Пролив Ираго невелик, не шире трёх ри. Сюда и направили «Принцессу Суа» новые покровители — обеспечивать переправу. Пока по берегу залива Исэ войска Бадафусы спешили к Нагоя на помощь упирающимся Тоётоми и Токугаве, через узкий пролив, разделивший при сотворении мира богами земли Миэ и Айти, на джонках переправлялась небольшая, но злобная армия синоби провинции Ига. Скапливаясь в эстуарии реки Исудзу-гава близ священной горы Камидзи, отряды синоби, принятых на службу императором Гонарой, получали благословение от Юкио-мико, дочери императора, жрицы святилища Исэ, в котором хранится Лик самой Аматерасу-омиками — драгоценное зеркало.

На другом берегу пролива, на оконечности полуострова Ацуми, имеется удобная бухта, в которой под покровом ночи высаживались синоби Ига. Дальнейший путь их пролегал по побережью мимо замка Тахара, являвшегося цитаделью южного крыла линии обороны, выстроенной Риозо против Белого Тигра. Войско Ёсисады увязло в атаках на Тоёхаси — самый центр района укреплений, преградивших путь в провинцию Айти, а в этих местах пока ещё имелась брешь, через неё и устремились синоби Ига в тыл осаждающих…

Издавна самурайские роды ставили на своих землях, в труднодоступных местах — на горе, в болоте — укреплённые замки. Когда враги оказывались удачливее, и приходилось туго, за стенами можно было отсидеться. Много таких замков понастроено было к XVI веку, и только некоторые приобретали политическое и военное значение впоследствии, перестраивались: каменные стены сменяли бревенчатые ограды, территория расширялась, усложнялась структура фортификационных построек. Но в основном старые укреплённые убежища так и стояли заброшенные.

Одна из таких построек прошедшей эпохи приютила разбойную шайку Кагасиро, руководимую Оннигороши. Месяц назад Саюке вдвоём с Асахарой верховые умчались в Эдо сразу после того, как тётка императора убедилась в переходе Мицухидэ в стан союзников Оды, стало быть, её роль оказалась исполненной. Пробравшись во дворец через тайные тропинки интриганов Ходзё, Саюке встретилась с Мотохайдусом и затребовала возвращения из плена Кагасиро Тэнгу.

Вернулся Асахара один. Что произошло во дворце между нею и советником Тоды, Асахара не знал. Просто Саюке испарилась — и всё. В сообразительности, впрочем, агенту Кендзо отказывать нелепо — от приятелей якудза наёмник узнал, что Идзу Мотоёри, Мотохайдус, содержит особо важных акуто на одном из островов архипелага Идзу, цепочкой вытянувшегося вглубь моря Токай.

За старшую в шайке всё это время оставалась маленькая Каори. Она довольно близко сошлась с новичками — Шиничиро, Хаору, а прочие уже и так относились к ней с пиететом. Она как-то умудрялась помыкать громадиной Бодзу, который прежде слушался только Кагасиро и Саюке. Под чутким руководством Каори шайка Тэнгу наводила шорох по всему Ацуми. Не осталось ни единого рыбацкого посёлка, чьи закрома не пострадали бы от мародёров. Особой кровожадностью Каори не страдала, и потому гарнизон замка Тохара на карательные экспедиции против шайки Тэнгу не отвлекался. Больше того, как с нейтральной силой, с бандитами Рыжего Змея комендант замка пытался наладить контакт. Каори не возражала.

Отмахав немало ри по неровной лесной тропе, сотник Шишио Макото в сопровождении троих самураев добрался в главную цитадель шайки Тэнгу. Дом так и назывался — «главной цитаделью», хотя был всего лишь большой хижиной гассё-дзукури, обнесённой мощным забором. В покоях, являвших собой выгородку с несколькими ширмами, Макото нашёл двоих — веснушчатого юношу с музыкальным инструментом и мальчика помладше, подростка, сына Кагасиро, рыжеволосого Масаши. Юноша и мальчик шумно играли в сёги, и тот, кто проигрывал, всякий раз получал щелчок по носу и сердито им хлюпал, а победитель играл на бива.

— Что надо? Чего уставился? — дерзко спросил веснушчатый, выпрямившись в струну. По резкому выговору ясно: нездешний, но юноша держался так непринуждённо, словно являлся равноправным членом семьи главаря. Смерив незнакомцев высокомерным взглядом, он позвал кивком: — Заходи, садись и говори, только по очереди.

Заряжая маленькую каменную печь сухими кипарисовыми дровами, юноша кратко представился:

— Зотайдо Шиничиро из Ампаруа, самурай.

Имя ни о чём сотнику не сказало — род Зотайдо в этих краях не был известен. Макото следил испытующим взглядом, пробовал угадать, в самом ли деле этот парень кто-то значимый. В ушах Шиничиро, чуть прикрытых засаленными волнистыми волосами, поблёскивали золотые серёжки. На припухших красноватых мочках темнели крохотные сгустки крови — уши проколоты недавно. Подбородок — небритый много дней, лицо осунувшееся, плутоватое. Одежда на нём — шёлковая, недешёвая, разрисованная летними пейзажами, украшенная орнаментами ярко-красных и сине-серебристых лотосов… но не по фигуре — на размер больше. Из имущества — лишь бива в кожаном футляре и никакого оружия на поясе. Ну и «самурай»!

— Слушаю, — повторил Шини, прервав затянувшуюся тишину. И, подождав немного, с видом лидера шайки резко и громко бросил:

— Быстро!

Макото вздрогнул. Набрав в лёгкие теплеющего воздуха, начал излагать.

Комендант замка Тохара предлагал шайке разбойников оставить в покое здешнюю рыбацкую нищету и пошарить по тылам Ёсисады — обозы Белого Тигра везли немало драгоценностей, награбленных в землях Токугавы.

Выслушивая сотника, Шини сидел неподвижно, поджав под себя ноги, а затем, придвинувшись к Макото, ответил:

— Дело серьёзное, одним не решить.

Из полуоткрытого окна прямо на серую тростниковую циновку, вытащенную Масаши на середину помещения, лился бледно-жёлтый свет — эстетично освещал скияки, глубокую чашку с варённым в сое шпинатом, и придавал икре сельди в сладком маслянистом маринаде цвет лепестка цветущей сакуры.

— Э-э, Хау!.. — протяжно позвал Шиничиро, задрав и повернув голову. — Пить-то нечего!

Откуда-то из-за ширмы послышалось ворчание, бульканье, и в проёме между раздвинувшихся фусума возник пузатый парень с глиняным кувшином, от него воняло крепким саке.

— Такисиро, поди позови… — распорядился Шини. Хаору ретировался.

Вскоре с огромной охапкой дров в дома «главной цитадели» размашисто вошёл Бодзу, а следом заглянула Каори.

Предложение коменданта заслуживало внимания и требовало немедленного ответа, но в отсутствии Кагасиро, главаря банды, такие вопросы решить было нельзя. Каори не осмелилась взять на себя ответственность за перемену покровителя и снова послала Хаору вон — отыскать и привести отдыхавшего после недельной скачки Асахару.

Сквозь холодную вечернюю дымку смутно проступала гора. По её пологому бело-серому южному склону сплошным пушистым покрывалом спускался кипарисовый лес. Где-то там, в чащобе, в безмятежности и покое благочинно отправляли вечерний ритуал синтоистские монахи. В сгущающемся малиновом сумраке слышался едва уловимый тонкий перестук бронзовых колокольцев.

В тёплом полумраке хижины появился Асахара и что-то шепнул Каори, та многозначительно глянула на Шиничиро и взмахом руки отправила подальше.

— Нужно отвечать немедленно, болваны! — со двора донёсся знакомый женский голос. И пусть он охрип, ослаб, но Шиничиро поёжился, беспокойно переглянувшись с Асахарой. Бодзу тяжело вздохнул, потупив по-детски добрый взгляд, Хаору резко выскочил из комнаты, только Масаши выглядел беззаботно и радостно. Услышав недовольный усталый голос раздражённой гостьи, которая только что вошла, хлопнув дверью, мальчишка оживлённо объявил:

— Нинтоку Суа снова у нас!

Высокая крепкая, вся в дорогом ярко-синем, гостья внятно и веско поправила Масаши:

— Ёсида Суа, леди Коридвен… Молитесь, что я нашла ваше логово прежде, чем сюда нагрянули Ига! Кто за старшего? Ты, Асахара?

Разноглазый убийца помотал головой.

— Я, — с вызовом сказала маленькая разбойница. — А что?

— Опять ты, — поморщилась Суа. — Каори, кажется?.. Кто за тебя будет выставлять дозорных, недотёпа?! Чем вы тут занимались?

— Так это, — помялся Бодзу, — перебиваемся помаленьку… Саюке ждали…

— Где она?

— На Идзу. Хе-хе… Змея спасает. — Отозвался Асахара. — Рыжего…

— Слушайте! — возвысила голос Суа. — Я теперь владелица корабля комодзинов и глава нового клана. Я принимаю вас в свой клан и требую верности. Обещаю покровительство. Кто против — может уходить, но там, за оградой, несколько сотен синоби Ига, союзных Оде и служащих императору Гонара. Вопросы?

Разбойники, застигнутые новостью врасплох, нерешительно мялись. Первым опомнился Асахара.

— Как мы теперь называемся, госпожа?

— «Пылающий рассвет».

Горы на востоке в ночи иссиня-чёрные, но вот позади них забрезжил слабый свет, чуть тронул розовым оттенком лесистые заснеженные склоны, разлился по небу, всё холодней, серее, гуще, и, наконец, оставшийся пред самым утром сумрак уплыл, сливаясь с непроглядной мглой, на запад. Над тихим долом потянулись долгие лиловые шлейфы, в которых пряталась от Лика Светлого богини солнца истаявшая ночь. Окрестные холмы порозовели, а на небе уж становилось меньше звёзд, и с каждой минутой окружающий мир делался ярче.

В одной из гёка прибрежного посёлка скрывался Шиничиро. Сон был тревожным, и юноша поутру ощущал разбитость. Плохое настроение нередко сопровождалось тягой к сумасбродным поступкам, и сейчас хотелось как-нибудь набедокурить, ради ощущения полноты бытия.

Друг Хаору, который бесстрашно остался в «цитадели», поскольку Суа не могла помнить в лицо сообщника Шиничиро, ещё с вечера побывал в селении и рассказал Шини обо всём, что тот пропустил. Рассказал и о том, как по настоянию Асахары и Бодзу вся бывшая шайка Рыжего Змея уговаривала новую госпожу выручать Тэнгу и Саюке, и что Суа согласилась, и что назавтра решено отплыть. Шиничиро как-то не очень улыбалось оставаться одному среди чужих и незнакомых, и мало-помалу в голове обретала права тягостная мысль о неотвратимости примирения с этой злюкой. Поэтому Шиничиро не стал бороться с собой на сон грядущий и оставил окончательное решение на завтра.

Юный Зотайдо поверить не мог: сестра императора предала! И весь отряд Кагасиро теперь на стороне врага. Что и неудивительно, ведь Рыжего Змея упёк в каменоломни ярый апологет императора Тоды. Такова благодарность подлеца Мотохайдуса! Да, с подобным «покровителем» и врага не надо!

Что теперь? А теперь они целиком во власти мятежной принцессы…

Над Ацуми висела удивительная тишина. В неподвижном холодном воздухе слышалось только негромкое сухое потрескивание. Серый дым, тонкими струями выходивший из-под крыш, плыл в долину и стлался низко над вершинами деревьев. Отдав сонному охраннику своего скакуна, Шиничиро пригрозил, чтоб не смел проговориться, кто привёл Уму, а то Бодзу пересчитает ему кости.

Снаружи «цитадели» была устроена выгородка для лошадей, и в ней же навалены охапки рисовой соломы, которой проголодавшийся Ума тут же с аппетитом захрустел. На соломе вповалку спали новоявленные родичи по клану Суа. Но Шини одновременно и кололось, и не терпелось, и он решил сокращать дистанцию между ним и ею шаг за шагом, как боги стёжку пошатают — на глазах приятеля через энгаву он направился в хижину, к теплу печи.

— Ты что, Шини-кун? — Хаору потянул друга за руку. — Она ведь внутри!..

— Кухня пустая, вряд ли сестра императора будет ночевать в ней, — прикидывал шансы Шиничиро. — В конце концов, Суа-химэ выросла во дворце…

— Фиг с тобой, идиот. Пойду тоже прижмусь где-нибудь под крышей, — отмахнулся Хаору и сладко зевнул. — Тут полно места.

— Почему наши не переберутся внутрь? — пробормотал Шиничиро, не ожидая ответа, — усталость брала своё, и хотелось прилечь, забыться. — Непонятно…

В просторной дома хижины кто-то только что натопил, и даже раскурил ароматические смеси. Пахло сладким и терпким. На камадо, от которой шёл сильный жар, стоял широкий глиняный чан, в нём медленно плавились куски льда. Вопреки ожиданию, Шиничиро всё же увидал и здесь старых знакомцев.

Бодзу храпел, накрывшись мохнатой шкурой, об его бок, тихо мурлыча во сне, грелась Каори. Здоровяк шевельнулся — толстая меховая накидка, служившая одеялом, сползла, и девушка, заворчав, сжалась в калачик, будто замерзающий котёнок. Шиничиро заботливо поправил накидку — Каори снова растянулась, облизав во сне алые губы.

Хаору от уголька зажёг свечу и прилепил её на высокую деревянную подставку в кружке с водой. Тусклый оранжевый свет замерцал на округлом боку бронзового треножника у входа, заиграл на грубой неотшлифованной меди, осветил Асахару, привалившегося на тростниковую стенку хижины. Приоткрыв правый глаз и рассмотрев Хаору, многоопытный сторожкий наёмник тут же вновь погрузился в сон.

— Как вы кстати, — тихо проговорил кто-то, шмыгнув. В его пухлых, белых, как сахар, руках сверкал серебристый нож и что-то напоминавшее кольчугу. Поднеся свечу ближе, «Бамбуковый мореход» разглядел гостя, который расплылся в добродушной и загадочной улыбке подобно богу Дайкоку. — Рад вас видеть! — Он склонил голову, и, по-прежнему улыбаясь, спокойно глядел на Шиничиро и Хаору.

Приятели были ранее наслышаны об этой, мягко говоря, персоне — мастерски изготавливая огненные и дымовые шары, некто по имени Генбо время от времени навещал шайку Тэнгу, приносил свои поделки и нередко давал прекрасные советы. И сейчас приятели впервые увидели этого человека собственными глазами. Приветствовав гостя радушным поклоном, Хаору внимательно рассматривал его.

В углу хижины на куче дров, широко расставив кривые ноги в заштопанных штанах, сидел маленький лысый толстяк. Голова гостя — круглая, в складках и словно помятая, золотилась. Он проворно чистил рыбу тонким ножом с множеством зубцов и напевал себе под нос. Усы, подрезанные над верхней губой, торчали чёрной щёткой, а от углов рта, обрамляя его, свисали до большого, как тыква, живота, выпирающего из-под монашеского одеяния. Уши — большие и красные, точно острый перец треугольной формы, оттопыривались и на кончиках загибались, словно Генбо на самом деле был инуками. Мочки мясистые, отягощённые крупными золотыми серьгами — лотосами, выглядывавшими из листьев.

Толстый пушистый кот, протянув чёрные лапы, лежал на боку и пристально, не мигая, глядел на рыбу. Шиничиро показалось, что шкура кота светится изнутри…

— Что перед ним склонился, Хау? — недовольно подметил Шиничиро, нависнув над незнакомцем. — Толстяк, не спится что ли? По ночам бродишь?

— Человеку, подобному странствующим по небу облакам и текущим по земле рекам, чтобы идти не обязательно иметь в пути цель, — ответил старик как бы в оправдание. Черты полного лица гостя не изменились, казалось, ничто не могло растревожить его, но вот он, шмыгнул и вымолвил снова:

— Устыдись мнительности мелочной, в доме друзей ни к чему она.

— Язык у тебя есть, и довольно болтливый, — прищурился Шиничиро. Присутствие толстяка здесь и сейчас настораживало, вызывая недовольство и раздражение. Избавиться от смутных неприятных ощущений Шини странным образом не мог. — Чисть свою рыбу и не мешай.

— Рыба может воспринимать мир с помощью водного потока, окружающего её; если не двигаться против течения, а довериться ему, можно поймать рыбу, но не настоящего воина… — толстяк, расширив левый глаз, испуганно уставился на юношу. — Не ходи к ней, не советую! — предупредил Генбо, покачав головой.

— Эй, т-ты зачем?! — от неожиданности у Хаору затрясся подбородок. — Стт-о-ой!!!

Но Шиничиро и слушать не стал. Ни того, ни другого, ни обоих вместе. Его внезапно что-то потянуло в ту комнату, утопающую в мягком синеватом сумраке. Запах ароматических масел успокаивал, усыпляя бдительность, но вялость вмиг покинула юношу, когда увидел её, медитирующую на циновке.

Бледно-синий утренний свет из приоткрытого окна плавно обрисовывал изящные линии крепкого тела Суа под прозрачным ночным юката. Осунувшееся усталое из-за нервного истощения лицо девушки оставалось спокойным, но мрачная тень неблагополучия оставила след — печаль, так сказать, наложила на Суа свою печать.

Очаг в полу, ирори, остыл, а тепло печи, топившейся в дома хижины, почти не попадало сюда, и от свежего воздуха, втекающего через окно, в комнате Суа стало прохладно. Выбрав дрова побольше, юноша вдруг почувствовал, как сердце ёкнуло, он обернулся. Прервав медитацию, она повернулась лицом в его сторону и глядела изумлённым взглядом, чёрно-карим, как деревянное масло, горящим, точно у голодного хищника.

— Не горячись, ладно?! — вымученно улыбнулся Шиничиро, невольно коснувшись левого уха. Утаить смущения и растерянности не удалось. — Я хотел сказать тебе…

— Что делаешь тут? — девушка покачнулась, голос её задрожал. — Как сюда попал?.. Кто ты?

— Ухожу, — глаза Шиничиро бегали, выдавая смятение. Оставив затею натопить печь, он попятился к выходу, ругая себя за неосмотрительный поступок.

Вскочив на ноги, Суа негодующе вскричала и устремилась к нему с несвойственной ей неловкой поспешностью. Сбив юношу с ног, она принялась душить его с остервенением.

В комнату вбежал Хаору и попытался оттащить девушку за шею, но она вцепилась с неестественной силой и не отпускала. Выбиваясь из сил, Хаору громко позвал на помощь. Бодзу, Каори, уже разбуженные криками Суа, спешили вмешаться.

Лёгким рывком здоровяк оторвал Суа от Шиничиро, свалил на циновку и прижал. Частично выпустив гнев, девушка растревоженно дышала, медленно и трудно успокаиваясь. Прикусив нижнюю губу от бессильного гнева, она едва восстановила дыхание. На её только что пылавшем яростью лице проявилась ясность, гнев таял в груди, как лёд на солнце.

— Зачем так кидаться? — с трудом проговорил Шиничиро, исказившись в обиде. — Нельзя спокойно меня выслушать?! — кровь стучала в висках, горели уши, в горле стоял горький ком, который мешал доступу воздуха. — Я сам пришёл и хотел рассказать, помириться…

— Успокоились? — на лбу Бодзу выступили крупные капли пота. Великан, шумно сопя, встал между ними, и все как-то разом замолчали.

Воцарившаяся тишина угнетала, но никто её не нарушал. Глаза Суа сузились, зрачки блестели, словно крошечные чёрные жемчужины. Затем она потребовала от Бодзу ответа:

— Как прохвост оказался здесь?

Но гигант, глубоко вздохнув, молчал; признаться, и сам не знал, что этакого особенного нашёл в парне Асахара и зачем велел забрать его с собою на карраку и позволил остаться. Кстати, почему его не было, ведь спал в соседней комнате?

Бодзу озадаченно потёр затылок, похожий на наковальню. Суа повторила вопрос, не скрывая раздражения, но ответа не получила. Тогда она заговорила, медленно и тихо, будто каждое слово отзывалось в ней болью:

— Я много вытерпела и не смогла удержаться!

— Мы понимаем, — согласился Бодзу.

— Вот, хотел извиниться за прошлое… — повторил Шиничиро.

— Как я могу тебе верить, получив исподтишка по голове? — хмыкнула Суа, уже совершенно беззлобно. — Если бы не твоя выходка, ненормальный болван, всего этого ужаса со мною бы не произошло.

Напряжение спало.

Незаметно в комнате появился Генбо. Придав улыбке почтительность, он произнёс:

— Рыскать в намерениях ваших — равно, что бегать по заброшенному саду среди груд опавшей листвы, отыскивая мышей.

Толстяк, по-видимому, раздражал не только Шиничиро, но и Суа. Девушка нахмурилась, отвернулась. Генбо продолжал:

— Мальчику не свойственно долго предаваться унынию.

— Э-э, я не мальчик! — Шиничиро резво поднялся, окинув присутствующих уверенным взглядом.

— Будем внимательны друг к другу, — воздев указательный палец, призвал Генбо. На лице и в голосе его не проявилось ни малейшего признака криводушия. — Сострадание к попавшему в беду человеку успокаивает и заставляет снять подозрительность, смягчает бушующий в душе гнев. — Сострадание — то единственное, что позволяет надеяться, что не погиб окончательно и бесповоротно.

Суа слушала с большой неохотой, уставившись в пол. Бодзу, Хаору и Каори хранили тишину. Асахары по-прежнему не было.

— Если сумеете принять случившиеся несчастье, не забывая о предопределении, то вынуждены будете признать, что гордость за одержанную победу — шаг на пути к неизбежному поражению, а горечь поражения — другой шаг, однако навстречу предстоящей победе. Вечный круговорот возвышений и падений, которые и есть человеческая судьба, не должен служить поводом для преходящих радостей и печалей… О чём я? — спохватился Генбо, осклабившись.

— Роскошное жильё, излишества в еде, успели, верно, утомить леди Суа! Приглашаю отобедать со мной; я вам, друзья, приготовил кое-что простое, но вкусное. Советую присоединиться, не сдерживая себя, потому что выступать сегодня нельзя. Серые призраки удалятся из Хондо завтра в полдень.

— Туманы… — кивнула Суа. — Ветер нам в помощь!

В углу хижины под спудом из шкур в холодной земле хранились заготовленные продукты. В жаровне на печи форель золотилась в кунжутном масле и пахла ароматно. Каори молола зерно на утренние лепёшки.