23
Вернувшись домой, я закатил мотоцикл в пристройку, закрыл ее на ключ и поднялся в свою комнату. Противоречивые чувства переполняли меня.
Несмотря на ощущение вины и собственной мерзости, порция выпитого страха придала мне силы и вернула бодрость. Как и говорил Гавинский.
Теперь я должен был научиться накапливать избыток, очищать и хранить его до нужного момента. Носить в себе этот груз, чтобы затем передать главному кукловоду.
Через полчаса, когда я, приняв душ, лежал на кушетке и читал, в дверь постучали. Я со вздохом отложил книгу, накинул халат и открыл.
В коридоре стояла Эфа. На ней было восхитительное белое платье, такое нарядное, будто она собралась на свидание.
– Привет, – сказала девушка.
– Добрый вечер… Ты ко мне?
Что за глупый вопрос?
Я почувствовал себя немного неловко в тонком фланелевом халате. Отступив назад, жестом предложил ей войти.
Она вошла в мою комнатушку, оглядела обстановку.
– Неплохо ты устроился.
– Ты садись где-нибудь… Я сейчас переоденусь…
Я схватил в охапку одежду со стула и направился в санузел.
Когда я вернулся, Эфа листала книгу, которую я только что читал.
– Может, чай будешь?
– Нет времени, спасибо. Я хочу кое-что сказать. Вернее, попросить тебя об одной вещи, Сережа.
Я – само внимание и готовность помочь, особенно после такого явно не официального обращения. Эфа никогда не позволяла сокращать дистанцию между нами. Что изменилось?
– Можешь сходить со мной… в Дом молитвы?..
– Куда?!
Странная она все-таки девушка. Я вспомнил, что видел ее идущей на службу. Только сейчас до меня дошло, что Эфа – еврейка, и что она ходит отнюдь не в синагогу. Конечно, в Полиуретане ничего кроме этого сектантского Дома молитвы нет… Но зачем ей понадобилось приглашать меня?
– Сейчас, – уверенно сказала она. – Потому что до того, как вы поднимите бунт, тебе надо кое-что понять.
Я вскипел, но прежде чем возмущение Жориным неумением держать язык за зубами прорвалось наружу, она рукой закрыла мне рот.
– Знаю! Вы договорились никому не говорить о ваших планах. Ты можешь ни о чем не беспокоиться. Дядя безвылазно сидит дома. Вета после того, как ее уволили, тоже за калитку ни на шаг, она боится. Соседи к нам не ходят. А мне ты должен доверять.
Она убрала руку и дружелюбно улыбнулась.
– Жора ничего не знает об этом визите. Прошу, не выдавай меня.
– Ты соображаешь, что он… – я хотел обвинить Жору в предательстве по отношению к нашей команде, но раздумал. Я махнул рукой. Команда и так была собрана наспех и состояла черт знает из кого. Я считал, что Жора в ней был самым надежным.
Эфа взяла меня за запястья.
Какой прогресс!
– Да пойми же ты, наконец, – она слегка повысила тон. – Я твой друг. Послушай… Перед тем, как идти на битву – на битву с драконом, как ты ее назвал, – Жора поставил нас в известность. Мы ведь его самые близкие люди. Если бы он нас не предупредил, на какой риск идет, это было бы с его стороны равносильно предательству. Мы его родные, и он только хотел, чтобы мы знали… Он очень тебя уважает, ты даже не представляешь насколько! Мы все тебя уважаем.
Она неожиданно покраснела. Ее небесно-голубые глаза заблестели от слез.
– Ничего не скажешь, – проговорил я. – Десять человек собрались совершить тайную операцию. И целый город, затаив дыхание, теперь будет следить за их действиями.
– Нет. Больше никто не узнает.
– Ладно, – сказал я. – Проехали. Как ты можешь ручаться за остальных девятерых, включая меня?
Мой шутливый тон заставил Эфу улыбнуться.
– Я знала, что ты поймешь. Теперь слушай меня внимательно. Службы проходят по воскресеньям, но и в будние дни Дом молитвы открыт. Ты должен там обязательно побывать. Сейчас же! Почему ты раньше не приходил?
Я пожал плечами.
– Один раз собирался, но не получилось. Передумал. Меня отговорил приятель. Сказал: нет там ничего интересного.
– Это негр, с которым ты дружишь?
– Ну да. А что?
– И ты ему поверил? Он болван! Вот что я тебе скажу! Если ты не побываешь в Доме молитвы, ты не будешь знать, кто твой настоящий враг, и как нужно действовать. – В голосе девушки звучала уверенность.
– Я и без того знаю, кто мой настоящий враг.
– Ты знаешь много, но не все. Далеко не все, Сережа.
Ну вот, опять Сережа. Кажется, Эфа готова давить на любые мои кнопки, лишь бы добиться результата. Почему бы ей все не рассказать сразу.
Она посмотрела очень серьезно.
Я был заинтригован. Чувствовалось, что для Эфы мое посещение Дома молитвы очень важно.
– Хорошо, – сдался я. – Идем.
Эфа схватила меня за руку и потащила за собой, точно боялась, что я передумаю.
Всю дорогу она почти бежала. Мне было неудобно признаться, что я неважно себя чувствую и не расположен к прогулкам трусцой.
Когда мы вошли в Дом молитвы, в приятную прохладу, на меня пахнуло благовониями. Но это был не ладан, не миро и не сандал, а нечто другое, сладковато-пряное и довольно резкое, близкое к запаху ацетона. Этот аромат объял меня и сразу стукнул в голову. Я почувствовал, как сама собой у меня на лице появляется блаженная улыбка.
Мы вошли в полумрак и остановились в нескольких шагах от алтаря.
Внутри стояла полная тишина.
Я огляделся. Обстановка была почти такой же, как в большинстве православных храмов: деревянный двухъярусный иконостас, два клироса, полукруглый амвон, алтарь, – так мне показалось сначала. Когда глаза привыкли к полумраку, я понял, что вместо деталей храмового интерьера передо мной находятся их легкоузнаваемые аналоги.
Так, у иконостаса есть даже привычные створки-врата, зато сами иконы, размещенные на нем, не имеют ничего общего с христианскими образами. Вместо новозаветных тем на картинках сияют лазурью небеса, напоминающие компьютерные заставки корпорации «Майкрософт». И это никакое не масло, а просто цветные фотографии. В середине верхнего яруса висит увеличенное фото известного мне портрета директора.
Но ведь это же вопиющее святотатство, – думаю я. Мысли текут совершенно спокойно – без удивления и прочих эмоций, – я просто констатирую факт.
На стенах вокруг нас также нет ни единой иконы, только небо с летящими по нему облаками.
Кроме нас в храме никого нет.
Эфа стоит рядом, почти касаясь меня. Я чувствую, что она наблюдает за мной, но мне все равно. Я полностью предаюсь власти впечатления, которое на меня производит обстановка храма. Через несколько минут мне становится настолько легко и беззаботно, что я даже немного начинаю беспокоиться о той капсуле, которую приготовил на день профилактики.
Спустя еще какое-то время меня и это перестает интересовать…
Облака на картинах вздрогнули и поплыли – все в разных направлениях. Некоторые летели быстро, гонимые ветром, и рвались на лету, превращаясь в клочья, другие едва заметно ползли.
Мне показалось, будто стою на высокой вершине среди ожившего, дышащего влагой неба. Может, у меня закружилась бы голова, но я совсем перестал чувствовать собственное тело.
Небо, запах благовоний, тишина – слились воедино.
Я сам словно растворился в них. Только душа, неожиданно набравшись силы, расставила крылья и ринулась вперед, к алтарю, от которого теперь расходились в стороны радужные лучи.
Портрет директора тоже пришел в движение.
Линии, круги, краски пробудились и начали растекаться, постепенно занимая окружающее пространство.
В конце концов, изображение распространилось по всей поверхности иконостаса и слилось с ним, приобретая объемную форму.
Облака стали закручиваться в спираль, втягивая в себя цветную ниточку красок портрета.
Я потерялся в пространстве. Огромная спиралевидная воронка, сотканная облаками, из которых вырастали холмы и скалы, то ли стояла стеной передо мной, то ли нависала сверху. Передо мной разворачивались фантастические, непрерывно меняющиеся ландшафты.
Это была Улитка.
Невидимая рука коснулась моего сердца, и я услышал голос. Он не принадлежал ни одному из известных мне земных существ.
– Мой жрец, – прошелестел голос, – теперь ты служишь мне.
Я увидел людей, стоящих рядом со мной. Все мы были вытянуты как полупрозрачные трубки, и по нам двигалась голубоватая субстанция. Тонкие струйки ее возносились вверх, затем, двигаясь в общем направлении, плавно сворачивали и плыли по дуге, становясь одним из витков спирали.
– Я – твое сознание, – шептал голос.
Восхищенный зрелищем, я полностью утратил самоконтроль.
Два самых внутренних круга воронки вдруг сместились и раздвинулись в стороны, изобразив некоторое подобие очков. Внутри замерцал, пытаясь прорваться в реальность, чей-то взгляд.
Это мозг пытается увидеть собственное сознание, думал я. Мозг хочет осознать себя, как живое существо.
– Помоги ему, – сказала Улитка.
– Да, – прошептал я. – Что я должен сделать?
Я постарался выдохнуть из себя еще больше энергии. Голубоватая субстанция сгустилась и пошла более мощным потоком, но это не дало результата. Казалось, я могу выработать гораздо больше субстанции, и это меня нисколько не утомит.
– Нет, – прошелестела Улитка. – Ты должен помочь ему.
Я начал понимать, что представшая передо мной картина не больше, чем мираж. Улитка настолько добра, что дает мне возможность увидеть и понять принцип нашего существования. Я увидел рядом с собой Эфу, а рядом с ней других людей, приходивших прежде нас, в иное время, но каким-то образом видящих нас.
– Это наш новый друг! – объясняла Эфа постоянным прихожанам.
Все кланялись. Лица людей сияли улыбками.
Я позволил им подвести себя к алтарю. Здесь меня стали насильно пригибать вниз. Я улыбался, поворачиваясь к людям, и не понимал, что должен сделать.
– Поцелуй книгу, – ласково сказала мне Эфа.
Я посмотрел на алтарь. Там, где должен был находиться жертвенник, лежала книга, и на ней было написано: «Закон Ширмана».
– Целуй ее, – повторила Эфа.
Я кивнул и наклонился к книге, упрекая себя за то, что так и не успел ее прочесть. В этот миг книга съежилась, затем выпятилась, превращаясь в человеческое лицо.
– Андрей? – удивленно вскрикнул я.
– Что же ты делаешь?! – зловеще прошипел он. – Остановись сейчас же!
Я замер, глядя в глаза Андрею сквозь прозрачные стеклышки очков. Радужная оболочка его глаз сияла всеми цветами, отражая плывущие над нами облака.
– Но как ты здесь оказался? – пробормотал я.
– С кем ты разговариваешь? – строго спросила Эфа. – Тебе нельзя сейчас говорить. Целуй скорее закон!
Я видел, как суживаются зрачки Андрея.
– Ну же! – в голосе Эфы послышалась тревога.
Телесные ощущения стали возвращаться. Я почувствовал, как у меня пересохло в горле. От приторного запаха благовоний болела голова.
– Беги отсюда! – твердо сказал Андрей.
Ощущения блаженства, понимания собственного предназначения оказались иллюзорными и вмиг исчезли. Я почувствовал прилив страха.
«Нет!» – сказал я себе.
– Еще минута – и будет поздно! – крикнул Андрей. – Беги!
И тогда я развернулся, оттолкнул Эфу, еще кого-то и, не видя перед собой ничего, бросился к выходу.
По пути я сбил человека, входившего в Дом молитвы. Он с криком упал на ступени.
Яркий солнечный свет ослепил меня. На подгибающихся ногах я спустился по ступенькам и, шатаясь, побежал прочь.
