в зеркале увидал. Думаю, она заново вырастет.

— Не такая уж и дурацкая, — успокоила Руна. — Иные бигемы обрастают до того густо, что могут ходить зимой чуть ли не голыми. Таким был Уилл — тот парень, у которого я жила. Уилл был хорошим, он заботился обо мне. За главного у вас был Мерло, полукровка: наполовину алб, наполовину бигем. Обидно, что они все погибли, община-то дружная была. Когда я к вам попала, думала, жизни моей конец, но жить среди бигемов оказалось проще, чем я представляла. Правда, бигемы почти никогда не моются, зато у них всегда мяса в достатке, и они большое значение придают честному распределению обязанностей. Впрочем, ладно… Кажется, как я ни стараюсь, мой рассказ тебя только озадачивает. Если согласишься, попробую вернуть тебе память.

— Залезешь ко мне в голову? — он сделал гримасу.

Ну и что же она сделает? Загипнотизирует?

Руна похлопала себя по манто — там, где ее опоясывал необыкновенный ремень.

— Нашла способ подзаряжать компьютер. Теперь мы кое-что можем. Может, нам удастся открыть тебе глаза. Тогда сам разглядишь то, что не можешь видеть сейчас.

Зубров хмыкнул и посмотрел по сторонам.

Начинало смеркаться. Становилось все холоднее, и мысль о том, что ночь придется провести в этом месте, не особо радовала.

— Пора уходить, — сказал он. — Ты говорила, у тебя квартира есть.

Они брели к городу, стараясь держаться подальше от шоссе. Зубров пытался уложить в голове услышанное, связать его с впечатлениями дня. Иногда накатывало неприятное чуть ли не истерическое состояние, он еле сдерживался, чтобы не расхохотаться, — он нуждался в этом физически, но чувствовал, что, если начнет смеяться, то остановиться уже не сможет. Зубров терпел, и это состояние отступало, но потом находило вновь. Слишком много фактов подтверждало близость иной, незнакомой реальности, но в тоже время слишком яркими были воспоминания лет, проведенных в Багровске. Один за другим в памяти всплывали лица старинных приятелей, которым он мог бы написать или позвонить, или с которыми он мог бы встретиться и вспомнить былое. Он думал об Инзе. Ну, этот-то никак не мог быть «марионеткой», как назвала Руна жителей Алгирска. Инза против системы, он действует тайком. Должно быть, ему что-то известно. Похоже, он далеко не все рассказал вчера.

Пока они обходили распаханное поле, стемнело окончательно. Огни Алгирска рассыпались фантастическим кольцом, и Зуброву вдруг показалось, что перед ним гигантский краб-пришелец, раскинувший клешни, готовый схватить, как только они приблизятся.

Когда они, пройдя с полкилометра по Кольцевой дороге, свернули к Шестому микрорайону, Зуброву стукнула мысль, что самым разумным сейчас будет немедленно распрощаться с девушкой и явиться в ближайшее отделение милиции с повинной. Но он эту мысль отогнал и решил больше не позволять ей искушать его.

Не доходя до угла Кольцевой и проспекта Победы, Руна указала на какой-то переулок.

— Давай сюда, тут нет наблюдения. Не думаю, что терракотеров сильно волнует то, что сегодня случилось, и что совместно с милицией они занимаются поисками тебя, но так будет спокойнее.

— Какое еще наблюдение? — Зубров остановился.

— Ты этого не видишь, — сказала она. — Сейчас попробую объяснить. Может, тебе известно, в поле зрения каждого человека есть такая штука — слепое пятно. Предметы, которые в него попадают, становятся недоступными для бокового зрения. Такой вот феномен. С ним можно сравнить особое пятно в сознании, заложенное программой. Вы их не видите — этих наблюдателей, терракотеров на постаментах, а они — по всему городу. Честное слово, они повсюду! И при этом никто ни разу на них еще не натыкался. Люди их просто не видят, они не подозревают об их существовании, несмотря на то, что некоторые терракотеры огромны. Но я увидела их сразу, как только вышла из поликлиники. Они на каждой улице! Дома я сразу изучила то, что должно было составлять мои воспоминания. Я не нашла там никаких упоминаний об этих штуках. Значит, вы о них не знаете. Мне кажется… впрочем, ладно, поговорим об этом потом, когда к тебе вернутся твои правильные воспоминания. А сейчас иди за мной. Не бойся, в этом переулке терракотеров нет.

Зубров наклонил голову и поднял повыше влажный от дождя воротник пиджака.

Еще около получаса они бродили зигзагами мимо одинаковых шестиэтажек, пока, наконец, не свернули в подъезд. Быстро обернувшись, Руна шепнула:

— Только тихо. Соседка страсть как подслушивать любит. Лучше, если она о тебе не узнает.

Руна жила на пятом этаже. Открыв дверь, она пропустила Зуброва вперед и, тут же войдя следом, проскользнула мимо, включила свет.

Зубров почему-то ожидал, что навстречу выйдет человек в форме и с пистолетом и скажет ему: «Руки вверх!», но ничего такого не случилось. В квартире было тихо и слегка пахло кухней, парфюмерией и отсыревшим картоном.

Прихожая оказалась просторной и оклеенной грязно-розовыми обоями с плохо отштампованными белыми ромбами. Линолеум на полу вздувался пузырями. Слева стоял фанерный шкаф. Над маленьким круглым зеркалом висела бра в форме тюльпана.

— Не разувайся, — сказала Руна, но Зубров уже запихивал свои туфли под полку. — Вот спальня, вот зала. Ванна с туалетом совмещены. Топят слабовато, но ничего, жить можно.

Он прошел вслед за ней и оказался в узкой и длинной комнате, там царил неимоверный хаос. Стол, тумбочка, трюмо, комод, кресло — все было заставлено и заложено мелкими предметами: тюбиками, склянками, помадами, платками, носками, заколками, журналами и прочим барахлом.

— По их сценарию Флора Гахраманова неряха, — сказала Руна. — А у меня руки никак не дойдут.

— А я, выходит, по сценарию трус, — признался Зубров и прикусил язык.

«Дурень, — подумал он. — Не надо было раньше времени показывать, что она тебя во всем убедила».

Однако настроение улучшилось. В квартире Руны было куда уютней, чем в лесу, и хоть в голове по-прежнему была путаница, появилась возможность передохнуть и все обдумать.

Девушка красавицей не была, но лицо ее притягивало. Руна настойчиво шла на сближение, и это не могло оставлять его равнодушным.

Хотелось выпить. «Как это Инза за один вечер умудрился меня в алкаша превратить?» — подумал он.

— Есть хочешь? — спросила Руна и сама же ответила: — Ну, конечно, хочешь. У меня есть отличное варево. Из колбасы. Суп. По местному рецепту делала. Называется солянка. — Она вдруг тихо рассмеялась. — Ну, и дура я… Ты же среди них как ни как всю жизнь прожил. Небось этих самых солянок видимо-невидимо переел? Сколько же тебе здесь лет, Сиг?

— Я Орест, и мне двадцать два. А что?

— О нет, они явно лишку приписали. Если не ошибаюсь, на самом деле тебе семнадцать-восемнадцать. Ты был младше Уилла, а ему месяц назад девятнадцать стукнуло. Ну, давай, располагайся, Сиг. Падай на кровать, если хочешь… Одним словом, чувствуй себя как дома.

Она ушла. Зубров подошел к креслу, переложил стопку журналов «Работница» и сломанную зеленую шкатулку на комод и сел. Он осмотрел себя и решил, что позже попросит у Руны нитку с иголкой — починить порванную штанину.

Он снял влажный пиджак, повесил его на подлокотник, взял верхний журнал и откинулся на спинку кресла.

«Маски для лица из сырого картофеля: дешево и сердито», — прочел он, развернув журнал на середине. Мать тоже собирала «Работницы». На антресолях целая стопка — лет за восемь. Справа от этой стопки — коробка с новогодними игрушками. Последний раз елку ставили, когда он учился на втором курсе.

— У меня почти все готово, — негромко позвала Руна. — Иди, мой руки.

Войдя в тесный санузел, он повернул кран на раковину, включил воду и стал намыливать руки синим обмылком. Кафель выложен до середины зеркала, на плитки верхнего ряда наклеены переводки: их клеили очень давно и в разное время, многие из них наполовину облезли.

«Да какой она агент, — подумал Зубров, неожиданно испытав смешанное чувство разочарования, усталости и некоторой брезгливости. — Она чокнутая, хоть и складно говорит. Такое бывает. Какая-нибудь форма шизофрении…»

Но тут он вспомнил, что Руна каким-то образом узнала о его сбритой шерсти, сумела лихо оседлать в электричке и на ходу нашла вполне логичное объяснение его сверхспособностям. Все это как-то не очень вязалось с только что выставленным диагнозом.

Он вытер руки вафельным полотенцем и прошел в кухню. На Руне уже не было парика. Зубров сел за стол, и девушка поставила перед ним миску с супом.

— Парадокс, — возмущенно протянула она. — Внушать Сигурду Дзендзелю, что он… робкий. Думаю, это взрывоопасно. Рано или поздно твое самолюбие должно было восстать. Стало быть, они получили то, что и следовало ожидать… А хочешь, угощу алычевкой? Домашней! По правде говоря, ее терракотеры синтезировали, но Флоре положено думать, что это ее рук дело. Я пробовала. Между прочим, не хуже той браги, что Дина готовила.

Зубров не стал отказываться. Алычевка была кисло-сладкой и приятно согревала изнутри. Суп тоже был недурен: он уплел три миски.

Когда они опустошили бутылку, Зубров разговорился.

— Ладно, хорошо. Допустим, в головах отдельных граждан и в самом деле есть некая программа. Порядок действий, иначе говоря. Упрощенный вариант миропонимания. Знаю я таких. Иной раз самого удивляло, как это так я безоговорочно делаю то, что мне не кажется разумным. Бывает, кое-какие вещи вызывают уйму вопросов, но что-то словно бы мешает в этом разобраться… Не знаю, может, и есть какие-то эксперименты со стороны правительства. Может статься, я и сам типичный гражданин с программой в мозгах. Однако это не повод считать, что все общество запрограммировано. Не все такие, Руна. Есть один приятель, он старше меня и многого достиг… Так вот, он далеко не такой, о каких мы сейчас толкуем. Он не желает идти в ногу с остальными, хоть и партийный. Словом, крамольник. Его рвут на части антифедеративные идеи. Между прочим, довольно трезвые идеи…

Он поймал серьезный, немного сочувственный взгляд Руны и задумался.

— Разве это не достаточное опровержение твоей версии? — спросил он. — Думаю, достаточное. Если бы вся страна управлялась при помощи программ, как ты говоришь, в мире царило утопическое благополучие. Почему же тогда до сих пор есть тюрьмы, армии, капстраны? Почему богатые и по сей день жмут бедных?

Руна встала, собрала со стола грязную посуду и поставила ее в мойку.

— Идем, — проронила она.

Руна пошла в комнату, Зубров поплелся за ней. Она указала ему на кресло и включила телевизор. Пока он нагревался, задрала свитер и комбинацию. Зубров не отвел взгляда, он внимательно разглядел спортивную линию ее бедер и полоску матовой кожи над широким серебристым ремнем. На этот раз в ее движениях он усмотрел какое-то особенно соблазнительное изящество, Руна была мила по-домашнему.

Она отсоединила от ремня мелкую продолговатую деталь и что-то с ней проделав, вставила в одно из гнезд на задней панели телевизора. Затем пробежала пальцами по невидимым клавишам на ремне, и, отступив назад, села на край кровати.

Экран засветился, через пару секунд появилось изображение.

Звука не было — лишь чередующиеся один за другим короткие кинодокументы, время от времени разделенные слайдами. Такой четкости изображения Зуброву не приходилось видеть ни разу в жизни: казалось, люди и предметы на экране обрели объем. Сначала глазам предстала картина длинного зала, ярко освещенного рядом дугообразных ламп. Люди с белыми, как молоко, волосами, в светлых туниках на больших столах-верстаках собирали сложные устройства. Один из них, старик с бородой, подняв руку, в чем-то горячо убеждал остальных.

— Албы, — сказала Руна.

Следующий сюжет: это уже другой зал, менее освещенный, здесь стояла машина, похожая на аэросани, оборудованная то ли винтами, то ли циркулярными пилами. Тот же старик, опершись на нее, смотрел в камеру, улыбаясь. Вот он кивнул и заговорил, видимо, отвечая на вопрос. Новый ракурс: камера приблизилась к тому устройству, что похоже на пилу. Стала видна тонкая спираль, обвивающая диск и покрытая прозрачным материалом. Тут один за другим последовали какие-то чертежи с обозначениями, сделанными на незнакомом языке, но с привычными цифрами. После этого еще несколько слайдов — виды горных склонов, скалы, входы в пещеры. Далее последовали съемки, сделанные то ли в сумерках, то ли с использованием инфракрасной оптики: человек прыгнул со скалы на дерево. Затем другой вид: поверхность горы, вся в зазубринах и валунах, — по ней с неестественной скоростью пронесся чей-то силуэт.

— А это бигемы, — сказала Руна и тут же друг за другом на экране стали появляться и исчезать рыжие бородатые мужские лица — глубоко посаженные злые глаза, выпяченные надбровные дуги, крепкие челюсти. Зубров непроизвольно схватился за подбородок. Как же они все похожи на него!

Он поднялся с кресла и, пересев на кровать, взял Руну за руку.

— Ты рассчитываешь на мою помощь. Я правильно понимаю?

Компьютер Руны перехватил и сохранил в себе всю информацию, которую, как она сказала, пытались запихать ей в голову, и позже она смогла с ней частично ознакомиться. Тут была и ее биография, и профессиональные знания, и знакомства с «родными», друзьями и соседями, которых она прежде никогда не видела. С помощью компьютера Руна записала себе в память «язык аборигенов», как она его назвала, это было что-то вроде ускоренного курса. Язык не вошел в глубокие слои подсознания и не достиг уровня рефлексов, чем и объяснялся чуть заметный акцент. На работе она сказала, что первые годы детства жила с родителями в Фотарии, где отец служил военным, и это соответствовало той действительности, которую она должна была исповедовать.

Квартира, в которую она приехала после того, как покинула поликлинику, оказалась маленькой двухкомнатной «хрущевкой». Согласно своей биографии, Флора потеряла родителей три года назад: они разбились в автокатастрофе. «Этот маленький сюжетный поворот сценария облегчил мою участь, — сказала Руна. — Куда хуже было бы приехать в квартиру к живым родителям и играть роль их дочери». Впрочем, в Алгирске жил ее «старший брат», у него была семья и двое мальчишек пяти и семи лет. За эту неделю брат звонил ей дважды. Он настойчиво уговаривал ехать с ними в следующее воскресенье за город, к Марлинскому озеру, каждый раз напоминая Флоре, чтобы она поискала на балконе его старый спиннинг.

Дома в шкафчике она нашла потрепанный фотоальбом со снимками и с изумлением на большинстве из них узнала себя, запечатленную в разном возрасте. Последний снимок был вставлен недавно, на нем она была в сиреневой форме ефрейтора, улыбающаяся, с двумя белоснежными косицами. На других она была с родителями, подружками, в коричневом школьном платье и белом переднике, на утреннике в детском саду, в манежике и даже на ступенях роддома — на руках у счастливого отца.

— Сложно, — призналась Руна. — Нельзя биографию записать в память в таком виде, как есть, иначе произойдет раздвоение личности. Приходится то и дело к компьютеру обращаться, так что хронология спутана. Я всю неделю импровизировала. Впрочем, пока все обходилось. Слушай, объясни, как вышло, что из-за тебя всю милицию в городе на ноги подняли.

Зубров эпизод за эпизодом все рассказал.

— Что это за штуковина была? — спросил он, закончив. — В телевизоре… вроде аэросаней.

— Подземный танк. У него особая пушка… Они из рук в руки передавались, два репортажа, вроде пропаганды… этот и еще один, где лагерь терракотеров взрывают, — но тот я, видно, не записала… Все это изобрел тот старик, которого ты видел. Его звали Велимир, он умер.

— У подземных людей — подземный танк, — сказал Зубров. — Фантастика. Ты считаешь, что я смогу что-то такое припомнить?

— Надеюсь. Хотя без их оборудования полностью стереть программу будет невозможно. Я просто попробую разбудить в тебе твои старые воспоминания. Компьютер доберется до подсознания. Ты был устроен… не слишком сложно, — только не обижайся… Когда в тебя вводили программу «Зубров», личность Сигурда Дзнензеля просто слегка потеснилась. Если процесс восстановления сделать постепенным, столкновение личностей будет малозаметным и минимально травмирует психику. Если же проявить Дзендзеля всего разом, может произойти серьезный конфликт.

— Программа «Зубров», — повторил он задумчиво. — Все, чем являюсь в эту минуту, это она и больше ничего. Абсурд.

— Не знаю, Сиг. Возможно, я говорю с программой, но сегодня она сделала серьезный сбой. Значит, есть еще что-то.

— А тот, кто должен проснуться… он, получается, дикарь? Я что, стану троглодитом?

— Ты способен учиться. Это факт.

— Ага. То есть, ты хочешь, чтобы сначала я стал троглодитом, а потом принялся за учебу?

— Не совсем. Вместе с терапией я смогу тебе передать запас знаний. Персоль приспособлен для этого. Правда, потребуется время… а хотелось бы здесь долго не задерживаться. Мы этот мир уже рассмотрели. Пока мы в городе, хорошо бы побольше узнать о его устройстве. Чего хотят терракотеры? Вернее, какова их задача? Как далеко тянутся их владения? Какими силами они располагают? Узнать бы хоть что-нибудь, а тогда и двинем к Поселению. Пойдем на запад, повстанцы — там.

— Если бы я помнил что-нибудь, то, вероятно, сказал бы, что ты чертовски права. Я бы даже предложил бы как следует тут все исследовать. Подземным людям такая информация в самом деле не помешает…

— Нет, нет, Сиг! Долго оставаться в городе нельзя… Чем быстрее мы уйдем, тем будет лучше. Но ты верно понимаешь насчет информации. Думаю, теперь не придется тебя убеждать, что, убив одного-двух терракотеров, по-настоящему не отомстишь. Нужна организованная борьба. Те люди, которых ты видел на экране, они настоящие борцы. Они будут рады, если мы добудем важные сведения. Они будут гордиться нами, Сиг.

Щеки ее порозовели то ли от наливки, то ли от волнения, и Зуброву захотелось коснуться их пальцами. Это желание смутило его.

Руна посмотрела странно и, прильнув к нему, быстро чмокнула в щетину.

— Теперь надо отоспаться, — сказала она, отвернувшись. — Для одного дня впечатлений предостаточно.