15

Если ехать на юг по Варшавскому шоссе, то в шестидесяти километрах от МКАДа есть в/ч. На запад от нее расположен полигон. На краю его вырыта длинная траншея, и в ней обустроен бруствер. Стрельбище расположено так, что со стороны Москвы километров на пять просматривается открытое пространство. Идеальное место для засады.

Мы нашли его не случайно. Мира вспомнила, что слышала стрельбу, когда у ее команды в этом районе проходили тренировки по триатлону: вблизи пролегал маршрут.

Осмотрев место, мы убедились, что искать более подходящий вариант бессмысленно, и занялись технической подготовкой.

Пулеметы мы раздобыли в той самой воинской части, куда я надеялся больше не возвращаться. Это были тяжелые пулеметы «Корд» с ленточным питанием и дальностью поражения до двух километров.

Пулеметы крепились на треножный пехотный станок и были удобны в использовании.

Также из ближайшей части мы перевезли к нашему доту шестьсот упаковок с пулеметными лентами, и в каждой ленте было по пятьдесят патронов Б-32. Таким образом, количество патронов превосходило число хронокеров в три с половиной раза. Но этого было мало, и мы разорили еще одну часть. На этот раз удалось раздобыть сто двадцать упаковок патронов БС-41 с вольфрамовыми бронебойными пулями.

Мы установили три мишени, взятые в в/ч. Одну поставили в пятистах метрах от бруствера, две других в полутора и двух километрах соответственно. Также по всему полигону там и сям расставили несколько десятков пустых консервных банок, – опыт стрельбы по ним у меня уже имелся.

Два пулемета установили в самом бруствере, третий – в траншее, метрах в тридцати на восток. Еще четыре пулемета, на случай перегрева первых, стоят, накрытые брезентом, на дне траншеи.

Каждый пулемет весил килограмм двадцать пять, лента – килограмм шесть-семь. Любой из нас в ходе боя мог бы без труда поменять позицию.

Мира легко освоила оружие и стреляла, как и подобает чемпионке. Шишига не мог расстаться с затемненными очками и стрелял в них. Он зачастую мазал мимо цели, но, в общем-то, справлялся неплохо. Я же потратил немало времени, чтобы приспособиться к оптическому прицелу пулемета: пришлось возить с собой целый лоток очков, прежде чем цель перестала расплываться. Зато потом мне удалось показать класс в пальбе по банкам.

Еще три дня, оставив Миру и Шишигу упражняться, я занимался полетами. В первый же день я разглядел на крыше одного из уцелевших домов в районе Спортивной небольшой вертодром с маленьким красным вертолетиком.

Сев на стадион, я пешком дошел до здания и, убедившись, что оно неоккупированно, взошел по лестнице на девятнадцатый этаж.

Когда я выбрался на крышу, моим глазам предстала легкая конструкция из стекла и металла, породившая в мозгу слово «геликоптер».

Летательный аппарат был похож на стеклянное яйцо с приделанным винтом и хвостом-трубкой. Я обошел аппарат со всех сторон, прочитал надпись «АК1-3». В отличие от предыдущего четырехлопастного «Ми», крошка имел только три лопасти.

Почему Руслан не стал обучать меня летать на подобной штуковине, а сразу же усадил в кабину неповоротливого динозавра? Я отогнал дурные мысли и принялся изучать вертолетик.

В удобной кабине имелись два сидения, значит, кроме своего веса я наверняка могу поднять еще не меньше сотни килограмм. Прикинув возможный совокупный вес семи-десяти младенцев-хронокеров, я пришел к выводу, что могу отметить прекрасную находку.

Ручка управления движением и рычаг управления общим шагом оказались на том же месте, где они были и в первой машине, только ручка выглядела современнее, была изящно выгнута.

Около часа я сидел внутри, занимаясь самовнушением и всматриваясь в приборы. Конечно, начинать освоение новой машины безопаснее было бы все-таки с уровня земли, но выбора не было. Наконец, плюнув трижды через плечо, я завел мотор, слегка прогрел его и потянул рычаг на себя. Крошка-вертолет легко оторвался от земли и понесся вверх. Через несколько секунд, в течение которых я пытался справиться со спазмом дыхания, крыша оказалась в сотне метрах внизу.

Уже через пол часа я мастерски маневрировал над городом, снижался, проносился над улицами, над самыми проводами, взмывал ввысь и, в конце концов, почувствовал, что страх ушел, сменившись беззаботной радостью полета. Мне даже пришлось взять себя в руки, чтобы не приступить к освоению фигур спортивного пилотажа и не наделать глупостей.

Я полетел к неоккупированным районам, нашел место, которое, по моим представлениям, было похожим на одно из тех, в которых располагался детсад хронокеров, и стал тренироваться в подлете, посадке, последующем взлете и транспортировке живого груза.

Сомнение вызывало отсутствие люка днище кабины. Двери открывались таким образом, что держать их открытыми на лету было неудобно. Поэтому я не мог контролировать транспортируемый груз. Сеть придется привязать к шасси, подниматься осторожно, а во время посадки либо совершить невозможный маневр, мягко положив груз на землю, затем плавно скользнув в сторону и приземлившись в нескольких метрах от потомства, либо дождаться, пока Мира и Шишига отвяжут его снизу. Я не сомневался, что по прямой они попадут на место еще за полчаса до того, как первый хронокер достигнет территории стрельбища. Я же могу летать кругами и взмывать ввысь, то подпуская к себе хронокеров, то отрываясь от них. Скорость АК1-3 не превышала ста девяноста километров в час, но этого было достаточно. Даже при самом большом желании тли не могли так быстро передвигать свои жирные тела-цистерны с помощью хитиновых крыльев.

Итак, достигнув пункта назначения, я как-нибудь опущу груз, а сам приземлюсь за бруствером. Затем мы займем оборону и будем ждать, когда побольше насекомых слетится забрать украденное потомство. Когда настанет миг истины, мы откроем безжалостный огонь. Сколько тлей нам удастся заманить в ловушку – неизвестно, но на всякий случай мы вооружены до зубов. Мы готовы принять бой. Теперь дело осталось за малым: совершить удачный переход во времени, не потерять друг друга и проникнуть в миг первопричины.

Руслан исчез на третий день после того, как научил меня летать.

В последние два дня он не менял настроения, был все так же весел и разговорчив, только под глазами у него появились параллельные морщинки. Он ужинал и завтракал с нами, рассказывал случаи из жизни, непринужденно делал комплименты Мире, поучал Шишигу, и даже один раз, за завтраком, обратился ко мне с серьезными вопросами. Его интересовало, как, по моему мнению, может происходить это расслоение секунды на миги, направленные в разные стороны? Почему между ними нет последовательности? Допустимо ли, что хроновизор выдает не точную информацию? Вопросы были заданы вежливо, безо всякого желания ущемить мое достоинство. Я, как мог, начал растолковывать ему свое видение теории времени, рассказал о ничевоках-нигилах и пси-факторе. Руслан внимательно меня слушал, пытался осмыслить. Постепенно в его глазах загоралось уважение ко мне. Правда, он все же пытался подвергнуть сомнению мою гипотезу о нигилах, но я, не раздумывая, сменил научную категоричность на философскую отстраненность и привел в пример изречение из древнего китайского трактата «Дао-дэ-цзин»: «В мире все вещи рождаются в бытии, а бытие рождается в небытии». Тогда Руслан сказал, что рад был знакомству с таким нестандартно мыслящим человеком, что, вероятно, я довольно перспективный ученый и что нелегко быть пророком в своем отечестве. Еще он сказал, что было бы неплохо для нашей страны, чтобы такой человек как я все-таки рано или поздно вернулся в истинную Москву, что там сейчас нужны такие, ведь немало хороших ученых могли потеряться во временах в ходе этого страшного нашествия. Потом он как-то странно поглядел на Миру, сказал ей, чтобы берегла меня, как зеницу ока. Он ушел, попрощавшись до вечера, но больше его мы не видели.

Металлической сети мы долго не могли найти, но, наконец, на складе одного из магазинов «Охота и рыбалка» обнаружился широкий невод, сплетенный из прочной капроновой веревки.

Теперь, когда все было готово для выполнения операции, мы занялись репетицией.

Сначала Мира свозила нас на место. С помощью хроновизора мы воочию посмотрели на ясельные круги, выбрали один из них и в тот же день впервые провели учения.

Я заранее подогнал вертолет и оставил его в противоположном конце улицы.

Пока Мира следила за хронокерами, Шишига раздобыл экскаватор, а я привез два «скорпиона» и запас патронов. Мы отошли на сотню метров от ясельного круга (исходная позиция), сверили часы, записали отправное время на диктофон и разбежались: Шишига помчался в одну сторону, мы с Мирой в другую. Пронесшись под домом, мы заскочили в подъезд, взбежали на третий этаж. Выстрелом я взломал дверь, мы пробежали по квартире, выскочили на балкон и сходу расстреляли участок, где предварительно мелом были нарисованы проекции огромных туш. Не медля ни секунды, мы бросились вниз. Мира осталась ждать в подъезде, а я, снова вдоль стены, помчался к вертолету, на ходу махая рукой едущему навстречу Шишиге. Когда я подлетел и сел в пяти метрах от нарисованного и изрешеченного пулями круга, Роман уже выбирался из экскаватора. Мы с ним подхватили с двух сторон невод, нагребли в него воображаемое потомство и потащили к вертолету, привязав невод к шасси, мы вновь сверили время, Мира продиктовала значение часов на диктофон, и мы опять расстались. Компаньоны побежали к машине, а я сел в вертолет и, подняв его в воздух, полетел к местам, где происходили наиболее активные разрушения. Покружив над ними четверть часа, я увеличил высоту полета и двинулся в направлении полигона. Поочередно то увеличивая скорость, то уменьшая ее, я добрался к точке, располагавшейся в районе первой мишени, в пятистах метрах от бруствера, где меня уже ждали компаньоны. Завис на высоте десяти метров, затем очень медленно стал спускаться, пока Шишига не замахал рукой. После этого я спустился еще на два метра – так, что до земли оставалось не более трех метров, повисел несколько секунд на месте, плавно сместился в бок и затем совершил окончательную посадку. Сквозь стекло было хорошо видно, что конец сети протянулся по траве и лежит в безопасном месте. Я заглушил мотор. Шишига тут же подскочил к вертолету, отрезал веревки, которыми был привязан невод и тут же бросился бежать. Мира легко устремилась за ним. Я вновь завел двигатель, поднялся в воздух, пронесся над бегущими и приземлился за бруствером, в десяти метрах, невдалеке от машины, на которой приехали компаньоны. К пулеметам – каждый к своему – мы подбежали примерно разом. После чего снова сверили часы.

Впоследствии мы еще пять раз повторили учение. Общее время, в которое мы укладывались, составляло сорок пять-пятьдесят минут. Сократить его было нельзя, иначе хронокеры не успели бы преодолеть расстояние до стрельбища. Растягивать тоже было неразумно, это подвергало опасности меня и вертолет.

Первого июня тысяча девятьсот пятнадцатого года было мной объявлено начало похода.

Плотно позавтракав, мы вышли, сели в пикап и направились к центру. Въехав в один из тех переулков, которые были мне уже знакомы и все еще сохранились по причине то ли ухудшения аппетита у тлей, то ли рассредоточения их массы по округе, мы приступили к первому эксперименту.

Хроновизор стоял на капоте и был включен. На экране вяло шевелилось несколько тлей. Аппарат взяли для того, чтобы можно было убедиться в факте временного перехода.

Все одели на плечи по «скорпиону». Подойдя к одному из потенциальных временных ворот, мы скучились. Я обнял Миру и Шишигу, прижал их к себе. Затем по моей команде мы сделали два шага вперед и, присев, опустили головы.

– С богом.

И вот я почувствовал знакомый сладковатый холодок. Мира вздрогнула, а Шишига напрягся, но я крепче прижал их к себе и попросил сосредоточиться на ощущениях.

Когда отхлынула волна блаженной тоски, я вскочил на ноги и под руки оттащил обоих от ворот. Я подбежал, а компаньоны подошли, шатаясь, к хроновизору. Как я и ожидал, он был выключен. Запустив его, мы убедились, что переход действительно состоялся. Мира и Шишига стали осматриваться. Когда они поняли, что ничего особенного не происходит и другой пласт как две капли воды похож на предыдущий, мы повторили опыт, а затем начали двигаться по переулку, пока не оказались у перекрестка.

– Да это ж круче, чем грибы! – сказал Шишига.

Мира ловко ухватила его за ухо прямо сквозь тонкую кожаную маску, на что Рома стал вопить, что «уже два года, как завязал с мухоморами». Мира украдкой бросила на меня взгляд – смущенный и гневный. Поняв, что я, как всегда, демократичен и ни о чем даже не стану расспрашивать, успокоилась и, пригрозив Роману пальцем, сказала:

– Из-за них к тебе аллергия прицепилась, а ты еще вспоминать смеешь!

– Да я случайно вспомнил, – сказал Рома. – Цепляет похоже.

Мира вновь потянулась за его ухом, но он ловко вывернулся и стал бегать вокруг пикапа, и Мира, несмотря на всю свою ловкость, не могла его поймать. Наконец Шишига остановился и, указывая на осыпавшуюся стену, крикнул:

– Вперед, в прошлое! Все, что было, осталось в другом времени, и теперь нам туда надо вернуться!

– Шутки шутками, а временные переходы надо строго дозировать, – бросил я, – иначе скоро нам будет трудно контролировать себя.

И я объявил перерыв до завтра.

Следующий день мало отличался от первого. Соблюдая все меры предосторожности, действуя не спеша, мы прочесывали улицы и переулки, стараясь, чтобы машина всегда была где-то недалеко. Имея опыт внезапного попадания в миг первопричины, я знал, как важно, чтобы оставался путь к отступлению.

– Будьте готовы, – время от времени повторял я, и Мира отзывалась:

– Всегда готовы!

Всю первую неделю мы соблюдали установленный график: сто пятьдесят переходов до обеда, сто – после.

На следующую неделю объем был увеличен почти вдвое: двести в первой половине дня и столько же – во второй. Такой режим был ранее проверен мной на практике и признан мной, как оптимальный и условно безвредный для организма. Шишига был юношей армейского возраста, а мира – чемпионкой по триатлону, поэтому для всех троих условия были одинаковы.

В наркотическом полусне время летело быстро.

К вечеру мы приходили в себя и, сидя у камина за чашкой чая или бутылочкой вина, вели долгие беседы о времени, о космосе и о судьбе мира.

Я читал стихи, которые помнил, а также те, что находил в библиотеке хозяина. Иногда мы играли на гитаре, которую притащил Шишига, и пели. Узнав, что я тоже умею бренчать и знаю немало старых песен из «Аквариума», «Наутилуса» и «Машины времени», Рома обрадовался и хотел привезти в дом две электрогитары с усилителем и аудиосистемой, но Мира его осекла, сказала, что этим мы займемся после того, как доведем дело до конца.

Порой мы обсуждали детали плана. Я притащил из магазина «Товары для офиса» доску для рисования мелками и установил ее в столовой. Но доской воспользовались только однажды. Ромка написал на ней: «Смерть хронокерам!»

Каждое утро мы наскоро завтракали (как-то незаметно в наш рацион вошел мой любимый питательный салат из морепродуктов), проверяли оружие и ехали в центр.

Мы обзавелись широким и длинным ремнем на липучке для связывания тюков. При помощи него мы соединялись друг с другом: это гарантировало непрерывность связи на тот случай, если во время переходного транса кто-нибудь может на секунду отключиться, и возможность быстрого освобождения, если мы наткнемся на хронокеров.

В таком виде мы подходили к временным воротам и шагали в них. Подсчет переходов вели вслух. Рутинная работа разбавлялась кайфом, в компании он казался еще более азартным, чем в одиночку. Иногда это так увлекало Шишигу, что в полдень приходилось с ним спорить или одергивать. Мира, зная о врожденной предрасположенности брата ко всякого рода наслаждениям, была с ним в таких случаях резковатой. Я же старался демократичным тоном изложить возможную тяжесть неблагоприятных последствий.

Мира теперь всегда была рядом. Ее запах сопровождал меня постоянно и не давал целиком предаться трансу. Я чувствовал присутствие Миры даже в тот миг, когда тело становилось эфирным, а мысли исчезали.

Через две недели после нашей первой ночи она пришла ко мне вновь. Думая, что я сплю, Мира села на край дивана и стала разглядывать меня в свете луны, но я бросился к ней, заключил в объятия и повалил на подушку.

Я был счастлив, я чувствовал себя рыцарем, у меня была дама сердца, и у меня был друг.

Однажды утром случилось такое, что серьезно меня напугало. Соединив нас, как всегда, ремнем, я шагнул к осыпающемуся пятну на штукатурке и слишком бодро крикнул: «Вперед, други!»

В тот же миг ремень ослаб, и краем зрения я увидел, что компаньоны исчезли. Страх и бешенный рывок назад заставили меня вернуть Миру с Шишигой. Они снова были привязаны ко мне и смотрели с ужасом и удивлением. Оба также почувствовали мое исчезновение. Мы инстинктивно отступили на шаг, но это было лишним, ведь до стены и так было не меньше двенадцати метров.

– Что это? – спросила Мира, и я рассказал им свое предположение, что в результате многократных переходов во времени брел способность совершать такие же скачки самостоятельно, без помощи временных полей хронокеров. Эта способность находится во мне в зачаточном состоянии, и я не могу ей еще управлять. Все происходит спонтанно, но последние два раза (включая этот) я достоверно смог вернуться назад.

Если бы я был один, то наверняка попытался бы исследовать собственное сознание и уже начал бы проводить с собой опыты по самостоятельным временным переходам, но страх потерять Миру с Шишигой заставляли меня отмахиваться от навязчивых мыслей, а те все лезли и лезли. И я уже непроизвольно сравнивал все моменты, когда со мной происходили странные временные скачки, и вспоминал, что заставляло меня вырываться из того временного пласта, в который я случайно запрыгнул.

Случившееся походило уже больше на магическую телепортацию, чем на объяснимый с помощью науки феномен. Впрочем, что я знаю о возможностях человеческого организма? Раз он существует во времени, то почему не может путешествовать по нему самостоятельно?

Я поделился своими мыслями с Мирой. Она сказала, что индийские йоги могут замедлять и ускорять работу сердца, несмотря на то, сердце регулируется автономно, и его работа не связана с центральной нервной системой. Много еще неизученного в физиологии животных.

От всех этих мыслей легче не стало. И, невзирая на то, что в своих случайных временных прыжках мне удавалось вернуться в исходный пласт, во время переходов я старался по всякому себя отвлекать, чтобы избежать неожиданности.

Я непрестанно бормотал, изнуряя компаньонов. Я читал стихи, возводил теоремы, строил гипотезы, теребил компаньонов вопросами. Уже к полудню голос у меня становился сиплым, а к вечеру я едва мог говорить.

Мы все спали в разных комнатах и, чтобы удостовериться, что я не один, мне приходилось ночью вставать по несколько раз, ходить по дому и заглядывать в двери. В конце концов, Мира перешла ко мне. Мы разложили диван и с этого момента стали спать вместе.

К середине жаркого июля мы все стали испытывать усталость и психическое изнеможение. Особенно страдал Роман в своей кожаной маске и очках. На лице его то и дело появлялись прыщики и опрелости.

Мы тоже изрядно утомлялись. «Скорпион» на плече и эластичный ремень на поясе стали до противного привычны. Хотелось, чтобы произошло хоть что-то, но за все это время мы лишь единожды попали в пласт, напоминавший Остров, однако в нем было поменьше жителей.

Выйдя к людям, пообщавшись, мы узнали то, что упустили сами из-за постоянного пребывания в трансе: оккупированная территория значительно расширилась на восток и запад, а Люблино, Марьино, Братеево и Капотня превратились в отдельный очаг разрушений. Между ним и центром пролегает широкий путь, в котором дома активно рассыпались.

Город в этом пласте разделился надвое, поскольку жители боялись пересекать зараженную полосу. Люди были невеселые, притихшие, многие уходили на юг.

Мы на день задержались в этом месте, которое, как ни странно, тоже называли Островом, и вновь двинулись в путь.