Всеобщая нервозность бросалась в глаза. Несмотря на то, что каждый присутствующий старался вести себя как обычно, множество мелочей выдавало напряжение, которое господствовало в кабинете. Кто-то слишком старательно пытался спокойно курить, и это придавало ему свойственный плохому актёру чрезмерно театральный вид. Кто-то усиленно улыбался и неестественно глупо шутил. Кто-то терзал под столом руками платок, уподобляясь героине Акутагавы Рюноскэ. Нервозность обстановки усугублялась ещё и тем, что человек, занимающий кресло председателя, опаздывал, чего раньше никогда не случалось. Опаздывал также и главный докладчик со своей ассистенткой, и это тоже не сулило ничего хорошего.

Наконец, у входа остановился хорошо известный всем собравшимся автомобиль, откуда вышли: высокая властная женщина лет сорока пяти, не растерявшая, надо сказать, былую привлекательность, и Карл Дюльсендорф собственной персоной. Ассистентки при нём на этот раз не было. Они стремительным шагом проследовали в кабинет, где все остальные уже были на своих местах.

– Здравствуйте, – женщина взяла слово, – я созвала вас на внеочередное собрание по очень веской причине, а именно: эксперимент вышел из-под контроля. Конечно, в любой другой ситуации мы бы сначала выслушали докладчика, потом бы все высказались согласно протоколу, потом… – она так же стремительно, как ворвалась в кабинет, закурила сигарету. – Но сегодня нам рассусоливать некогда, поэтому перейдём сразу к делу. Всех присутствующих я попрошу говорить по возможности коротко и только в случае, если вам будет что сказать. Начнём.

– Если быть кратким, дело обстоит так, – слово перешло к Цветикову, – Он увидел нас во сне. Искажённо, в причудливой форме, но он дважды вступал с нами в контакт, и это ещё не самое страшное. Абсолютно доказано, что ему оказывается серьезная помощь и поддержка с другой стороны, последствия чего на сегодняшний момент непредсказуемы.

– Дюльсендорф? – обратилась к Карлу женщина.

– Согласен, он получает о нас достаточно полную информацию. Также согласен с тем, что у него есть могущественные покровители с другой стороны, природа которых, как и их цели, нам неизвестны. С чем я никогда не соглашусь, так это с тем, что эксперимент вышел из-под контроля. Это невозможно в принципе, так как мы никогда, я повторяю, никогда не контролировали эксперимент. Мы могли только следовать его воле, расчищать ему путь, а он нам за это, в свою очередь, подкидывал некоторые, я бы сказал, бесценные подарки.

– Как вы считаете, мы можем повлиять на ход эксперимента? – спросил мужчина лет шестидесяти с откровенно симитским лицом.

– В каких-нибудь незначительных, непринципиальных вопросах, возможно. В случае, когда что-то является необходимым эксперименту, я бы никому не посоветовал вставать у него на пути.

– Не слишком ли вы мистифицируете эксперимент?

– Не забывайте, что это именно эксперимент создал и собрал нас вместе. Фактически мы вторичны по отношению к эксперименту.

– Вы говорите о нём как о некоем всесильном марсианине, влиятельном демоне или божестве. Не слишком ли вы отдаляетесь от науки?

– Мне нет никакого дела до вашей науки. Я занимаюсь экспериментом дольше, чем кто-либо из вас, а все эти ваши утверждения есть не что иное, как совершенно лишняя в подобной ситуации демагогия.

– Нам сейчас не до рассуждений, есть ли жизнь на Марсе. Если вам есть что сказать, говорите, а если нет, не отнимайте, пожалуйста, время.

– Я предлагаю нанести превентивный удар.

– Вы что скажете, Дюльсендорф? – спросила женщина.

– Милая Моргана и уважаемые члены совета. Господин Зильденштейн изволит предлагать очевидную чушь. Любое силовое воздействие на эксперимент чревато самыми непредсказуемыми и нежелательными последствиями. Скажу лишь одно: противодействие будет на порядок сильнее воздействия.

– Вы новый язычник, Дюльсендорф, – язвительно заметила скучающая до этого бесцветная тётка.

– Язычники были не так уж неправы.

– У нас не так много времени, чтобы… Какие будут предложения? – прервала их Моргана.

Ответа не последовало.

– В таком случае единственным прозвучавшим предложением было нанести превентивный удар, – подытожила она.

– Вы забыли о моём предложении, Моргана, – запротестовал Дюльсендорф.

– Вы забыли его сформулировать.

– Я предлагаю оставить всё как есть.

– Вы уже имели неприятности с Каменевым благодаря подобной политике.

– Да, но никто не знает, какими были бы последствия, поступи я по-другому.

– Хватит! – Моргана стукнула рукой по столу. – Мы наносим удар.

– Это смертный приговор.

– Это только ваше мнение, Дюльсендорф. Не вы управляете советом. Всё. Все свободны.

– Идиоты! Напыщенные идиоты! – кричал Дюльсендорф, мечась по вагону и собирая вещи в большую дорожную сумку. – Это же надо быть такими дураками! Они не поняли! Они ничего не поняли! История их ничему не научила! Никто из них так до сих пор ничего не понял! Почему я не ответил господину Каменеву? Посмотрел бы я на него на моём месте, скотина! Да кто он такой! Да кто они все такие! Ну, ничего, пусть! Пусть порезвятся, пусть поиграют в экспериментаторов, пусть! Тоже мне, венцы природы и образ создателя. Ничего, я посмотрю, что он с вами сделает, а он сделает, можете быть уверены! Эксперимент не шутит! Это вам не…! Ничего, давайте, наносите свой превентивный удар! Ничего! Я ещё посмотрю, что от вас останется, я ещё посмотрю!..