На обеде присутствовали все, кроме Штольца, Чена и Бажены. Дантисту очень хотелось увидеть девушку, но встречу с ней пришлось отложить на вечер. Сразу после обеда он должен был появиться у Штольца.
Задачу они сформулировали достаточно легко и быстро, тем более что она была практически завершена, но вдруг у Штольца появилась новая идея; её обсуждение, а потом и внесение изменений в постановку задачи заняло изрядное время. Они корпели над работой до самого ужина. Точнее, корпел Штольц, а Дантист с умным видом поддакивал доктору, заваривал кофе, вытряхивал пепельницу и выполнял всю черновую работу на компьютере (благо компьютером владел в совершенстве). Когда задача была заново сформулирована и доведена до готового к отправке вида, Штольц с наслаждением потянулся в кресле, хрустнув суставами, и объявил:
– Вы мне здорово помогли, Александр. Пока я в вас не разочаровался. Мы славно поработали вместе. Осталось только отправить электронной почтой этот файл по назначению. Но это я попозже сделаю сам.
– Я могу взять диск и отправить информацию со своего компьютера, – услужливо предложил Дантист, хотя прекрасно знал, что его компьютер выхода в глобальную сеть не имеет.
– На вашем персональном компьютере не предусмотрен выход в Интернет по причине отсутствия связи.
– На острове установлен глушитель сотовой связи. В целях безопасности.
– Да-да, конечно, – сказал Дантист. – Я помню о нашем разговоре в Кантанге. Такое открытие необходимо до поры до времени держать в тайне.
– Вот именно, – обронил Штольц. – Можете идти отдыхать. Завтра встречаемся в девять тридцать в операционном зале. Там, где мы были сегодня.
На ужин Бажена также не пришла. Дантист наскоро перекусил и прямиком направился к её коттеджу. Был уже поздний вечер, но в комнате свет не горел. Девушка лежала на тахте. Она не спала, ждала его. Дантист подошёл и хотел включить ночник.
– Не включай, – остановила его Бажена. – Сегодня я выгляжу ещё хуже, чем вчера. Не хочу, чтобы ты видел меня такой… Иди ко мне.
Дантист не спорил. Он прилёг рядом и стал нежно целовать её лицо и тёплые мягкие губы. Девушка не отвечала на поцелуи, но в этом не было ни холодности, ни отсутствия желания – она расслабилась и просто получала удовольствие.
– Твои губы пахнут клубникой с молоком, – сказал Дантист. Бажена промолчала, но он почувствовал, как дёрнулись её губы – она улыбнулась.
Он продолжал целовать её, прислушиваясь к себе и с удивлением ощущая, что вчерашняя сумасшедшая и необузданная страсть постепенно отступает, и на смену этой страсти приходит тихая и спокойная нежность. Они оба медленно погружались в глубину нежности, туда, откуда нет возврата, где не существует ничего, кроме тихого счастья. Ни проблем, ни мыслей, ни прошлого, ни будущего. Наверное, они становились идеальной парой, когда один партнёр не просто предполагает, не просто чувствует, а знает наверняка абсолютно всё о желаниях другого. Вчера Дантист хотел, чтобы Бажена была страстной и инициативной, она такой и была. Сегодня он хотел, чтобы Бажена стала тихой и послушной – и она стала именно такой: тихой и послушной. И эти желания возникали одновременно у обоих, сегодня в их отношениях не было лидера.
Нежность достигла наивысшего предела и осталась навсегда, никуда не уходила. Они долго лежали молча, прижавшись друг к другу. Дантист гладил волосы Бажены и думал о ней. Прошли всего лишь сутки с момента их знакомства, он почти ничего не знает о девушке, и она ничего не знает о нём, но Дантист уже понял, что Бажена не просто его очередная мужская победа, причём не самая трудная. Бажена стала для него самым близким человеком на Земле. Где-то далеко, кажется в Бельгии, жила его мама с новым – непьющим и положительным во всех отношениях – мужем, у неё были свои, не близкие Сашке Данцову, проблемы и планы. Где-то шатался по свету непутёвый Сашкин отец. Где-то в деревушке под Воронежем жила Сашкина старшая сестра, последнее письмо от которой он получил лет шесть назад. У Дантиста имелись друзья: Зинка, Скиф, Аристократ, боевая подруга Ларка по прозвищу Герцогиня. Все они занимали какую-то часть в Сашкиной душе, были чем-то постоянным и неотъемлемым. А Бажена ворвалась в его жизнь неожиданно и стремительно, и так же неожиданно для него стала главной и необходимой. Дантист не понимал, нужно ли ему это – открывать душу и пускать в неё человека, который всё равно скоро должен исчезнуть из его жизни так же неожиданно, как появился.
– Хочешь, я расскажу о себе? – вдруг спросила Бажена.
– Вчера ты не захотела этого делать, – улыбнулся Дантист.
– Вчера было вчера, – медленно, почти по слогам ответила девушка.
– А что случилось сегодня? – спросил Дантист, но Бажена не ответила.
Она встала с кушетки, и, накинув халатик, подошла к компьютеру и поставила диск. Дантист тоже поднялся и обмотал вокруг пояса простыню. На мониторе компьютера возникла красочная картинка: ярко-зелёный ухоженный газон, аккуратно подстриженные кусты разнообразной, часто причудливой, формы, белые гравийные дорожки и белый фонтан в виде открывшего страшную пасть льва. По дорожкам парка гуляли семейные пары. Некоторые с детьми. К фонтану подошли мужчина средних лет, полноватый и лысоватый, и девочка лет пятнадцати. У мужчины было доброе открытое лицо: светлые, слегка прищуренные глаза, белёсые брови и ресницы, курносый нос и пухлые губы. В девочке Дантист узнал Бажену. На ней была яркая оранжевая курточка и коротенькая клетчатая юбочка-шотландка. Волосы раздувал ветерок. Она была пухленькой и выглядела вполне здоровой. Мужчина что-то говорил по-польски, обращаясь к тому, кто их снимал на видео. Бажена весело смеялась, она была счастлива. Её синие глаза светились радостью. Потом камеру, по-видимому, взял мужчина, и на экране появилось строгое лицо красивой женщины. Она тоже была блондинкой, но её волосы были темнее, чем у мужчины. Нос у женщины был таким же, как у Бажены – с лёгкой горбинкой, и глаза точно такого же ярко-синего цвета. Но губы Бажена явно взяла от отца. «Это её родители, – подумал Дантист, – сходство очевидно». Но всё-таки спросил, посмотрев на Бажену:
– Это твои папа и мама?
Бажена кивнула; в её глазах Дантист увидал слёзы.
– Они остались в Лондоне? Они знают, где ты сейчас? – снова спросил Дантист.
– Их больше нет, – коротко ответила Бажена и выключила компьютер. Потом вернулась на кушетку и села рядом, склонив голову на плечо Дантиста. – Их больше нет, – повторила она после минутного молчания и начала рассказывать о своей жизни…
Папа Бажены работал программистом в крупной табачной компании, считался хорошим специалистом и неплохо зарабатывал. Семья жила весело и беспечно, не задумываясь о будущем, почти ничего не откладывая на чёрный день, который, как им казалось, никогда не наступит. Мама была домохозяйкой. Целыми днями в ожидании дочки, которая училась в колледже, и мужа, который частенько задерживался на работе, она стирала, гладила, готовила и прибиралась в доме, несмотря на неоднократные предложения мужа нанять прислугу. Все это было смыслом маминой жизни, и не являлось вынужденной необходимостью. Домашняя работа приносила ей радость, а похвалы членов их дружной семьи – счастье. То самое маленькое семейное счастье, которое необходимо любой женщине. Они жили в небольшом уютном домике, расположенном в одном из пригородов Лондона. Из окна спальни мама каждый день махала им рукой, провожая. Они уезжали вместе: папа – на работу, Бажена – на учёбу в колледж. У этого же окна мама сидела вечером, ожидая возвращения своих любимых. Бажена с отличием закончила колледж, а затем университет. Своей профессией она, так же как и отец, избрала профессию программиста. Но оказалась гораздо талантливее его, преподаватели прочили ей блестящее будущее.
Всё рухнуло неожиданно. Папа заболел. Врачи поставили диагноз – лимфосаркома. Он сгорел за неделю. Мама ужасно горевала, и так и не смогла оправиться после потери мужа. Молча ходила она по пустым комнатам, а прежняя радость, которую она испытывала, выполняя домашние дела, перестала быть таковой. Мама замкнулась, молчала и о чём-то постоянно размышляла. Оставшись вдвоём, они не бедствовали, потихоньку тратили те небольшие деньги, которые им удалось отложить, пока папа был жив. Вскоре Бажене предложили хорошее место с приличным окладом.
Однажды, придя домой с работы, Бажена нашла маму мёртвой. Мама отравилась снотворным, оставив записку: «Прости родная, я должна идти к нашему папе. Он зовёт меня. Прости…»
Мама ушла вслед за папой ровно через год, в тот же день.
Бажена поместила урну с её прахом в семейном склепе, приготовив ячейку и для себя.
Ей стало невыносимо находиться в родительском доме, где каждая вещь напоминала о их прежней счастливой жизни. Но весёлых компаний сослуживцев, которые постоянно зазывали её в гости, Бажена сторонилась. Она уходила из дому и подолгу бродила под мелким лондонским дождём по туманным улицам. В один из таких вечеров Бажена вдруг отчетливо поняла, что не хочет жить. Жизнь стала ей неинтересна, она хотела поскорее встретиться с папой и мамой и даже иногда всерьёз подумывала о самоубийстве. Девушка сильно исхудала и ослабла, еда не лезла ей в горло.
Однажды на работе Бажена потеряла сознание. Очнулась в больнице. По требованию руководителей фирмы, обеспокоенных физическим состоянием сотрудницы, Бажене провели полное медицинское обследование. И врачи вынесли Бажене смертный приговор: лимфосаркома – та же болезнь, от которой умер её папа. Бажена молча, без эмоций, выслушала врачебный вердикт и приняла его как должное: значит, такой была судьба её семьи – исчезнуть из этого мира бесследно. Девушка даже обрадовалась тому, что ей не придётся самой сводить счёты с жизнью, решение этой проблемы взял на себя бог.
Бажена продолжала работать, отказавшись от предлагаемого лечения, и тихо ожидала момента, когда за ней явится старуха-смерть. После работы она каждый вечер приходила в склеп и подолгу разговаривала с душами покойных родителей. Она рассказывала им о том, что делала сегодня, о том, как себя чувствует и о том, как ей их не хватает. Заканчивала разговор всегда словами: «До скорой встречи, мои любимые…»
Однажды в офисе фирмы, где работала Бажена, появился человек, которому требовался грамотный специалист для организации компьютерного обеспечения какого-то сложного технологического процесса. Он пришёл к директору фирмы не наобум, а по рекомендации некоего господина, которому их шеф отказать не мог. Рассматривались многие кандидатуры. Кандидатура Бажены не предлагалась, но она сама предложила новому работодателю свои услуги, ей было необходимо уехать из Лондона.
Так Бажена оказалась у Штольца.
– Я тогда ничего не знала о том, в каком мерзком деле мне предстоит принять участие, – мрачно сообщила она Дантисту. – Если бы я только могла предположить, что стану, по сути, рабыней Штольца… – (Дантист внимательно слушал Бажену, не перебивая её), – я бы ни за что не согласилась уехать так далеко от места, где покоится прах родителей, – продолжала Бажена. – Я слишком поздно узнала, что собой представляет этот человек… Штольц мерзавец. Мерзавец и маньяк.
При этих словах Дантист выразительно поглядел в глаза Бажены, и она поняла, что он хочет ей сказать.
– Ты, наверное, думаешь, что он сейчас слышит нас? – спросила она будничным тоном. – Не волнуйся, в моем коттедже нет аппаратуры аудио и видеоконтроля, это совершенно точно. Кому, как не мне, об этом знать. Вся система слежения управляется главным компьютером, который стоит в логове Штольца. Я знаю схему установки микрофонов и видеокамер. Я же её и разрабатывала, и контролировала монтаж, и отлаживала программу. Отсутствие наблюдения за моей личной жизнью – пожалуй, единственное условие, которое Штольц, скрепя сердце, согласился выполнить… – Ну, вот, – помолчав, продолжила Бажена, – теперь ты знаешь обо мне всё. А я о тебе ничего не знаю. Кто ты, почему здесь? Что тебя толкнуло связаться со Штольцем?.. Расскажешь?
Дантист принялся перечислять этапы своей жизни, согласно легенде. Бажена какое-то время слушала, потом взяла его голову в свои руки и, посмотрев в глаза, сказала:
– Ты не тот, за кого себя выдаёшь. Всё, что ты о себе рассказываешь, неправда, я это чувствую. У тебя есть тайна… Ты шпион, Алекс?
Дантист растерялся. Он не знал, как поступить: обратить всё в шутку, возмутиться и уйти? Или признаться, и, поверив своей интуиции, приступить к вербовке?.. Но признаваться ему не пришлось – как показало дальнейшее, Бажена знала совершенно точно, кем он являлся на самом деле.
– Когда я впервые увидела твоё лицо, я сразу поняла, что ты со Штольцем не ради денег. У тебя очень мужественное лицо. А твои глаза… они грустные и… не знаю… в них усталость, и ещё что-то. Таких благородных лиц и таких глаз не бывает у проходимцев и людей, которых легко купить… Ты мне понравился сразу, едва я тебя увидела. Ты вошёл, осмотрелся и даже не заметил меня вначале. А я сидела и не могла оторвать взгляда от твоего лица…
«Глупышка, – грустно подумал Дантист. – Ты увидела в нём то, что хотела увидеть. Ведь мое лицо мне не принадлежит, это маска. Хотел бы я сам увидеть, какое оно, моё настоящее лицо. Разве что на детских фотографиях…»
– Потом ты посмотрел в мою сторону, и я, испугавшись, как воровка, которую застали на месте преступления, опустила глаза. Ты подошёл к столику, и заговорил со мной. Я испугалась ещё больше, но тут же решила, что тебе что-то нужно от меня… Прости, Алекс, но именно такими были мои первые мысли. Я реально отношусь к своей внешности и понимаю, что захотеть провести вечер в компании с такой дурнушкой по своей воле невозможно…
Бажена замолчала, заметив, как изменилось лицо Дантиста, растерянность сменилась искренним возмущением. Дантист уже готов был возразить, но Бажена закрыла его губы ладонью.
– Молчи, – попросила она, – не говори ничего, пожалуйста, просто слушай. Иначе я не смогу сказать то, что хотела… Потом я стала думать, что ты со мной заговорил и вызвался проводить до коттеджа просто из жалости. И всё-таки я была сама не своя. Ты что-то рассказывал мне, а я не слышала. Я думала о тебе, я… мечтала о тебе. Наверное, я влюбилась сразу. Ты веришь в любовь с первого взгляда?
Дантист промычал что-то неопределённое, но девушка и не ждала ответа.
– А я не верила, никогда не верила. Собственно, в моей жизни была любовь к единственному мужчине – к моему папе, только к нему… Когда я призналась тебе, что больна и скоро умру, я мысленно обругала себя идиоткой, честной идиоткой. Ведь мне так не хотелось, чтобы ты уходил!.. Я разделась, села на кровать и стала ждать. Не знаю, на что я надеялась… Почему-то мне казалось, что ты обязательно придёшь. Я решила: будь что будет. Я женщина, я пока ещё женщина, думала я. Пусть это произойдёт, пусть для тебя это всего лишь очередная интрижка или часть непонятной для меня игры, пусть эта ночь любви будет единственной и последней в моей жизни… Я сидела и ждала, а ты всё не шёл… Но дверь открылась… А позже, когда это произошло… Может, я дура, но я поверила тебе…
– Спасибо, – произнёс Дантист с нотками сарказма в голосе. – Ты всё решила за меня, избавив от необходимости оправдываться.
– А знаешь, почему я тебе поверила? – спросила она, не обратив внимания на его реплику.
– Интересно было бы узнать…
– Ты смотрел на меня так… В твоих глазах я увидела нежность. Не жалость, не страсть. Нежность… Нельзя убедительно сыграть нежность. Этого ещё ни один из великих актёров не сумел.
– Я и не играл, – пожал плечами Дантист. – Но с чего ты взяла, что я шпион?
– Эта мысль, не скрою, закралась в мою голову первой. Я пыталась избавиться от неё, но она не хотела уходить, засела… А сегодня перед обедом вы стояли на вертолётной площадке и разговаривали. Я находилась в коттедже доктора, проверяла по его заданию работу систем слежения. Я смотрела на тебя. Я не следила, нет. Просто мне приятно на тебя смотреть… Я заметила, как ты прикоснулся к клапану кармана на пиджаке Штольца. Сначала я решила, что это было случайным движением, но вдруг я услышала сигнал. Ты что-то сказал и направился к своему коттеджу. Я заметила, ты как бы ненароком дотронулся до уха. Сигнал длился четыре с половиной минуты. Потом он исчез. Я знаю, что это был за сигнал…
Бажена замолчала, а Дантист поднял с пола рубашку (последние две ночи пол в коттедже Бажены стал местом, где лежала часть его гардероба) и достал из кармана сигареты. Он машинально сунул сигарету в рот, потом опомнился и взглядом попросил разрешения у хозяйки закурить в её доме.
– Кури, – разрешила Бажена и улыбнулась. – Я же не Лунатик, к дыму отношусь спокойно. Сама тоже курю… иногда.
Дантист закурил. Предложил сигарету девушке, но та отказалась.
– Да, я шпион, – решился Дантист. – Немного грубо, но правильно. Можно назвать меня разведчиком – более благозвучное слово – но суть от этого не изменится. Я сам себя иногда называю шпионом, и мои коллеги в шутку называют друг друга шпионами. Но мне более приятно считать себя человеком, который работает в интересах своей родины.
– А какое государство ты называешь родиной? Германию? Филиппины? Илию? Нет, Илию – вряд ли…
Дантист отрицательно покачал головой.
– Не гадай.
Дантист снова качнул головой. Бажена прижалась к нему и прошептала:
