Машаня сопротивлялась отчаянно. Однако сил у девушки всё же поменьше, чем у крутившего ей руки мужика. И они (силы) уже стали её оставлять, а липкий животный страх, тот, наоборот, рос, и противный голосок его становился всё слышнее и отчётливее: «Ну, разве ж тебе, деваха, с этаким бугаём справиться? Потрепыхаешься ещё немного, а потом возьмёт товарищ майор своё, то есть твоё, сокровенное, не для него бережённое». Эта мысль Машаню и добила. Если до того она лишь губу кусала, то теперь хлынули из глаз слёзы, которые, как известно, сил в борьбе не придают. Знал о том и майор, потому и расплылось его потное лицо в довольной улыбке. Только рано он радовался.

Слетела под могучим ударом с петель дверь, раздался рык разъярённой тигрицы: «Ах, ты, паскуда!», и опустилась на затылок майора рукоять наградного пистолета, враз избавив его от сознания, а, стало быть, и от похоти. Потому и не вспомнил он потом, как сдёрнули его с кровати на пол, где прикрывалась руками едва не изнасилованная им девушка, как два здоровых спецназовца с трудом оттащили от его тела генерал-лейтенанта Абрамову, но та успела изо всей силы пнуть его в причинное место, чем нанесла мужскому достоинству непоправимый урон.

– Сиди! – Сталин махнул рукой Судоплатову, который попытался вскочить, как только увидел, что председатель ГКО вышел из-за стола. – Я буду вставать, садиться, ходить по кабинету, курить трубку – ты ведь не куришь? Молодец! – а ты сиди…

Сталин отошёл к окну, чуть отодвинул занавес, что-то высматривая. Не поворачиваясь к Судоплатову, спросил:

– И что мы со всем этим делать будем?

Поскольку Судоплатов выжидательно молчал, Сталин повернулся к нему и, усмехаясь в усы, пояснил:

– Я имею в виду новоиспечённого евнуха майора Шарабарина и генерал-инспектора ГКО Абрамову, которая его этим евнухом и сделала.

– А что тут поделаешь? – пожимая плечами, ответил Судоплатов. – Врачи говорят: этого не исправить.

Шутка была рискованной, но Сталину пришлась к душе. Он улыбнулся и одобрительно кивнул:

– Это хорошо, я бы сказал, правильно! Не сделай этого Ольга Владимировна, я бы самолично этому мерзавцу яйца оторвал! Но… – Сталин посмотрел на Судоплатова, – насколько я понимаю, Абрамова жаждет продолжения экзекуции?

– Так точно! – с трудом удержавшись, чтобы не вскочить, ответил Судоплатов.

– А вот этого мы никак не можем допустить, – взмахнул рукой с трубкой Сталин, – учитывая, кто является дядей шкодливого майора. Вы со мной согласны, товарищ Судоплатов?

На этот раз генерал-майор оказался на ногах.

– Согласен, товарищ Сталин!

– Вот и хорошо. – На рябом лице образовалась хитрая улыбка. – А раз согласны – вам и карты в руки. Поговорите с Ольгой Владимировной. Вы ведь хорошо знакомы? Убедите её оставить майора в покое, в обмен на то, что мы спустим служебное расследование на тормозах. Она ведь как-никак тоже изрядно виновата. Я бы и сам с ней поговорил, но не могу. Я ведь качал Машеньку вот на этом колене. – Сталин похлопал себя по ноге. – И кроме как пристрелить негодяя, я ничего другого Ольге посоветовать не могу.

Судоплатов стоял молча, ожидая, когда его отпустят. Сталин, не дождавшись каких-либо комментариев со стороны генерала, так и поступил.

– Вижу, вы всё поняли, – сказал он. – Идите, работайте…

«Неужели?..» Ольга напряглась, когда её автомобиль блокировали одновременно две машины. Но когда из первой вышел Паша Судоплатов и, улыбаясь, направился в её сторону, немного расслабилась.

Судоплатов открыл дверцу:

– Здравия желаю, Ольга Владимировна! Разрешите присесть?

– Здравствуй и ты, Павел Анатольевич, – усмехнулась Ольга. – Отчего же не разрешить? Разрешу! Присаживайся…

Судоплатов устроился на сидении рядом с Ольгой, потом похлопал шофёра по плечу.

– Иди, погуляй!

Шофёр безропотно вышел из машины.

Ольга проводила его взглядом, после чего обратила его к Судоплатову.

– Теперь говори, чего тебе из-под меня надо?

– Узнаю «Маму-Олю», – улыбнулся Судоплатов. – Мы ведь вас так меж собой называли. То по шёрстке погладит, то супротив неё причешет!

– Ладно врать-то, – добродушно усмехнулась Ольга. – Никогда вы меня так не звали. Меня никто, кроме как «Ведьмой», за глаза и не кликал. Переходи уж к делу, Лис (Лис – курсантская кличка Судоплатова).

– К делу, так к делу, – согласился Судоплатов. – А дела у нас, Ольга Владимировна, прямо скажу, аховые. Покалеченный вами офицер грозится рапорт по инстанции подать.

– Чего?! – взвилась Ольга. – Он на меня?! Да это я на него рапорт подаю, сгниёт, паскудник, в тюрьме!

– Разве что в соседней камере, – заметил Судоплатов.

– Как? – не сразу поняла Ольга, а когда до неё дошло, страшно удивилась. – Ты это серьёзно?

– В определённом смысле, – вильнул лисьим хвостом Судоплатов. – Ваш проступок вполне могут квалифицировать, как превышение допустимой самообороны, я уж не говорю о превышении служебных полномочий.

Пока Ольга не находила слов от возмущения, Судоплатов этим скоренько воспользовался:

– Если бы вы, Ольга Владимировна, Шарабарина просто повязали на месте преступления, то, может, оно и вышло бы по-вашему…

– Может?! – возмутилась Ольга. – Ты сказал, «может»?!

– Я поговорил с майором, – глядя перед собой и как бы не замечая её возмущения, произнёс Судоплатов, – и он утверждает, что Жехорская была с ним по доброй воле. Погодите, Ольга Владимировна! – чуть ли не прикрикнул Судоплатов на вновь трепыхнувшуюся Ольгу. Потом уже спокойным тоном продолжил: – Лучше подумайте, что будет, если начнётся служебное расследование. Тем более, майор утверждает, что тому, я имею в виду якобы добрую волю Жехорской, есть свидетели. Такое вам надо? А если к этому добавить, чей Шарабарин племянник…

– Так вот откуда ветер дует! – саркастически усмехнулась Ольга.

– И оттуда тоже.

Взглянув на насупившуюся Ольгу, Судоплатов перешёл к заключительной части беседы:

– В общем, есть мнение разойтись вам миром, пока история не получила широкой огласки. На данный момент в неё посвящены шесть человек. Я, вы, Жехорская, Шарабарин, и два моих офицера, которых я выделил по вашей просьбе (о Сталине ни гу-гу). Эти двое, выполняя мои инструкции, сразу поместили майора в отдельное помещение, где, сменяя друг друга, его и охраняют. Так что пока всё, можно сказать, шито-крыто.

– А я, мама-Оля, согласна, что так будет лучше, – сказала Машаня, выслушав Абрамову. – Жаль только, что этот мерзавец, как ни в чём не бывало, останется преподавать в спецшколе.

– Что ты такое говоришь, дочка? – удивилась Абрамова. – Как это останется преподавать? Отправят его в какую-нибудь глухомань, это мне Судоплатов твёрдо обещал. Правда, – вздохнула Ольга, – звёздочку на погоны ему тоже добавят. Так положено! – пресекла она удивлённый взгляд Машани. – Ладно, ну его, этого Шарабарина, расскажи-ка лучше, как ты вообще в этой спецшколе оказалась?..

Как, как… Характер надо меньше показывать – если коротко. А если длинно…

Спортсменка, молодогвардейка («Молодая гвардия» – молодёжная организация партии эсеров), наконец, просто красавица! Добавьте к этому квартиру в центре Питера и отца Секретаря Госсовета СССР, и что мы имеем в сухом остатке?..

Майор Шарабарин закрыл папку с делом, и мечтательно прищурился, что твой кот на крынку со сметаной. Нет, любезный дядюшка, мы и без твоей помощи до таких вершин дойдём, какие тебе и не снились!

Нелюбовь к родственнику Виталий Шарабарин впитал с молоком матери, его (дяди) родной, на минутку, сестры. Чёрная кошка пробежала между родственниками ещё в приснопамятном 1917, когда пламенная большевичка Лиза окончательно расплевалась со своим мягкотелым братом-меньшевиком Иннокентием, который позже осел под крылышком у Плеханова в РСДП (Российская социал-демократическая партия). А Лизавета на пару с мужем Аристархом Шарабариным пустилась в далеко не безопасное для неискушённых душ путешествие по коридорам власти, где они, в конце концов, и заблудились. Или, если выражаться более конкретно, приблудились к троцкистам, каким-то боком участвовали в мятеже 1920 года, серьёзным репрессиям не подверглись, но карьеру загубили. Отсюда прогрессирующее недовольство жизнью, властью, и друг другом. Тяжко взрослеть промеж нытья и брюзжания – не оттого ли Виталик вырос сволочью и приспособленцем? А может, всё-таки гены?.. Родителей, правда, молодой Шарабарин любил, зато всех остальных считал не более чем компостом на грядке, где взрастало его будущее благополучие.

Дядю Иннокентия в семье не вспоминали ровно до того момента, как о его существовании напомнили газеты. По мере того, как крепла социал-демократия в развитых странах, увеличивался вес обеих входящих в Социнтерн союзных партий: эсеров и эсдеков. Но если входящих в правящую коалицию эсеров на Западе считали чисто российским продуктом, то эсдеков относили к партии западноевропейского толка. Держать такую партию среди жёсткой оппозиции становилось всё более не комильфо. Было принято решение предложить эсдекам несколько серьёзных постов, в том числе два в союзных комитетах. Один из постов в Комитете по иностранным делам СССР занял как раз Иннокентий Исаков. У старших Шарабариных это назначение вызвало бурю негодования. Виталий, к тому времени капитан спецслужб, попытался деликатно объяснить родителям, что коли поблизости образовалась такая внушительная куча компоста, то неча изливать по поводу её появления потоки жёлчи, лучше с ней задружиться и начать потихоньку перетаскивать на свою грядку, но куда там. Родаки упёрлись – это, мол, принципиально! Чертыхнувшись (про себя, разумеется), Виталий оставил стариков в покое. Стариков, но не затею извлечь из дядиного возвышения пользу!

Обладая средним умом, но большой мужской харизмой – если кто понимает, что это такое, – Виталий просочился-таки в дядин дом, однако закрепиться на достигнутом рубеже не сумел. Молодая дядина жена, которую Виталий определил как жертву для своей харизмы, на грани грехопадения покаялась перед мужем, и «паршивцу» было отказано в доме. Впрочем, до того, в управлении, где служил Виталий, укоренилось мнение, что у капитана Шарабарина где-то наверху есть мохнатая лапа. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы очередная звёздочка не пролетела мимо погон. А вслед за ней прилетела настоящая полноценная удача. Случилось майору Шарабарину в порядке надзора проверять работу «смотрящего» от ГБ за Петроградским госуниверситетом. Просматривая дела студентов, определённых в кандидаты для вербовки, майор наткнулся на дело Анны-Марии Жехорской.

«Это самая свежая, – похвастался «смотрящий», – совсем недавно перевелась к нам из Москвы».

Вперив в коллегу ужасающий взгляд, медленно поднимался из-за стола Шарабарин, опираясь на кулаки. По мере того как сам он рос «смотрящий» в ужасе вжимался в стул становясь все ниже и ниже. «Ты что, охренел?! – зловещим шёпотом поинтересовался Шарабарин. – Ты каким местом думал, когда намечал к вербовке дочь Секретаря Госсовета СССР? Ты что, не понимаешь своей тупой башкой: за неё не только тебя, всех нас порвут на британский флаг!» – «Я… – проблеял гебист» – «Ты – головка от ДВС! – вскричал майор. – И больше ты никто! Твоё счастье, что я первым увидел ЭТО, – майор ткнул пальцем в дело. – В общем, так. Я эту папку изымаю, чтобы уничтожить, тебе я столь ответственное дело поручить не могу. На твою же долю остаётся грамотно промолчать о содеянном, ты понимаешь, вошь тифозная?!» – «Так точно», – заикаясь через букву, пролепетал «смотрящий». – «Надеюсь, что «так», – кивнул Шарабарин. – А ещё больше надеюсь, что «точно»!»

Папку майор сжёг сразу после того, как определился с местом на своей грядке, которое уготовил для Анны-Марии Жехорской.

Размолвка с отцом, глупая ссора с Глебом… Машаня убегала от чёрных мыслей, погрузившись с головой в учёбу. Вот и теперь она, не разбирая дороги, мчалась с кучей книг в библиотеку. Столкновение с неожиданно возникшим препятствием было разрушительным. Книги полетели на пол, а самой Машане не дали повторить их путь лишь подхватившие её сильные руки. Красавец в штатском, в котором Машаня без труда различила военного, смотрел на неё с обезоруживающей улыбкой. Не на ту напал!

– Пустите меня! – Машаня сердито вырвалась из чужих рук, присела на корточки, стала собирать книги.

Мужчина присел рядом, подавал книги.

– Спасибо! – Машаня выпрямилась, голос девушки звучал сердито.

– Анна-Мария Жехорская?

«А голос у него ничего, приятный» – Да.

– Майор государственной безопасности Шарабарин. – Перед носом изумлённой Машани возникли раскрытые корочки, в которые она и не пыталась вглядеться. – Мне нужно с вами поговорить.

«Интересно, он в курсе, с кем разговаривает?» – Хорошо. Только я сначала отнесу книги в библиотеку, потом у меня ещё две пары, ну а затем я вся ваша!

– Хорошо, – кивнул майор. – Я подожду.

«Видимо, всё-таки знает. Тогда ещё интереснее…»

«Да он меня вербует! – поняла, наконец, Машаня. Он. Меня. Офигеть!»

– Довольно! – голос девушки звучал твёрдо и в какой-то мере властно. – Разговор мы продолжим в кабинете председателя КГБ!

Ни тени испуга на лице майора. Лишь обида и разочарование:

– Воля ваша, Анна Михайловна! Только зачем вы так? Я думал поговорить с преданной нашему общему делу молодогвардейкой, а вы включили папину дочку…

Ушат холодной воды произвёл бы на Машаню меньшее впечатление. Она невольно схватилась за щёки, чувствуя, как они краснеют.

– Очень жаль, что наша беседа прервалась таким образом, – продолжил майор. – Буду ждать продолжения в кабинете Николая Ивановича. Честь имею!

Майор чётко повернулся и пошёл прочь.

– Подождите!

Майор остановился.

– Вернитесь.

Он вернулся. В его взгляде читалось, кажется, сочувствие.

– Я вас слушаю.

– Извините меня, товарищ…

– Шарабарин.

– Товарищ Шарабарин. Я повела себя неправильно. Только и вы поймите, я совсем не подхожу для вербовки…

Машаня замялась, не зная как закончить. Майор пришёл ей на помощь:

– Не подходите для вербовки столь малозначительной фигурой, как я. Это я понял. Простите.

– Это вы меня простите, – Машаня прижала руки к груди. – Если я чем-то могу…

– Можете, – улыбнулся майор, – если согласитесь, чтобы я вас угостил мороженым.

Машаня хотела отказаться, но побоялась вновь быть непонятой, и согласилась.

Чего-то Шарабарин в этой девушке определённо не понимал. Девка не баба, так просто не даст – это понятно. Но и до простого поцелуя дело никак не доходит. А ведь он ей интересен, но, видно, как-то не так, раз она его даже по мелочам динамит. Всё, придётся рисковать. Ломать целку, а там будь что будет! Главное – обставить дело так, будто всё случилось по обоюдному согласию.

Зачем она согласилась на эту поездку? Машаня много раз задавала потом себе этот вопрос, и пришла к выводу, что Шарабарин взял её на жалость. К тому роковому моменту она уже чётко определилась: любовь – это не про них. И майор, как ей показалось, прочёл этот приговор в её глазах, потому как его собственные глаза сделались точь-в-точь как у собаки, попавшей у хозяина в немилость. Тем не менее он предложил: «Поедем на нашу базу. Там завтра выходной, почти все курсанты будут в увольнении. Отдохнём без помех, заодним посмотришь, от чего в своё время отказалась». И она уступила, считая, что делает это в последний раз.

Генерал-инспектор Абрамова искала Машаню. Дома дочи не оказалось, может, в университете? Там ей сказали что, да, занятия в группе Жехорской идут, но Анна-Мария на них отсутствует, и добавили: это для неё не характерно.

К застывшей в задумчивости Ольге подошёл человек, в котором она сразу опознала гебиста.

– Вам чего? – не очень дружелюбно осведомилась Абрамова.

Тот представился тутошним куратором от ГБ, и кратко изложил историю своей неудачной попытки вербовать Машаню. Ольга выслушала исповедь, молча думая себе: «Неужели он не понимает, что этим признанием ставит крест на своей служебной карьере? Да нет, должен понимать. Он, конечно, дурак, но не до такой же степени? Значит, есть причина, которая толкает его на столь рисковый поступок». Об этой причине она его в лоб и спросила…

Выяснить, где теперь майор Шарабарин, оказалось не так уж и сложно. А узнав ещё и с кем, Ольга заторопилась к машине. Но прежде она позвонила Судоплатову, с которым вместе прибыла в командировку, и попросила прислать к учебной базе машину с двумя толковыми сотрудниками.

«Что-то случилось, Ольга Владимировна? – спросил Судоплатов. «Пока ничего, но есть нехорошее предчувствие, что вот-вот случится», – сказала Ольга. «Всё сделаю!» – тут же ответил Судоплатов.

Узнав на КПП, в каком помещении находится майор Шарабарин, Ольга, прихватив людей Судоплатова, устремилась туда. Как мы уже знаем – не опоздала…

Через несколько дней в Петроград наведался Николай Ежов, в том числе и для того, чтобы встретиться с Машаней…