Когда вечером, часов в семь, Александр вернулся из салона, я не волновалась, просто немного беспокоилась.

– Привет. Где дети? – спрашивает он.

– Миша в комнате за уроками, а Артёма нет. Он звонил часа в четыре, говорил, что задержится у друга. И я бы не тревожилась, но недавно ему набирала, у него отключён телефон, – жалуюсь мужу.

– Наверное, опять что-то с телефонами мудрят. Перезвонит, не волнуйся, – успокаивает он.

Но Артём не перезвонил. Девять вечера. Ужинаем втроём в гнетущей тишине. Я уже привыкла, что за ужином собираемся все вместе. Миша тоже подавлен, он в обиде, что брат исчез, не предупредив его. Обычно то, что нельзя говорить родителям, они сообщают друг другу. А тут… Десять вечера. Он всегда в это время дома, если не предупредил особо. Но он же предупредил? Почему я беспокоюсь? Почему я не спросила, у какого друга и как долго задержится? Одиннадцать вечера. Я обзвонила все знакомые номера друзей, его нигде нет. Мне сообщают, что после секции он отправился домой. Двенадцать ночи. Иду к мужу. Он в кабинете. Я не могу справляться с этим одна. Он отрывает глаза от компьютера, смотрит на меня, читая лицо:

– Иди сюда!

Я подхожу и утыкаюсь в его плечо.

– Не волнуйся. Он взрослый самостоятельный парень. Скоро объявится, – успокаивает он.

– Саша, он только кажется взрослым, ему всего шестнадцать. С ним что-то случилось. Он никогда так не поступал, он всегда звонил. Почему отключён телефон? – бормочу я, чувствуя, что сейчас разрыдаюсь.

– Давай пока будем думать, что что-то случилось с телефоном, а не с ним.

Час ночи. Я сижу в кабинете на диване, завернувшись в плед. Я мёрзну, ужасно мёрзну. Меня колотит. Саша пытается отвлечься работой. Потом выходит из-за стола, садится рядом, обнимает за плечи. Мы молчим. Все предположения высказаны, всех, кого можно, обзвонили. Остаётся ждать. Подсознание выдаёт картины одна страшнее другой. Я сжимаюсь в комок и начинаю дрожать.

– Прекрати думать о том, чего пока нет, – Саша, как всегда, проявляет пугающую способность угадывать мои мысли, – Если у него не будет веской причины для оправдания, я его убью!

– Только бы с ним ничего не случилось! – молюсь я.

Два часа ночи. Звонок на телефон мужа звучит громом в оглушительной тишине. Он берет трубку. Молча слушает, что ему говорят на том конце. Смотрю на его обычно бесстрастное лицо и замечаю, как он мрачнеет. Я холодею от ужаса.

– Да, я сейчас приеду, – говорит он.

– Что? – выдавливаю из себя, чувствуя, как кровь отливает от лица.

– Всё нормально. Он сейчас в полиции. Попал в аварию, – говорит он спокойно.

Он всегда спокойно говорит, у него всегда всё нормально, даже когда лежал с простреленной грудью, у него было всё нормально. Меня не обманет его чудовищная способность владеть собой. Мысли лихорадочно мечутся. Меня заполняет ужас.

– Оксана! – внезапно вскрикивает он и в один шаг преодолевает расстояние между нами. Обнимает, прижимая к груди, так что я полностью срыта в его объятиях.

– Ты же слышала, – произносит он успокаивающе, – Он в полиции, а не в больнице. С ним всё в порядке. Ты меня слышишь? Всё нормально. Я его сейчас привезу.

Я выдыхаю с каким-то всхлипом, смотрю в его глаза, пытаюсь в них найти подтверждение сказанному. Он натянуто улыбается. Я верю. Вряд ли получилась бы улыбка, если бы было так ужасно, как я себе накрутила.

– Я еду с тобой.

– Зачем? Тебе нужно отдохнуть. Через час мы будем дома.

– Саша, ты понимаешь, что говоришь? О каком отдыхе речь, пока я не увижу Артёма? Как я проведу этот час, ты подумал?

– Хорошо. Поехали.

Мы выходим в коридор. Из спальни высовывается взлохмаченная голова Миши. Бедный мальчик, он тоже не спит.

– Всё в порядке, Артём скоро будет дома, – говорит Александр сыну и треплет его русые кудри.

– Можно, я с вами поеду? – ноет младший.

– А кто останется за хозяина? – строго говорит Александр.

Миша понимающе кивает головой и плетётся за нами в прихожую, чтобы проводить.

– Мы скоро. Иди спать, – говорит муж.

Мы мчимся по ночному городу. Слава Богу, трассы в это время не переполнены, добираемся до нужного участка за двадцать минут. Возле отделения ни души. Я начинаю сомневаться, что увижу, наконец, сына, думаю, что произошла ошибка.

Входим в пустое здание, стук каблуков гулко раздаётся по коридору. Где же люди? Должно быть много людей, если произошла авария. Хватаю за руку мужа, он успокаивающе сжимает мои пальцы и идёт дальше. Подходим к застеклённому окошку, за которым сидит сонный дежурный, молодой человек в форме полицейского. Александр показывает удостоверение, сон с парня слетает мгновенно, он вскакивает, натягивает фуражку, отдаёт честь и начинает что-то нервно искать на столе. Ключи. Он находит ключи под стопкой бумаг, выходит из-за стеклянной перегородки, приглашает Александра следовать за ним, открывает бесчисленные замки на дверях, что-то скороговоркой рассказывая. Я силюсь понять, но в мой уставший возбуждённый мозг доходят только обрывки фраз: ««Део матиз»… пассажирская сторона… рулевая колонка… разбитый нос… водительское удостоверение… мачта уличного освещения… порезаны руки…».

Наконец мы останавливаемся, я ничего не вижу из-за широкой спины мужа, молодой лейтенант идёт отпирать дверь, я прохожу вперёд и вижу сына. Мой взгляд лихорадочно скользит по его угловатой фигуре на скамейке за решёткой. Нет видимых травм, синяков, порезов, ушибов. Это главное. Перевожу дыхание, всматриваюсь в лицо, милое родное. Взгляд сосредоточенный и отстранённый, пухлые губки сжаты в тонкую линию. Он выглядит удивительно взрослым и так напоминает сейчас отца.

– Мельников, на выход! – говорит дежурный.

– Без неё я никуда не пойду, – раздаётся голос сына.

– Да что за фигня! – в сердцах выкрикивает лейтенант, – То она никуда не пойдёт, то он никуда не пойдёт! Оба на выход! – орёт полицейский.

Только теперь я замечаю девочку, которая, вцепившись в рукав Артёма, сидит, как бы спрятавшись за его плечо. Артём встаёт, берет девушку за руку, и они выходят из клетки. Им вслед раздаются какие-то скабрёзные шутки. Теперь я вижу, что в клетке они были не одни. Боже!

– Гражданку Линник мы и не задерживали, у неё документы в порядке, восемнадцать ей исполнилось, от госпитализации она отказалась, первую помощь мы ей оказали, – ведает мужу полицейский, – Но она наотрез отказалась покидать вашего сына. А ваш сын, будучи несовершеннолетним, управлял автомобилем, не имея, естественно, прав, и, не справившись с управлением автомобиля, принадлежащего гражданке Линник, при развороте въехал в фонарный столб, чем мог спровоцировать ДТП, но обошлось, к счастью.

Александр удивлённо смотрит на Артёма. Я разглядываю девочку. Невысокая, худенькая, с длинными светлыми волосами. На лбу, видимо, порез, заклеен лейкопластырем, с руками тоже не всё в порядке, из-под рукавов курточки видны бинты. На лице испуганно-растерянное выражение.

– Вы знаете, мне многое показалось странным… – снова начинает объяснять лейтенант, но муж перебивает:

– Мне тоже. Протокол.

– Что? – полицейский непонимающе смотрит на Александра.

– Мне нужен протокол осмотра и задержания, – уточняет муж.

– Вообще-то я не имею права сейчас… утром… может быть, – путаясь в словах, пытается объяснить лейтенант.

Александр поворачивается ко мне и говорит:

– Оксана, веди детей в машину, подождите меня там, я сейчас приду.

Мы выходим на ночную улицу. С облегчением вдыхаю полной грудью свежий холодный воздух. Слава Богу, всё обошлось, мой ребёнок со мной и с ним всё в порядке. В физическом плане. Потому что его душевное состояние мне совсем не нравится. Он молчит, поджав губы. Прячет от меня глаза.

– Тёма, как же ты нас напугал! – я пытаюсь его обнять, – У меня давно не было такой кошмарной ночи! – мне кажется, я сейчас расплачусь.

– Мам, ну ты чего, всё же в порядке.

Он быстро обнимает меня за плечи, старается расцепить мои руки и отойти. Я понимаю: рядом девушка, а мама вешается на шею. Ему неудобно.

– Ты познакомишь меня с девочкой?

– Виктория. Вика, познакомься, это моя мама, Оксана Юрьевна, – быстро и нехотя произносит Артём.

– Очень приятно, – робко произносит девушка и, стараясь быть незаметней, прячется за спину Артёма.

Из отдела выходит Александр. С удивлением окидывает нас, толпящихся возле автомобиля.

– В машину, – коротко приказывает он.

Артём и Вика не двигаются с места, настороженно посматривают на Александра.

– Я сказал: все садимся в машину, Виктория в том числе, – уточняет муж, бросив хмурый взгляд на детей.

Возражать ему никто не решается.

– Виктория, где ты живёшь? – спрашивает Александр девушку, когда мы отъезжаем от отделения полиции и останавливаемся на перекрёстке.

– Дубровская улица, дом пять. Там метро Пролетарская недалеко.

– Знаю, – говорит муж и рвёт с места машину.

Дети на заднем сиденье о чём-то оживлённо шепчутся, вдруг Виктория громко и горячо говорит, обращаясь к мужу:

– Александр Григорьевич, вы не ругайте Артёма, он ни в чём не виноват, это я всё…

– Заткнись, Вика! – орёт Артём.

– Помолчи, – осаживает она, – Я попросила Артёма поучить меня вождению, он согласился, это я была за рулём, это я разбила машину.

– Это я понял и без вас. Невозможно, чтобы разбита водительская сторона, а травмы получил пассажир, – говорит муж, – Я не пойму, зачем Артёму брать вину на себя, может, ты мне объяснишь, сын?

– Я ничего не буду объяснять, – грубо бросает Артём. Я с удивлением гляжу на него. Он под воздействием стресса забыл, как разговаривать с родителями?

– Да это из-за меня. Если отец узнает, что я разбила машину, он меня убьёт, а ещё у меня могли отобрать права, а за них и так денег немало отвалили. А у Артёма прав нет, отбирать нечего, и мой отец его не тронет.

– Ему и своего достаточно, – резюмирует Александр, – Ты ничего не хочешь добавить к этому, а Артём?

– Ничего.

– А почему у тебя весь вечер был отключён телефон?

– Потому, что я не хотел разговаривать.

– С кем?

– Па, давай дома поговорим.

– Давай.

С этого момента в салоне воцаряется тишина. Только когда мы подвезли к дому Викторию, Александр говорит, что решит вопрос с её машиной. Девушка благодарит, прощается с нами и уходит.

Я думала, все рассказать Артёму мешает Вика, но оказалось, я. Даже когда мы остаёмся в машине втроём, разговор не возобновляется. Так, в полном молчании, мы и приезжаем домой.

В квартире я чувствую такую одуряющую слабость, такой упадок сил, что валюсь с ног. Саша замечает это, помогает мне снять пальто.

– Иди, отдыхай, я сейчас. Нужно поговорить с Артёмом.

Он подталкивает меня в сторону спальни, а сам заходит в комнату сына. Я вхожу к себе, переодеваюсь, но не ложусь, знаю, что моментально отключусь. А мне хочется дождаться мужа. Вдруг слышу громкий окрик Александра. Он никогда так не повышал голос! По сути, я слышу это впервые. Ситуация серьёзна. В голове всплывает: «Если он не найдёт веских оправданий, я его убью». Наверное, оправданий не нашлось.

Бегу к спальне Артёма. Нужно спасать ребёнка. Замираю в недоумении перед дверью, так как слышу грубый и громкий голос сына: «А что, только тебе можно нарушать моральные принципы? Ты спрашиваешь, думал ли я о матери? А ты о ней думал?» Негодование вскипает в душе. Да как он смеет разговаривать с отцом в подобном тоне? Хочется влепить ему пощёчину, чтобы поставить на место!

Протягиваю руку к двери, но снова обиженный гневный голос Артёма не даёт мне открыть:

– Я сказал, что мне нравится Верочка не для того, чтобы ты сам её опробовал! Я стоял выше на лестничной площадке, и видел, как вы целовались. И не говори, что ты не спал с ней! Я хотел с ней поговорить, а когда пришёл, твоя машина стояла во дворе!

Артём говорит с надрывом. Александр что-то тихо отвечает ему, но я не слышу. Я не хочу ничего слышать. Я опираюсь о стену напротив двери. Тотчас исчезли сон и усталость, кровь отхлынула от лица, все мысли тоже пропали, их заменило жуткое ощущение обречённости. Муж и сын теперь говорят тихо и спокойно, но даже если бы кричали, я бы не услышала. Я слышу только шум в ушах, во рту вкус желчи. Но падать в обморок не собираюсь, наоборот, я натянута, как струна.

Дверь открывается. На пороге муж. Смотрит с недоумением, вижу, как по его лицу пробегает тень понимания, он мрачнеет:

– Это не предназначалось для твоих ушей. Прости, – чувствую гнев за спокойными словами.

– Ты извиняешься только за то, что я услышала? – мой голос звучит хрипло из-за огромного комка в горле.

– Да.

– А за то, что было у тебя… с ней… – я срываюсь и не могу договорить, выдавить из себя реальность.

– Я просто сожалею, что это было. Но изменить то, что случилось, не могу. Пойдём в спальню, там поговорим.

Он протягивает ко мне руку, я резко отшатываюсь от него, сама удивляюсь реакции, она на подсознании. На его лице гримаса боли, он поднимает руки ладонями вперёд и вверх. Коронный жест означает: я не причиню вред, доверяй мне. О, Саша, ты уже причинил мне вред. Как я теперь буду тебе доверять?

Он идёт в спальню, я в растерянности стою некоторое время возле комнаты сына, я предпочла бы сейчас вообще исчезнуть с лица земли, но двигаюсь следом.

Вхожу в комнату, сажусь на уголок кровати. На краткий миг у меня вспыхивает надежда, что я неправильно поняла, это была шутка, Саша сейчас объяснит, и станет, как прежде.

Муж стоит передо мной, смотрю в его лицо. Он проводит руками по волосам, на миг закрывает глаза и вздыхает. Все надежды разбиваются, как стекло, о его взгляд, полный сожаления, осколки впиваются в сердце.

– Я понимаю твою обиду, понимаю, что тебе нужно время, чтобы прийти в себя. Я дам тебе это время, – говорит он до жути спокойным голосом, – Ты за это время подумаешь, и решишь, что для тебя важнее – твоя уязвлённая гордость или наша семья.

Меня окатывает волна возмущения. Я совсем не этих слов от него ждала.

– Это я должна решить, важна ли для меня семья? Это я её разрушаю? Я, а не ты?

– Ты сможешь это сделать, если не остановишь себя. Моё отношение ни к нашей семье, ни к тебе лично не изменилось. Оно такое же, как и всегда.

– То есть, ты хочешь сказать, что ты мне изменял всегда?!

– Я не хочу это сказать и не говорю. Вообще, чтобы изменить женщине, нужно сначала изменить себя, нужно к другому почувствовать что-то большее, чем обычная похоть. Мои чувства к тебе неизменны. И… не делай того, о чём позже пожалеешь. Ты меня прекрасно знаешь, гораздо лучше, чем признаешься себе, – говорит он спокойно, крайне спокойно.

Мой оглушённый мозг не очень понимает смысл его слов, мне просто больно, но я хочу причинить ещё большую боль ему, а скорее всего, себе, поэтому спрашиваю:

– И много у тебя было таких… Верочек?

– Ты что, действительно это хочешь знать?

Да! Я хочу! Я хочу, чтобы ты оправдывался, говорил, что это была минутная слабость, что подобного никогда не было и не будет. Убеди меня в своей невиновности. Обмани меня, соври, что тебе стоит! Я поверю!

Но он молчит. Смотрит на меня с высоты своего роста, излучая какое-то смертельное хладнокровие. При встрече с его взглядом моя решимость узнать правду дрогнула.

– Я поняла: ты мне не изменял, ты с ней только переспал – железная мужская логика, – подвожу я горький итог нашего разговора.

– Когда ты поймёшь смысл этой фразы, мы попробуем поговорить ещё раз, – говорит он с печальной улыбкой и подходит к кровати. Я снова инстинктивно дёргаюсь.

– Не волнуйся, я не прикоснусь к тебе, – произносит он горько и иронично, берет с кровати подушку и выходит из спальни.

Я ложусь на кровать. Пять утра. Натягиваю одеяло, обхватываю себя руками, пытаюсь унять дрожь, сотрясающую тело. Уставший организм требует отдыха, но возбуждённый мозг отказывается засыпать. Мучительные воспоминания вспыхивают в сознании. Сегодняшний вечер, где у меня ещё была счастливая семья, тревога за Артёма, его грустный взгляд – он раньше меня знал, что той семьи уже нет, Александр… Напряжение отбирает последние силы, я не замечаю, как проваливаюсь в кошмарный сон на грани реальности.

Тем не менее сознание включается вовремя, в семь утра. Обычные дела никто не отменял, дети не виноваты в проблемах родителей.

Иду на кухню, готовлю завтрак, тормошу Мишу, кричу в дверь Артёма «Подъем!». Обычное утро, как всегда, не считая жуткой пустоты внутри, которая с каждой минутой расползается всё шире.

Мальчики заходят в столовую, Миша в привычной манере пытается шутить, Артём угрюмо сидит, опустив глаза в тарелку.

– А почему папа не идёт завтракать? – спрашивает Миша.

– Я не знаю, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– Я сейчас его позову, – Миша срывается с места, исчезает в доме, через минуту возвращается, – Он сказал почему-то, что не хочет, – удивлённо проговаривает младший.

Артём бросает на меня быстрый жалобный взгляд и снова утыкается в тарелку. Не нужно мне жалости, особенно от детей! Я должна быть сильной, ради них! Но почему-то предательски щиплет в носу. Я стаскиваю с себя фартук и хочу выйти. Чуть не сталкиваюсь с мужем. Как и обещал, он не прикасается ко мне. Он заходит в столовую, чисто выбрит, в костюме, как всегда свеж и бодр, невероятно самоуверенный и неотразимый. Прошлая ночь не оставила на нём никаких следов.

– Дети, сегодня едете до школы со мной, – объявляет он мальчикам, – Мама прошлой ночью мало спала, ей нужно отдохнуть, – наверное, это объяснение предназначено мне, – Поэтому быстро собираемся, через десять минут выезжаем. Ты их сможешь забрать обратно?

Я не сразу понимаю, что вопрос ко мне, а когда доходит, молча киваю головой. Он окидывает меня холодным взглядом и быстро выходит из комнаты.

Остаюсь дома одна. Мне кажется, я на необитаемом острове. Внутри чудовищная пустота и обездоленность. Я твержу себе, что мне всё равно. Я внушаю мысленно, что не должна раскисать, что должна жить ради детей. Я приказываю себе работать и, самое главное, никому не показывать, как мне больно. Мой обычный день расписан по графику, это очень хорошо: в графике нет места слезам. С утра обычная работа по профессии. Сегодня я должна закончить перевод, в сущности, он уже закончен, осталось собрать всё в кучу, оформить и везти в издательство.

До обеда эта работа сделана. Дальше я готовлю обед. На кухне включаю диск Земфиры, мне очень нравится эта певица, но слушаю его только потому, что хочу, чтобы голова была забита чем угодно: работой, песнями, рецептами, только не собственными мыслями.

После обеда еду в издательство, сдаю перевод. Мне предлагают несколько вариантов для новой работы, выбираю какую-то научную статью. Анастасия Михайловна, моя то ли коллега, то ли начальница, удивлённо смотрит поверх очков:

– Мельникова, я тебя не узнаю. Прошлый раз ты ныла, что тебе не достался любовный роман, а теперь я предложила несколько на выбор, а ты берёшь эту скучную научную хрень!

– Мне не до любовных романов, – резко отвечаю я.

– Оксана, у тебя всё в порядке? Ты очень плохо выглядишь сегодня. Я говорю это не для того, чтобы обидеть.

– Всё нормально, Настя, наверно, заболеваю, самочувствие не очень.

– Ясно, значит, можно не предлагать отметить окончание работы в кафе? Или пойдём? Может, расскажешь? В семье что-то?

Настя пытается проявить заботу, но я знаю, что за этим скрывается простое женское любопытство. Нет, я не дам тебе возможности удовлетворить его. С подругами можно общаться только тогда, когда у тебя всё хорошо. В остальных случаях ты получишь плохо прикрытое злорадство за видимостью сочувствия.

Категорически отказываюсь, убеждая, что у меня проблемы со здоровьем, и если это начинается грипп, то лучше рядом со мной не сидеть. Анастасия Михайловна действительно отходит от меня подальше. Я подписываю договор, забираю тексты и выхожу на улицу. Погода такая, что недолго поймать какую-нибудь инфекцию. Очень холодно, срывается то дождь, то снег. Такой же холодный мрак и в моей душе.