Примета № 20. Если вы верите в приметы – они обязательно сбудутся
25 декабря
На следующее утро после последнего разговора с Наркоманом я не выдержала и полезла в Интернет.
Мой друг не соврал мне, в этом городе в 2001 году действительно умер одиннадцатикласник. Умер неожиданно, врачи списали всё на остановку сердца. Фотографии погибшего парня были настолько похожи на человека, который вчера рассказал мне о Пороках, что я понемногу начинала во всё это верить.
«А ведь, действительно, мне никто не поверит, если я начну всем подряд рассказывать, что разговаривала с умершим», – мысли в голову лезли не самые утешительные.
Я вспомнила, как мне мерещилась Сатира после воспаления легких. Но теперь я четко понимала, что бредила в больнице. Воспоминания о видениях были расплывчатыми и неясными. В отличие от вчерашнего вечера, о котором я помнила всё до мельчайших подробностей.
«Если не бред, то что это?», – логика не хотела подчиняться, казалось бы, очевидным вещам. Парень, скончавшийся шесть лет назад, вчера вечером рассказал мне, как он был принят в компанию Пороков, и теперь он с двумя своими друзьями разрушает жизни людей, которые выделяются из общего стада. То, чем именно выделяются их жертвы, я понять так и не смогла. Труды Зигмунда Фрейда, подаренные мне Юлием, не давали четкого ответа на этот вопрос, а по моему собственному мнению нельзя делить людей на особенных и обычных, на важных и неважных, на нужных и ненужных.
Аспирин, два пакетика жаропонижающей отравы, разбавленной кипятком и попытка заснуть не спасли меня от мучительных размышлений и головной боли. Снова подсев к монитору компьютера, я раскрыла на полный экран мемориальную фотографию умершего одиннадцатиклассника.
Голубые глаза, небрежно отброшенная на лоб длинная челка длинноватых русых волос. Это лицо, будто вытесанное из камня с массивным подбородком и изумительной улыбкой. Это он, несомненно… Но только на фотографии он был обычным, без безумия, без игры.
Обычным… Вот я и разделила людей на два сорта.
Я не смогла заснуть. Сидела, вычерчивала на бумаге глупую схему последних событий простым карандашом.
Юлий, которого я увидела первым из Пороков, Наркоман называл его Режиссером. И Фред, который представился моему другу как Одиночество. Как же зовут самого Наркомана? Или же, имея такое говорящее прозвище среди людей, он не имеет второго имени, символизируя безумие и хаос?..
Нет, есть что-то ещё…
– Я уже забыл. Одна девушка зовет меня Нуто.
Нуто… Что за имя такое? Не название порока, оно ничего не значит…
Он так часто жаловался на скуку… На постоянство взглядов окружающих, на отсутствие чего-то нового, на застаревающую, заплесневевшую обстановку в Доме, Где Никогда Не Запирается Дверь.
– Мне скучно. Мы всегда занимаемся всякой ерундой. Как бы ты и Фред ни пытались прожить ситуацию, какие бы сложности ни выдумывали, меня всегда преследует одно и то же. Скука. Особенно сейчас.
Словно бы это было его любимым словом. Скука, уныние, кома…
– А ты слышала такое выражение: «Жизнь – это соло на скрипке. Когда учишься играть прямо на выступлении»?
И всё же, жизнь билась в его глазах. Рассуждая, он словно погружался в мечты, на мгновение забытья становясь похожим на того ребенка-ангела, каким я представляла себе его в детстве. Но мгновение проходило, с ним вместе гасло и очарование, которым светилось лицо потрепанного падшего, оставляя усталому, когда-то крылатому существу только безумный свет глаз, спрятанных за прядями русой челки.
– Вот поэтому я и выбрал себе имя Скрипка. Видел какой-то клип по телевизору, там люди в черных развивающихся одеждах играли на белых скрипках. А в центре этой толпы стояла женщина с огромным букетом красных цветов, она умоляюще протягивала руки к публике и пела… Я такую музыку никогда не слушал, я слушал то, что толпа слушала. Тогда в первый раз понял, что всё прежнее – скука.
А ведь он всегда открыто говорил о том, кто он есть на самом деле. Просто никто не мог понять его слов, его выражений, внутреннего смысла, заложенного в них. Тяжелого отражения бессмысленной действительности.
И я же хотела спросить его о том, что это была за песня, которую он услышал. Быть может, во мне бы она тоже перевернула бы что-то. Хотела спросить, но не сделала этого. Почему? Я забыла, а может быть, мне на самом деле это и не казалось важным.
– Выигрывает тот, кому простят разбитую жизнь и падение…
Выигрывает тот, кого простят.
Теперь происходящее в доме Юлия понемногу начало проясняться. Поступки бродящих по нему людей, Пороков, насмешливые комментарии Наркомана, поведение сумасшедших.
Пока Сатира незыблемо занимала место рядом с Юлием, он мог быть уверенным в её поддержке. По рассказам самого Серого Кардинала было понятно, что Сатира – лишь девчонка, надевшая прекрасную венецианскую маску ради того, чтобы поразить его. И он вовлек её в водоворот своего мира, сделав центральной фигурой в своём доме. Он уже сломал её, уже перешил покрывало её жизни, а она была счастлива и довольна. Наркоман не приложил никаких особенных усилий для того, чтобы разрушить их идиллию: он лишь не стал мне мешать. А когда Юлий просил у него ключи от квартиры, где мы провели ночь, он даже не стал скрывать того, что ему было выгодно на тот момент услужить Юлию, назвав свою помощь «медвежьей услугой».
Нетрудно было просчитать реакцию Сатиры. Она действительно ушла. И когда Юлий бросился следом за ней, я должна была просто сойти со сцены.
Никто из них не мог понять, почему же я вернулась. Честно сказать, я и сама с трудом могла это объяснить.
– Тебя здесь не ждали…
Вот каким был ответ на мой удивленный взгляд, предназначавшийся Юлию. И он сказал чистую правду. Меня не ждали. Они думали – Наркоман сорвал победу. Но ведь в тот день я встретила в доме не только его, но и Фреда.
И будь проклят Фред, подтолкнувший меня на осознанное унижение. Холодный, умный, проницательный урод. Он сумел что-то расшевелить во мне, от чего я потянулась к Юлию сильнее, острее, безумнее.
А Юлий думал лишь о собственном плачевном положении. И когда он завел себе новую игрушку, маленькую Вэл, он надеялся возвратить всё на свои места.
– Я стараюсь отправить Юлия к Алисе. Мне удалось узнать, что она пропала из дома, это должно его заинтересовать. Если он уедет на некоторое время, у меня будет возможность…
Трудно теперь сказать, что он имел в виду, говоря, что у него будет возможность всё исправить. Должно быть, я просто не знала всех деталей. Да и потом, завихрения ветра в голове Наркомана угадать сложно. Не важно, у него был план, идея.
Не сработало, не получилось. И Юлий вернулся к Вэл. Остальные подробности меня обошли стороной, ведь я «неинтересная», не та…
Я снова посмотрела на выразительное лицо умершего парня.
Неужели это правда, всё, что он рассказал мне?
«Не важно, на самом деле… Посмотри, он был такой живой и обыкновенный, а теперь…» , – мое сознание подавало сигналы SOS перегруженной голове.
Сомневаться – означало поверить хотя бы в часть истории. А я поверила.
«Нет, нет… Я не стану думать об этом. Я не хочу стать подобной им. Мне вполне комфортно и на своем месте», – уговаривать себя, как маленького ребенка стоило мне больших усилий. Но сознание не сдавалось: «Ну, что уж ты так, словно ты до их появления не жила. Словно не за что теперь зацепиться в прежней жизни».
А действительно. И я набрала непослушными пальцами забытый номер телефона.
– Здравствуй.
– Я знаю. Я видела их вчера, – голос Никки был холоден и сдержан. – Так что даже не пытайся.
Без сомнения, она уверена в том, что я пойму о ком она говорит. А не понять было сложно. В последние месяцы между нами стояли лишь два человека – Юлий и Сатира. Ничего иного быть и не могло.
– Могу я увидеться с тобой? – Моя просьба ничуть не удивила её.
– Я не собираюсь становиться жилеткой, в которую ты будешь выплакиваться следующие несколько лет. А потом снова бросишь меня ради очередного «яркого» клоуна.
– Прошу тебя, Никки…
Её голос даже не дрогнул. Моя бывшая девочка настолько хорошо усвоила недавний урок жизни, что теперь вернуть всё обратно не представлялось возможным. Ника перешла границу, после которой никто не становится прежним.
– Не нужно. – Уверенность в её словах окончательно убедила меня: обратного пути нет: – Всё закончилось, и слава Богу.
Я положила трубку ещё до того, как услышала в ней монотонные гудки.
– За что же ты благодаришь Господа Бога, если окончательное решение принимаешь только ты сама? – Задала я вопрос воздуху в комнате, окружающей меня пустоте. Или лицу на экране монитора, я и сама не знала, почему произнесла мысли вслух.
«Я люблю жить», – мысли слегка дергались от неуверенности, словно по радиоволне пробегали шипучие помехи: «Раз так, я буду жить дальше без нее. Сама».
* * *
Дни стекали тяжелыми каплями холодной воды, раз за разом ударяя меня по темечку. Старая пытка временем давалась очень тяжко.
Я больше не пыталась увидеть Никки. Я больше не приходила в Дом, Где Никогда Не Запирается Дверь. Я больше не стремилась понять то, о чем рассказал мне худощавый, сумасшедший, потрепанный парень-ангел с копной русых волос. Мне казалось, я продолжаю жить дальше.
Зима заволокла окружающий мир. В доме напротив перестали вывешивать на балконе трусы-носки, ветру больше нечего было трепать. Теперь он со злостью бил меня в капюшон, укоряя за то, что я по-прежнему не ношу шапку.
А мне казалось, что если не соблюдать законы зимы, то она будет как бы не по-настоящему. Что люди просто притворились, что все договорились между собой вздыхать и ежиться как бы от холода, пока Боги посыпают нашу усталую землю конфетти из белой бумаги.
Замерзли окна в моей комнате. Проснувшись однажды утром, я увидела, как на стекле распустились белые витиеватые морозные цветы. Они были прекрасны. И они причиняли мне боль.
Их холодные лепестки напоминали мне о том, как на своих плечах Сатира однажды нарисовала белые изумительные бутоны. И я заклеила стекла листами газеты. Но и они со временем промерзли насквозь, снова и снова распуская соцветия холода и тоски на пожелтевшей бумаге.
Я начала внимательно учиться. Но пока я сидела на лекциях, меня душило невыносимое чувство. Меня грызла заразная болезнь Наркомана – скука.
Понедельник-вторник, четверг… В субботу я просыпалась в половину седьмого утра с мыслью о том, что завтра не нужно вставать так рано и я смогу, наконец-то, выспаться. Но в воскресенье глаза сами по себе открывались в шесть, просыпался мозг и начинал нудить.
Когда «Толкование сновидений» Фрейда закончилось, я поплелась в книжный магазин. Там меня порадовали «Инфантильным возвращением тотема» и «Анализом фобий пятилетнего ребенка». Но прочитав их, мне показалось, я сошла с ума. В голове поселилась паника.
«Я никогда в жизни не стану рожать!» – Кричало мое сознание: «Я попросту не знаю, что мне делать с ребенком! Его Эдипов комплекс просто разрушит мою любовь к нему, ведь теперь я стану объяснять все детские поступки теорией Фрейда!»
Один из моих новых друзей подарил мне цветы. Несчастный, ему пришлось долго ждать того, пока я пойму смысл его слов и действий. Вот только всё это так ничем и не закончилось. Восхитительный момент нашего первого поцелуя был неисправимо испорчен пониманием того, что меня тошнит от чужих рук, от чужих губ, от близости незнакомого тела. Волна раздражения пробежала по коже, подкатывая к горлу ком.
– Я тебе неприятен?
– Дело не в тебе…
Он ушел, и ничего не изменилось.
Возвращаясь с занятий, я в очередной раз натолкнулась на алкоголика-соседа, проводящего остатки своей тягучей жизни на подъездной лавке возле дома.
– All right!!! – Его громогласный пробитый спиртом голос сотрясал, казалось, весь двор. Если бы соседи вывешивали на балконе сушиться свои дырявые носки, то они непременно упали бы.
Выразительно кивнув и одарив пьяницу фальшивой улыбкой, я пробежала в подъезд, скрываясь от взора пожелтевших от высокоградусной жизни глаз.
И как только захлопнулась за моей спиной тяжелая металлическая дверь, я остановилась, замерев на лестнице между первым и вторым этажом.
Будущее вдруг перестало мне видеться обнадеживающим. Это отупляющее раздражение к окружающему миру превращало меня в мертвеца, который делает вид что ходит, ест, делает домашние задания и строит планы на будущее.
А ведь не было ничего, никаких планов. Люди перестали меня интересовать, вообще в принципе, как вид. Ни близкого родного человека рядом, ни детей. Сейчас – университет, потом – работа. Но всё однообразное, пустое… Скучное.
Нет будущего. Нет мечтаний, нетерпеливых ожиданий, стремления к чему-либо далекому, светлому, влекущему.
Иллюзия разбилась. Жизнь никогда не продолжалась дальше, она замерла, остановилась на том самом вечере, когда Наркоман рассказал мне всё о существовании Пороков. Время перестало литься с тех пор, как я не вернулась в Дом, Где Никогда Не Запирается Дверь.
Сумка с университетскими книгами полетела на грязные бетонные ступеньки. На мои плечи и без того давило внезапное озарение, так что держать её в руках было слишком тяжело. Я развернулась и вылетела из подъезда, поймав удивленный взгляд алкоголика.
Мимо меня мелькали проезжающие машины и голые деревья. Впервые за эти два месяца я не безжизненно плелась по дороге, а бежала.
