Глава шестая. Ещё о братьях Лесли и партизанской войне 1812 года
Записи из семейного архива смоленского ответвления рода Лесли из Ачинтуля
(несколько извлечений)
* * *
Как из всех имений генерала Дмитрия Егоровича и его четырёх сыновей были собраны молодцы, и в Соборе отслужили молебен, то генерал их провожал на битву с захватчиками земли смоленской.
Ополченцы вооружены были очень длинными пиками и саблями. Были ещё мушкеты кавалерийские и несколько пистолетов.
Все верхами на лошадях, и ходили они около Катыни, около Надвы, Рудни и не дошли до Витебска только пять верст, разъезжая по лесам и забирая мародёров.
* * *
Вот совершенно реальный случай, записанный Григорием Дмитриевичем Лесли.
Григорий Дмитриевич Лесли приказал казакам взять у мужика овёс. Тот никак не хотел давать — жалко было, и всё тут.
Мужик сей даже лег на копну овса, с коей никак не мог расстаться, лег, широко раскинув руки.
Казаки стали разбирать кругом него овёс, выдирая его из-под мужика большими клочьями.
Когда весь почти овёс был уже забран казаками, мужик увидал это, махнул рукой и пошел прочь.
Григорий Дмитриевич, глядя на эту презабавнейшую сценку, тихо и заливисто смеялся.
А через несколько минут мужик уже не тужил совсем и даже сам помогал казакам разбирать свой двор, только бы ничего не досталось басурманам.
* * *
Один партизан-ветеран (звали его Фёдор Заяц), дворовый человек Александра Лесли, рассказывал следующее:
«Как эти бродяги (то бишь мародёры) придут куда-нибудь в деревню, человек с десять или более, грабить скот или забирать хлеб; как узнаем, отрядят нас человек сорок или сколько нужно, мы обскачем их и, как мы не присяжные солдаты, то не острым концом, а тупым хорошенько хватишь басурмана, то он и бросает ружьё, кричит „пардон“.
Тогда у них отберут всё оружие и соберут с другими в кучи и погонят плетьми, как баранов.
И ни одного не убили.
И как сдадутся в плен, то уже не обижают их. И так ведь обиженные!
А вот подполковник Энгельгардт, что из Пореченского уезда, сказывают, в плен живыми никогда никого не брал. Басурманов или топил, или в землю закапывал… живьем, между прочим.
Уж очень лют он был на врага.
Кажись, его можно понять?!»
* * *
Рассказ Петра Дмитриевича Лесли:
«Как-то в охоте за неприятельскими курьерами, отбили мы карету, которая отчаянно быстро летела в главную квартиру Наполеона. Но вместо курьера с депешами мы там обнаружили 18 ящиков с отборными французскими винами. Сии сокровища предназначены были лично императору французов.
Сия добыча досталась нам где-то в сорока верстах от Смоленска. Я под конвоем велел транспортировать в город Белый, который, как известно, французами не был захвачен, а сам отправился далее, по своим партизанским делам.
И что же я узнаю потом? Карета была отбита и разграблена отрядом наших ополченцев, им пришли на „подмогу“ и местные мужики, растащившие ящики с винами по своим избам.
Ну, слыханное ли дело? Это вместо того, чтобы мародёров бить и вражеских курьеров ловить?!.
Признаюсь, мне было стыдно».
* * *
Слова одного из участников леслиевского отряда (как видно, бывшего до того приказчиком или управляющим имением у одного из братьев-партизан):
«Собрав необыкновенно скоро людей, молодцов из дворовых и крестьян, братья Лесли вооружили их всех по-конному. Лошади были отменные: почти все господские, своих заводов. Из Копыревщины Егор Дмитриевич Лесли прислал чудных лошадок, истинно боевых, горячих. А также Апухтин Александр Петрович, женатый на Елизавете Дмитриевне Лесли, из Сельца Иванова, близ Ельни доставил по-настоящему роскошных коней — у них там заводик свой, и преотличный, скажу я вам. Люди в отряд в ополчение шли служить с удовольствием к своим господам, которые оставались их начальниками. Они не были замучены рекрутским приемом в присутствии, где их раздевали донага. И готовы были в полной мере защищать Отечество от нахлынувших врагов-басурман, нехристей, как они сами перетолковывали, хотя им иначе объясняли. Присоединясь к отступавшей армии около Лядов, побыв в сражении около Красного и Гусинова, они отступали с армией на Москву, но при этом подчинялись такомо господам своим — братьям Лесли».
* * *
Рассказ дворовой девки из села Станьково, принадлежавшего Александру Дмитриевичу Лесли:
«Барин наш Лександр Дмитрич забрал мужиков, самых молодых да спорых, и пошел басурмана бить. От них долгонько ничего не известно было.
Уже вроде басурманы эти, нехристи поганые побёгли, слава Господу. А наших нет, как нет. Мы уж думали порешили их насмерть враги земли русской. А нет: все возвернулись потом.
Так и жило всё наше Станьково, в горестном страхе да неуверенности.
Пришли раз казаки Платова, и у нас на селе заночевали, а он сам остался в доме священника. И ещё на следующий день остались. Особливо все станьковские девки казакам были рады, что мочи нет, горячие они, казаки-то. Задержались, короче, в Станькове, и не пожалели, никто не пожалел.
Стали тут басурманы чрез реку на лошадках своих переправляться, со всем ворованным скарбом своим. Казаки на них налетели, да всех и захватили: кого побили, кто в реке утоп, а кого и в полон взяли!
Всё добро, басурманами захватанное, теперь казакам досталось.
А добра-то было! Видимо-невидимо! И крикнули нам казаки: „Берите!“ Как сами уж набрали, а девать было некуда.
Лошадки их насилу шли, так навьючены были.
Прискакал сам атаман Платов, свирепый как черт. Велел у казаков всё отобрать: многие лошадки у казаков от непосильной поклажи были попорчены, сбиты.
Собрал атаман в кучу всё добро, да и попалил, а казаков послал басурманов догонять и сам за ними поскакал. Ужас как строгий! А они дрожали по-страшному пред атаманом своим.
А мы как бросились на добро, да со всех сторон мужики набежали. Как на ярмонку. И глаза разбегаются: не знаем, что брать.
И ещё незадача: брать некуда! Так мы наберем, лучшее в кусты попрячем, и опять за добром!
А многие были догадливы, с возами понаехали. Набрав на воз, за кустами положат, один останется караулить, а другой таскает. Иные куда много набрали, да дорогих вещёй!
Ну, мне всё же кой-чего досталось: и колечки, и браслетики всякие, и шелка разные, и шляпки всякими чудесами украшенные. Вот радости-то было!
Мы толечко боялись, что казаки вернутся и вещи назад заберут. Да слава те Господи, не вернулись казаки-то. Видать, атаман Платов дале их потащил — басурманов вконец добивать. Молодец атаман! Вещички нам достались.
Но, конешно, всё припрятать нам пришлось, когда Лександр то Дмитрич вернулся. Он насчёт этого строгий больно: отобрал бы всё у нас беспеременно, да ещё к становому приставу снес бы, а нам бы ещё и розог велел всыпать, чтобы впредь неповадно было».
* * *
Рассказ отставного генерал-майора Дмитрия Егоровича Лесли, отца четырёх братьев Лесли (партизан):
«Светлейший князь-то Потёмкин, Григорий Александрович, он же из наших краёв, со Смоленщины. Тут недалеко есть имение Пологи, и принадлежит Богдану Ильичу, родичу Светлейшего.
Как пришёл Бонапарт, господа все из Пологов бежали. А как прогнали французов, вернулись господа в свои Пологи.
Пошли осматривать имение. Стоит потёмкинский мужик и занят молотьбой. Всё чин чином. Только одет он в роскошную медвежью шубу своего барина.
И состоялся такой вот диалог.
„Чего ж ты господскую шубу взял?“
„Да, нам казали, что панов боле не будет. Ну, а коли вернулись, то вот вам и шуба“.
Снял с себя и продолжил молотьбу.
Покладистый мужик оказался.
А вообще, разграблены вещи были у всех, но, возвратясь, многое забрали назад, а многое так и пропало».
* * *
Ещё генерал-майор Дмитрий Егорович Лесли рассказывал, как пришли поляки, забрали весь скот и поели, жалуясь при этом на Наполеона, который не продовольствовал их и предоставлял самим содержать себя, о дворовых и крестьянах, которые побрали и поломали господские вещи, а французы ничего не тронули, и ещё много чего.
* * *
Когда Александр Дмитриевич Лесли, отпартизанив, вернулся в своё родовое имение Копыревщина, то оказалось, что там всё разграблено: господский скот, лошади, хлеб, мебель — одни пустые стены господского дома остались, опустошённые амбары и конюшни. Ей-Богу!
Собрал тогда Александр Дмитриевич крестьян на сходку и стал уговаривать всё возвратить: мебель в дом снести, хлеб ссыпать, скот и лошадей пригнать назад.
Какое там! И слушать не захотели. Уперлись и стояли на своём: знать, мол, ничего не знаем, ничего не ведаем.
Очень долго Александр Дмитриевич с крестьянами мучился, всё хотел урезонить, кончить лаской, добровольно. Но так и не послушались его. И он, блистательно бившийся с французами, уехал, так и не добившись торжества справедливости.
На другой день явился в имение исправник с командой. Опять собрали на сходку всех крестьян, спросили, хотят ли слушаться барина Александра Дмитриевича Лесли. И в очередной раз отказались крестьяне возвращать награбленное…
Как начал исправник пороть без пощады, как отодрали трёх-четырёх порядком, ан и другие тут же сдались.
И начали крестьяне, как миленькие, всё возвращать, и до последней нитки быстренько доставили на место. И даже более того: те, битые исправником и подручными его, никому не дали ничего утаить, на каждого указали, сообщив также, что где припрятано.
* * *
Пётр Дмитриевич Лесли поведал о том, что государь Александр Павлович после 1812 года прислал в Смоленскую губернию огромные денежные суммы для раздачи потерпевшим дворянам, а потом вдруг многие, кому раздача была поручена, оказались подвергнуты следствию и даже самому настоящему уголовному преследованию.
Сам же Пётр Дмитриевич в этом деле был абсолютно чист, а он, кстати, был именно из числа тех, кому также было поручено распределение по губернии компенсационных денег.
В общем, и на сей раз славный род рыцарей Лесли не был опозорен!
* * *
И было тогда совершено ещё одно благодеяние государя Александра Павловича.
Да, благодеяние замечательнейшее, но только осуществить его было совсем непросто. И воспользовались им многие не по заслугам.
По завершении военной компании 1812 года вышло монаршее постановление выдавать бывшим ополченским соединениям зачетные рекрутские квитанции, дабы восстановить понесённые ими расходы.
И что же?! Братьям Лесли поначалу никак не хотели давать сии квитанции, ибо их партизанский отряд был сформирован ещё до воззвания государя о созыве ополчений.
А Лесли и не хотели требовать для себя никаких вознаграждений, хотя они в отличие от многих других устроили и вооружили отряд за свой собственный счёт. И это в то время как многие смоленские помещики да не то, что своих лошадей для армии не хотели отдавать, но даже и корм жалели — приходилось силой реквизировать!
От публикатора и составителя «Старых смоленских хроник»
Однако я забежал несколько вперёд, как водится.
Обширный свод бумаг из семейного архива Лесли (27 огромных папок, старых, давно расползшихся, а многие бумаги скомканы и существуют вне папок, как бы сами по себе) — в основном это дневники и разного рода мемуарные записи — ещё ждет своих публикаторов и исследователей.
Пока что из сего архива отбирались для печати всякого рода мелочи, хотя совсем и не безынтересные, конечно; мелочи ведь непростые, исторические. Кажется в сем году, юбилейном, как известно, что-то должно появиться как будто в сборнике «Смоленская старина». Но это опять же будут всего лишь извлечения, никак не более.
Бумаги рода смоленского Лесли, без сомнения, надобно издавать целиком, как единый комплекс, но это дело будущего, и неблизкого совсем будущего.
Бумаг-то семейного архива буквально мириады. Дабы справиться со всем этим, понадобятся целые десятилетия. А за это время с семейным архивом может, увы, произойти что угодно (прости Господи!), ибо хранится он в деревянном флигельке, примыкающем к господскому дому в поместье Станьково.
А теперь возвращаемся всё же к тем дням, когда, собственно, и начиналось партизанское движение на смоленской земле, к июлю 1812, а именно к 11 числу того рубежного во многих отношениях месяца.
То был день начала партизанской войны. Но на самом-то деле я попробую не столько самое начало партизанских действий сейчас описывать, сколько попытаюсь присмотреться к личности Павла Ивановича Энгельгардта и расскажу ещё поподробнее об его поместье Дягилево. Это всё крайне важно в рамках настоящей хроники.
С. М.
г. Смоленск. Май 1912 года.