14. Сеанс практического омоложения
Не спать вторую ночь подряд оказалось куда легче, чем я предполагал. Алёна вопросов задавать не стала и просто ушла спать, чему я был очень рад. На этот раз я не смотрел старые фильмы, а слушал старый, конца восьмидесятых годов, музон, который вечером скачал из Интернета.
Должно быть, сложный для переваривания в какой-нибудь другой обстановке винегрет из «Кино», «Depesh Mode», «Наутилуса», «Браво», «Крематория» и… до утра валился ко мне в наушники. Разумеется, вместе с музыкой ко мне голову без стука пожаловали воспоминания. Хорошие и плохие, настоящие и выдуманные. Я специально не стал их фильтровать, а наоборот умышленно погрузился в них на столько глубоко, насколько это было возможно, но при этом был как никогда далёк от него. Так я опробовал в действии старинный способ избегания чего-либо, известный в народе как: «Чтоб избежать удара ножом, надо идти прямо на нож».
Часов в пять, когда уже воспринимать музыку стало невозможно физически, со мной приключилась странная штука: мне захотелось совершить утреннюю пробежку. Повинуясь этому странному во всех смыслах желанию, я, соблюдая строгую звукомаскировку, отыскал рассредоточенную по всей квартире спортивную форму, также тихо оделся и выкатился на улицу.
Оказалось, что сумасшедших в моём районе гораздо больше, чем я предполагал. Не успел я добежать до угла собственного дома, как был обогнан сразу тремя бегунами в характерных шапочках с помпонами.
Сразу скажу, хватило меня не на много — всего-то до «Пантеона» и обратно, но ощущения были такие, будто я добежал из Марафона в Москву через Афины.
Дома я первым делом ринулся в душ, а после плотно позавтракал. Так мне удалось ещё на одну ночь оттянуть момент развязки, что странным образом меня позабавило.
На работу я явился неестественно бодрым, и все коллеги это заметили. Одна сотрудница даже поинтересовалась, какие именно мультивитамины я принимаю. Я ответил, что принимаю я исключительно героин, причём струйно в вену, после чего от меня все отстали. Окинув коллег взглядом победителя, я принялся за работу.
Работа в то утро у меня неимоверно спорилась. До обеда я успел перелопатить столько документов, сколько раньше не смог бы разобрать за неделю. Коллеги решили, что я действительно употребляю тяжёлые наркотики, и с расспросами не лезли, только иногда косо посматривали в мою сторону.
Где-то в полдвенадцатого на моём столе запиликал телефон.
— Да, Силантьев, — сказал я бодро в трубку.
— Валентин Сергеевич? — спросил неизвестный мне женский голос.
— Он самый, с кем имею честь?
— Это Кси.
— Здравствуй.
— Вы стесняетесь сказать: «Здравствуй, Кси»?
— Здравствуй, Кси, — повторил я, убедившись сначала, что вокруг никого нет.
— Здрасьте. Я тут кое-что для вас нашла. Оказалось, у нас целый стеллаж в разделе «Фантастика» этому, м-м-м, вопросу посвящён: Вельтман, Уэллс, Хайнлайн, Муркок, Азимов и ещё этот, Нивен. Ещё есть статья в «Мирах науки», называется: «Путешествия во времени? Нет ничего проще!», но я вам честно скажу, там полный бред написан. Полёты со скоростью света, Эйнштейн какой-то, парадокс убитого дедушки… в общем, чушь собачья. Зато есть прикольное стихотворение. Вот послушайте:
«Шустрая мисс Антуанетт,
Носилась по свету быстрее, чем свет,
Ей в завтра хотелось попасть, да всё втуне:
Умчится теперь, прилетит накануне!»
Классно, правда?
— Классно, — подтвердил я. — Сам почитаю. Что ещё?
— Ещё есть одна статья из журнала «Мужчина будущего», две страницы всего.
— Что, есть такой журнал?
— Выходит, что есть. Вы зайдёте сегодня, да? Когда, в час? Ой, не могу больше говорить, носатая идёт… ну, всё, пока, то есть, до свидания.
И в трубке послышались короткие гудки. Я представил себе Кси, которая, поспешно бросив трубку, изображает бурную деятельность, а носатая Лариса, мать её, Ивановна в высоких чёрных сапогах и со стеком в руке прохаживается вокруг.
Я зашёл в книжный магазин ровно в час, но Кси там не оказалось. Потратив пару минут на поиски, я решил обратиться за помощью.
— Ксения сегодня занимается приёмом товара, — сказала, стоявшая за стойкой, Лариса, мать её, Ивановна, — но она оставила для вас вот это. — И она со снисходительной улыбкой протянула мне довольно толстый, формата А4 журнал с накачанным парнем на обложке и тоненькую, похоже, напечатанную на туалетной бумаге брошюру.
Я взял в руки журнал, и тот немедленно раскрылся на цветной вкладке, с которой на меня посмотрел ещё один мясистый.
— Будете брать? — кривясь спросила Лариса, мать её, Ивановна.
— Возьму, раз пришёл, — ответил я, понимая, насколько глупо сейчас выгляжу.
— С вас триста тридцать рублей за всё, мужчина будущего.
Придя обратно на службу, я тут же открыл добытую в «Буквице» брошюру и прочитал аннотацию:
«…на самом деле, путешествовать во времени очень просто, надо только придать пространственно-временной структуре форму концентрической воронки. Перемещаясь по такой концентрической структуре, человек с каждым новым витком будет всё глубже погружаться в толщу прошедшего времени…»
Через полчаса я закрыл «Миры науки» и тихо выругался. В брошюре было целых четыре статьи, посвящённых интересующему меня вопросу, и все четыре (ох, и права была Кси) — полный бред. Точнее, сплошное прожектёрство при полном отсутствии здравого смысла.
Меня всегда покоряли такие статейки, где автор вначале предполагает возможным что-нибудь, мягко говоря, труднореализуемое, а потом красочно расписывает, как с помощью этого чего-нибудь устроить путешествие во времени, проще которого, если верить названию брошюры, нет ничего.
Вот, полюбуйтесь: «…для создания тоннельной машины времени необходимо построить пространственно-временной тоннель, соединяющий две далеко разнесённые в пространстве точки. После того, как тоннель будут построен, перемещение во времени станет легкодоступным…» Волшебно. Дело за малым — построить тоннель. Или вот ещё: «…перед тем, как отправлять в тоннель исследователя, его необходимо преобразовать в цифровой формат. На выходе из тоннеля исследователь обратным преобразованием возвращается в свой первоначальный вид». А вы у исследователя спросили, хочет ли он, чтобы его в цифровой формат преобразовывали? И, вообще, задумывались, КАК это сделать? Или: «…для локального искривления пространства нам понадобится небольшая чёрная дыра…»
Но не это разозлило меня, убивала собственная беспомощность. Вот он, я — путешественник во времени безо всяких пространственно-временных тоннелей и чёрных дыр, сижу на рабочем месте и совершенно не понимаю, что мне делать дальше. И ни одна учёная собака мне помочь не может, судя по тому, что я только что прочитал.
Я отправил «Миры науки» в «Шрёдер», предварительно раскрепив листы, а сам направился в сортир и стал там изучать журнал «Мужчина будущего», который оказался иллюстрированным пособием по наращиванию мышечной массы на разных участках мужского тела.
Нужная мне статья под названием «Работа — от слова „раб“» была любезно заложена цветным листочком, на котором детским почерком было написано: «Это оно?» Я поудобнее устроился на унитазе и углубился в чтение.
Написанную довольно живым языком статью я пробежал быстро. Потом ещё раз. Собственно, к интересующему меня вопросу можно было отнести только последние полстраницы, да и то с огромной натяжкой, всё же остальное относилось к так называемому дауншифтингу. Эти полстраницы я и перечитал раз, наверное, двадцать, пока до меня не дошло, что ровным счётом ничего из того, о чём там говорилось, я не могу применить к себе, хотя сама идея показалась мне весьма здравой. А было там вот что:
…Победить время пробовали многие, но не у всех получалось. Чаще всего над этим вопросом начинают задумываться те, кому за тридцать, когда кончается молодость. Для нашего, советского, человека она заканчивается, когда он начинает работать летом. Имеется в виду не просто переход от студенческой вольницы к восьмичасовому рабочему дню, а сдвиг в сознании, порождаемый необходимостью тратить жалкие наши чуть тёплые месяцы на дядю. Отсюда следует, что оставаться молодым можно, проводя все три (или хотя бы два) летних месяца где-нибудь на юге, где по-настоящему тепло. Это — первое и самое главное условие обретения молодости. Идеальным вариантом, разумеется, является не работать вообще. Этот вариант был описан выше, и, поэтому, мы его здесь не рассматриваем.
Второе условие: как ни грустно звучит, но это — лишний вес. Молодость и живот несовместимы. Нельзя быть одновременно молодым и толстым, по моему глубокому убеждению, жирдяи вообще рождаются стариками.
Ну, и третье: молодой человек должен быть всегда влюблён, и желательно в молодую красивую девушку. Без этого — никак, но прошу вас, поосторожнее, любовь — очень сильное средство от старости, и его передозировка сможет привести к печальным последствиям.
Так что, други, отдыхайте летом, сбрасывайте вес и влюбляйтесь в молодых девиц. И будет вам молодость!
Я аккуратно, чтобы не услышали из соседней кабинки, вырвал страницы со статьёй, положил журнал на сливной бачок и проследовал на рабочее место.
Кси позвонила часа через полтора.
— Здрасьте, — сказала она, — почитали?
— Привет, почитал, — ответил я.
— И как?
— Ты была права, чушь собачья и ерунда при том.
— Ну, извиняйте, чем богаты…
— Ничего, спасибо за хлопоты. Я только не понял, зачем ты мне этот журнал подсунула?
В трубке повисло непродолжительное молчание.
— Я подумала, может, вы захотите применить на практике приведённые там советы.
— Какие советы?
— Ну, там, в самом конце.
Я достал из кармана сложенный вчетверо лист, развернул его на столе и вслух прочитал:
— Влюбляйтесь в молодых девиц. И будет вам молодость!
Такого поворота событий я не ожидал, поэтому тоже закатил мхатовскую паузу.
— Алё, Валентин Сергеевич, вы ещё здесь? — не дожидаясь её окончания, спросила Кси.
— Я-то здесь, — сказал я, — а вот где ты. Ты хоть представляешь, сколько мне лет?
— Под сорок, наверное.
— Спасибо, тридцать четыре. А тебе, восемнадцать-то есть?
— Спасибо, мне через месяц уже девятнадцать.
— Вот видишь, уже большая, понимать должна, — сказал я, а сам подумал: «Тебе уже восемнадцать, мне ещё тридцать семь».
Кси взяла ещё одну паузу.
— Вы мне просто понравились, Валентин Сергеевич… — грустным голосом сказала она, — и я подумала, что я вам тоже понравилась. Просто, понимаете, я бы никогда не решилась сказать вам это в глаза… по телефону это гораздо проще.
— Понимаю, — ответил я тихо. — Ты мне тоже понравилась, Кси, но, во-первых, я женат, а, во-вторых, мне сейчас не до этого.
— Я думала, что мужикам всегда «до этого»…
— В этом ты, конечно, права.
— …подумайте, такого шанса может больше и не представиться…
— И в этом ты тоже права, может и не представиться.
Кси оживилась.
— Тогда, значит, сегодня в восемь в «Иллюзионе». Билеты я сама куплю. Идёт?
— Что с тобой делать…
— Ну, всё, пока, чмоки-чмоки.
— Пока, Кси.
Я положил трубку и в очередной раз подумал, что я ничего вообще не понимаю в женщинах.
Ровно в восемнадцать ноль три я, попрощавшись с коллегами, направился в сторону, противоположную служебной стоянке — к метро. Об этом я решил сразу после того как согласился на свидание с Кси — ехать к «Иллюзиону» на машине мне показалось большой пошлостью. Хотя, возможно, на прогулку меня подвигло тоже, что выгнало сегодня чуть свет на пробежку.
В приемлемой толкотне я доехал до «Лубянки», вышел в город к «Библио глобусу» и побрёл по направлению к метро «Китай-город». Времени у меня было ещё много, я шёл медленно, чувствуя себя айсбергом, о который разбиваются волны спешащих гостей столицы. Все вокруг почти бежали, а я почти стоял, и быть айсбергом мне нравилось.
— Чего встал поперёк дороги, баран! — крикнул мне в затылок, секунду назад задевший меня плечом гость столицы, когда я уже двигался по узкому тротуару улицы Маросейка.
Я даже не обернулся. Было и так понятно, что баран — это гость столицы, а я — влюблённый айсберг, и мне сегодня всё можно.
С Маросейки я свернул направо, в какой-то кривой переулок, который плавно перетёк в другой, тот в третий, и так ещё несколько раз, пока я ни вышел к Яузским воротам. Немного постояв на набережной, я перешёл через мост и оказался у входа в кинотеатр «Иллюзион».
На повестке дня было: «Всё о Еве» в пять и «Мужчина и женщина» в восемь. Я зашёл в фойе, покрутил головой и за одним из столиков кафе увидел знакомую фигуру.
Фигура поднялась мне навстречу.
— Готова поспорить, что все они про себя сейчас напевают: «Табада-бада… табада — бада… та-да-да…», — сказала Кси, имея в виду людей, которые только что вышли из зала и, ещё не успев рассредоточиться, цепочкой двигались от «Иллюзиона» в сторону «Таганской».
Замыкающий, мужик среднего возраста в мохнатой шапке, видимо, услышав наш разговор, повернул к нам голову и, как мне показалось, совершенно искренне улыбнулся.
— Я же говорила! — Кси ткнула меня локтем в бок.
— У меня тоже в голове сплошная «Табада-бада», — признался я, — от неё не так просто избавиться.
— Это не просто «Табада-бада», это любовь, записанная при помощи нотной грамоты…
«А, ведь, верно», — подумал я и посмотрел на мою собеседницу с удивлением.
— …поэтому этот фильм смотрят те, кто хочет вспомнить свою любовь, вернее, реанимировать комплекс ощущений, возникающий при её появлении.
— Та ты за этим меня сюда позвала?
— Ну да, вы же хотели переместиться во времени и стать молодым, — серьёзно заявила Кси, — а для обретения молодости совершенно необходимо если ни в кого-нибудь, кроме родины, влюбиться, то хоть подсмотреть за другими. Хотя, думается мне, простой реанимацией ощущений здесь не обойтись, всё должно было по-настоящему, понимаете?
— А, может, я влюблён? — спросил я. — По-настоящему?
— Не-е-а, — Кси смешно замотала головой из стороны в сторону, — вы не похожи на влюблённого. Я заметила в ваших глазах только грусть, а это только один из многих признаков влюблённости, и может быть следствием чего угодно, например, тоски по прошлому.
— А какие же остальные, позволь тебя спросить?
— Ну, это же всем известно. — Кси начала загибать пальчики. — Кроме грусти в глазах должна быть блуждающая улыбка, пританцовывающая походка, небольшая небрежность в одежде, скованность в движениях…
— По описанию у тебя получился сбежавший из дурдома псих, — отметил я.
— Так оно и есть, — как ни в чём не бывало, парировала Кси, — влюблённые и есть сумасшедшие. Или вы не согласны?
— Согласен, согласен, — примирительно сказал я, — хватит обо мне, давай о тебе.
Кси махнула рукой.
— А что обо мне? Я разведена, у меня двое детей, они сейчас с бабушкой, а я рыщу по городу в поисках нового отца для моих очаровательных двойняшек.
Я напрягся.
— Ты серьёзно?
— Какой же вы, Валентин Сергеевич, легковерный! — произнесла Кси упавшим голосом. — Нельзя так.
— Хорошо, больше не буду, обещаю. Если не хочешь про себя ничего говорить, так и говори…
— Дело не в этом, — перебила Кси.
— В этом, в этом. Скажи лучше, куда мы идём.
— Вы провожаете меня домой. Тут недалеко, вот сюда, направо, — и Кси рукой показала направление движения.
Пока мы петляли между сугробами и заваленными снегом «ракушками», я пытался объяснить себе, на кой чёрт я, взрослый дядька, связался с молодой девчонкой? На что я надеюсь, и зачем я здесь, вообще?
За раздумьями я и не заметил, как мы оказались у металлической поездной двери. Естественно, закрытой. Кси уверенно набрала на домофоне какие-то цифры. После нескольких «пи-ли-ли, пи-ли-ли» домофон ожил.
— Кто там? — спросил женский голос.
— Свои, — ответила Кси.
В следующее мгновение дверь противно запищала и открылась.
Кси хозяйским жестом пригласила меня войти. Мы поднялись пешком на площадку между третьим и четвёртым этажами и встали рядом с мусоропроводом с заваренной крышкой.
— Вот тут я и живу, — сказала Кси, — не прямо здесь, конечно, а вон там… — Она показала на обитую ещё в прошлом веке коричневым дерматином дверь в левом углу лестничной площадки, и добавила: — С мамой.
— Понятно, — сказал я, про себя решив, что пора отваливать, — ну что, спасибо тебе за приятный вечер…
Не успел я договорить, как Кси ухватилась за пуговицу моего пальто и потянула на себя. Я непроизвольно шагнул к ней и через мгновение почувствовал на губах забытый вкус девичьих губ. И тут исчезло всё: и подъезд, и мусоропровод, и обитая дерматином дверь.
Обнимаясь с Кси, я думал о том, что вот она — молодость, в моих руках, на моих губах, и что мне больше от жизни ничего не надо; что я миллион лет не целовался в подъездах; что пальто Кси слишком плотное, и через него совершенно ничего не прощупывается…
Ружейным затвором щёлкнул дверной замок. Мы с Кси, словно ошпаренные коты, отпрыгнули в разные стороны и приняли благообразные позы. Я оглянулся. Дверь на втором этаже, что была справа от нас, начала медленно и со скрипом открываться, и из тёмного дверного проёма показалась замотанная в серый паток бабка, и следом до нас докатился кислый запах бабкиного логова. Бормоча что-то себе под нос, бабка медленно пошлёпала к лифту.
— Ну, мне пора, — сказала Кси, — когда лифт с характерным грохотом поглотил бабку и утащил вниз.
— Да. Иди. Спасибо тебе, — ответил я.
Кси, пряча от меня глаза, бочком-бочком отошла к лестнице. Остановилась.
— Мы ещё увидимся? — спросила она.
— Не знаю, Кси, — совершенно искренне ответил я.
Кси махнула рукой.
— Я позвоню?
— Позвони, — сказал я.
