Природа не терпит однообразия. Утро приветствовало Н-ск дождём. Мы не закрывали на ночь балкон, поэтому перед балконной дверью образовалась небольшая лужа. Было очень даже свежо, и, открыв глаза, я ощутил себя укутанным в одеяло по подбородок. Инга лежала рядом в таком же коконе, но укрытая по самую макушку.

– Инга, ты спишь? – спросил я шёпотом.

Из соседнего кокона донеслось:

– Угу.

Я сосчитал до трёх, резко сдёрнул одеяло, спрыгнул с кровати, дошлёпал до окна, закрыл балконную дверь, и, схватив с тумбочки одежду, побежал одеваться в ванную.

Машинально выдавливая пасту из тюбика на зубную щётку, я размышлял.

Умом я понимал: Чернов прав. Пять лет на физическом факультете любого отучат верить в чудеса. Гроза – это не проделки греческого божка, раскатывающего по небу в колеснице и пуляющего от нечего делать в неразумных людишек стрелами-молниями. Морской шторм – не капризы Посейдона, проигравшегося Дионису в карты в пух и прах и вымещающего злобу на ни в чём не повинных, но обречённых кораблях. На Морозовых в лесопарке напало не привидение, квартиру Гришаевых спалило тоже не оно, и уж тем более глупо подозревать бесплотных духов в заварушке, устроенной на вчерашнем концерте в ДК.

Нет, нет и нет. Коллега, вы меня удивляете. Вам ли не знать, что А – банальный конденсатор, две обкладки «плюс» и «минус» со слоем атмосферы-диэлектрика посередине и электрическим пробоем, наблюдаемым визуально в виде молний; Б – ещё более банальные атмосферные пертурбации, циклоны и анти-, так сказать, – циклоны. Прибавьте к этому различные по температуре океанские течения, встречу этих двух стихий, и получите своего Посейдона; что же касается В – так это, батенька, пси-аномалия, а упомянутое вами выше привидение – пси-всплеск или локальное возмущение пси-поля. И никакой магии здесь нет, а есть открытый пятый вид взаимодействия, и, кхе-кхе, чем чёрт не шутит, нобелевка лет эдак через …цать.

Да, Генка, всё так. Но что вчера видела Инга? Каким научным термином назвать родительскую боль? Попробуй, сними биометрию с глаз Борзенко, когда он посмотрел на нас там, во флаере. Ты видел этот взгляд? Все твои компьютеры сдохли бы, выделяя код. Живые, мёртвые, не совсем живые или – как правильно? – не совсем мёртвые, ушедшие в пси-измерение. Пятое измерение, десятое, двадцать пятое… Они все живые, Гена. Нет, не так. Живее всех живых. Навсегда. Это не измеришь. И не надо пытаться.

Инга лежала на спине, укрывшись с руками, только головёнка торчала.

– Серёжа, мне холодно, – наигранно стуча зубами, жалобно пролепетала она.

– Сейчас я тебя согрею, – прорычал я и прыгнул.

Инга взвизгнула и закрыла лицо руками. Я грохнулся рядом, схватил её в охапку вместе с одеялом, перекатил через себя и крепко обнял. Никогда не дам тебя в обиду. Никому!

Мы завтракали в ресторане на первом этаже. Я ковырялся вилкой в яичнице, от гнетущего меня волненья кусок не лез в горло. Инга же, напротив, ела с аппетитом. Пустая тарелка стояла в стороне, жена намазывала джемом бутерброд.

– Во сколько? – буркнул я.

– В одиннадцать сорок шесть, я точно помню, – не отрываясь, ответила она. – Серёжа, ты что такой хмурый?

– Не знаю. Я боюсь.

– Бери пример с меня.

– Я за тебя боюсь.

Инга подняла голову и посмотрела на меня. Улыбнулась.

– Всё будет хорошо, милый.

– Не нравится мне это. Ты ведёшь себя очень уверенно, а я, как слепой котёнок, следую за тобой.

Она перестала улыбаться и серьёзным тоном сказала:

– Бывают ситуации, Серёженька, когда мужчине правильнее всего положиться на женщину.

Мы обменялись долгим взглядом.

– Не могу я это есть! – Я бросил вилку и отодвинул недоеденный завтрак.

– Сходи, покури. Проветрись. Я скоро, – сказала жена, кладя в чашку с кофе кусочки сахара …

Мы понятия не имели, где находится Школа. Стояли на крыльце гостиницы и смотрели по сторонам. Прямо перед нами на проезжей части было припарковано такси – древнейшего вида Ford-Focus VI, чуть ли не наш ровесник, с опущенным водительским сиденьем и дремлющим на нём мужчиной неопределённого возраста.

Я подошёл, постучал в окно. Водитель приподнялся с сиденья, протянул руку, приспустил стекло и вопросительно уставился на меня.

– До Школы не подбросите? – поинтересовался я.

– До какой школы? – не понял он.

Я раздумывал всего лишь мгновенье.

– До той самой. – И многозначительно посмотрел на него.

Он несколько секунд разглядывал меня, часто моргая, затем кивнул:

– Садитесь.

Мы с Ингой расположились на заднем сиденье. Машина отъехала от гостиницы. За окнами проплывал умытый дождём Н-ск. Пару раз низко пролетали флаеры, все частные, разнообразных расцветок. На площади Алфёрова стоял гаишный – сине-белый с поднятым колпаком. Таксист лихо лавировал в потоке, достаточно оживлённом для города столь скромных размеров.

– У вас что, кто-то в этой Школе…учился? – не выдержал водитель.

– Да, – опередив меня, ответила Инга.

– Летит время, уж восемь лет как…

– Девять. – Я сам поразился тону, которым произнёс это.

Водитель бросил на нас короткий взгляд в зеркало заднего вида, и оставшийся путь мы проделали в молчании.

Машина остановилась у парка: низкий металлический забор, живая изгородь и невысокие, от силы десятилетки, каштаны, стройным рядом высившиеся сзади. Я полез в карман. Мелочи не было, в нагрудном кармане нашлось несколько крупных купюр. Я достал самую мелкую – двухрублёвую, протянул таксисту.

Он посмотрел на деньги и буркнул:

– Нету у меня сдачи.

– И не надо. – Я уже открыл дверь и выставил на асфальт правую ногу.

Он взглянул на меня как-то странно и сказал:

– Мне тоже не надо. Выходите.

Я не стал спорить, вернул деньги в карман. Мы вышли из машины. Такси с визгом, шлифуя, укатило прочь.

Мы стояли перед входом в парк. Стройный ряд каштанов и живой изгороди просто обрывался, образовывая просвет. Не было никакой вывески, парадного входа – просто дорожка, нет, тропинка, ведущая вглубь.

Я посмотрел по сторонам. Справа, метрах в ста, забор кончался и начинался жилой сектор. Слева, невдалеке, виднелся перекрёсток, за которым высилось административное здание помпезного вида.

Нам навстречу по тротуару шла женщина, бабулька, в таком нелепом, но знакомом по детским воспоминаниям, да ещё по старым фильмам, платке, и в осеннем пальто, по виду ненамного её моложе. Поравнявшись с нами, женщина остановилась. Лет сто, не меньше, оценил я её возраст.

– Что, внучата, в Школу пришли? Эх, милые, это ж надо-ть беда-то какая.

Она поцокала языком, покачала головой. Продолжила:

– Вот ведь как оно вышло: думали – авось пронесёт, ан нет. Нельзя так жить.

Бабушка стояла, оперевшись о трость, и заглядывала нам в глаза.

– Не зря ж говорят: жизнь прожить – не поле перейти. За всё спросится с каждого сполна. Нагрешили так, что не дай Бог. И теперь маются, маются сердешные. А-а…

Женщина махнула рукой с авоськой и заковыляла прочь. Я смотрел ей вслед, пока Инга меня не окликнула:

– Серёжа, пойдём.

Мы прошли в парк. Аллея, если её так можно назвать, сразу за ограждением поворачивала влево. Узкая асфальтовая дорожка, от силы метра два в ширину, шла среди подстриженного газона с невысокими деревьями. За парком следили. Трава была скошена у самого основания не далее, чем один-два дня назад. После дождя газон зеленел яркой, первозданной краской.

Пройдя пару десятков шагов, мы обнаружили площадь, точнее, поляну: круглую клумбу, засаженную яркими цветами. Неуместным диссонансом в этой картине являлся серебристый микроавтобус, стоящий прямо на газоне в пяти метрах от поляны под одним из каштанов. Из машины выпрыгнул мужчина и зашагал к нам:

– Серёга, ты что здесь делаешь?

Я с трудом узнал Чернова. Спортивный костюм, кроссовки, футболка, выглядывающая из-под куртки, совсем ему не шли. Только модные очки напоминали позавчерашнего успешного учёного-физика, излагавшего нам достижения научного центра в изучении проблемы Н-ской пси-аномалии. Мы обменялись рукопожатиями.

– Возвращаю вопрос. Ты-то здесь какими судьбами? – спросил я.

– Мы каждый год в этот день разворачиваем здесь мобильную лабораторию. Красота! Такие всплески, уйма материала. У меня двое аспирантов на подходе, дописывают кандидатские, представляешь? Привет, Инга.

Инга кивнула в ответ, посмотрела на меня и зашагала дальше.

– Кандидатские, говоришь. – Я начал закипать.

– Серёга, ты чего? – Чернов непонимающе переводил взгляд с меня на удаляющуюся спину жены.

Я заскрежетал зубами, но сдержался. Молча отодвинул успешного учёного в сторону и последовал за женой, не оборачиваясь на растерянного Чернова.

– Геннадий Петрович, вам звонят. – Из микроавтобуса выглянула молоденькая девушка, держа в руке трубку телефона.

Генка постоял ещё какое-то время, затем тряхнул головой и побежал к машине…

Мы стояли на площади, теперь уж точно площади, не поляне, озираясь вокруг. Инга взяла меня под руку и прошептала:

– Я здесь была.

Я удивлённо открыл рот.

– Помнишь, я рассказывала тебе сон. Это – то самое место.

Круглое пространство, окаймлённое невысокими деревьями. В центре – выложенный тротуарной плиткой круг. Я был уверен, посмотри со спутника – круг окажется абсолютно правильным, без намёка на эллипсоидальность. Инга незаметно выскользнула. Четыре скамейки в диаметрально противоположных местах, прямо компас, ни дать ни взять: Норд, Зюйд, Ост и Вест. Довольно многолюдно. Но как-то странно: люди все по одному. Одинокий мужчина в центре, опустив голову, раскачивается на пятках. Бабушка присела на скамейке. Рядом другая, но не переговариваются, что было бы естественно, сидят молча. Молодой мужчина, мой ровесник, мерит шагами пространство перед скамейкой Зюйд. Женщина в платке, сравнительно молодая, но без косметики… И у каждого в руках цветы – две розы, два тюльпана, две гвоздики.

– Серёжа.

Я обернулся на звук. Инга стояла на краю площади в десятке шагов от меня. Подойдя, я разглядел большой кусок тёмного гранита, утопленного в земле и подёрнутого зелёным, видимо, от времени. Выбитые тремя столбцами буквы складывались в скорбный список:

Я пробегал глазами раз за разом детские имена и фамилии, и во мне нарастало, разгоралось пламя, которое ничем невозможно потушить. Я инстинктивно обнял жену за плечи. Она опустила голову мне на плечо и закрыла лицо руками. Мы стояли, как два истукана, под взгляды ожидающих шторма мужчин и женщин – мам, пап, бабушек, дедушек, близких и не очень, добрых и злых, сварливых, злопамятных, бесчестных, глупых, наивных, щедрых, чистосердечных, таких разных людей.

Порыв ветра налетел внезапно…