В четыре часа еду к школе забирать детей, выходит один Миша.

– Артём сказал, что их задержали на какие-то дополнительные занятия, он сам доберётся, – отчитывается младший, усаживаясь сзади.

Да уж, учитывая, где живёт его новая девочка Вика, добраться из школы самостоятельно для него не проблема.

– Как дела? Как прошёл день? – задаю привычный родительский вопрос.

– Нормально, спрашивали только по литературе, на биологии был тест, а на физике мы смотрели какой-то фильм про учёных, про открытия, я ничего не понял.

– Наверное, ты невнимательно смотрел и слушал.

– Наверно, да он скучный просто.

Я замолкаю, стараясь не отвлекаться от дороги.

Когда входим в квартиру, замечаю, что ранец сына висит на одном плече, лямка с другой стороны оторвана.

– Миша, что случилось с ранцем?

Он стаскивает его с плеча, с удивлением осматривает.

– А, вспомнил! Это Димка. Я выхожу из класса, а он мне подножку, раз! А я его с маху левой, бац! А он мне в дыхалку обеими руками как вмажет, а я ему ранцем по спине как въеду!.. Наверное, тогда и порвался, – спокойно добавляет сын в конце эмоционального рассказа.

– А как же Димка? Надеюсь, вы помирились потом?

– Мам! Ты что! Мы же и не ругались!

Не могу сдержать улыбки. Вот бы и у взрослых так просто.

Сын внимательно смотрит на меня.

– Мама, у нас всё в порядке? – вдруг спрашивает он.

– Да, милый, – я улыбаюсь и целую его русую макушку.

Кормлю обедом сына, иду в кабинет, чтобы разобраться с новыми текстами. Замираю посредине, увидев на углу дивана подушку из спальни и аккуратно сложенный плед. Боль, забитая в уголки сознания обыденными делами, выползает с новой силой. Забираю свои бумаги из кабинета, иду в спальню. Раскладываю на небольшом столике, включаю Земфиру, она на заднем плане поёт мне о жизни. Погружаюсь с головой в перевод.

В шесть вечера в спальню заходит Артём. Улыбаюсь ему, он выдаёт в ответ кривое подобие улыбки, робко идёт ко мне, мнётся.

– Тёма, у тебя какое-то дело? – спрашиваю я, видя его нерешительность.

– Ма, вы из-за меня поссорились? – вдруг спрашивает он.

– С чего ты взял? Мы не ссорились. Тебе показалось.

– Оставь эти отмазки для Миши, хотя он не маленький, тоже понимает. Вы сегодня утром были такие, ну,… вы никогда себя так не вели друг с другом.

– Артём, это не твоё дело. Мы сами разберёмся.

– Я потому и спрашиваю, что считаю, что это из-за меня. Прости меня, даже не знаю, что на меня нашло вчера, я хотел побыть один, отключил телефон. Потом поехал до Вики, потом эта машина, я совсем забыл о телефоне. Прости.

– Артём, не бери в голову и не вини себя ни в чём. Тем более я понимаю, почему ты отключил телефон и почему хотел побыть один.

– Что? Чёрт, ты действительно всё слышала! Мам, это я со злости говорил, может, там ничего не было. Мам, ты меня слышишь, он тоже очень переживает. Мам, прости его. Я не хотел, я, правда, не хотел так его подставлять. Я идиот!

– Тёма, прекрати, ты-то здесь при чём? Я представляю, какой стресс ты пережил, когда увидел отца… – я не могу сдержаться, слезы текут по щекам.

– Мама, не надо, я тебя очень люблю. Не плачь.

– Прости, не буду, – я вытираю нос рукой самым неприличным образом и пытаюсь улыбнуться, – Мы помиримся, не переживай и не вини себя, хорошо!

– Обещаешь?

– Тут не всё от меня зависит, но я постараюсь.

В семь часов возвращается муж. Иду в столовую, накрываю на стол. Настраиваюсь играть роль жены и хозяйки, чтобы хотя бы Мишу не пугать.

«И я застыну, выпрямлю спину, выберу мину – и добрый вечер…»

За столом Александр общается только с сыновьями. Вопрос – ответ. Непринуждённой обстановкой и не пахнет. Замечаю, что у меня совсем нет аппетита, точнее, я физически не могу затолкать в себя пищу, в горле сухой ком. Вспоминаю, что за весь день я ничего не брала в рот, кроме кофе. И, самое ужасное, ничего не хочу. Посидев некоторое время за столом, тихонько убираю свою тарелку. Саша тоже быстро выходит из-за стола, говорит, что он в кабинете, благодарит и уходит. Холодно и официально. Я выдыхаю.

Через некоторое время дети тоже понуро разбредаются по своим комнатам. Убираю посуду, вымываю плиту, холодильник. Останавливаю себя на желании сделать на кухне генеральную уборку, только бы не идти в холодную одинокую спальню.

Одиннадцать вечера, у меня подкашиваются колени, и кружится голова, я вспоминаю, что за последние сутки спала только два часа. Иду в спальню, укладываюсь в постель, в надежде, что провалюсь в сон. Но жуткая реальность, как яд, проникает в сознание. На смену усталости приходит пронзительная боль. Она вырывается наружу в рыданиях. Я не могу остановить поток слёз. Я понимаю, что не умею, не могу жить без него. Я привыкла к его вниманию, защите, заботе, убедила себя в его любви, и теперь не понимаю, как жить без этого? Хотя полжизни с ним я провела без него, но он был со мной даже когда находился на другом конце планеты, а сейчас он за стеной, и в то же время его нет. Как мне смириться с этим? «Прости меня, моя любовь».

Не помню, как и когда засыпаю. Мне кажется, я рыдала во сне. Утром просыпаюсь, но не могу открыть глаза. Они превратились в узкие щёлочки. Бегу в ванну, чтобы до пробуждения детей привести себя в порядок.

Утром муж снова сообщает, что дети едут с ним. Я с ужасом понимаю, что сегодня у Артёма занятие по математике у Веры Ивановны. Особо не раздумывая, выпаливаю:

– На частный урок ты тоже отвезёшь его сам.

– Хорошо, – запросто соглашается Александр.

– Я не буду заниматься с ней, – говорит Артём, – Я поспрашиваю у друзей и найду другого преподавателя.

– Как знаешь, – будничным тоном произносит муж.

Я продолжаю изощрённую пытку над собой, и говорю, обращаясь к Александру:

– Ты уведомишь её о нашем отказе и рассчитаешься за прошлые уроки?

– Конечно, – говорит он, смотрит на меня с молчаливым укором и, захватив портфель, выходит из квартиры. Ребята плетутся следом за ним.

Я остаюсь в квартире одна. Напряжение, державшее меня на ногах всё утро, спадает, я опускаюсь на пол в прихожей. Не замечаю текущие слёзы, мысли лихорадочно мечутся. Пытаюсь найти оправдания, решения, выходы «замороженными мыслями в отсутствие, конечно, тебя». Путаюсь, ничего не могу понять. Я сама выбрала эту Верочку, как называл её сын, мы с ним ещё подшучивали над её молодостью и смазливой мордашкой. Но меня подкупили рекомендации, которые давали ей родители. Умная, серьёзная, добивается результатов, ведёт вплоть до экзамена, не было не сдавших ЕГЭ.

Потом понимаю, что Верочка, в сущности, ни при чём. Не узнала бы я о ней, узнала бы о другой, и мне было бы так же больно. Я слишком идеализировала мужа, наши с ним отношения, и теперь не могу смириться с действительностью, от которой он меня всегда оберегал. Я жила в сказочном мире, который он для меня создал, ограждая от реальностей своей работы, решая крупные бытовые проблемы и проблемы с детьми. Эмоционально он всегда был закрыт для меня, я знала лишь то, что, по его мнению, должна знать о нём. И почему бы там, в его собственном мире, не нашлось места для других женщин? Почему я решила, что такой мужчина, как мой муж, может долгое время обходиться без них, хотя бы во время командировок? Кажется, я знала это всегда, только не принимала, закрывая глаза. «Ты меня знаешь гораздо лучше, чем хочешь себе признать» – вспомнились его слова. «Ты хоть понимаешь, за кого выходишь замуж?» – всплыла в голове фраза моей матери. Конечно, я его знаю. Но знание не облегчает боль. Я хочу обратно, в сказку. Но дверь для меня теперь закрыта.

Я не замечаю, как долго сижу в коридоре, приводит в себя телефонный звонок. Иду искать телефон. Ох! Я только что тебя вспоминала! Мама!

– Привет, Оксана, ты совсем заработалась, не звонишь, я не говорю о том, чтобы в гости приехать.

– Привет. Действительно много дел. Взяла несколько переводов, сроки поджимают, а я не успеваю. Мальчики тоже заняты, конец четверти, одни контрольные и проверочные, – вру я.

– Потому-то я и звоню. Хотя бы на каникулах навестит кто-нибудь старую бабку?

– Мама, не говори глупости, никакая ты не старая и тем более не бабка, – убеждаю я свою энергичную мать, которая и после смерти мужа не распустилась и не скисла. Общается с подругами, посещает различные тренинги, фитнесы и клубы по интересам, много путешествует. Не то, что я.

– Скоро же каникулы! Я забыла совсем. Думаю, времени больше будет, обязательно приедем, – энергично убеждаю её.

– Обещаешь? Я буду ждать? Как у вас дела? Всё в порядке? – это дежурный вопрос.

– Да, мама, всё хорошо, я позвоню, как соберёмся. Пока.

Ехать всего лишь на другой конец Москвы, но для поездки в гости нужно освободить целый день, а это бывает проблематично. К нам мама не любит заглядывать, у неё до сих пор сохранились натянутые отношения с зятем, хотя внешне они общаются с предельной вежливостью и корректностью. И если бы она узнала о ситуации, которая происходит сейчас в моей семье, думаю, злорадно отметила бы: «Я же предупреждала!» Но она не узнает ни о чём. И встречаться в ближайшее время я с ней не буду, чтобы, не дай Бог, не прочитала ничего по глазам. Вот когда научусь играть роль, с названием «у меня всё хорошо», тогда и пообщаемся.

А пока я плохой актёр, у меня ничего не получается. Когда я дома одна и голова забита последними разработками американских учёных в сфере нанотехнологий в области медицины (мой перевод научно-популярных статей, на которые я добровольно подписалась в последний раз), или приготовлением обеда, или просто музыкой Земфиры, я – герой. Я думаю – нет, я просто уверена, что справлюсь. Но стоит дома появиться мужу, я натянута, как струна. Нервы, кажется, обнажены, я раздражительна, рассеяна. Я не могу есть, не могу внятно говорить, мысли мои путаются, и я не помню, чего хотела, зачем вошла в гостиную и или в прихожую. При малейшей возможности я сбегаю в свою комнату, чтобы никто не заметил моих слёз. Самое ужасное и трудное – пережить ночь, когда просыпаются кошмары, когда самые отчаянные мысли не дают тебе уснуть, когда слёзы, отпущенные на волю, сплошным потоком льют и льют из глаз, независимо от моей власти. Чувствую, что долго не выдержу этого, боюсь, что сорвусь и натворю глупостей.

Выход из положения подсказала Земфира, когда я утром по привычке включила музыку: зачем «…мне город, в котором тебя нет…». Действительно, если мне так тяжело жить рядом с ним, я могу уехать на дачу и пожить пока там. И всё очень удачно складывается: у детей каникулы, Артём поедет на сборы в спортивный лагерь.

Провожу беседу с Мишей, говорю, что бабушка очень по нему соскучилась, хочет, чтобы он у неё погостил. Нехотя Миша соглашается поехать на три дня к ней. А Александр пусть как хочет, по-моему, он не очень замечал моё присутствие последние дни, не заметит и отсутствие.

Дети разъехались ещё вчера. Утро. Мы одни, я знаю: он никуда не уехал. Я всегда знаю, где он находится в квартире, мои слух и ощущения обострены и, даже против моей воли, настроены на него. Собираю в дорожную сумку необходимые вещи, мой ноутбук с работой, выхожу в коридор. Он тоже выходит, одет, чтобы ехать. Удивлённо смотрит на меня.

– Могу я узнать, куда ты собралась? – спрашивает он. Это первый вопрос, обращённый лично ко мне за последние несколько дней.

– Я хочу пожить на даче.

– Понятно, – он хмурится.

Хлопает себя по карманам, ищет ключи, разворачивается, идёт в кабинет. Ключи, видимо, там.

Всё. Весь разговор. С меня достаточно. Пользуясь его замешательством, быстро выхожу из квартиры, чтобы в лифте не стоять рядом.

Спускаюсь на нулевой этаж, там у нас автомобильная стоянка. Иду к своей машине и, увидев её, застываю в ужасе. Моя машина, моя любимая чёрная «тойота» вся залита белой краской. Нет, не просто залита, она исписана словами, обозначающими женщин лёгкого поведения. От «сука» и «шлюха» до более ёмких и непроизносимых. Рядом стоит чистенький нетронутый «лексус» мужа. Из оцепенения выводит грязное ругательство из уст Александра. Он тоже спустился в гараж.

– Твои подруги расписались? – говорю я едко, – Что, больше негде было, как на моей машине?

Кажется, укол удался: на его челюсти напрягаются желваки, глаза зло сверкают.

– Я разберусь, кто это сделал. Иди в квартиру, – резко и грубо бросает он.

– Никуда я не пойду, поеду на такси, – говорю я и иду к выходу со стоянки.

Он догоняет меня, хватает за руку, я вырываюсь, но идти не пытаюсь, заметив полный ярости взгляд.

– Садись в мою машину, я отвезу тебя, – приказывает он.

Понимаю: возражать бесполезно. Швыряю на заднее сиденье сумку, усаживаюсь. Он отходит от машины, так, чтобы видеть меня через стекло, достаёт телефон, с кем-то недолго общается, кладёт трубку, усаживается на водительское кресло. Мы выезжаем из гаража, я с тоской окидываю взглядом свою изуродованную машину.

– Как же я устала от этой грязи, – с горечью произношу я.

– Подумываешь о разводе? – его голос зловеще-мягкий.

– А ты? – спрашиваю я с ожесточением.

– Нет.

– Ясно. А я на даче подумаю.

Мне очень нравится наша дача. Хотя дачей этот двухэтажный коттедж назвать трудно, просто мы его используем только летом, поэтому и дача. Но комфортно жить там можно в любое время года, нужно только включить отопление и запастись продуктами. Продукты! Я совсем не подумала о них. Хотя последнее время о еде я думаю меньше всего. Об этом подумал Александр: мы свернули с трассы, подъезжаем к гипермаркету.

– Тебе помочь?

– В чём? – делаю вид, что не понимаю.

– Купить продукты. Надеюсь, когда меня не будет рядом, ты сможешь нормально питаться.

Я молчу. Мне приятно, что он беспокоится обо мне, но неприятно, что заметил, как я питаюсь, я ведь старалась это скрывать.

– Пойдём, – он выходит из машины, я иду следом за ним.

В магазине выбираю в основном йогурты и печенье, знаю, что ничего другого мой организм пока не воспринимает. Потом понимаю, что муж где-то рядом и наблюдает за наполняемостью корзины. Бросаю туда что-то, на мой взгляд, существенное. Он молча добавляет в корзину мясо, сыр и замороженные полуфабрикаты.

– Я собираюсь побыть на даче всего несколько дней, пока Миша у бабушки, – уточняю на случай, если он соберётся мне ещё что-нибудь положить.

– Надеюсь, отдых на природе пойдёт тебе на пользу. Обещай, что будешь хорошо питаться.

– Боишься, что я стану страшной и совсем непривлекательной для тебя! – язвительно выдаю я.

Он смотрит на меня с молчаливым упрёком, берет пакеты с продуктами и идёт к машине. Ну да, я веду себя по-детски, выплёскивая обиду в едких уколах, провоцирую его, ожидая ответной реакции. Для меня его гнев и ярость будут в радость, лишь бы не это молчаливое смирение.

Но он не отвечает на провокации. Мы молча доезжаем до коттеджного посёлка, он молча берет мою сумку и пакеты с продуктами, заносит в дом, включает отопление.

– Дня через три я за тобой приеду. Если надоест раньше, позвони.

Вот и весь разговор. Он уезжает, я остаюсь одна. Как только его машина скрывается за поворотом, я выдыхаю. Боль немного отпускает меня. Мне не нужно в напряжении прислушиваться к хлопкам двери и к его шагам. Мне не нужно играть при нём безразличие, а при детях делать вид, что у нас всё хорошо. Я буду сама собой. В покое, тишине и одиночестве.

Мне нравится место, где расположен коттедж: почти в лесу. Александр не тронул на участке среди лесного массива ни одного дерева, не считая места под дом. Со временем посадили ещё несколько кустов и деревьев, поэтому создаётся впечатление, что дом уединённо стоит в лесу, хотя недалеко расположены соседние коттеджи. А северной стороной участок упирается в большое озеро.

Пока прогреваются комнаты, я раскладываю продукты, протираю пыль, собравшуюся за месяц. Всё. В доме тепло, чисто, можно жить.

Иду в спальню. Собственно, ради одного вида из окна спальни я согласна жить в этом доме всегда. Там большое панорамное окно, из которого открывается изумительно красивый вид на северо-восточную часть нашего участка – сквозь деревья видно озеро. Особенно прекрасна эта картина ранним утром, когда над водной гладью встаёт солнце и отражается в воде.

Я вспоминаю вечер, когда впервые увидела будущего мужа. Он до смерти перепугал меня, когда похитил прямо из бара, где я отдыхала, привёз в этот дом, запер в этой спальне. А потом, можно сказать, изнасиловал, наказывая за то, что я с ножом пыталась наброситься на него. Очень бурное знакомство! А утром, после всего, он стоял у этого окна и говорил, что любит встречать здесь рассвет. Мне кажется, в этот миг я и влюбилась в него, хотя ещё не осознала это.

Как много нам довелось пережить за эти семнадцать лет! Война с моими родителями, которые были категорически против моего выбора, и только после рождения Артёма впервые навестили меня и попытались наладить отношения с Сашей. Его непонятная работа с вечными командировками в неизвестность. Его друзья, к которым первые годы совместной жизни я ужасно ревновала, потому что мне казалось, что они у него на первом месте: по просьбе любого из них он мог сорваться, не раздумывая. Моё мнение потом изменилось, особенно когда и его друзья по первому требованию приходили ко мне на помощь, если мужа не было рядом. Случались у нас и мелкие ссоры, и разногласия, и проблемы с детьми. Но никогда, ни на один миг, я не пожалела о своём выборе, потому что знала, была уверена: он меня любит. Никогда, ни на один миг, я не могла представить, что когда-нибудь задумаюсь о разводе. Хотя, собственно, с разводом и разделом имущества проблем не будет. Мне ничего не принадлежит. И квартира, и эта дача приобретены мужем ещё до женитьбы со мной. То, что я зарабатывала в последнее время переводами, я тратила на дом, на детей, на одежду и другую мелочь. Все сбережения на имя мужа. Только одна машина записана на меня, и та безнадёжно испорчена. Хотя я понимаю, что при разводе мне лично от него ничего не будет нужно, и вообще неизвестно, как я его переживу. Главное, чтобы он заботился о детях.

Я замечаю, что спокойно могу раздумывать о таких вещах, как развод, и не бьюсь в истерике. На меня так природа действует, или отсутствие мужа? Из раздумий выводит звонок в дверь. Меня обдаёт жаркой волной, первая мысль: вернулся Саша. Я бежала от него, а теперь скучаю? Но потом понимаю: у него есть ключ. Вряд ли он будет звонить в собственную дверь.

На пороге сосед, Олег Анатольевич, невысокий сорокалетний мужчина с элегантной бородкой. Он художник, большую часть живёт здесь, за городом. Мы не дружим семьями, просто знаем о существовании соседей и, когда заканчивается летний сезон, просим их присмотреть за домом, зная, что у них в коттедже круглый год кто-нибудь живёт.

– А я уж подумал, воришки залезли, дай, думаю, посмотрю, что да как, – с очаровательной улыбкой произносит он.

– Всё в порядке, решила немного пожить за городом, отдохнуть от городской суеты, – отвечаю ему с ответной улыбкой.

– Я удивился, что машины во дворе нет, а в окнах силуэт мелькает.

– Меня муж привёз и уехал обратно, – я упорно стою на пороге, он упорно не желает прекращать разговор.

– Дела, всё дела, некогда и отдохнуть семьёй. Вот и у меня, дети живут своей жизнью, у жены бизнес, ей некогда из Москвы хотя бы на день вырваться. У Александра Григорьевича тоже, видимо, работа?

– Да, работа.

– Позволите войти, Оксана Юрьевна? – не дождался сосед моего добровольного гостеприимства.

– Да, конечно, проходите, чай будете? – ничего не поделаешь, нужно изображать радушную хозяйку.

– А вот и не откажусь! – радостно произносит сосед и бодренько идёт за мной на кухню, не прекращая монолога: – Я, знаете ли, уже месяц живу один, одичал совсем. Одиночество и природа, конечно, для творчества то, что надо, но хочется, видите ли, хоть немного человеческого общения. А тут, как назло, в нашей глуши ни одного обитаемого дома, не поверите, после летнего сезона, разъехались все, на дачи ни ногой. То хоть по воскресеньям, глядишь, какое семейство заявится, но за весь октябрь в наш переулок ни одной машины не завернуло. Кому скажешь, не поверят, всего пятьдесят километров от Москвы.

– Вы какой чай будете, Олег Анатольевич?

– Чёрный, без сахара. А давайте-ка по-простому, Оксана Юрьевна, что вы меня всё по имени-отчеству, и я в ответ вынужден соответствовать, а мы ведь почти ровесники. Давайте по имени!

– Хорошо, Олег, давайте по имени, – соглашаюсь я.

– Вот и славненько! А у вас здесь прелестное место. Всё не найду возможности выразить своё восхищение вашим участком, парковым дизайном, тем, как вы оформили берег озера.

– Спасибо.

– Признаюсь честно, я изображал в некоторых своих работах часть вашего двора, особенно мне нравится размашистое крыльцо, оно напоминает вход в барскую усадьбу. Ну и конечно, озеро. Что может быть прелестней воды!

– Интересно было бы посмотреть, – любезно говорю я.

– Я приглашу вас на свой вернисаж. Думаю, в конце февраля состоится.

– Спасибо, обязательно приду.

Наверное, было ошибкой говорить «приду» в единственном числе, потому что после этих слов разговор пошёл совсем в другой интонации:

– А знаете что, Оксана, мне хотелось бы нарисовать ваш портрет. У вас такое интересное лицо. Оно какое-то одухотворённое, лицо богини… нет, музы, печальной только, но это даже лучше. В нём есть какая-то недосказанность, загадка.

– Спасибо, – перебиваю его дифирамбы, – Вряд ли я найду время, чтобы позировать.

– Для этого не так уж много времени нужно. Вы сколько здесь хотели пробыть?

– Дня три.

– Мне достаточно три сеанса, по полчаса в день. Я сделаю наброски, а картину закончу и без вас.

– Пожалуй, я откажусь, – я начинаю уставать от общения. Тоже мне, приехала побыть в одиночестве.

– Не торопитесь, подумайте. Если что, всегда буду рад вас видеть.

Я встаю из-за стола, забираю пустые чашки, давая тем самым понять, что аудиенция окончена. К счастью, он понимает мой намёк, протягивает руку, чтобы проститься. Я подаю свою, он целует мои пальцы и, глядя в глаза, произносит:

– Всё же я очень буду надеяться, что вы решитесь насчёт портрета.

Я выдёргиваю ладонь из его рук, натянуто улыбаюсь.

– Но даже если и нет, мы могли бы как-нибудь ещё встретиться по-соседски, попить чайку, поболтать, – не оставляет надежды он.

– Думаю, могли бы. Спасибо, что побеспокоились о доме, – говорю я, буквально перед его носом закрывая дверь. Надеюсь, я не очень нарушила нормы гостеприимства.

Прохожу в гостиную, усаживаюсь за стол для работы, а мысли далеко. Что это было? Я давно, лет пять, знаю Олега, но никогда он не проявлял ко мне ни намёка на симпатию. Правда, намекать на это, видя рядом моего мужа, любому боязно. Но я не всегда находилась в этом доме с мужем. Может, просто не замечала? В окружении любви зачем мне это нужно?

А теперь, Оксана, то ли Бог, то ли дьявол тебе даёт возможность отомстить мужу той же монетой! Я прекрасно поняла прозрачные намёки и многозначительные взгляды этого скучающего ловеласа. Мне стоит сделать только шаг, и моя душа успокоится. Успокоится ли? Я представила Олега рядом с собой, представила, как он прикасается ко мне, попробовала представить его губы на моих губах, и меня передёрнуло. Я не смогу. Я не хочу. Я не должна идти против себя. Так что, Олег, несмотря на вашу привлекательность и самоуверенность, вам ничего не перепадёт.

Я действительно немного отдохнула и расслабилась, живя на даче. Много работала, а когда сидеть над текстами становилось невмоготу, выходила гулять. Прогулки на свежем воздухе, в окружении по-осеннему увядшей, но величественной природы, придали мне уверенности и силы духа. Может, теперь удастся смириться с реальностью и научиться жить без любви, просто жить, радоваться простым вещам и не испытывать жуткого испепеляющего чувства, когда вижу мужа… да что там, когда просто думаю о нём. «Нарочно падали звёзды в мои пустые карманы, и оставляли надежды…». Природа мне дарит надежду. На что? Пока не знаю.

Через день, после обеда, в гости снова заявился сосед. Притворяться, что меня нет, бессмысленно, я только что вошла в дом, скорее всего, он видел это, и шёл следом. Открываю дверь. С бутылкой вина, с лёгкой улыбкой, Олег стоит на пороге.

– А я решил скрасить ваше одиночество, Оксана.

– Знаете, я не страдаю от одиночества.

– А я страдаю. Давайте выпьем за знакомство! – произносит он, бесцеремонно переступая через порог.

– Олег, мы с вами знакомы лет пять, и мне не хочется выпивать.

– Я был знаком с Оксаной Юрьевной. А теперь, к счастью, знаю прелестную Оксану.

Он приступает к обольщению, я могла бы выставить его сразу, но не хочется портить отношения с соседями. Впускаю его в надежде, что смогу остановить и поставить на место. Он входит на кухню, ставит бутылку на стол, я достаю бокалы.

– Что ж, – произносит он, поднимая бокал с вином, – давай выпьем за то, чтобы перейти на «ты», раз уж обращаемся друг к другу по именам.

– Давай, – я жму плечами. Его игра начинает забавлять.

– Я видел, как ты гуляла у озера. Ты выглядишь очень печальной и задумчивой. У тебя что-то случилось? – спрашивает он, залпом выпивая бокал и тут же наливая себе ещё.

– Нет, ничего. Просто осень всегда навевает на меня грусть, – я подношу к губам вино, оно слишком сладкое, слишком крепкое. Делаю вид, что пью, сама не выпускаю бокал из рук, чтобы не подливал. А он и не настаивает. По-моему, ему просто надоело пить в одиночестве.

– А мне осень нравится, она даёт толчок в творчестве, летом слишком много красок, лето само по себе прекрасно, а вот если в осени найдёшь предмет для восхищения, такой яркий луч, то радуешься, как ребёнок…

Далее следует монолог о муках творчества, нытьё о том, как не понимает и не поддерживает семья, особенно жена. Я особо не вслушиваюсь. По мере того, как бутылка с вином пустеет, откровенность соседа возрастает. Когда разговор переходит на проблемы его взаимоотношений с женщинами, я задумываюсь: как же его выпроводить. И уже хочу вставить слово в бесконечный монолог, сказать, что устала и хочу отдохнуть, как слышу шум подъехавшей машины. Скорее всего, Александр, кто ещё может приехать.

Я радуюсь, что не успела выпроводить соседа, хватаю свой бокал с вином, натягиваю улыбку, изображаю на лице само внимание. В общем, приготовилась к встрече с мужем. Олег замечает перемену в моем скучающем виде, но не замечает не только шума машины, а даже щелчка двери, подтягивается весь, радостно улыбается в ответ и очень кстати произносит:

– Всё же я не оставляю надежды изобразить тебя в портрете, и думаю уговорить, в конце концов, позировать мне.

– Даже не надейся, – категорично заявляет Александр, входя на кухню.

Я изображаю удивление, думаю, весьма убедительно. У Олега такой вид, словно вино у него в руках внезапно прокисло. Он натянуто улыбается, скрывая за этим панику и страх. Я ликую в душе, заметив, как лицо мужа темнеет и искажается от гнева.

Александр проходит на кухню, но не садится, опирается о кухонную стойку. Секундное замешательство, и на его лице я уже не замечаю тех чувств, которые, как я надеялась, можно назвать ревностью. Со смертельным спокойствием и снисходительной ухмылкой он взирает на нас. Олег тоже, как истинный мужчина, спрятал страх куда подальше, натянул широкую вежливую улыбку. А я, как мне кажется, в полном равнодушии, приняв скучающий вид, наблюдаю за двумя альфа-самцами.

– А я тут решил скрасить одиночество Оксаны Юрьевны, так сказать, своим присутствием, – объясняет Олег, пытаясь стоически скрыть страх за бодрым голосом и несколько развязным видом. Думаю, вино ему помогает.

– Ну и как? Скрасил? – произносит муж грубо.

– Надеюсь, был не самым неприятным собеседником. Хотите вина, настоящее, грузинское, друзья привезли, – вдруг предлагает сосед, кивая на почти пустую бутылку.

– Я за рулём, – бросает Александр.

– Ну что же, думаю, мне пора, – говорит сосед и пытается выбраться из-за стола. Выпитая почти бутылка вина ему не даёт это сделать с достоинством. Он цепляется за стул, тот с грохотом падает, с извинениями Олег пытается его поднять, едва не падает сам. Муж помогает ему выбраться из-за стола.

– До свидания, Оксана Юрьевна, – оборачиваясь у выхода из кухни, прощается он.

– Всего доброго, – вежливо произношу я, не двигаясь с места.

– Я провожу гостя, – губы мужа кривятся в сдержанной усмешке.

Пожимаю плечами, стараясь изо всех сил сохранить невозмутимость. Слышу, что в холле, у входной двери, Александр что-то тихо говорит соседу. Слов разобрать не могу, но тон спокойный. Очень надеюсь, что не зря терпела часовую пытку монологами Олега, и Александр не испортит отношения с соседями парой слов.

Муж возвращается на кухню, подтягивает стул, садится напротив меня. Вынимает у меня из рук бокал, который, сама не замечая, я судорожно сжимаю все время. Отпивает из него.

– Действительно грузинское, неплохое, но крепко. Я знаю, ты такое не любишь.

Он подносит бокал к губам, делает ещё глоток, молчит. Смотрит на меня с непостижимым чувством, взгляд прожигает насквозь. У меня моментально пересыхает во рту, а желание током проносится по телу. Все силы уходят на то, чтобы справиться с дыханием и не выдать чувств. Но почему моё предательское тело так реагирует на него? Почему он владеет мной даже на расстоянии? Почему я теряю голову и здравый смысл от одного его присутствия.

– Зачем ты подставляешь Олега? Тебе его не жалко? – вдруг спрашивает он.

– С чего ты взял, что я подставляю?

– Ты используешь его, чтобы заставить меня ревновать, не задумываясь, что он к тебе испытывает. Ему будет очень неприятно разочароваться, – он смотрит на меня с шутливым осуждением.

Не такого взгляда я хочу, поэтому мстительно выдаю:

– Может, я к нему тоже что-то испытываю.

– Нет, – уверенно и резко бросает он.

– С чего ты взял? Может, мы уже переспали. Или только тебе можно иметь подружек на стороне? – говорю в надежде, что пробью его самоуверенность и выведу из себя.

– Нет, – тем же тоном повторяет он, – Ты с ним не спала. И ничего не чувствуешь к нему. Если бы ты смотрела на него хотя бы наполовину так, как сейчас смотришь на меня, может, я и стал бы ревновать.

Он довольно откидывается на спинку стула, снова берет мой бокал и допивает вино. Его обручальное кольцо звякает о стекло, звук пронзает меня. Я сижу, смотрю на него, впитывая каждую чёрточку любимого лица. Его взгляд меняется, делается острее, глаза темнеют. Он понимает, что скоро стена, которую я воздвигла между нами, рухнет. Да, собственно, ему стоит протянуть руку, и зыбкая преграда рассыплется. Но он не делает этого, ждёт от меня первого шага. А я? Я знаю, что должна злиться и ненавидеть. Где моё самолюбие, где моя гордость, в конце концов. Но я также знаю, что люблю. Люблю этого негодяя. Люблю, несмотря на то, что он заставляет меня пройти через ад.

Собрав все самообладание, я неотрывно и твёрдо смотрю в его глаза, и, скрывая чувства за будничным вопросом, произношу:

– Почему ты так рано приехал, и трёх дней не прошло.

Его взгляд меняется, он хмурится, достаёт из кармана белый лист А4, свёрнутый пополам, протягивает мне:

– Вот, собственно, из-за чего я приехал.

Я разворачиваю лист, крупно исписанный черным фломастером, узнаю почерк Миши.

«Письмо. Дорогие папа и мама. Я знаю, когда потерялся Артём, вы поругались. У нас дома стало очень плохо. Поэтому я ухожу из дома, и не вернусь, пока вы не помиритесь. Как помиритесь, повесьте на моё окно белый флаг. Я увижу и вернусь.

Телефон я оставил у бабушки, чтобы папа не нашёл меня через спутник. Со мной всё будет хорошо. Не беспокойтесь. Я люблю вас. Миша».

Лист выпадает у меня из рук. Я смотрю расширенными глазами на мужа и хрипло произношу:

– Это шутка?

– К сожалению, нет.

– Когда это случилось?

– Вчера утром он соврал тёще, что я приехал за ним, жду во дворе, и он едет домой. Она с ним попрощалась и выпустила из квартиры. Перезвонить мне или хотя бы проводить его до машины было ниже её достоинства, на что и рассчитывал этот разведчик хренов. Во второй половине дня письмо было в нашем почтовом ящике.

– Ты хочешь сказать, что Миша всю ночь провёл где-то, и его до сих пор нет дома? – в ужасе переспрашиваю я.

– Именно так, – спокойно поясняет Саша.

– Но почему ты мне раньше ничего не сообщил?

– Мы с Артёмом не хотели тебя беспокоить, думали, сами справимся.

– Артём тоже дома?

– Да, он приехал, когда я сообщил ему. Кстати, твоя мама тоже у нас, бьётся в истерике, впрочем, ей это полезно.

– Я сейчас, быстро!

Срываюсь с места, бегу в спальню, дрожащими руками заталкиваю в сумку свои вещи, они не влезают, понимаю, что это бесполезно: зачем мне вещи? Кладу туда только ноутбук с работой, быстро переодеваюсь, выбегаю в холл, натягиваю пальто. Озираюсь по сторонам, ищу мужа. Я думала, он ждёт меня возле двери, но его нет. Окликаю. Голос раздаётся из кухни. Забегаю на кухню.

Он сидит на том же месте, словно никуда ехать не собирается. С недоумение смотрю на него:

– Что ты сидишь? Поехали!

– Куда? – невозмутимо спрашивает он.

– Домой, – смотрю на него, как на ненормального.

– Зачем?

– Искать Мишу.

– Ты думаешь, мы с Артёмом это не делали? Ты думаешь, мы не обошли все подворотни, не объехали всех его друзей?

– Тогда поедем вывешивать флаг!

– Это мы тоже сделали. Но создаётся впечатление, что этот гадёныш где-то недалеко, и усмехается, посматривая на нас.

– Но надо же что-то делать! – говорю я в панике.

– Да, надо. Белый флаг.

– Что? – не понимаю я.

– Ты читала его письмо? Он хочет, чтобы мы помирились. Я тоже. Белый флаг нужен мне. Ты готова его мне дать? Иначе нет смысла ехать домой. Я же сказал, он где-то недалеко и имеет возможность наблюдать за нами.

Я смотрю, растерянно моргая. Это что, манипуляция ребёнком, чтобы я простила его?

– Если это нужно ради Миши, я всё сделаю. Поедем, – быстро проговариваю я.

– Это не только ради Миши. Это ради нас. И пока ты не докажешь, что у нас всё по-прежнему, я не сделаю отсюда ни шагу. Точнее, сделаю, но без тебя. А ты посидишь здесь и ещё подумаешь о разводе, или о чём ты тут думаешь.

– Это угроза? – спрашиваю я, а губы расплываются в глупой улыбке.

– Можешь воспринимать и так, – я чувствую, что его покидает напряжение, ответная усмешка ослепительна.

– И что я должна сделать?

– У тебя только один способ убедить меня, что у нас всё в порядке, думаю, ты его знаешь, – его глаза коварно поблёскивают.

Я нарочно медленно снимаю пальто. Он в расслабленной позе сидит на стуле посреди кухни. Очень медленно подхожу к нему. Я чувствую, как напрягаются его мышцы, но он не шевелится. Ах, да! Он же обещал не касаться меня! Хорошо! Я подхожу совсем близко, стою между его раздвинутых ног. Я выше, кладу руки на плечи, чувствую, как перекатываются под пальцами его стальные мышцы, вижу, как его губы раскрываются от прерывистого вдоха. Я ощущаю себя сильной, властной и желанной этим очаровательным сложным мужчиной. Запускаю пальцы в его шевелюру, с нежностью смотрю в глаза, легко целую лоб, морщинки у глаз, скулы.

– Прикоснись ко мне, – тихо произношу я и тянусь к губам.

Он порывисто обнимает меня, губы яростно впиваются, в какой-то момент зубы лязгают друг о друга, его язык проникает в мой рот. Желание взрывается в моём теле, я целую его с такой же страстью, цепляюсь за плечи. Он стонет. Этот низкий звук отражается во мне, заставляет дрожать. Его руки сползают на мои бёдра, впиваются в тело. Я вливаю в наш поцелуй всю боль последних дней. Он целует меня страстно, с каким-то отчаяньем. Внезапно осознаю: он делает то же самое, что и я – прогоняет боль, привязывает к себе, доказывает необходимость во мне. В доли секунд наш поцелуй становится мягче, нежнее, и мне кажется, я на вкус ощущаю облегчение, остатки боли и желание.

Наконец, наши губы разъединяются, но его руки крепче охватывают меня. Наслаждаюсь его прикосновениями, я так соскучилась без них.

– Мне понравился твой флаг, – говорит он тихо.

– Неужели ты не понял, он уже давно висел. Я не могу без тебя.

– Я тоже. Прости. Я постараюсь больше не причинять тебе боль. Твоя боль отражается во мне. Мне не по себе от этого.

– Почему ты не скажешь: я не буду тебе изменять?

– Оксана, я не могу ни к кому испытывать таких чувств, как к тебе. Поэтому я никогда тебе не изменял… Ну, если не считать меня пятнадцатилетнего, который был уверен, что влюблён в соседку по лестничной площадке, но тебе не нужно к ней ревновать, сейчас ей, наверное, лет семьдесят, – добавляет он с юмором и каким-то мальчишеским шармом.

– Хорошо, говорю прямо: пообещай, что не будешь заниматься сексом ни с кем, кроме меня.

– Милая, к тому, что я никогда не изменял тебе…

– В мужском понимании, – перебиваю я.

– Пусть будет так… я могу добавить, что никогда тебе не врал.

– Саша! – у меня отвисает челюсть от такой наглости, – Ты врал мне всю жизнь! По крайне мере, столько, сколько длилась твоя работа!

– Ты опять путаешь понятия. Врать и не всё говорить – заметь, для твоего же блага – разные вещи. Не знаю, как сложится жизнь, но я повторяю ещё раз: я очень постараюсь не делать тебе больно.

– Ты неисправим!

– Неужели ты так ничего и не поняла за то время, пока мы вместе?

Смотрю на него. Его глаза сияют любовью, и чем-то ещё – тёмным, непонятным, обжигающим и очень притягательным. Я вдруг понимаю, что не хочу, чтобы он менялся, я люблю его таким, какой он есть, со всеми его тёмными сторонами. Для меня главное – чувствовать, что я любима.

Его руки крепче обхватывают меня, я ощущаю себя в безопасности, заботе и любви. Теперь всё будет хорошо.

– Мы едем искать сына? – спрашиваю я.

– Куда же деваться, – недовольно бурчит он, – Конечно, я предпочёл бы зависнуть здесь с тобой на несколько дней, но нужно ехать, неизвестно, где бродит этот юный разведчик. Придёт домой, убью! – эмоционально добавляет муж.

– Эй, Тарас Бульба, по-моему, я это уже слышала, относительно к старшему.

– Не переживай, я его и пальцем не трону,… исключительно ремнём!

Мы выходим на крыльцо. Идёт дождь. Я бегу к машине и резко останавливаюсь. Моя тойота! Чистенькая, блестит под дождём!

– Саша! Это моя машина! Как ты успел! Неужели можно покрасить так быстро?

– При желании всё возможно, – он сдержанно улыбается.

– Я за рулём! – кричу я, чуть не подпрыгивая.

– Стой, ты вино пила!

– Саша, всё вино, которое мне было налито, выпил ты. Так что это тебе нельзя садиться за руль, – Он хмурится, – Ну пожалуйста, я так соскучилась по своей машине! – ною я.

– Хорошо, садись, – машет он рукой.

Я запрыгиваю на водительское кресло, жду, когда он усядется, поворачиваю ключ зажигания, и тут до меня доходит очевидное. Я резко глушу двигатель.

– Что такое? – обеспокоенно спрашивает муж.

– Саша, это новая машина.

– Тебя что-то смущает? Найди десять отличий.

– Но зачем? Неужели с моей ничего нельзя было сделать? – удручённо спрашиваю я.

– Можно, но не нужно, – излишне резко бросает он.

– Ты выяснил, кто это сделал?

– Камеры наблюдения показали каких-то двух подростков. Личности пока не установлены. Не бери в голову, поехали, – произносит он напряжённо.

Да, нужно ехать и думать о сыне, остальное ерунда. Я завожу двигатель и выруливаю из двора. Дождь льёт, не переставая, дворники не успевают. Я медленно двигаюсь по переулку. На перекрёстке, в зеркало заднего вида вдруг на мгновение замечаю тёмный силуэт с вытянутыми вперёд сомкнутыми руками. Удивиться не успеваю. Слышу глухой хлопок. Потрясённо смотрю на дыру в лобовом стекле, прямо перед глазами. Чувствую, как по моему лицу тычет что-то горячее и липкое. Вижу кирпичный забор соседа, стремительно приближающийся к машине. Где-то далеко крик Александра. Чудовищная боль. Темнота.