Книга: Я вернусь через тысячу лет. Книга 2
Назад: 41. Спасение «нежной» из ту-пу
Дальше: 43. Зачем Лу-у пошла к айкупам?

42. Что может быть прекрасней уходящей любви?

День пролетел как одно мгновенье, впереди был вечер, а на Материке — про себя я впервые назвал его Центральным! — вечер уже наступил. Утих ли шторм на море?
— Диспетчерская! — Я нажал кнопку на пульте. — Диспетчерская! Отзовись!
— Диспетчер слушает.
Голос Армена. Значит, Резников отработал свою смену.
— Говорит Тарасов. Добрый вечер, Армен! Как там шторм? Утих?
— Давно. Я уж тебя не тревожил. Анатолий мне всё объяснил. Ты, похоже, забегался?
— Весь в мыле!
— Идёшь к нам? Или забирать машину?
— Иду. Включи, пожалуйста, пеленгатор на космодроме.
— Ты не в Город?
— В Город — потом. Сначала на корабль.
— Что-то зачастил ты на корабль…
— Там мой дом.
— А я думал, твой дом у Тушина.
Я промолчал. Обсуждать эту тему с кем-либо считал излишним. Подумалось, что сейчас Армен спросит о результатах моего полёта на север, во владения урумту. Раз уж Анатолий всё рассказал… Но Армен не спросил. Молодец! Чем меньше об этом знают, тем лучше.
Почти одновременно мы с ним сказали друг другу ставшее уже привычным «Ухр!» — и отключились. Я остался один — на целый материк и на целое море.
Поначалу я хотел идти вдоль правого берега Аки, который не знал. Ибо раньше всё летал над левым. Но потом сообразил, что минутки сейчас на меня не давят — может, впервые на Западном материке! — и я могу сделать небольшой крюк, чтобы посмотреть селение айкупов. Сейчас на это уйдут лишние минутки, а потом пришлось бы выложить целый день.
Крутанув чуть направо, на юго-восток, я оторвался от Аки и пошёл над лесами вполне субтропическими. Пальмы широколистные и пальмы остролистые — типа южноамериканской араукарии; золотистые полянки, заросшие редкими кактусами, громадные пышные одиночные деревья на полянках, вроде наших чинар, платанов или баобабов, сплошной зелёный покров местных джунглей, в котором не различишь деталей и сквозь который ничего не видно — всё это ползло под вертолётом непрерывным ковром самых различных зелёных оттенков.
В старой монографии о Поле Гогене, где выискивал я детали его жизни среди туземцев на острове Таити, вычитал когда-то, что художник различает в десятки раз больше цветовых оттенков, чем не художник. И одних только зелёных — чуть ли не полтора-два десятка. А моему глазу, наверное, больше семи зелёных не насчитать. Интересно, сколько зелёных оттенков видит Тили? Как вообще у неё с цветом? Пока что я видел только чёрный да белый… С композицией у неё нормально — справляется. Рисунок не рассыпается. Линия твёрдая — не мечется, как у меня, когда пытался рисовать… Привезти ей, что ли, из поездки набор хотя бы детских акварельных красок, фломастеров, цветных карандашей да бумагу для рисования? Таланты надо поддерживать! В «Малахите» это нам каждый день твердили…
Впереди слева мелькнули костры, и я понял, что вышел на айкупов почти точно. Чуть довернул налево и увидел хижины. Такие же, как у купов. И так же поставленные входами на восток. Чтобы солнышко пораньше будило… Хижин было много. Понадобилось дважды облететь селение, чтобы досчитать примерно до полусотни. Фотоаппарата наверняка в машине не имелось, и некогда было его искать, но не беда: спутник сфотографирует.
Селение стояло на высоком левом берегу притока Аки. Выше и ниже селения по берегу отлично просматривались естественные полянки, вполне пригодные для посадки вертолётов. Правый берег был низким, безлесым, и, видимо, на большое расстояние уходил под воду при разливах. А между правым и левым берегом торчал вытянутый по течению островок с чинарами-баобабами и временными шалашами. Совсем как у купов. Похоже, купы, вышедшие отсюда, искали у природы именно то, что видели и к чему привыкли в здешнем селении. И нашли! И от этого принципа их теперь не оторвёшь. По крайней мере, быстро…
Невольно вспомнилось, что две речушки пересёк я по пути сюда. Они текли параллельно Аке и впадать могли только в её приток, на котором и стояло селение айкупов. Наверняка южнее можно найти ещё такие же речушки. Все они создают оборонительные рубежи — вроде Кривого ручья у купов. За водными преградами, с островом в тылу, племя может чувствовать себя неплохо защищённым.
Айкупы, понятно, видели вертолёт впервые. Но реакция была сдержанная, как и у купов. Страха не обнаруживали. Может, потому, что шума не было? Или потому, что не чувствовали себя в чём-то виноватыми? Не чувствовали себя ворами?.. Стояли между хижинами спокойно, глядели вверх, возможно, что-то кричали. Да и я держался высоко.
А ещё через полчаса я шёл над утопающим в вечерних сумерках морем, оно постепенно тонуло в быстро надвигающейся темноте, убаюкивающе плескалось внизу белыми барашками волн и казалось скучным. Впереди был притихший корабль, встреча с Розитой, ещё одна ночь любви в звездолёте, неизменные её «…это потом. А сейчас…», и думать хотелось только про то, что будет скоро, вот-вот…
Давно известно: до середины пути человек думает о том, что осталось позади, а когда середина пройдена — о том, что ждёт впереди. Значит, прошёл я уже свою середину.
На космодроме я сообщил Армену о посадке и запер вертолёт необычным цифровым шифром, чтобы кто-нибудь случайно на нём не улетел. В машине остались ранец и анализы крови. Не хотелось тащить это в корабль на несколько часов.
На койке моей опять лежал прозрачный пакет с вычищенным и отглаженным костюмом, который снял я тут совсем недавно. Видно, хозяйственные роботы корабля не были перегружены. Оно и понятно: звездолёт почти опустел.
Только сейчас подметилось: костюмы кладут именно на мою койку, а не на койку Бируты. Старые программы не стёрты, не отредактированы. Для роботов Бирута ещё жива. Только костюмов её нет…
Опять я принял душ, отправил в переработку один костюм, надел другой и вызвал по корабельной связи Розиту.
Отклика не было. Ни через минуту, ни через две, ни через пять.
Тогда я вызвал её по личному радиофону. Где бы ни была она сейчас, везде должен был зуммерить её радиофон. По всему Материку. И даже по Западному и по Восточному, где нет сегодня ни одного землянина.
Отклика не было.
Вообще-то ни разу не вызывал я кого-либо по радиофону из корабля. Может, противорадиационная обшивка фонит?
Я вышел наружу, спустился по трапу и снова вызвал Розиту.
Отклика не было.
Ну, что делать? Повезу кровь сдавать. Медицинские лаборатории работают круглосуточно.
Когда идёшь куда-либо в вертолёте, положено доложиться. Диспетчер должен знать, где находится каждая машина и куда она идёт. Если идёт…
— Диспетчерская! Тарасов говорит. Иду в Город.
— Не поспалось тебе на корабле? — Армен явно усмехается там.
— Не поспалось, — соглашаюсь я. — Кровь дикарей стучит в моё сердце.
— Ты ещё помнишь «Тиля Уленшпигеля»?
— А почему бы и не помнить? Вечная книга!
— В Городе посади машину на восьмой квадрат. Она тогда сама отметится. Чтоб тебе не звонить…
— И тебя не будить?
— А что? Ты сейчас один в воздухе. На всей планете.
— Спокойной ночи!
— И тебе!
На крыше Города я опять запираю вертолёт необычным шифром. Чтоб не таскать с собой ранец. Чтоб спуститься на второй этаж налегке. Будто из квартиры вышел… Перед дверью лаборатории проверяю надписи на холодильничках: «Вождь Уйлу», «Охотник Сар». Нормально! Не перепутают! Анализы прошу отдать Лидии Тарасовой. Всё! Спокойной ночи!
И вот снова я на крыше и снова вызываю Розиту. Минуту, две, пять… Гудки падают в пустоту. Ведь где-то здесь она, подо мною. В одной из почти пятисот квартир. Может, заночевала у Бахрамов? Может, в студии уснула на диванчике? А что, если вдруг в больницу попала? С каким-нибудь прободным аппендицитом?
В моём тедре больницы нет. Но на вертолётной площадке висит список служебных номеров. Как раз под фонарём. Ищу приёмный покой. Набираю его номер на своём радиофоне — медленно, осторожно, чтоб не ткнуть пальцем не в ту кнопку. Ошибёшься — разбудишь человека. Ночь!.. Представляюсь, спрашиваю:
— Верхова в больницу не поступала?
— Нет.
— Спасибо.
Совсем недавно вот так же мамочка моя меня вызывала. Когда был в Нефти, с Розитой… А я отмалчивался. Теперь я — в тогдашнем положении мамочки.
А может, Розита в Нефть махнула? Говорила же, что там у неё дела, что выводит юную радиостудию на общий уровень…
Однако вызов отсюда доходит и в Нефть. Мама как раз отсюда вызывала, там прекрасно зуммерило.
И вообще: можно отсюда вызвать гостиничного портье и спросить, там ли Верхова. Так просто всё!.. И страшно от этой простоты. Ну, вызову, ну, спрошу, ну, получу «нет», — а потом что?
Где же она? Вернулась к Женьке? Метнулась к Веберу? С какого отчаяния? Неужели конец?
Что же делать сейчас? Что делать?
Сядь, Сандро, не спеши, подумай! Не пори горячку! От того, что ты сейчас сделаешь, многое будет потом зависеть. И долго! Не наломай дров! Не спеши! «Ты всегда был торопыгой!» — так мама говорит. Не будь торопыгой сейчас! Ещё не вечер… Жизнь не кончилась…
Недалеко от вертолётной площадки — открытое кафе. Столики, стулья, тенты… Пёстрый весёлый фонарик горит посреди поблёскивающих никелем автоматов с различными напитками, пирожными, пирожками, шариками мороженого и зефира. Никого нет. Ты один на крыше, Сандро. Никто не стоит над душой и не торопит. Сядь, подумай!
Оставаться в Городе бессмысленно. Ни до утра, ни даже на час. Сдал кровь — и никаких дел тут нет. Все твои дела теперь на Западном материке. Вот там их невпроворот. Только успевай! И за них с тебя спрос. Правда, не сейчас. Пока Женька председатель, фиг он с меня спросит! Но потом целый год его не будет. Спрос вернётся…
Значит, думать нужно прежде всего об этом. И всё подчинить этому. А не чему-нибудь другому. Не психовать!
Где Розита? С кем она? Ну, не всё ли равно, с кем? Если не с тобой — так не всё ли равно?
Не хочется думать об этом. Но думается. «Мы не вольны в течении наших мыслей так же, как и в обращении нашей крови». Эти слова великого древнего врача Галена мама повторяла много раз — с самого моего детства. И учила не стыдиться никаких мыслей. Хотя и предупреждала: не все мысли надо высказывать. Чем больше их при себе оставишь, тем богаче будешь. Если, конечно, не рвёшься в политические вожди и не стремишься к тому, чтобы твоя мысль непременно овладела народными массами.
Сейчас надо уходить на Западный материк. Там теперь твоё место, Сандро! Там, а не тут… Как уходить? Заправить вертолёт и уйти прямо с этой крыши? Но ведь там не включён пеленгатор. Ночь. Луны тут нет. Море везде одинаково. Береговые ориентиры и не видны и не известны. Маяков на планете пока не водится. Можно залететь чёрт знает куда.
Значит, прямо с крыши — отпадает.
Из Нефти можно дойти на ранце. Дорога знакомая. К тому времени и светать начнёт. При всём желании не собьёшься. В Нефти склад автоматизирован, кибер включается за секунду, и можно ночью получить всё, что твоей душе угодно. Вплоть до красок и карандашей для пещерной художницы Тили… Не говоря уж о новом охотничьем ноже, без которого там трудновато. В Нефти можно оставить вертолёт, перескочить на ранец, заглянуть в гостиницу и справиться, не затерялась ли там случайно Верхова. Мало шансов, конечно, почти что ничего — но хоть один-то есть? Вот пусть он и светит всю дорогу в Нефть, и незачем тревожить сейчас автоматически отключаемого на ночь кибера-портье. Прилечу — разбужу…
Из двух извечных российских вопросов — «Кто виноват?» и «Что делать?» — один, можно сказать, решён. Что сейчас делать, ясно. А уж кто виноват — разберусь в пути. Это не так срочно.
Поднимая вертолёт, надо сообщить диспетчеру. Но Армен Оганисян наверняка спит сейчас на своём боевом посту сном праведника. И пусть спит себе спокойно! Найдётся утром вертолёт — не в Городе, так в Нефти. А то пойдут вопросы — почему? зачем? И утром разговоры: Тарасов, мол, тут всю ночь болтался, как пьяный из кабака… Бесцельно, бессмысленно… Каждый ведь понимает всё по-своему. А истинной причины никто не знает и не узнает никогда. Одна Розита поймёт, в чём дело, когда услышит о моих ночных метаниях. Но и она, разумеется, никому ничего не объяснит. Спишут всё на странности моего характера. И, в конце концов, догадаются, что никому я за эту ночь никакого худа не сделал. И на том спасибо! Большего сейчас я сам с себя спросить не могу.
Итак — в вертолёт. И последнее «прости» перед его ступеньками: последний вызов. Минута, две, три… Хватит!
И вот кольцо Города уходит под ноги, и надвигаются тёмные леса, и впереди одна светящаяся точка — рудник. Ферма останется слева, она спит, и все коровы там спят, и все куры, гуси, утки, кто там ещё… А рудник не спит. Роботы на нём трудятся круглосуточно, и потому железа с марганцем нам хватает, и приличные ножи в Нефти я наверняка выбрать смогу. Из отечественной, так сказать, стали. Из местной.
Ну, а кто может быть виноват? — Конечно, я! Первый спрос — с себя! Так приучен… Дважды очень даже всерьёз Розита просила подумать о нашем будущем. А я отшучивался и предлагал ей рай в шалаше. Что она — Тили или Лу-у, которая в шалаше родилась и всегда будет ему рада? Нельзя же требовать от человека того, на что он органически не способен! И нельзя осуждать его за то, что он собою распорядился так, как ему показалось лучше. Каждый волен собою распорядиться. Даже я! И никто, кстати, не осуждал меня, когда я, распорядившись собою, впервые перескочил пролив Фуке. Все приняли это как должное. Человек всегда имеет право… перейти на этот материк…
Всё, вроде, решил спокойненько — и кто виноват, и что делать. И надо чётко понимать, что происходит. Больно это понимать или не больно, страшно или не страшно — надо быть с собою честным до безжалостности. Как мамочка моя в крутых переломах…
Уходит моя пылкая любовь. Неожиданно и быстро. Уходит… Какой-то древний поэт сказал: «Что может быть прекрасней уходящей любви?» Действительно, что?
А дальше? Работать надо! Я ведь шёл на Западный материк ради работы, а не ради любви земной женщины. Мне же — великолепным сюрпризом! — была дана такая любовь — пылкая и сладкая. Пусть даже и ненадолго… Насколько беднее и темнее оказалась бы моя жизнь, если бы этой любви не случилось!
Но вот уйти с Западного материка я уже не могу. Ни в Город, ни в Нефть, как предлагала Розита. Отец с малолетства учил: «Взялся за гуж — не говори, что не дюж!» И отступить от этой науки я не способен. Въелось! Таким, видно, и помру. И в смертный свой час снова и снова вспомню Розиту — как прекраснейший, хоть и краткий кусок своей жизни. Вспомню без обиды, без досады. Спасибо, красавица, что была! Подарок судьбы!
…В Нефти я запираю вертолёт обычным шифром. Все земляне им пользуются. Ранец — на мне, кровь дикарей — в городской лаборатории, машина больше не нужна.
Кибер-портье в гостинице, пробудившись по моему требованию, известил на экране, что Верхова тут не появлялась и номер для неё никто не заказывал.
По безлюдной ночной улице потопал я на склад, разбудил кибера и там. Он охотно выдал мне стандартный школьный набор акварели, фломастеров, карандашей, кистей и тетрадей для рисования. Всё это сразу попало в сумку, стопки которых лежали прямо у входа. Охотничьи ножи выехали на транспортёре в трёх модификациях. Я подумал и взял все три. Пора дарить нож Тору. А может, и Сару. В общем-то, я им уже вполне доверяю. Перочинных ножей с колечками решил взять сразу два десятка. Уходят они быстро, а когда будет у меня следующее хозяйственное пополнение — дело тёмное. В любом случае за Женькино «царствие» снабжение осложнится. Разве что в еде не откажут. Теперь надо бы крупных иголок прихватить для Сара, дополнительную ножовку для Кыра, что-нибудь для Лу-у… Второе зеркальце, к примеру, покрупнее первого, и, наконец, бусы какие-нибудь.
— Есть бусы? — спросил я кибера.
— Стеклянные, — равнодушно ответил кибер на экране. — Три цепочки.
Я взял все три. Не глядя. Они были в пакетиках.
И прямо из дверей склада пошёл на ранце от Нефти к проливу Фуке.
В Нефти начиналась наша любовь. В страну любви приходят вдвоём. Уходят из неё всегда по одиночке…
Уже над Западным материком, над пещерами урумту, вдруг вспомнил я, что мегафон остался в вертолёте, и другого у меня нет.
Но не возвращаться же! Как-нибудь перебьюсь.
В конце концов, любимые мои урумту, похоже, перестали бояться и вертолёта, и мегафона. Кого ещё тут пугать?
Мегафон был первым подарком Розиты, первым сигналом её заботы обо мне. И теперь он ушёл. Как и любовь Розиты уходит из моей жизни.
Лет мне ещё очень мало. Физической жизни впереди — много! Но того, что было у нас с Розитой, никогда больше у меня не будет. Мы Богом созданы друг для друга. Это не повторяется. Однако, видно, не судьба… И надеяться не на что. Это бывает лишь раз в жизни. Да и не в каждой жизни вообще.
Мне ещё очень крупно повезло!
Назад: 41. Спасение «нежной» из ту-пу
Дальше: 43. Зачем Лу-у пошла к айкупам?