Туманы в полдень действительно ушли, вот только не пришёл, как ожидалось, галеон, и отплывать было не на чем. Номинально «Принцесса Суа» принадлежала миссис Коридвен, но мистер Коридвен больше не был на борту главным. Ода приставил к нему своего брата, Нобуёри, и тот, нахватавшийся предрассудков от знакомых португальцев, считал, что женщина на военном корабле — к несчастью, поэтому при первом удобном случае оставил Суа на берегу и под предлогом военной необходимости отбыл якобы навстречу новой флотилии из Эдо. Такой поворот событий ошеломил Суа, она терялась в догадках и в сомнениях насчёт надёжности новых покровителей, беспокойно гадала о будущем, нервничала, к тому же её буквально изводил этот придурок, посланный богами ей в наказание за грешные помыслы: всё более напоминала о себе женская натура, разбуженная мужским обаянием Коридвена.

Разговаривать обыкновенно, или хотя бы промолчать в опасный момент, Шиничиро не мог — хоть разорви! Несмотря на уговоры и мудрые советы, несколько дней парень словно напрашивался на беду. Даже силач Бодзу удержать от катастрофы его не смог бы — Шини то и дело привлекал к себе ненужное внимание, бесконечно поддевал и норовил поссориться. Черпая в своей душе из какого-то бездонного колодца новые и новые способы испытания нервов новоявленной госпожи, и пользуясь угнетённым состоянием девушки, Шиничиро её донимал.

— Чего не возвращаешься на корабль? Почему не плывём выручать этого Кагасиро, говорят, знаменитый бандит!

Он скинул с плеча охапку кипарисовых дров сушиться около печи.

— После некоторых событий не удивительно, что вас, милая Ёсида, использовали на всю катушку и свои, и чужие. Если бы я сидел на месте капитана, то, несомненно, отправил бы тебя восвояси.

Испытующе глядя в неподвижное лицо девушки, сосредоточенной, занятой какими-то приготовлениями, он засунул рисовый колобок целиком в рот, и, запив молоком из кувшина, громко жевал, чавкая.

— Скоро Новый год… эй, Генбо! — позвал он с полным ртом, и вдруг закашлялся, выпростав содержимое на циновку. — Дрянная закуска! Генбо, до чего ты глупый, ничем не приправил рис.

— Будь то крестьянин, или благородный, но не пресмыкается за мерку риса и не потакает своему желудку. И призвание самурая — служение господину, а не пузу.

— И не празднуют Новый год кусочком лепёшки… — передразнил Шиничиро.

— Хватит! Вы что, сговорились? — взорвалась Суа. — Один плетёт всякую чушь, второй тупит, как бревно! Ты, Генбо, сам обжора, и вдобавок зануда. Ты, Шидзин, тупая скотина, и, как скотине, тебе место в стойле, не на шканцах.

Снаружи послышались довольные голоса Хаору и Масаши:

— Южное додзё перенеслось.

— Как здорово!

— Этих ещё здесь не хватало! — негодующе вымолвил Шиничиро, дёрнувшись так, словно ненароком обжёгся о печь. — Перенеслись… бодхисатвы!

Сузившиеся глаза девушки вспыхнули хитрыми злыми искорками.

В густых зарослях бамбука, растущих в здешних местах, появилось множество ниндзя семьи «Широй хасу»; смешавшийся с туманом дым разведённых ими костров висел над болотами густой пеленой. Наиболее опытные стерегли подступы к лагерю, а прочие тренировались под присмотром мастера Йитсуро, главы одного из додзё «Белого лотоса».

— Способных держать яри, призвать сюда! — строго распорядился он.

Сэнсэй, прибывший из Миэ по приказу Оды, отправил посланца в каждую рыбацкую гёка и крестьянскую нока. Собрались человек тридцать — от подростков до стариков, не горевшие желанием отдавать жизнь за кого-либо. Йитсуро прошёлся вдоль строя, скептически осматривая рекрутов…

— Эт-то что за обезьяны? А ну-ка привести сюда наших новых союзников! Поглядим-ка на них…

Ниндзя нагрянули в «главную цитадель» Тэнгу аккурат после завтрака, когда разбойники доедали последнюю лепёшку. Саке уже очаровало разум, как дорогая искусная гейша. Бодзу облапал посланника, едва не задушил: монах во хмелю — это страшно. Каори фыркнула, и, мягко говоря, отказалась подчиниться. Шиничиро «плевать хотел», Асахара отсутствовал, остальные отреагировали, в общем, нейтрально.

Но Суа сразу сообщила о надоедливом собеседнике, и осталась довольна, когда его утащили за шкирку, и теперь она могла спокойно приступить к медитации. Суа выпроводила Шиничиро на улицу, предупредив посланца, чтобы не спускали с парня глаз. При этом посланец, хоть и немолодой, но заметно разбиравшийся в людях, оглядев девушку с ног до головы, изумлённо всплеснул руками: Суа обладала прекрасной статью и выправкой.

— Вас тоже приглашаем.

— Я-то не прочь потренироваться, — пожала плечами Суа, — но вам-то какая польза?

На широкой площадке, свободной от поросли бамбука, стоял мастер Йитсуро с бокэном, деревянным мечом, подле покрытого лиловым льдом болота. Некоторое время назад он закончил показ одного из эффективных ката южного додзё, а теперь призвал новобранцев начать упражнение.

На зов мастера пришло немало тех, кто непосредственно входил в шайку Рыжего Змея. Они с особым рвением требовали спарринги, способные внести в их скучное существование без дела толику разнообразия.

— Кто здесь показывает ката? — расхохотался Шиничиро, привлекая внимание множества недоумённых глаз. — Этим-то бандюганам, и вовсе не требуются серии ударов, им только подраться дай.

— Да, — гулко рявкнул кто-то из шайки. — Хотим подраться с вашими хвалёными бойцами, мастер. Посмотрим, как нужно уходить от ударов, как нападать.

— Точно, — басовито просипел другой. — Помериться силой важнее, чем повторять простейшие движения.

Учитель Йитсуро немолодой, невысокий крепкого сложения. Его седеющая голова глубоко утопала в плечах. Одежда из мехов, казалось, придавала фигуре неуклюжесть, сутуловатость, но ловкость нисколько не страдала. Грозно темнело тёмно-коричневое родимое пятно, охватившее, будто огромным сюрикэном, левую половину сурового овального лица. В самом центре этой кляксы, словно из мира мёртвых, зловеще блестел пустым бельмом остекленелый глаз.

После того, как буси больно поколотили друг друга деревяшками по голове, предплечьям и ключицам, он заговорил протяжно, монотонно и невнятно:

— За-запп-омните, о-ол-лухи! Ппф-еремещ-щение яв-вляется боев-ыым элеме-ентом. Мн-о-ггггиие шккк-олы ра-аа-азучивают т-ттт-ттеехнику пферемещения, обббращая вн-внимание на ппп-равильное ппп-оло-ожение ттела в просттт-ттт-транстве и в любом ппп-роцессе…

— Война идёт, — громко оборвал Шиничиро. — Нафига им твоё «пппф-еремещ-шение»! Ты эту деревенщину бить научи… Слушайте меня, дурни! Основная мощь боя — это удары «как следует» и «куда надо».

— Перестань, Шини! — прошипел Хаору, дёрнув друга за рукав. — Не успел выйти из дома, как дерзишь.

— Что з-за нн-на-агггг-лец? — раздражённо спросил мастер. Правая часть лица залилась краской гнева, а левая потемнела сильней, он заморгал покалеченным глазом. — Мможет, встттанешь на м-моё м-место и ппп-родолжишь у-учение?

— Идти лень, а рассказать могу, — Шиничиро кивнул с таким видом, словно обучать новобранцев было его любимым занятием по четвергам после завтрака.

Воцарилось молчание… Не только новобранцы воззрились на него испытующе, с интересом, но и подошедшие старшие, опытные ниндзя «Белого лотоса» удостоили незнакомца внимания. И хоть его одежда отличалась той же безыскусностью, что и манеры, но глаза — как звёзды, горели ярко и таинственно. В этом парне определённо сквозило что-то… необыкновенное.

Дети, подкатив тележки с угощениями, восторженно глазели на недовольного мастера Йитсуро и на дерзкого парня с широкой улыбкой счастливого ребёнка, которому удалось завладеть вниманием взрослого. Горделиво окинув взглядом подтянувшихся синоби «Белого лотоса» и вольно распустившихся разбойников «Пылающего рассвета», Шиничиро начал вещать так оживлённо и непринуждённо, будто находился в кругу собственных учеников. Члены банды — обыкновенные сельские воры, простые горные бандиты, успели полюбить его, и не за прекрасную игру на бива, а как есть: грубого, несдержанного, насмешливого и непочтительного.

— Ага, пусть наш доскажет!

— Конечно, никому ведь худо не станет, послушаем!

Окрылённый поддержкой товарищей, Шиничиро говорил:

— Моя сила лишь отчасти копится внутри тела, и в нужный момент я, конечно, способен направить её целиком для удара… Но на самом деле свою силу боец должен использовать рационально: поражают всегда боги, а буси одним лишь знанием направляет силу инерции мироздания куда и как надо — с максимальным уроном для врага. Это принцип «пустоты — полноты», когда «пустотность» порождает «полноту».

Речь незнакомца мастер Йитсуро выслушивал хмуро, испытывая жгучее недовольство и желание наказать хвастуна.

Шиничиро отличался живым умом и острым языком, заметно превосходя в этом отношении многих присутствующих, которые молча, слушали.

— Запомните, никакого мандража! Никаких сомнений в бою! Только в состоянии полной «пустоты» возможен мгновенный переход из расслабленного состояния в максимально собранное, а это и есть ваше выживание и основа для сильного удара, — заключил Шини с видом великого умника.

— Я ещё и не такое вам расскажу, — покачал он пальцем, поймав изумлённый взгляд Суа. — Вы не представляете, у кого я учусь и кто мой отец! Северное додзё — лучшее, признайте!

Губы юноши скривила тонкая усмешка, словно ему стало жаль простодушных слушателей, но тут Шиничиро спохватился, прикусил язык, поняв, что выдал лишнее…

— К-кто ттт-вой о-отец? — как бы невзначай, но по-прежнему недоверчиво поинтересовался мастер.

Парню было нетрудно удержаться от безоглядного бахвальства, но, дерзкий, он ответил в своей обычной непринуждённой манере, не придавая значения статусу собеседника:

— Слишком знаменитый мастер на севере Хондо, чтобы называть малоизвестным южным додзё.

Шиничиро был отчаянно смел, но в том положении, в которое попал сейчас, силу духа следовало сочетать с терпением, мудростью и осмотрительностью. Парень выдал волнение, прикусив нижнюю губу и коснувшись левого уха.

— Ч-что-о ск-казал? — рассерженно бросил мастер. — А н-ну, нак-казать наг-гглеца!

Синоби юга кинулись на Шиничиро.

— Эй! Вы не смеете, поганцы! Я — сын Шуинсая Зотайдо!

Шини парировал прямой в челюсть правой рукой и ловко ответил первому напавшему коротким тычком в горло, однако не успел увернуться от другого. Сердце прошил спазм от резкого удара в шею, подкосились ноги. Лишь слабо всколыхнулся воздух, и, казалось, никто никого не бил — а Шиничиро лежал на спине на холодном снегу и пытался вздохнуть.

— Помогите, что вы?.. — взгляд Хаору затуманился, от негодования защемило в груди, он бросился выручать друга.

— Э-э, поможем! — тут же радостно раздалось из шайки Кагасиро. — Х-ха, схватка без оружия! Не кусаться, не лягаться, в глаза не тыкать! Все против всех!

Кто-то пинком быстро отогнал врага от лежащего Шиничиро, крепко поддав вдогонку. Начался кулачный бой, в котором участники схватки, бранясь, беспорядочно и задорно колотили друг друга. Разбойники севера на поверку оказались индивидуально подготовленными ничуть не хуже именитых синоби юга — «Белому лотосу» доставалось крепко. Но и шайке Тэнгу приходилось туго: численно их было вдвое меньше. Хотя, значительное число нападавших оттянул на себя Бодзу: словно шатуна его облепили синоби юга — малорослые, злые, худощавые, поджарые.

— Я и вправду хорош! — удивляясь самому себе, итожил Шиничиро с гордым сознанием того, что друзья не оставили в беде.

Куча мала образовывалась то здесь, то там. Громогласный голос мастера Йитсуро не спасал положение, тонул в криках, боевых кличах. Хуже того — и самого его затянули, обозвав проходимцем и залепив снежком рот.

Выбираясь из рукопашной потехи на четвереньках, Шиничиро уже намеревался отсидеться в хижине да перекусить, как кто-то внезапно схватил парня за рукав и дёрнул с такой силой, что тот моментально влетел в помещение, пропахав задницей земляной пол до кадки с водой.

— Так значит, ты не простой ученик из додзё Ампаруа? — уточнила Суа, собой перегородив белый свет, сочащийся сквозь щели в амадо.

— Никто и не утверждал, что орэ-сама прост! — гордо вскинув подбородок, парень удручённо помассировал кисть — потянул при падении связку.

— Говори учтиво, — строго заметила она. — Я старше и по возрасту, и по положению, и вообще…

— Что на тебя нашло? Отойди!

— Видала мастера Шуинсая со старухой… я-то думала, кого ты мне напоминаешь!?

Краска гнева залила лицо парня, обидно стало до боли, зазвенело в ушах, опухших от прилива крови, он зыркнул из-под опущенных бровей и процедил:

— Не старуха, а моя мама! Ты дрянная, напросилась!..

Разогнавшись, Шиничиро остановился на расстоянии вытянутой руки от Суа. Затем резко выпрыгнул, и, слегка развернувшись, хлёстко ударил правой ногой в голову — маваши гери! По замыслу автора приёма, голова должна была тут же взлететь в воздух и упасть где-то далеко. К нехитрой атаке, которую из обычных буси мало кто и ожидал, Шини прибегал, сражаясь с противниками, превосходящими силой. Какими бы ни были накачанными у того мышцы шеи, как бы ни амортизировали уши, всё же пропущенный удар ногой в висок — штука страшная, убойная.

Но Суа успела не только взять уроки у мастеров Ампаруа, а многих уже этой техникой упокоила. Шагнув навстречу, она поймала ногу парня на блок и подсекла другую. Тот упал, больно ударившись о пол затылком. Но не боль, а горечь обиды разрывала молодую грудь. Шиничиро замолчал, боясь разрыдаться.

— Ты наивен и глуп. Я возьмусь за тебя серьёзно! — наклонившись, шёпотом строго произнесла она. Прозвучало, словно приговор, неестественно и сдавленно. Мурашки поползли по спине парня; заворожённо глядя в горящие агаты её глаз, он не спешил подниматься.

— Начнём завтра на рассвете, а пока… — Суа ядовито улыбнулась, прищурив глаза; они превратились в две маслянистые щёлочки. — Твой отец Шуинсай кое-что особенное задолжал мне, и такие долги я не прощаю. Приведи себя в порядок, а то даже смотреть противно, не то, чтобы… Зарос, как макака, и фуро давно не принимал!

Пришлось Шиничиро поработать. Как застрельщик драки, он натаскал льда и натопил воды. Не один он — Суа распорядилась помыться всем, извалявшимся в потасовке с дружественными синоби мастера Йитсуро.

Через некоторое время Шиничиро оказался сам на себя не похож. Его шевелюра пушилась и пахла свежим, его подбородок и щёки, обсыпанные пёстрой крошкой веснушек, матово поблёскивали. В ясных глазах его то и дело вспыхивали искорки недовольства, но своим покорным видом, кротким и успокоившимся лицом, юноша вызывал умиление. Переодетый в свежее кимоно жемчужно-серого цвета из гардероба Суа, он помогал мудрецу готовить ужин.

— Жаль отважных и самоотверженных воинов, полагающихся лишь на ярость. Такие воины рвутся в бой, как одержимые, не считаясь ни с собственными силами, ни с замыслами и возможностями противника, — сказал Генбо, сидя на дровах возле разгоравшегося очага.

Он чистил рыбу серебристым ножиком и с интересом глядел на парня. Кот, по имени Энно, ластился, неустанно тёрся о коленку толстяка своей вспушённой шёрсткой.

— Ты про меня, Генбо-сэмпай?! — поднял голову Шиничиро. Как ни странно, язвить не хотелось.

— Красавец парень! — похвалил толстяк, иронично улыбнувшись. — Стоило ветру сильней взъяриться, как отныне ты не хозяин себе и ничего не сможешь поделать. Скоро Суа, пользуясь поддержкой Бадафусы, станет влиятельней многих даймё. Пожалуй, самой влиятельной… Только твои друзья… Не будет места им, а что касается тебя… — Мудрец, погрустнев, наклонил лысую голову. — Ты уйдёшь… нет-нет, — быстро-быстро он покачал головой, дабы не напугать парня. — Не из жизни, а из времени. Поверь, так будет лучше и для тебя, и для тех, кому ты не безразличен.

— Откуда знаешь? — с глупой усмешкой, но удивлённо уточнил Шиничиро.

— Не так давно некий Идзавара… самурай, — Генбо покосился на кота, — не живой, конечно, отдавший жизнь за Белого Тигра, начал говорить со мной… странным образом.

— Лишён ума, толстяк, — не глядя, Шиничиро покрутил пальцем у виска. — Как живёшь с таким бредом в голове!?

— О-о, другое дело! — восхитился Генбо, присвистнув. Передавая парню плетёную широкую тарелку, на которой были красиво разложены ломтики морского окуня, палтуса и скумбрии, мудрец глядел по-особенному, как будто знал нечто такое, что не удалось постичь никому.

Вернулись Хаору с Масаши, неразлучные с тех самых пор, как Суа было принято решение плыть на выручку Кагасиро. Хаору мечтал вновь оказаться в привычной стихии — на качающейся палубе, а Масаши воображение уносило в далёкие края, и вдвоём они подолгу беседовали о море, и о кораблях, и об островах…

«Бамбуковый мореход» переживал за друга: никогда тот не выглядел столь подавленно. Но стоило Генбо заговорить, как тревога ушла сама собой, и Масаши держался удивительно строго. Зная, что отец прозябает где-то в тюрьме или в каменоломне, мальчик не хныкал, уверенный, что с такими друзьями, как Хаору, увидит его снова.

— Завтра украсим жилище к Новому году, — предупредил Генбо, с достоинством усевшись на циновке. — Хао-сан, наделаешь бумажных фонариков столько, на сколько хватит бумаги. Маса-тянь, леди Суа посетит завтра необыкновенное вдохновение, поэтому не вздумай противоречить ей, когда пригласит во двор!

— Э-э, про меня забыл! — недовольно напомнил Шиничиро.

— Не забыл, узнаешь в своё время, — кивнул мудрец, хитро скосив глаза.

Дверь, одо, со скрипом отворилась, и в комнату втекли плавные звуки флейты да разноголосое детское пение. В моду входили европейские обычаи: японская ребятня выпрашивала угощение во имя чужого бодхисатвы Исы.

Суа, наклонив голову, ступила в хижину вместе с белым паром, казалось исходившим от её раскрасневшегося лица. Она тоже принимала ванну и осталась довольна: ничто так не расслабляло гнетомую заботами душу и натруженное тело, как отдых в огромном чане с горячей водой. С точностью чувственных натур Шиничиро уловил настроение девушки и расслабился, но, глядя на него, она вдруг нахмурилась и резким кивком позвала.

Из-под шкур возле пылавшего жаром очага Генбо достал рисовые колобки, завёрнутые в сушёные морские водоросли, и кучу разнообразной закуски из рыбы и мяса.

— Вино, — приказала Суа, скрывшись в темноте жилой комнаты.

— Возьми бива, — напомнил Генбо вослед Шини. — У леди хорошее настроение.

Глубоко вздохнув, Шиничиро принял из рук толстяка кувшин и закуски.

— Куда делись твои бахвальство и наглость? — спросила она, встретив парня довольным взглядом.

— Что? — глухо уточнил Шиничиро, изучая девушку пристально и недоверчиво.

— Ничего, садись, — махнула она рукой.

Длинная свеча, оплывающая каскадом воска, стояла в деревянной ёмкости с водой на старой подставке в форме дракона, изогнувшего тело. Жёлто-рыжий маленький огонёк горел медленно, не колышась, освещая мягким нежно-жёлтым светом фигурку из слоновой кости — пузатого Хотэя, вечно довольного и отдыхающего в любимой позе, на боку.

— Чего изволите, Окугата-сама? — прибегнув к подобострастной учтивости, Шиничиро ощутил холод под ложечкой: Суа не терпела угодливости, и только лень, навеянная магией горячей воды, остановила её гнев.

Оставшись в одном жемчужно-белом юката, широком и пышном, точно облако, долгим глотком она отпила вина прямо из кувшина. Сузившиеся красивые глаза залились золотистым блеском.

— Почему не ешь, не пьёшь, мальчик? — спросила она, придвинувшись. — Догадываешься, что твой отец задолжал?

— Мне всё равно! — с наигранным равнодушием произнёс парень, отвернувшись.

Сидя рядом с нею на циновке, он испытал жгучее волнение. Тело начало трясти мелкой дрожью, желудок норовил завязаться в узел, словно от голода.

— Не имеешь прав распоряжаться мной, — дерзко добавил он.

Поднеся руку к его гладкому подбородку, тыльной стороной ладони девушка погладила парня по щеке, затем пальцами медленно повернула к себе. В его глазах вспыхнули выдающие волнение искорки.

— Ты что, не желаешь доставить своей госпоже удовольствие? — спросила она кротко. Лицо её, мягко тронутое светом свечи, порозовело, выдав забурлившее чувство. — Поешь и попей, станет легче.

— Воин северного додзё не дешёвка какая-нибудь! — резко ответил парень. — Не служит за плотское удовольствие, пусть и сама принцесса выбирает его!

Проглотив рисовый колобок, Суа встала рывком — так, что пламя свечи дрогнуло, испуганное, и Шиничиро съёжился, втянув голову в плечи. Закрыв дверь на затвор, подбросила в очаг сухих дров. Огонь с треском поедал ароматные кипарисовые дрова, в комнате стало жарко, несмотря на приоткрытое окошко.

— Играй! — приказала она царственным тоном, суровым, не допускающим противоречия. Скрывшись за фусума у противоположной стены, зашуршала одеждой.

Неуверенно потянув за кожаный шнур на левом плече, Шиничиро достал бива из футляра.

— Пой, мальчик, — добавила она. И что-то подсказало парню — если ослушается, то ему придётся не сладко.

Мелодия, которую Шиничиро заиграл на бива, разбередила бы душу любого чёрствого самурая, любого искушённого музыкой аристократа. Закрыв глаза, он запел — звонким задрожавшим голосом, но это лишь придало исполнению больше чувства. Он играл и пел, и у него самого возникло такое ощущение гармонии, что слушающий не смог бы не разделить того, что испытывал парень.

Закончив музицировать, он ощутил в тёплом воздухе комнаты тончайший, едва уловимый запах цветков сакуры, с оттенком аромата спелой сливы.

— Госпожа нравится тебе? — спросила она голосом тихим, увещевающим. — Что ты сделаешь для неё?

— Ты… вы — великолепны! — едва ответил Шиничиро, отложив бива.

Она стояла обнажённая, расправив плечи и широко расставив ноги. Очень близко, настолько близко, что Шиничиро вдыхал запах её влажной кожи. Крепкая, идеальная фигура богини предстала перед ним. Чарующее выражение лица, улыбка пленительно-ласковая, от которой сразу тепло и светло становилось в застывшем на мгновение сердце, но молодая стыдливость, стеснение и страх перед неожиданностью, словно заковали в цепи.

— Я… я хочу! — вымолвил он, предвкушая. — Я… и Ты?! — юноша едва совладал с чувствами, бурлившими в груди, настолько сильно оказалось сжигающее нетерпение.

— Сделаешь то, чего заслуживаешь, безукоризненно, — вкрадчиво сказала она, подняв голову так, что резче очертилась линия подбородка. — И признай, что ты мой, Зотайдо Шиничи!

— Что? — пробормотал он недоверчиво.

Насторожённость проявилась в холодном пытливом блеске его глаз, в напряжённой линии шеи и торса. Почувствовав нежеланную перемену в парне, Суа протянула руки и, крепко обняв его горячую голову, встала на колени. Сомнение его растаяло, как лёд под жгучими лучами солнца, когда госпожа прижала Шини к своей груди. Он замер, впитывая каждое прикосновение.

Напряжение схлынуло, она отстранилась, снова став недосягаемой, богиней, залилась безудержным смехом, внимательно наблюдая за благоговейным выражением лица молодого раба. Диковатый смущённый взгляд парня с удовольствием скользнул по сильному изящному безупречному телу, медленно прошёл по её плоскому животу с небольшими выпуклыми мышцами. Взгляд Шиничиро, замерший, заворожённый, задержался на высокой, красиво очерченной груди. Он смотрел на неё так, будто любовался чудом, изысканным божественным цветком. Живые, сверкающие жадным блеском глаза и вздрагивающие ноздри выдавали его страстное нетерпение.

— Поклонись госпоже, — кивнула Суа благосклонно и самодовольно. — И закрой рот…

Склонившись, он едва не коснулся челом её босых ног, но неожиданно вздрогнул… Внезапная волна гнева вспенила кровь! Он — Зотайдо! И потому он не мог позволить даже Её высочеству обращаться с собою, как ей заблагорассудится. Злость и досада овладели душой поэта — слишком высоко и ярко сияла его звезда.

— Нет, Суа… род Зотайдо — не из рабов! — бросил он гневно, задрожав.

— Что? — она резко толкнула его на циновку, придавив руки своими. — Я сожгу твой бива!

— Делай что хочешь, только не трогай его! — попросил он, имея в виду музыкальный инструмент.

— Что хочешь… — с удовлетворением повторила она, вперив пристальный взгляд сверкающих хищным блеском глаз в его глаза, расширенные и влажно мерцающие.

— Расслабься, — слегка сдавив бёдрами грудь Шиничиро, она распрямилась, поправив волосы. Кожа её тела стала тёмно-бурого цвета, а на внутренней части бёдер выступила влага, сильней запахло сакурой и сливой.

— Будь что будет, — расслаблено ответил парень, закрыв глаза. Потрясения настолько измотали, что он устал сопротивляться. И с этого момента, как лёгкие лепестки цветов, подхваченные вихрем насыщенной событиями ночи, он узнавал девушку, вкушая созревший плод.

Прошло немало времени, прежде чем утихли страсти и начал остывать очаг. Она лежала на толстой подстилке из оленьей шкуры, и, глядя в темноту низкого потолка, молчала. Он пустился в многословные рассуждения о том, что хлебнул немало лиха, находясь в додзё, и, ворочаясь без сна, прижимался к тёплой Суа. Но потом, когда уже не слышались голоса, ни снаружи, ни в другой комнате, оба покорно отдались сну.

Генбо, пройдя на цыпочках, подложил дров в печку, и, наклонившись над сладко спавшим Шиничиро, погладил его по голове. Сунув в кармашек на поясе парня бархатный свёрток, неслышно ушёл.